Она опять замолчала.
Я испугался. Снова подумал о маме. Ведь если со мной что-то случится, она не переживет.
- Ули, - жалобно протянул, и в это время она удивленно посмотрела на меня, будто спрашивая, откуда знаю ее имя, - попросите за меня, скажите, что я ни в чем не виноват.
Она снова улыбнулась краешком губ, но теперь с явным презрением. Промолчала, явно что-то обдумывая. Пальцы, сжимающие винтовку, нервно вздрагивали. Я подумал: "Сколько мы уже едем? Несколько минут или несколько часов?"
Наконец она сказала:
- Почему вы все, москвичи, боитесь погибнуть, как мужчины?
Я не знал, что ответить, да она, видимо, и не ждала. Автобус натужно зарычал и медленно пополз в гору. За отогнувшейся занавеской я увидел мелькающие внизу редкие огоньки какой-то деревеньки. Из-за створки плохо закрытых дверей были видны мелькающие в лунном свете белые стены низких домов.
- Внизу обрыв, - сказала она неожиданно и очень тихо, так, что я не сразу понял. - Если отожмешь эту дверь, сумеешь выскочить. У тебя есть шанс.
Я со страхом посмотрел на нее.
- Возьми вот это, - с этими словами Ули вложила мне в руки холодный кусок металла.
С ужасом обнаружил, что держу гладкую, как яйцо, новенькую зеленую гранату.
Это было как во сне. Переводя взгляд с гранаты на ее двусмысленную улыбку, снова глядел на гранату и соображал, что нужно делать. Но продолжал сидеть, не в состоянии шевельнуться. А Ули косилась холодно и надменно, явно наслаждаясь моей беспомощностью. Вдруг меня как будто кто-то толкнул.
Все произошло мгновенно. Словно во сне я выдернул чеку, каким-то образом перемахнул через колени Ули, с криком "ложись" высоко поднял над головой гранату, тут же швырнул ее в задние ряды и кинулся плечом в створку двери, которая под моим напором открылась. Кубарем покатился под косогор, ожидая оглушительного взрыва, но автобус продолжал натужно рычать, продвигаясь вверх. Почему он сразу не остановился, я так и не понял. То ли у него были недостаточно надежные тормоза для остановки на горе, а может быть, водитель не сразу понял, что произошло? А граната? Почему она не разорвалась? Может быть, это был всего-навсего муляж, и Ули просто хотела посмеяться надо мной? Все это навсегда осталось для меня загадкой.
В тот миг я думал только о спасении. Кубарем скатившись по косогору и не ощущая ударов о камни и стволы деревьев, ринулся через оказавшуюся внизу дорогу к ближайшему дому, каким-то чудом перемахнул через довольно высокий каменный забор и, оказавшись на просторном дворе, хотел было спрятаться здесь, но потом метнулся на задворки, ломанулся через виноградник и скатился к бежавшему в низине ручью. Перебравшись через него, побежал к другой цепочке домов, стоявших под склоном горы. Выбрав самый ветхий домишко, забрался во двор и спрятался в безхозном покосившемся сарайчике, зарывшись в небольшой слой старого прелого сена. Я ждал, что вот-вот послышатся голоса разыскивающих меня людей, но кругом было тихо. Конечно, надо было сразу уходить дальше от селения, но тогда этот клочок сена в заброшенном сарае казался мне раем, и я мгновенно заснул.
Спал, по-видимому, недолго. Когда проснулся, еще виднелись звезды через дырявую крышу. Прислушался - по-прежнему тихо. Неужели ушел? Я не верил своему счастью. Подумал, что в автобусе ехали необученные боевики, которые, должно быть, еще не были достаточно опытны, чтобы обезвредить меня с гранатой. Как я вырвался? Невероятно! Выглянув из сарая и не услышав ничего, кроме сверчков, стал медленно, пригибаясь и стараясь не производить шума, пробираться через заброшенный виноградник в горы, которые ярко освещала предутренняя луна. Своим пронизывающим светом в ту ночь она явно не была мне помощницей. Но, к счастью, я никого не встретил, и вскоре попал под укрытие тенистой рощи.
Снова один… Весь следующий день страх гнал меня дальше в горы, но я старался придерживаться южного направления. Теперь к сильной усталости прибавилась ноющая боль во всем теле - болели ушибы, полученные при падении. Вечером, когда уже почти стемнело, набрел еще на какое-то селение и решил, что нужно, выбрав удобную позицию, оттуда понаблюдать за приземистыми домишками, крытыми на разный лад. Голод торопил, толкал на опрометчивый поступок, но я заставлял себя не спешить. Ведь в поселке могли быть военные или боевики, да и гражданские могли меня выдать. К тому же я не знал, чей это поселок - чеченский или уже грузинский. Все же пересилил себя и стал обходить поселение сверху, поднявшись по склону горы. Этот переход занял часа два, но зато я был спокоен за свою безопасность. Ночь провел как дикий зверь, сделав себе логово в кустарнике на краю распадка. Утром, едва протерев глаза, подполз к растущему над обрывом кустарнику, стал вглядываться из-за него во дворы селения и тут же увидел группу бородатых людей с автоматами, выходящих из дома на улицу.
Весь следующий день снова шел по горам. Шел медленно, часто останавливался и отклонялся от дороги в поисках воды и хоть какой-нибудь еды, но в весеннем цветущем лесу были одни растения. В какой-то момент осенило, что в доставшихся мне джинсах могут заваляться какие-нибудь питательные крошки, но, тщательно проверив все карманы, ничего в них не нашел - неудивительно, одежду же стирали. Может быть, их носил какой-нибудь чеченец, который сейчас воюет с нашими, а, может, они были у него единственными, и он из-за них остался дома. Не без штанов же ему воевать! Тогда получается, что я тоже внес какой-то вклад в эту войну или что там у них стряслось - революция?! Эти и другие, полубредовые, глупые мысли постоянно лезли мне в голову, но я их не прогонял. Они отвлекали меня от голода. Я представлял, что рядом со мной идет друг, которому объяснял свои переживания и охотно делился с ним всем, что приходило на ум, и даже просил у него совета. "Вот ты, говоришь, нужно было остаться, - обращался я к нему. - А зачем? Чтобы меня убили? Там скоро начнется заваруха, если уже не началась, - кто потом обо мне вспомнит?" Примерно в таких рассуждениях провел остаток третьего дня своего пути. Наконец вечером мне повезло, я нашел пластиковую бутылку и набрал в нее воды. Целых полтора литра! Теперь будет легче. Но голод! Чтобы как-то приглушить его, вместе с другими растениями жевал листья берез. Я экспериментировал с этой фито-пищей, но некоторые травы были настолько горькие, что потом приходилось долго отплевываться.
Блокпост
Я уже сбился со счета, который день длится побег, когда увидел блокпост. Вот здорово, свои! Но ведь я же дезертир… Ну, выйду к ним, и что скажу? Здрасьте, ребята!.. Вы тут мой автомат не видели? В общем, решил не соваться, пройти мимо.
Вдруг послышался гул моторов, и к блокпосту подъехали две легковые машины, из которых тут же начали стрелять. Резко ударил грохот выстрелов. С блокпоста ответили ответным огнем. Сидя за большим деревом, я выглядывал, когда стихала стрельба, и снова прятался, когда она возобновлялась. И вдруг мощный взрыв. Высунув голову, увидел что это взорвалась одна из машин. Потянуло дымом и гарью. Снова спрятался за дерево. И вдруг стрельба резко затихла. Я подобрался ближе к блокпосту и, выждав еще пару минут, перепрыгнул в ближайший овраг. Второй машины уже не было, а жигуленок трудно было узнать, если это вообще был он. На дороге лежали убитые - один с бородой, лица второго видно не было. В машину заглядывать не стал - она была похожа на горящую бочку с бензином. Дым и черная копоть стелились по обочине дороги, и ветер уносил их к отдаленному лесу. Четверо наших солдат были убиты. Они застыли в разных позах за бруствером, но я старался не смотреть на них, а искал что-нибудь поесть. Трудно описать состояние человека в такой ситуации. Помню только, что нашел вещмешок, нож, спички и флягу, в которой была водка. Конечно, я мог прихватить с собой автомат и пару рожков, но мне почему-то стало стыдно. А вдруг ребята очнутся, и им нечем будет воевать…
Побежал к лесу. Что меня гнало - не знаю. Страх, ужас или чувство близкой смерти. Наверное, все вместе. Раньше я никогда не видел такого. Свои или чужие - для смерти это не имеет значения. Для нее все свои.
В лесу отдышался и упал на траву. Сначала меня начало трясти, потом вырвало. Перед глазами стоял блокпост и перестрелявшие друг друга люди.
Ощущение смерти долго еще не покидало меня. Не знаю, сколько времени я не решался развязать вещмешок, но думаю, что долго, потому что к тому времени, как открыл прихваченным штык-ножом банку с тушенкой, уже начало темнеть. Я ел, как животное, выхватывая куски мяса из жестянки руками, а жидкость выпивал большими глотками, давясь попадавшими в ней волокнами мяса и жира. Хлеб ломал и глотал большими кусками, почти не разжевывая. Все мои познания о правильном выходе из голодовки были отброшены сразу, как только мелькнуло в голове: сейчас совсем другая ситуация. Во мне проснулись дремавшие звериные инстинкты.
Понемногу придя в себя, хотел было вернуться на блок-пост, но как только вновь представил, что там увижу, ноги сами понесли меня в другую сторону.
Всю ночь я шел, благо светила луна и ориентироваться было легче.
Утром решил как следует выспаться. Как хорошо, когда есть еда и тебя не беспокоят! Достал буханку хлеба и вторую банку тушенки. Но тут почувствовал, что как будто кто-то толкнул меня в спину: ты, рожа дезертирская, а какое ты право имеешь жрать чужой паек?! Посмотрел на банку и уже самостоятельно додумал: а ведь это правда: ем не свое. Фактически, я вор.
Есть сразу же расхотелось, и я убрал банку обратно в мешок, лишь отломив себе маленькую корочку хлеба, которую долго жевал. Но тут же неожиданно пришла другая утешительная мысль: "Я бы смог, конечно, заработать себе на хлеб, но где и как? Сейчас сделать это практически невозможно. А жить надо. Ведь ребята теперь в еде не нуждаются. Пусть я дезертир, но и преступника надо кормить. Даже с военными преступниками обходятся гуманно. Пока вина не доказана, и мне не вынесен приговор, я такой же гражданин, как и все".
С этими мыслями уснул и проспал почти весь день, потому что еще раньше решил, что дальше пойду ночью. Опять светила луна, и я благополучно прошел еще километров двадцать.
Утром устроился на привал возле небольшой речки, по берегам которой росли корявые ивы и несколько таких же березок. Речка сбегала с горы, и ее окружала прохлада, создавая свой микроклимат, располагающий к тихому безмятежному отдыху под разноголосое пение лесных птах. Сидя на берегу, вспомнил о водке, но пить на голодный желудок не решился. Слегка подкрепившись, выждал примерно полчаса и только после этого выпил граммов сто пятьдесят. Вскоре мне стало легко, усталость в мышцах прошла, а глаза закрылись сами собой.
…Счет времени потерял окончательно. Судя по буйному разнотравью в низинах, весна все больше и больше подходила к лету. Мне встретился еще один блокпост, но я побежал от него, не разбирая дороги, как затравленный заяц. Снова где-то петлял, прыгал через распадки, цеплялся за кусты и деревья, стараясь как можно дальше убежать от злополучного места, где коварная смерть поджидает очередную жертву.
Таисия
Я так и не мог понять, где нахожусь. Мог сказать только, что иду на юг, может быть, немного забирая на запад. Эх, знать бы, где этот Степанакерт! За время перехода запечатленные в памяти географические познания начали путаться, но название этого города не забылось. Часто твердил его про себя, как заклинание, надежду на спасение, и само слово "Степанакерт" немного согревало.
Провиант давно закончился. Остатки хлеба я расходовал экономно, строго разделив его на крохотные пайки, и теперь в противогазной сумке, которую нашел на блокпосту, оставался черствый кусочек, да еще во фляге плескалось несколько граммов водки. Ее оставил из соображений какого-нибудь чрезвычайного происшествия - вдруг придется промыть рану или протереть ссадину. За время пути я изрядно поизносился: свитер был грязный, из него везде торчали нитки, светились дыры, джинсы изодрались в лоскуты, а из носков кроссовок выглядывали изодранные пальцы.
Ко всему этому добавилась еще одна беда: когда небо затянула сплошная низкая облачность, потерялись последние ориентиры. Два дня я скитался по горам, пока не набрел на хоженую тропинку. Она вывела меня на невысокий холм, под которым в низине показалось селение. Выше, на противоположном холме над обрывом виднелись очертания не то замка, не то старой крепости. Я решил отправиться туда.
Спустившись лесом в широкий распадок, а потом взобравшись вверх, спрятался в кустах и стал рассматривать одинокое старинное строение, стоявшее ниже по открытому склону, метрах в полутораста от леса на открытой скалистой площадке. Это была широкая квадратная башня, высотой примерно с четырехэтажный дом, сложенная из обтесанного камня и чем-то напоминавшая шахматную туру. Образовавшийся за ней двор, в котором виднелись покосившиеся крыши каких-то хозяйственных построек, полукругом замыкал пристроенный к башне высокий, неровный забор. Местами он был сложен из камня, а местами зашит досками.
Неотрывно наблюдая за высокими железными дверями, располагавшимися прямо посередине башни, я заметил какую-то табличку. На ней что-то было написано, и я хотел было подойти прочитать, но потом решил дождаться темноты. У меня оставалось четыре спички в коробке, прихваченной на блокпосту вместе со штык-ножом и противогазом. Если не будет луны, чтобы разглядеть надпись, пары штук мне хватит.
Однако прочитать написанное мне не довелось, потому что вдруг прошел сильный, но короткий дождь, и я мгновенно вымок до нитки вместе со спичками. Ужасно замерз, после дождя сразу выпил последнюю водку, чтобы хоть как-то согреться, после чего интерес к табличке совершенно пропал. Помню, что вяло подумал: надо бы узнать, кто живет в этой крепости, если в ней вообще кто-то живет…
Вскоре теплый ветер обсушил меня, и я немного согрелся, но от усталости и напряжения сразу же уснул. На рассвете меня разбудил странный стук. Протерев глаза и бросив взгляд на крепость, я увидел возле дверей смуглого мужчину, который своей молодцеватой осанкой, лихо подкрученными усами и широкими галифе над блестевшими хромом сапогами чем-то напоминал гусара. Одет он был в куртку цвета хаки и прикладом автомата выстукивал в дверь что-то типа "Спартак чемпион". Через пару минут дверь открылась, послышался женский голос. Мужчина вошел в крепость, и мне ничего другого не оставалось, как снова наблюдать.
Часа через полтора из-за горы появилась серая туча, и внезапно начавшийся дождь заставил меня перебежать из кустарников ближе к лесу под большую сосну. Дождь быстро закончился, а там и дверь неожиданно открылась. Я увидел женщину. Лица ее не разглядел, потому что рядом, закрывая ее своей фигурой, шел тот, который стучал в дверь. Его я узнал по одежде. Только сейчас у незнакомца не было автомата.
Парочка направилась в лес. Мужчина, пока они шли по открытому месту, несколько раз оглянулся назад, будто боялся, что кто-то увяжется следом, но по сторонам не глядел. Я пошел за ними, скрадываясь за подлеском и прячась за толстыми стволами - там, где лес хорошо просматривался. Боясь потерять людей из виду, вдруг оказался совсем рядом с ними. Тогда опомнился и только тут подумал, что если этот мужик - боевик, то он наверняка умеет слушать тишину, и каждый посторонний шорох его насторожит. Но этого не произошло - похоже, за время скитаний я научился передвигаться беззвучно, как неуловимый снежный человек.
Теперь смог наконец разглядеть женщину. Говорят, ночью все кошки серы. Так и мне после долгого скитания по горам любая женщина могла показаться красавицей. Но все же это был не тот случай. Стройная, достаточно высокого роста, с короткой, небрежно уложенной русой косой. Загорелый высокий лоб ее был открыт, взгляд излучал тепло, и когда она улыбалась, лицо вдруг оживлялось веселыми ямочками на щеках. Одета женщина была в тоненькую розовую кофточку с длинными рукавами, ворот свободно расстегнут. Узкая юбка едва прикрывала колени. Одежда хорошо подчеркивала великолепную, немного спортивную и в то же время очень женственную фигуру. Двигалась она красиво, свободно…
Выйдя на солнечную полянку, мужчина внезапно остановился и, взяв за плечи, притянул красавицу к себе. Он ей нашептывал что-то, а она тихо проговорила:
- Может, не надо? Здесь так сыро.
- Я постелю…
Лес шумел листвой, громко пели птицы, заглушая их стоны, а я дрожал от страха, возбуждения и голода, спрятавшись совсем рядом, за толстым деревом. "Это безумие, безумие стоять здесь", - говорил я себе, но не мог оторвать от них взгляда.
Когда он откинулся на спину, она в забытьи осталась лежать рядом, а я сильно укусил себя за руку, чтобы прийти в себя. Еще не совсем очнувшись, я хотел уйти, но внезапно мужчина заговорил. У него был украинский акцент, и говорил он что-то про кочевую жизнь в горах.
Она мягко в чем-то его упрекала, и по говору чувствовалось, что это настоящая россиянка. "Как она оказалась в этих горах?" - пришло в голову.
Я продолжал смотреть на них, как завороженный, нервно глотая слюну и чувствуя, что краснею от стыда: мне до этого ни разу не доводилось быть свидетелем чужой интимной жизни. Я отполз подальше, перевернулся на спину и сквозь склонившиеся ветки кустарника попытался увидеть небо. Но, даже не глядя на влюбленных, до сих пор видел их перед собой - до того было разгорячено мое воображение.
Потом, вернувшись к реальности, я услышал их голоса где-то совсем рядом. Покосившись в сторону, увидел их уже одетыми, стоящими у того низкого разлапистого дерева, из-за которого я совсем недавно наблюдал за ними. Еще несколько шагов, и они могли меня обнаружить. Я вжался в землю и, кажется даже, не дышал. А он называл ее Таисией, Таей, Таечкой и уговаривал не торопиться. Но она уже пришла в себя и упрямо приговаривала: "Павло, Пашенька, надо идти".
"Почему эти люди здесь, на Кавказе? Может, это уже Россия? - подумал я, - но ведь никаких пограничных знаков мне не встретилось. А что, если где-то рядом какой-нибудь Кисловодск или Ставрополь?"
- Утром ухожу в горы, - сказал он.
Она молчала. Выждав паузу, мужчина заговорил снова:
- Ты не дуйся, это моя работа, в горах меня ждут товарищи.
Женщина ответила, даже не взглянув на него:
- Товарищи твои - такие же, как и ты, бандиты.
- Не смей так говорить, - он крепко схватил ее за запястье, - деньги нужны нам обоим.
Она снова ничего не ответила, подняла выпавший из рук платок и пошла в сторону крепости. Мужчина, минуту заколебавшись, зашагал следом.
"Значит, он наемник, - стал прикидывать я, постепенно успокаиваясь, - а это его любовница. Может быть, она живет одна, а скорее всего, с престарелыми родителями, раз ей приходится заниматься любовью в лесу". Мне ничего не оставалось, как перебраться на прежнее место поближе к крепости и продолжать слежку.