Первым пьет Селивестров. Он делает один маленький глоток, затем другой и, поняв все, все-таки не верит себе - начинает пить быстро и емко. В душе его рождается праздник. Кажется, такой вкусной воды он не пивал ни разу в жизни. Только в карбонатных породах Урала бывает такая вода. Это отмечает для себя майор уже как-то так, попутно, в силу практической привычки сразу искать аналоги.
Шофер, Гибадуллин и Ваня Зубов с любопытством глядят на своего командира. Ждут обычной картины: вздоха разочарования, тяжелого взмаха руки. Но происходит иное. Передав помпотеху ковш, Селивестров вдруг хватает деда Луку под мышки и, как малыша, подымает в воздух.
- Ну, дедушка, спасибо! Знатной водичкой угостил!
Опешивший дед беспомощно болтает тонкими, кривыми ногами, бормочет растерянно:
- Э… э… э… паря…
Все находящиеся во дворе, в том числе и дородная хозяйка двора Клавдия, громко хохочут.
- Вот что, - говорит Гибадуллину майор, поставив старика на землю, - садись в машину, осмотри хорошенько подъезды - и на базу. Электроразведчиков сюда. Два станка колонкового бурения и ударник тоже сюда. В полном комплекте. Геофизики к вечеру должны быть здесь. Понятно?
- Будет выполнено!
- Тогда торопись. А мы с Зубовым тем временем оглядимся, подыщем жилье и всякое прочее.
- Понятно. - И шоферу: - Подгоняй! - Помпотех медлить не любит.
- Здоров, чертяка! - морщась, щупает бока дед Лука. - Ентак и дуба сыграть можно…
- Живи, дедушка, живи! - широко улыбается ему Селивестров и тут только замечает, какие ветхие пиджачишко и брючонки на старике. - А водичка эта возродит твою деревню. - И поворачивается к Гибадуллину: - Ты вот что… Передай Крутоярцеву, чтобы прислал сюда полный комплект обмундирования. Поменьше размером.
- Будет выполнено! - Губы Гибадуллина привычно расползаются. - Переслать комплект обмундирования поменьше, сахару, чаю и консервов.
- Совершенно верно, - хвалит его за сообразительность майор.
- Да что ты, мил человек… - Дед Лука растроганно моргает.
- Ничего, ничего. Так и надо. Новость твоя дороже стоит, хороший ты наш дедуся, - продолжает улыбаться Селивестров. - Ты вот лучше припомни, где тут у вас есть Синий перевал?
Дед Лука с готовностью закатывает выцветшие глаза к весеннему голубому небу, теребит бороденку. Майор с надеждой глядит на него. Но старик огорченно вздыхает:
- Нет, мил человек. Не помню такова. Нетути у нас такова места.
- А ты припомни. Где-то возле вашей Зангартубуевки такое должно быть. Синий перевал, а?
- Нет, не слыхивал такова, - вторично вздыхает старик.
- Так… Почему же деревня русская, а название такое чудное?
- Дык как сказать… В старину баяли, что когдась-то тутося и в самом деле не то казахи, не то татары жили. Отселя и название. Мы-то попросту Татарским хутором себя доныне называем, а ентой За-га… Занга… Зан… Тьфу! Не выговоришь. Ентак ее только почтовики величают.
- Как точно называется деревня? - вдруг вмешивается Гибадуллин.
- Согласно карте, - Зангартубуевка.
- Ха! Так это и есть ваш Синий перевал! - обрадованно хохочет Гибадуллин. - Тут только буква пропущена да конец изменен. И распевно декламирует: - Зангар тау буеы - по-татарски значит Синий перевал. Занга-ар та-ау буе-еы!
- Буе-еы… - пробует повторить Селивестров, безнадежно машет рукой и оглядывается. - А ведь точно. Лес и деревня вроде бы как на водораздельной возвышенности.
Подлетает "виллис". Гибадуллин занимает место рядом с шофером.
- Синий перевал… Так вот в чем дело! - Селивестров расхаживает вокруг сруба колодца. - Черт возьми, как просто! Скажи, дедуся, у вас зимой, примерно в феврале, не был здесь геолог? Такой высокий, худой, в черном полушубке…
- Не-е… Не знаю, - пожимает плечами старик.
- Да как же нет! Был. Был, товарищ начальник! - вмешивается дородная Клавдия. - Как раз в конце февраля и был. Тоже колодцем интересовался.
- Ага! - радуется майор. - Значит, правильно. Значит, все-таки нить верная!
- Какая нить? - удивляется Клавдия.
- А-а… - весело машет рукой Селивестров. - Это я так. Скажите, хозяюшка, а где отвал колодца? Куда землю девали, когда его рыли?
- Господи, какая земля? - Хозяйка беспомощно смотрит на деда Луку. - Отродясь никакого отвала не видывала.
- Но хотя бы камни где-нибудь на усадьбе попадаются? - не желает расставаться с тайной надеждой Селивестров.
- Не-е, - качает головой хозяйка. - Какие у нас камни?
- Так оно так, - поддакивает старик. - По всей округе глина да песок. Из всех камней - один кирпич. Ентого добра вдосталь. Хотя… - Он опять закатывает глаза, морщит лоб, теребит бороденку. - А ведь что-то было… Помнится, в мальчишестве Никишка Пупырев, енто, стало быть, Клашкиного мужика дед, как-то запузырил мне по лопатке таким булыгой, что кость чуть не лопнула. Ну да, у ентих самых ворот…
- Каким цветом был тот камень? Какой вообще? - загорается Селивестров.
- А бог его знает… - Дед пялит в небо глаза, накручивает на корявый палец бороденку. - Булыга как булыга. Почитай фунта на два… Говорю, лопатку чуть не погубил. Долго рукой робить ничево не мог…
- Так… - Майор продолжает улыбаться старику. - Значит, чуть не погубил… - И обращается к хозяйке: - Будьте добры, если есть, дайте нам две лопаты. Позвольте порыться возле вашего дома…
Копать землю возле пупыревской усадьбы майору и Ване Зубову помогают сама хозяйка, ее сын и несколько его товарищей. Никто из них не знает, зачем военным людям обязательно нужно найти в деревне хоть какой-нибудь камень, но чувствуют - это очень важно. Вскоре возле дома собирается почти все население Зангартубуевки. Появляются ломы, кирки и даже сломанные лезвия кос-литовок. Никто ни о чем не спрашивает - все работают сосредоточенно и деловито. Из оттаявшей земли извлекаются куски кирпича, сгнивших досок, черепков, сломанных подков и бесчисленное множество коровьих, лошадиных и овечьих костей. Каждая находка сначала сопровождается обрадованным восклицанием, а затем гулом всеобщего разочарования. Особенно шумно огорчается дед Лука, который за неспособностью работать бегает с посошком в одной руке и с печной клюкой в другой от находки к находке.
Так проходит час за часом, но никто не уходит. Видимо, уже давно в деревне не работали вот так, сообща, так как, несмотря на усталость и обилие домашних дел, не только не слышно жалоб, а как раз наоборот, то и дело звучат смех, веселью подначки над неудачниками. Селивестров поглядывает на своих добровольных помощников, и в душе у него крепнет убеждение - с этими работящими людьми он найдет то, что ищет.
И находка приходит. Как всегда в таких случаях, неожиданно. Ваня Зубов, прощупывая землю возле плетня, где до него уже копались многие, вдруг чувствует - в который раз! - под острием лопаты что-то твердое. Раскапывает. Извлекает на поверхность большой тяжелый камень с острыми углами, испещренный ноздреватыми кавернами. Не веря себе, обтирает камень рукавом гимнастерки. Потом подает находку майору. Селивестров восхищенно крякает, знаком просит молоток. Все это молча, без броской жестикуляции.
Удар молотка. Еще удар. Пористый, изъеденный водой и временем камень разваливается пополам, обнажив свое светло-серое нутро. Селивестров бережно проводит пальцами по кристаллическому излому, подмигивает Ване.
- Что? - шепчет тот. - Что это? Известняк?
- Известняк, Ваня, - улыбается Селивестров. - Это батюшка Урал протянул нам руку… Ответвление уральской известняковой полосы.
- Значит… - Ваня простодушно приоткрывает рот.
- Товарищи! - зычно произносит майор, поднимая над головой обе половинки камня. - Кончайте. То, что надо, нашли!
- Дык што енто, мил человек? - удивляется дед Лука. - Руда какая? Для войны с супостатом?
- Для войны, товарищи, хоть и не руда. Это еще важнее в данных условиях. Это вода. Отличная качественная вода, которая тоже ой как нужна для победы!
Время ожидания
Бурлацкий занимается в областном управлении, где ему предоставили небольшой кабинет. Веселый апрельский день кончается, основательно припекавшее солнце скатилось на край чистого, умытого неба и сквозь зарешеченное окно иронически смотрит на кипу бумаг, лежащую перед старшим лейтенантом. Иронически - потому что сам Бурлацкий глядит на эту кипу с усталым раздражением. Ничего дельного в ней нет.
Казалось бы, главные нити находились в руках, оставалось лишь получить неопровержимые улики и требовать санкции на арест Коротеева, но все ответы на запросы, сделанные Бурлацким, начисто реабилитируют сменного мастера. Как родился в Зауральской области, так ни разу за всю жизнь не выезжал за ее пределы. Окончил семь классов сельской школы, а потом работал. Все время на рабочих должностях. К чему ему умерщвлять Студеницу?
Правда, отец - мелкий шабашник, халтурщик, да и о самом Коротееве в характеристиках лестного мало: индивидуалист, политически инертен, в коллективе держится особняком, а начальник зауральской партии прямо характеризует его трусом, личностью с собственнической психологией. Но что из того? При чем здесь Студеница и исчезнувшие геологические документы? Зато в тех же характеристиках о том же Коротееве единодушно говорится, что работящ, исполнителен, дисциплинирован, что дело знает, по своей квалификации может занимать должность старшего мастера и даже прораба, но… И опять оговорка - не пользуется авторитетом у буровиков. Довольно пестрая личность. И в то же время совершенно ординарная.
- Бррр… - произносит вслух Бурлацкий и встряхивает головой. - Не человек - шарада!
А решение принимать надо. Вообще-то оно уже есть - у Бурлацкого давно созрело убеждение, что спешить не надо, что - хочешь не хочешь - придется ждать, но он заставляет себя искать иной выход. Но иного выхода нет, и старший лейтенант зол на себя, на бесполезные бумаги, стопкой высящиеся перед ним, на щуплого, неприметного Коротеева…
Человек как человек. На жаргоне деревенских баб - мужичонка. Не велик росточком, не мастит фигурой, не вышел и лицом. Лицо… Бурлацкий видит перед собой Коротеева в мешковатой, вздувшейся на спине и животе гимнастерке, в широченных галифе, в кирзовых сапогах, грубые раструбы которых бьют по тонким ногам. А лица не видит. Ни белое, ни загорелое, нос и не картошкой, и не скажешь, чтобы утиный или прямой, волосы какого-то неопределенного цвета, что-то вроде грязной пеньки, а глаза… Бывают такие глаза, цвет которых даже опытный физиономист не определит, если к тому же владелец их прямо никогда не смотрит, а все поглядывает как-то вскользь, куда-то мимо. Ни серые с рыжинкой, ни рыжие с буринкой… Все в коротеевском лице расплывчато, аморфно. Не велик человечишко, а попробуй раскусить! Тут загадка посложней, чем у Селивестрова…
Нет, майору не легче. Перед ним, перед Бурлацким, хоть и расплывчатый, но конкретный объект исследования, а перед Селивестровым куча проблем - и все в тумане. Сейчас майор должен быть у Батышева - принимают окончательное решение.
Бурлацкий выбирается из-за стола, начинает расхаживать по кабинету.
Странные вещи случаются в жизни. Взять хотя бы взаимоотношения директора и бывшего комбата. Оба мастаки в своем деле, оба, как говорится, от пяток до макушки бескорыстные работяги, а на же тебе, встретятся - глядеть друг на друга иначе, как исподлобья, не могут.
Ну, принял Батышев майора за тыловую крысу… Бывает. Но Купревич русским языком объяснил ему, кто таков в самом деле Селивестров. И что? Удивился директор, почесал седой затылок, а отношения своего не изменил. Выходит, привык в принятых решениях быть упорным, сложившееся мнение в самом себе быстро ломать не умеет. Хорошо это или плохо?
Смотря где и как.
А Селивестров о Батышеве все разузнал заранее. Знает, какой талантливый руководитель, знает, какой он патриот - отдавший и всю свою энергию родной стране, и самое дорогое - обоих сыновей на передовую линию огня. И тем не менее тоже глядит букой, на резкость отвечает резкостью. Отчего?
Директор нетерпелив, требует быстрейшего решения проблемы водоснабжения, уклончивых ответов не принимает. Его можно понять. Но и Селивестров ясен как божий день. Чтобы найти ключ к расшифровке проблемы - нужно время, а времени не дают. Тот же Батышев словно клещами за горло держит: давай воду! Два знающих специалиста, по деловой хватке очень похожие друг на друга люди, ведут себя как два медведя в одной берлоге. Он, Бурлацкий, несколько раз пробовал поговорить с майором, но куда там - отмахивается и гнет прежнюю линию… Столкнулись два характера… А может быть, иначе нельзя? Может, это даже к лучшему? Трудно понять. Хорошо хоть есть Купревич. Этот смягчает стычки. На него вся надежда.
Вспомнив о Купревиче, Бурлацкий озабоченно запускает пятерню в короткий русый чуб. Во время недавнего посещения Песчанки генерал Кардаш конфиденциально сообщил старшему лейтенанту, что у особоуполномоченного погибла на фронте жена, просил поглядывать за ним. Похоронную направили на пустующую московскую квартиру, но мало ли что… Генерал очень боялся, что Купревич узнает об этом и психологически выйдет из строя. И это в такой ответственный, предпусковой момент!
Выполняя просьбу Кардаша, Бурлацкий по возможности "поглядывал". Но Купревич вел себя молодцом. Был энергичен и деятелен. Правда, похудел, осунулся, но… в такое время только редкие прохвосты полнеют. На днях Бурлацкий провел более часа в кабинете особоуполномоченного. Все это время Купревич толково консультировал руководителей многочисленных монтажных организаций, звонил, ругался, даже грозил. Бурлацкий поглядывал на него и удивлялся: откуда у такого белолицего, чем-то похожего на девушку молодого человека находятся резкие, сердитые слова? Выходит, обманчивая штука - внешность, выходит, есть у Купревича нечто такое, что не позволит ему опустить руки, даже узнай он о гибели любимой жены. А потому, если схлестнутся директор с майором, - у Купревича достанет твердости не допустить бестолковой драчки.
И тем не менее Бурлацкий уверен, что в кабинете директора сейчас дым стоит коромыслом. Рискованное, необычное предложение должен внести Селивестров. У Бурлацкого даже мурашки по спине пробежали, когда майор поделился с ним своими окончательными выводами. И не посмел он рассказать о встрече, которая случилась у него на днях в геологическом управлении.
А дело было так. В коридоре подошла к старшему лейтенанту миловидная женщина лет тридцати с немногим. Поинтересовалась:
- Извините, товарищ. Вы случайно не из подразделения майора Селивестрова?
- Да.
- Скажите, имя-отчество майора Петр Христофорович?
- Так точно. Петр Христофорович.
Обветренное лицо женщины слегка порозовело, в карих глазах мелькнуло что-то затаенное, чисто женской.
- Тогда передайте ему привет от меня. Скажите: от Сони.
- Сони? Гм… А отчество?
- Просто от Сони. Он знает.
- Ну, это он. А я? - неожиданно для самого себя проявил любопытство Бурлацкий.
- От Софьи Петровны, если это вам так важно.
- Очень важно, - подтвердил Бурлацкий и, чувствуя, что поступает бестактно, все-таки не сумел сдержаться: - А еще что сказать ему? Где вы, откуда, в каком качестве?
Настырность молодого офицера не смутила Софью Петровну. Она чуть улыбнулась, прищурилась, разглядывая Бурлацкого.
- Откуда? Эвакуирована с Кольского полуострова. Теперь работаю здесь. О семейном положении тоже доложить?
- Желательно, - брякнул Бурлацкий.
- Была замужем. Разведена. Детей нет, - с подчеркнутой иронией сказала Софья Петровна, видимо, не желая принимать всерьез нахальство собеседника.
- Понятно, - улыбнулся Бурлацкий, самым странным образом радуясь отчего-то за майора. - Привет будет передан…
Передать привет сразу, однако, не смог - Селивестров почти круглосуточно находился в Синем перевале. Остаться наедине ни разу не пришлось. А когда это случилось, Бурлацкий почему-то промолчал. Не то чтобы побоялся в столь важный момент отвлекать майора, а просто решил подождать. В Бурлацком крепло убеждение, что в привете Софьи Петровны для Селивестрова может быть много значительного. Пусть Купревич с Селивестровым вершат свои дела спокойно. А то, что суждено узнать, так или иначе будет узнано. Только не теперь.
Расхаживая по кабинету, Бурлацкий ловит себя на мысли, что сейчас ему очень хочется оказаться на совещании, в кабинете Батышева, в котором наверняка - иначе и быть не может - дым стоит коромыслом.