Всю ночь не удавалось заснуть, я дрожал от холода на не успевшей просохнуть после дождя траве. К моей превеликой радости, утром мужчина ушел, прихватив с собой автомат. "А что, если… - мелькнула шальная мысль, - подкрасться к нему сзади и ударить ножом? Нет, - сразу опередила эту мысль другая. - Ты трус, ничего у тебя не получится. Он выглядит здоровее и крепче тебя. Да и хватит ли сил - после такой голодовки - для броска и удара? А убить человека? За что? Почему? Нет, не смогу". Пока я размышлял, его силуэт становился все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из виду, растворившись за мощными стволами сосен, покрывающих косогор. Выждав еще несколько минут, я хотел подняться, но вдруг почувствовал, что боюсь. "А что если эта женщина на стороне боевиков, как та прибалтка - Ули? Ну и что, что она русская? И вообще, что я ей скажу?" В таком непонятном состоянии я провел еще около часа и вдруг услышал, что дверь, скрипнув, открывается. Прижался к земле, а когда открыл глаза, увидел, как в сторону села вниз по тропинке от крепости спускается женский, а скорее детский силуэт. Сзади можно было разглядеть длинную светлую косу и темно-синие джинсы. Девушка несла спортивную сумку. "Наверное, это их дочь, - подумал я, - поэтому они и уходили в лес, чтобы не при ней… Все, - наконец приказал я себе, - ты идешь и стучишь или остаешься здесь и подыхаешь с голоду".
Выждав еще несколько минут, я осторожно поднялся.
"Только бы никто больше не пришел, - думал я, подходя к двери, в которой оказалась дверка-лючок на уровне головы человека". На чугунной табличке, прикрепленной к стене, вязью непонятных мне букв было что-то написано и внизу добавлено по-русски: "XV век. Охраняется государством". Дрожа от страха, стуча зубами, я несколько раз ударил в дверь рукояткой ножа. Минуты через две из-за двери послышался уже знакомый голос:
- Настя, ты? Что-то забыла?
Сердце мое от волнения готово было вылететь из груди.
- Простите, пожалуйста, - почти заикаясь, заговорил я, затыкая нож за пояс и накрывая его свитером, - вы не могли бы мне помочь? Мне ничего не нужно, я заблудился… Не бойтесь, дайте кусок хлеба и я уйду.
Несколько секунд длилось молчание, потом открылся лючок в воротах, и я увидел вчерашние глаза совсем близко, но теперь они смотрели пристально и немного враждебно. Тонкие брови были вопросительно подняты, русая челка выбилась из-под цветастого платка и прикрывала более светлую кожу лба.
- Кто ты? - в голосе слышалась тревога.
- Я из Грозного.
- Солдат?
- Нет, новобранец, - торопливо заговорил я. - Пушечное мясо… Я убежал.
Хозяйка снова спросила недоверчиво:
- Из Грозного? Ты знаешь, сколько это километров?
- Не спрашивайте. Вообще не знаю, где я.
- Ты в Грузии.
- В Грузии? Это хорошо! А как же я проскочил границу? Никакой нейтральной полосы, никаких знаков…
- Наверное, у государства денег на установку знаков нет, - она усмехнулась и снова посерьезнела. - И вообще какой может быть в этой стране порядок… Звать-то тебя как?
- Артем. Скажите, а какое сегодня число?
- Восьмое июня.
- Ничего себе, это я столько шел…
Похоже, моя явная растерянность успокоила женщину, и я услышал:
- Не надо бы посторонних пускать, но тебе почему-то верю. Входи, - ее голос смягчился. - Да, выглядишь ты, прямо скажем, неважно…
Послышался скрип железной задвижки, и тяжело щелкнул замок.
Дверь отворилась. Женщина смотрела с подозрением, но, видимо, поняв, что я не опасен, посторонилась, пропуская меня в башню, потом закрыла дверь, щелкнув засовом.
- Пойдем, ты весь дрожишь.
- Вечером шел дождь, я промок.
Она посмотрела на меня так, будто хотела понять, не увидел ли я в лесу чего лишнего, но быстро успокоилась - наверное, оттого, что вид у меня был уж слишком жалкий.
Через темную арку я прошел за ней следом во двор крепости. Снова яркий свет ударил в глаза, и я увидел внутренний дворик: пристроенный к забору деревянный сарайчик с большим окошком и длинную кишку какого-то каменного строения. Оно лепилось к крепости с противоположной стороны от сарая, на серой стене виднелось одно маленькое окошко. Где-то рядом заскулила собака, я обернулся и увидел неуклюже бегущую ко мне небольшую, черную и очень лохматую дворняжку на коротеньких ножках. Она завиляла хвостом, отчего все ее тело пришло в движение, а поседевшая милая мордочка закачалась из стороны в сторону.
Поскуливая, собачонка стала ласкаться ко мне.
- Это Малышка, - сказала хозяйка. - Она всех любит.
Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.
- Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?
- Ну… - она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, - не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…
Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.
Мы стали подниматься по выщербленной каменной лестнице, стесненной холодными стенами, она привела нас в крепость. Здесь, наверху, был небольшой коридор, отделенный от остального помещения современной каменной кладкой. На стене над раковиной висел рукомойник, рядом стоял стол с решетками, полными посуды. На другом столе в полумраке темнели керогаз и электроплитка с кастрюлей, а в самом дальнем углу - печь с вделанной плитой на две горелки. В стене со стороны коридора было две бойницы, из них хорошо просматривалась опушка леса, на которой мне пришлось коротать ночь. К коридору примыкала единственная, но довольно просторная комната с перегораживающей угол ширмой. Стены ее в отличие от стен коридора были оштукатурены и выбелены. Обстановка комнаты была очень скромная: две кровати, массивный, потрескавшийся шкаф, еще одна железная печка и небольшой деревянный стол. Нарядные занавески, комнатные растения и прочие мелочи говорили о том, что в этом помещении живут женщины.
- Раздевайся, - приказала мне красавица, - а то простудишься. Ты весь мокрый.
Я растерянно смотрел на нее.
- Ничего… У печки посижу.
- Тебя били?
- Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.
- Переоденься, посушу твою одежду, - хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. - На вот, от Павла осталось. - Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: - И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.
- Спасибо, - сказал я, но платок пачкать не стал - слишком он был чистым и красивым.
Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.
Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.
- Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.
- Извините, не знаю, как вас звать, - мои голодные глаза косились на тарелку.
- Таисия… Таисия Андреевна. Садись, поешь.
Я едва сдержал себя, чтобы не наброситься на еду, как голодная собака.
Быстро смолотив тарелку супа, не стал отказываться от добавки.
- А кто он, этот Павел? - это имя мне не давало покоя.
- Павло? Муж, не муж, - нехотя заговорила она, пристраивая мокрые джинсы и свитер возле печи. Потом вздохнула. - Тебе этого знать не надо. Воюет он… Против федералов.
- Вы не беспокойтесь, я завтра уйду, чтоб у вас неприятностей не было.
- Сам-то ты откуда?
- Из Москвы. Военком говорил, что необстрелянных в Чечню не берут, а нас привезли на поезде, выгрузили, как скот, собрали на площади. А потом началось… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Я же не отказываюсь служить, но воевать - это же другое… Воевать должен тот, кто умеет.
- Может, ты и прав, но сейчас все воюют, даже женщины. Из Прибалтики едут, девицы молодые, красивые…
- Да, я одну такую видел у боевиков. Она, собственно, помогла мне бежать. Ули. Вы случайно ее не знаете?
- Нет. Я вообще здесь людей редко вижу.
Меня начало клонить в сон, разговаривать стало лень. Но в животе после сытой еды с непривычки вдруг ужасно забурчало. Стыдясь и стараясь заглушить эти звуки, я снова завел разговор.
- А вы чем занимаетесь?
- Здесь музей был, при Советах реставрация началась. Потом все заглохло. Вот одну эту комнату и успели только отделать. Раньше жила в селе, рядом. Экскурсии здесь водила. Когда очередной конфликт начался, мужа убили, дом сожгли. Перебралась сюда. Так и живем здесь вдвоем с дочкой.
- А туристы бывают?
- Туристов сейчас нет, какие в наше время туристы…
- А бандиты, ну, боевики в смысле?
- А что боевики? Для нас это местное население. Горцы всегда воюют. Кто за женщин, у кого кровная месть, кому деньги нужны… Кавказ, одним словом.
- А в селе, какая власть?
- Там у кого оружия больше, у того и власть.
- А вы, значит, в стороне? Почему вас не трогают? Вы же русская, так ведь?
- Да, но у меня дочь от грузина. Его здесь все уважали. И меня вместе с ним.
Несмотря на то что я проглотил две огромные тарелки супа, голод не унимался. Мне стыдно было попросить еще добавки, но Таисия, видимо, угадав мое желание, налила третью тарелку, сказала:
- Ешь еще, потом наговоримся.
- Да нет, вы не подумайте, я уйду, чего ж мне вас утруждать, - говорил, а сам думал, как бы остаться.
- Куда ты такой пойдешь? Ты хоть в зеркало видел себя? Кожа да кости. Пойдет он!..
- Правда, правда, я уйду. Мне в Армению надо, друг у меня там.
Она звонко рассмеялась и протянула мне зеркало:
- Ну, рассмешил. Посмотри на себя.
Из зеркала на меня смотрело какое-то изможденное чучело. "Господи, неужели это я? Мама родная, да ты же меня не узнаешь! - и вдруг подумал: - А что, если сменить фамилию, приклеить в паспорте такую вот фотку - и прощай военком на веки вечные".
- Да уж, и рожа у меня!..
Посмотрел на Таисию, и какая-то странная тоска наполнила мою душу. Вчера видел ее такой счастливой, а сегодня у женщины были совершенно другие глаза - какие-то грустные, задумчивые, обреченные, что ли?
- Ну что ты на меня смотришь? - спросила она.
- Вы красивая.
- Вы, мужики, все одинаковые, - она ничуть не смутилась. - В чем только душа держится, а все туда же…
- Да вы не то подумали, Таисия Андреевна, просто вы, правда, красивая.
- Вот и Павло говорит то же.
- А откуда он, этот ваш Павло?
- С Украины. Наемник…
- Он за чеченцев?
- У него по-другому. Не за чеченцев, а кто деньги платит. Будут грузины платить - будет за грузин.
- Так это ж подло!
- Много ты понимаешь… Мальчишка еще. И жизни-то не видел, чтоб так рассуждать.
- Я смерть видел. Близко. Вот как вас… Вначале в городе, а потом на блокпосту. Там четверо наших солдат в перестрелке погибло. Они, может, младше меня. Мне-то уже двадцать, я ведь в техникуме учился.
- Уже или еще двадцать? - грустно усмехнулась Таисия, убирая тарелку. - Ладно, хватит о войне, иди отдыхать.
- А вы?
- У меня дел много. Козу надо подоить, да много чего надо…
- Так я вам помогу, если хотите.
- Ты не переживай. Найдется и для тебя работа, когда сил наберёшься.
Женщина постелила простыню на одну из кроватей, принесла туда же шерстяное одеяло и кивнула:
- Ложись.
Когда я лег на кровать, почувствовал себя как дома. Первый раз за столько дней! Мысленно стал вспоминать свой "героический" переход, но почти сразу отключился.
Вечером хозяйка переселила меня в подвал, который находился под лестницей башни в подсобном пыльном помещении, заваленном строительным хламом. Она сказала, что так надежней. Спокойней будет нам обоим.
Какое-то время мне было не по себе. Куда я попал? Зачем? Что делать дальше, а главное, от кого и от чего будет теперь зависеть моя судьба? Помню, одеяло было теплое, подушка мягкая, а еще сено - оно приятно пахло и шуршало. "Славная она, добрая, пожалела дурака, а ведь если бы я был сытый и хорошо одетый, и не заметила бы меня…" - так думалось об этой женщине, с которой неизвестно зачем столкнула меня судьба. Наверное, чтобы выжил, но для чего мне жить? Бабушка говорила, что у каждого человека на земле свое предназначение, даже у самого незаметного… Потом я вспомнил о том мужчине, Павле, и почувствовал, что на свете все несправедливо. Вот встречаются двое, и что-то у них зажигается, может быть, подобие любви, а может, и сама любовь. Ведь разные люди, а что-то их притягивает. Как в законе химии. Плюс к минусу. В моем конкретном случае минус - это Павло. Воюет против своих. А она с ним живет. Зачем ей это надо? Она говорит, что у нее растет дочь - значит, из-за дочери, которую надо кормить, надо сберечь. Крепость-то на отшибе, а этого головореза тут, наверное, боятся…
Притушив догоравшую свечу, я попытался заснуть, но тревожные мысли не давали покоя - задремал лишь к утру. Проснулся от голоса Таисии. Лежал и прислушивался. Первый раз за время моего путешествия я не чувствовал усталости, несмотря на то, что в подвале было прохладно. Все же это был не лес, не горы, и не мокрая от дождя земля. А хозяйка звала меня - тихо, по-матерински, видимо, понимая, что я соскучился по дому.
Вышел умываться. В руках у нее свежее, хрустящее полотенце. Стала поливать мне из ковша теплую воду, а я кидал эту воду горстями на лицо, блаженно фыркая. Помню, не успел умыться, как полил такой ливень, что мы еле-еле успели спрятаться под навес.
- Ну вот, - сказал я, - стоило и умываться.
- Стоило, - возразила она. - Надо бы тебя еще подстричь, побрить, да по-хорошему бы и в баньку сводить.
- Да вы не беспокойтесь, я уйду. Я все понимаю. Вам и самим трудно.
Таисия Андреевна была не только красавицей, но и человеком оказалась добрым, заботливым.
"Эх, вот женщина - мечта!" А может быть, я тогда настолько одичал, что для меня любое доброе слово стало как бальзам на душу? По подсчетам она была старше меня лет на пятнадцать. И еще подумалось, что такие встречи нужно прерывать в самом начале, иначе, когда влюбишься по уши, уже ничего с собой поделать не сможешь… Но уже тогда, когда в первый раз мысленно назвал ее просто Таисией, без отчества, начал, сам того не замечая, мысленно сближаться с ней. Таисия… Это имя звучало в моей душе так ласково, так нежно…
- Не хорохорься. Куда ты пойдешь? Пропадешь в горах. Говорят, в лесу волки бродят, нарвешься еще.
- Иной человек хуже волка, - заметил я.
Но хозяйка настояла на своем:
- Никуда не отпущу, герой, тоже мне. Пока дочь у бабки, будешь помогать по хозяйству. От Павла мало какой помощи дождешься.
- Да помогу, конечно, - тут же согласился я. - Вы только скажите, что делать. Даром хлеб есть не стану.
Мы зашли в кухню, и хозяйка накрыла на стол. Теперь ели вместе. Мне было неловко: я жевал хлеб, который не заработал, но очень хотелось есть. К тому было понятно, что хозяйка отдает мне не последнее… Наевшись досыта, я почувствовал, что разленился вконец.
Таисия молча вышла во двор, и я, несмотря на тяжесть в желудке, последовал за ней.
Взял топор и начал колоть дрова. Постепенно втянулся. Я даже не стал отзываться, когда хозяйка позвала меня на обед. Может быть, мне хотелось доказать, что еще что-то могу и чего-то стою?
Таисия в конце концов остановила меня сама.
- Ну, хватит уже, - сказала она, выйдя во двор, - надорвешься еще с непривычки.
Я действительно устал, хотя и не подавал виду. Когда сели ужинать, Таисия налила мне местного вина. Выпил целый стакан. С непривычки вино сразу ударило в голову, и я, немного осмелев, стал спрашивать у хозяйки о родственниках, о соседях, об обстоятельствах жизни и, конечно, о дочери, которую видел мельком. Таисию мои вопросы нисколько не смущали, она охотно рассказывала обо всем, что меня интересовало. Я узнал, что до конца лета, Настя - так звали дочь - пробудет у бабушки, в городе, а поэтому мне можно оставаться в крепости.
- А вернется ваша дочь, вы меня выгоните?
- Нет.
- А, кстати, сколько ей лет?
- Недавно четырнадцать исполнилось.
- Большая. Но разве женщина может заменить мужчину?
- Что ты имеешь в виду? - насторожилась Таисия.
Поняв, что сказал глупость, я попытался исправить положение:
- Просто хотел сказать, что женщина не может колоть дрова, носить тяжелые камни…
Она тут же остановила меня:
- А как женщины рельсы носят, ты видел? Не в Европе, чай, живем. Кавказ.
Мне вспомнился бородатый анекдот про свободную женщину Востока, и вдруг я понял, что совсем не знаю местных обычаев, согласно которым женщина только условно считается, если можно так выразиться, "человеком".
- Восток - дело тонкое… - я попытался замять неловкость, но Таисия посмотрела на меня с обидой.
Она рассказала о том, как погиб ее муж. Я понял, что горцы вообще живут по только им понятным законам, и лезть со своим уставом в чужой монастырь здесь не только не принято, а просто рискованно. Мне пришло в голову сравнение горцев с чукчами или эвенками, которые тоже живут автономно, но поскольку их очень немного, то надо эти народы беречь и охранять.
Таисия над моим сравнением горько посмеялась. Она была настроена против любой войны, даже освободительной. Я понимал ее позицию: именно в такой освободительной войне погиб ее муж… Наш разговор мог бы продолжаться еще долго, но как только стемнело, хозяйка велела мне идти в подвал.
На следующее утро Таисия за мной не пришла, однако было слышно, как она громко разговаривала с мужчиной, сидящим, как мне показалось, за столом в пристройке. Я подумал, что это вернулся Павло, и снова тревожные мысли полезли в голову:
"А что, если она меня выдаст? Не зря же говорят: мягко стелет…" Но страхи и сомнения развеялись, когда я выбрался из подвала и осторожно подкрался к месту разговора. Это не было любопытством, просто в очередной раз во мне сработал инстинкт самосохранения. Пришельца моей хозяйки звали Малхазом. Это был брат ее мужа, о котором она упоминала накануне. Я стал непрошеным свидетелем их разговора, хотя был почему-то уверен, что выйди сейчас к ним, этот человек не сделал бы мне ничего плохого, а может, и помог бы…
Малхаз показался мне настоящим горцем: орлиный нос, глубоко посаженные глаза. Был он небрит, но, несмотря на суровый вид, взгляд у него светился добротой. Я слышал, как Таисия позвала его в комнату, и они пили чай. Малхаз справлялся о хозяйстве, о том, чего надо привезти или купить, а после неожиданно резко переменил тему.
- Бандит твой где? - сурово спросил он.
- Почему бандит? - обиженно ответила Таисия. - Ну что ты сразу начинаешь? Мужа все равно не вернуть. А тут хоть какой мужик.
- А, брось ты… Мужик… Какой он мужик, если с бандитами? Мы между собой сами разберемся. Чего лезет?
- Он не лезет, он в охране.
- Пусть на стройку идет или землю копать. Что, у хохлов, заводов не осталось? Рабочие профессии везде нужны.