* * *
…Селивестрову снилась Соня. Они шли с ней по довоенной Москве и крепко держались за руки. Ему очень хотелось сказать девушке, что у них не только дружба… Но Соня смотрела так доверчиво, что Селивестрову стало стыдно своих слов. К тому же мешали Купревич, Гурьевских и Бурлацкий. Они сзади по-приятельски подталкивали Селивестрова и уговаривали Крутоярцева с Гибадуллиным, которые ехали на "виллисе" рядом с тротуаром, чтобы то остановились и посадили молодых людей в машину. В конце концов Селивестров рассердился и велел всем ехать в Синий перевал…
- Товарищ майор! Товарищ майор! Вставайте!
Прошло немало времени, пока Селивестров очнулся от дремы и понял, что его в самом деле толкают в спину, а за окном на малых оборотах рокочет двигатель автомобиля.
- Что такое? - Селивестров сел на койке.
- Авария, товарищ майор! - Крутоярцев в рабочем комбинезоне, забрызганном буровым шламом, пилотка заткнута за ремень, взъерошенные потные волосы черными прядями прилипли к покатому лбу.
- Синий перевал? - Селивестров проснулся окончательно, увидел в полусвете настольной лампы: Купревич с Бурлацким уже одеваются.
- Да, на буровой номер шесть. На забое что-то металлическое. Я приехал за электромагнитом и запасным двигателем.
- Та-ак… - Майор быстро натянул галифе. - А зачем двигатель?
- На седьмой поплавили бортовые подшипники.
- Та-ак… Давай быстрее с магнитом и движком. И следом за нами. Одна нога здесь, другая - там.
- Старшина! - крикнул в коридор Бурлацкий, проверяя обойму пистолета. - Вызовите "летучку". Вооружите дежурный взвод. Оцепить участок и все подходы к нему. Чтобы муха не пролетела!
Ночной безветренный лес тих и таинственен. Над узкой проселочной дорогой недвижно висят тяжелые плети берез. В прыгающих лучах автомобильных фар они кажутся майору скорбно распущенными косами обнаженных белотелых женщин. Тревога и злость грызут майора: "Сразу на двух… Случайное совпадение?"
Сзади в темном кузовке "виллиса" трясутся Купревич с Бурлацким. Они тоже хмуры и молчаливы. Им, и особенно Бурлацкому, не хочется верить, что случившееся произошло из-за не принятых вовремя мер предосторожности.
Перед деревней лес редеет. Березы отступают от дороги. Ветви их уже не хлещут по брезентовому тенту. И тут же фары выхватывают из темноты черный силуэт копра. Селивестров закуривает. Как знакома эта картина! Сколько аварий и поломок пришлось видеть на своем веку, и все равно всякий раз вид замолкшей буровой рождает безотрадное чувство. Молчаливая, без рабочего шума и огней вышка всегда чем-то напоминает ему больного человека.
К остановившейся машине подбегает Гибадуллин. Хочет докладывать, но майор машет рукой - не требуется. И без того все ясно. При тусклом свете керосиновых фонарей буровая бригада вытаскивает из тепляка тяжелый, высокий, похожий на большой черный самовар, нефтяной двигатель.
- Когда? - мрачно и коротко спрашивает майор.
- В конце второй смены.
- Проспали, забыли добавить смазки?
- Никак нет. Бурили. Проверено - масла было по уровню.
- Так в чем дело?
- Будем выяснять.
- В коренные врезались?
- Так точно. На три метра. Известняк. Сильно трещиноватый.
Селивестров дает знак шоферу. Машина срывается с места.
На буровой номер шесть копер и тепляк ярко освещены электрическими огнями. Гулко стучит в ночной тиши работяга-движок. Селивестров входит в тепляк первым. Сидящие у печки бойцы-буровики вскакивают.
- Товарищ майор! - начинает докладывать сменный мастер.
Майор опять машет рукой. Приказывает:
- А ну, попробуйте забой.
Бригада занимает рабочие места. Словно сбившись с шага на бег, громче и чаще стучит двигатель. Сменный мастер дает вращение станку и медленно, осторожно действуя рычагом, опускает снаряд. И вдруг треск, грохот. Станок содрогается, трясется, пытаясь сорваться с ряжей, вращающийся снаряд пружинится, бьет о железную пасть кондуктора. Сменный мастер налегает на рычаг, где-то в глубине колонковая труба приподнимается над забоем - и нет грохота, нет рвущегося из устья скважины треска, ровно и быстро крутится шпиндель станка.
- Так! - угрюмо констатирует майор. - Ясно. Делайте подъем.
Пока производят подъем, он не произносит ни слова, и лишь тогда, когда из скважины выныривает мокрая, блестящая колонковая труба, подходит к станку. Навернутая на конец трубы буровая коронка щербата, изуродована… Вчеканенные в ее торец победитовые резцы частью сломаны, частью выбиты начисто.
- Неужели об металл? - спрашивает Купревич.
- Не иначе, - подтверждает майор и обращается к буровикам: - Как и когда это произошло?
- Сразу после пересменки. Сделали спуск и… - Сменный мастер недоуменно разводит руками, на лице виноватое выражение. - Когда мы на смену пришли, бурение шло полным ходом.
- Может, уронили что?
- Никак нет, товарищ майор. Как предыдущая смена подъем сделала, сам закрыл скважину предохранительным фланцем.
- Не помните, не случалось, что выходили из тепляка все, никого на вышке не было?
- Было. Во время пересменки. Сразу обеими сменами трубы обсадные сортировали - готовились к обсадке. - Мастер кивает на трубы, поднесенные к самой двери тепляка.
- Кто в это время приходил?
- Никого не было. Только старший мастер да Крутоярцев с Зубовым. Известняк в ящиках за вышкой смотрели.
- А если получше вспомнить? - вмешивается Бурлацкий.
- Да нет… Больше никого не видели. - Мастер пожимает плечами.
- Так… - Селивестров поворачивается к своим спутникам, - Придется подождать электромагнит. Без него здесь делать пока нечего. - И выходит из вышки.
Купревич с Бурлацким следуют за ним.
Метрах в ста, за деревьями, - тоже электрические огни. Там, почти у самых домов, рокочет дизельная электростанция, веско и глухо поухивает станок ударно-механического бурения. При каждом ударе тяжеленного долота вздрагивает под ногами земля. Ударник только вечером забурился.
- И как вы понимаете, Петр Христофорович, всю эту историю? - нарушает тяжкое молчание Купревич.
- Делать выводы рано, Юрий Александрович, - неохотно откликается майор. - Надо подождать. Давайте-ка сходим на ударник.
Через час возле ударника появляется злой, взопревший Гибадуллин. Он очень возбужден и взволнован.
- Вот, товарищ майор. Полюбуйтесь. - И протягивает листок гладкой, глянцевой бумаги.
Майор идет ближе к станку - там светлее. На листке большое масляное пятно с темными крапинками. Селивестров непонимающе оглядывается на лейтенанта.
- Видите… - Гибадуллин тычет грязным пальцем в крапинки. В моторном масле оказался песок! Это лишь на седьмой. На шестой масло чистое. Весь бочонок профильтровали - чистое! А на седьмой… Поэтому подшипнички того…
Селивестров с Бурлацким обмениваются понимающими взглядами. Майор утвердительно кивает. План действий уже обсужден в деталях.
- Зубов! - кричит в сторону станка старший лейтенант.
Из-за кучи керновых ящиков появляется старший коллектор - он будто ждал, что его позовут.
- Далеко у вас контора? - спрашивает его Бурлацкий.
- Совсем рядом. Вон тот пустующий дом под контору сняли.
- Добро. Слушайте внимательно… - Старший лейтенант понижает голос. - Идите в общежитие и поднимите всех старших и сменных мастеров. Всех свободных от вахты. Постройте - и всех в контору. Захватите на каждого из них по листу чистой бумаги и карандашу.
- Будет сделано.
- И вот еще… - Бурлацкий оглядывается на Селивестрова. - На всякий случай возьмите личное оружие, В карман. Если кто-либо сделает попытку к бегству - делайте сигнальный выстрел в воздух. Но не по беглецу!
У Зубова, совсем недавно ставшего солдатом, растерянно опускаются длинные, нескладные руки.
- Ничего, ничего! - старший лейтенант хлопает его по плечу. - Привыкайте, - И опять оглядывается на Селивестрова.
Майор одобрительно кивает. Бурлацкий с Зубовым уходят в темноту.
- Может быть, мне с ними? - неуверенно спрашивает Купревич, с надеждой взирая на кобуру Селивестрова.
- Не требуется, Юрий Александрович, - мягко произносит майор. - Пусть каждый делает свое дело. - Оживляется, заметив в лесу огни автомашины, - Пойдемте-ка лучше на шестую. Сейчас нам предстоит увидеть нечто любопытное…
- Электромагнит привезен! - вскидывает руку к виску вывалившийся из кабины Крутоярцев. - Запасной двигатель разгружен на буровой номер семь. Через час будет смонтирован.
- Очень хорошо, капитан, - внешне невозмутимо говорит Селивестров. Купревич, которого с непривычки бьет внутренняя дрожь, невольно завидует его твердокаменному характеру.
Майор поворачивается к Гибадуллину:
- Что ж, дело за вами. Будем подключаться. Электрики готовы?
- Так точно. Сейчас приступим.
…Штанги, на которые навернут электромагнит, и вьющийся рядом с ними кабель медленно опускаются вниз. Люди, находящиеся в тепляке, напряжены до предела, пристально следят за уходящим в скважину снарядом, за каждым движением сменного мастера и дежурного электрика. Контрольная отметка на последней штанге подползает к устью скважины. Все невольно подаются к станку. Снаряд встает на забой.
- Включайте! - коротко командует Селивестров.
Гибадуллин хватается за ручку рубильника.
И опять все следят за движением снаряда и кабеля. Только движутся теперь они вверх. Движутся еще медленнее, чем опускались. Буровики осторожно сворачивают свечу за свечой, электрик сматывает на катушку кабель. Наконец из земли выныривает массивный футляр электромагнита. Крутоярцев ловко подсовывает на устье защитный фланец.
- Выключайте, - тихо произносит Селивестров и протягивает руку к магниту…
* * *
В это время в конторе происходит необычная процедура. Рассадив сонных, удивленных мастеров за столы, выдав каждому по листу бумаги и по карандашу, Бурлацкий строго говорит:
- Сегодня на участке, как вам известно, произошли чрезвычайные происшествия. Для выяснения кое-каких обстоятельств нужна ваша помощь. Прошу каждого подумать, вспомнить минувший день и написать: кого вы видели во время ночной пересменки входящим на буровую номер шесть, направлявшимся туда или оттуда…
По тесному помещению проносится вздох удивления.
- Второе. Кого днем или вечером видели возле площадки горюче-смазочных материалов на буровой номер семь?
Еще большее удивление.
- Я не тороплю вас. Подумайте хорошенько. Вспомните все мелочи и пишите только правду. - Бурлацкий не питает излишних иллюзий - наработавшиеся за день, оторванные от сна люди совершенно не обязательно должны кого-то уличить - его расчет с майором в другом.
* * *
В руке у Селивестрова тяжелое слесарное зубило. Закаленная сталь изгрызена и изорвана победитовыми резцами. Он искорежен - и все-таки страшен! - этот кусок безобидного металла, ставшего опасной преградой на пути буровой коронки.
- Ваше? - Селивестров смотрит на буровиков.
Сменный мастер бросается к верстаку, пересчитывает переданный по смене инструмент. С облегчением вздыхает:
- У нас все на месте. Точно по счету. И вообще… - Оп глядит на раскрытую огромную ладонь майора… - На всех вышках зубилья из шестигранника, а это… Это круглое!
- Х-хорош п-подарочек кто-то п-подкинул! - чуть заикаясь, произносит Крутоярцев. Когда его охватывают злость или возмущение, он всегда немного заикается. Капитану отлично известно, каких бед могло натворить проклятое зубило - могло заклинить снаряд на забое, могло порвать штанги…
- Надо оцепить участок! - хватается за пистолет Гибадуллин.
- Не горячитесь, лейтенант. Это уже сделано, - цедит сквозь зубы майор и намертво сжимает зубило в кулаке. - Прошу всех за мной!
…Бурлацкий сидит на подоконнике углового окна. Сидит с невозмутимым лицом, неторопливо разминает папиросу. У двери, сунув руку в карман, воинственно нахохлившись, стоит долговязый Ваня Зубов. Мастера склонились над листочками: кто грызет карандаш, кто чешет затылок, кто затаенно зевает. Изредка кто-либо из них принимается торопливо писать.
* * *
Бурлацкий не торопит. Старается не глядеть на Коротеева, который беспокойно вертит маленькой стриженой головой - норовит заглянуть в листки соседей. Он давно уронил карандаш, но не замечает этого…
Возле конторы шум шагов, приглушенные голоса. Топот в коридоре. Дверь распахивается. Первым входит Селивестров. Красное, почти безбровое лицо майора непроницаемо. Он держит что-то в необъятном кулаке, подходит к Бурлацкому, показывает.
Старший лейтенант встает, с бесстрастным лицом собирает листки. Мельком заглядывает в них. Записи лаконичны и однотипны: "Не обратил внимания", "Не помню, не до наблюдений было", "Всех не упомнишь, весь день по участку шастает народ", "Видел, как младший рабочий наливал из бочки нефть в ведро. Это было приблизительно в…" А у Коротеева листок чист. Ни слова. На тонкой шее сменного мастера пот.
Бурлацкий возвращается к майору, показывает листки. Тот кивает, бросает взгляд на Коротеева, затем резко поворачивается к сидящим за столами мастерам, разжимает кулак:
- Кто бросил в скважину эту игрушку? Кто?
И вдруг стук оконных створок. Мелькает в черном проеме узкая спина. Коротеев… Старший лейтенант тотчас подскакивает к угловому окну, дает выстрел вверх, в черное звездное небо.
- Всем в погоню! - командует майор. - Взять живым!
"Виллис" медленно ползет по лесу. На всякий случай, держа оружие наготове, Селивестров с Бурлацким пристально всматриваются в темноту.
- Может, вправо? - неуверенно спрашивает молоденький шофер.
- Прямо! - приказывает майор. - Только прямо. - Он по опыту знает - насмерть перепуганный человек в ночной мгле петлять не станет - помчится сломя голову по прямой.
Обгоняя медленно ползущий вездеход, отделение за отделением, вправо и влево, бегут в лес поднятые по тревоге красноармейцы-буровики. В свете фар черно-белые стволы, разлапистые кусты… И вдруг майор приподнимается с сиденья, прислушивается.
- Глуши! - И выскакивает из автомашины.
Бурлацкий следует за ним. Они бегут на шум голосов. Шофер разворачивает машину, светит им фарами…
На небольшой поляне свалка. Сгрудившиеся бойцы, мешая друг другу, с остервенением бьют кого-то. Перекрывая гул разъяренных голосов, тонко и истошно звенит вопль:
- Братцы, не убивайте! Не надо… Ой!
- Отставить! - властно кричит Бурлацкий и, опередив майора, бросается в толпу. Энергично работая локтями, расталкивает рассвирепевших бойцов. Хватает лежащего беглеца за ворот, рывком поднимает с земли, ставит на ноги.
- Братцы… - Лицо Коротеева в грязи, из разбитых губ и носа бежит кровь. - Не убивайте, братцы… Я все скажу! Я всех знаю… Честное слово Антона Коротеева! Братцы…
Сладкая вода
Бурлацкому не раз говорили, что допрос, как заключительный этап следствия - самая интригующая и интересная часть любого криминального процесса. Но на допросах по своему первому самостоятельно проведенному делу старший лейтенант испытывал разочарование. Ничего интересного не обнаружил он в людях, арестованных на основании показаний Коротеева.
Вадим Валерьянович - махровый сластолюбец, пошляк, стяжатель. В гражданскую войну был врачом в колчаковской армии, участвовал в карательных экспедициях против сибирских партизан, что тщательно скрывал. В довоенное время спекулировал дефицитными препаратами, занимался подпольной врачебной практикой. Все это и привело его в лапы фашистской разведки.
На одном из крымских курортов вздумал волочиться за смазливой дамочкой, открыл ей душу. Остальное для немецкой шпионки оказалось делом "элементарной техники". Благообразный доктор трусливо поддался на простейший шантаж. Сначала выполнял мелкие поручения по фабрикации различных медицинских справок, принимал на ночлег незнакомых людей. Затем, став членом окружной комиссии, передавал резиденту копии военномедицинских документов. Вербовка Коротеева и умерщвление Студеницы - уже логическое завершение падения.
Присутствуя на допросах, Бурлацкий видел перед следователем не холеного аристократа, каким он рисовался ему по рассказам Коротеева, Сидел некогда массивный, а теперь сутулящийся, дряблощекий человек, старавшийся каждым жестом, каждым словом вызвать к себе сострадание. Нет, Вадим Валерьянович не пробовал запираться, понимал - бесполезно. Но признания свои сопровождал тяжкими вздохами, жалобами на истощенную нервную систему, ослабленную волю.
- Поймите психику полуразбитого человека, которому ежедневно угрожали физическим уничтожением! - И прижимал руки к груди. - Ведь он так жесток, так беспощаден, так коварен! - Это о резиденте, которого Коротеев именовал "бодрячком в пушистой шапке".
Отказаться от этих глупых жалоб его не могли заставить ни напоминания о жестоком умерщвлении Студеницы и умелой вербовке Коротеева, ни усмешки следователя. Вадим Валерьянович, очевидно, уверовал, что только таким способом может спасти свою шкуру.
Ибрагимов вел себя по-другому. В прошлом крымский помещик, бывший врангелевский офицер, он люто ненавидел Советскую власть. Когда-то бежал с врангелевцами в Турцию, оттуда перебрался в Германию. Голодал, нищенствовал, работал где придется и все-таки продолжал ненавидеть Советы. С началом войны добровольно предложил свои услуги фашистам. Был заброшен в Алма-Ату, а оттуда в Песчанку.
На допросах вроде бы дремал, прижмурив единственный глаз. На вопросы отвечал односложно, угрюмо: "да" и "нет". Во всем облике Ибрагимова сквозило патологическое равнодушие и к судьбе недавних своих сообщников, и к своей собственной. Полуживая апатичная развалина, осознавшая наконец крах всех своих жизненных иллюзий…
Монтажник Николай оказался действительно монтажником. Не шибко грамотный и не шибко умный поволжский немец, насквозь пропитанный великогерманским шовинизмом. До войны работал монтажником в Пскове. Копил деньги, слушал тайком фашистские радиопередачи - вот и все интересы. Лелеял мечту обзавестись хорошей усадьбой где-нибудь на Волге или на Кубани. Будучи призванным в армию, через неделю дезертировал и перебежал к гитлеровцам. Хотел вступить добровольцем в немецкую армию и завоевать себе право на вожделенную усадьбу. Получилось же не так. Сначала очутился на краткосрочных курсах абвера, а потом ему было приказано пробраться в Зауральск.
Перед столом следователя предатель дрожал, словно осиновый лист. Ничего, кроме животного страха, не смог увидеть Бурлацкий на бледном крючконосом лице тридцатитрехлетнего детины.
- Честное слово! Ничего плохого не сделал. Только выкрал в тресте документы. Так это все доктор… Он! Он наводил. А я… Я человек маленький. Послали - поехал. Куда денешься? Прижали - не пикнешь. Я даже о новостройках комбината не все докладывал. Бог его знает, чего там нагородили…