Николай Гаврилович смотрел на конфеты и думал о том, что пока остановить-то немцев не удается. Хотелось закурить, а не сосать надоевшие леденцы. Он закрыл портсигар и сунул в карман брюк. Подошел к письменному столу, на котором лежали бумаги. Одна из Центра, постановление ЦК партии и правительства о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным. Бросились в глаза строчки, которые он хорошо знал: "ввиду создавшегося чрезвычайного положения и в целях более быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу". В руках Государственного Комитета Обороны сосредоточивается вся полнота власти в стране. Рядом лежала другая бумага, в которой скупыми цифрами говорилось о начале эвакуации детей и нетрудоспособных граждан из города, об эвакуации ценностей из Эрмитажа, Русского музея… Рядом в синей папке с надписью "Для доклада" уже лежали рапорта от сотрудников управления с просьбой послать их на "передний край борьбы". Телеверов, глядя на документы, думал о том, что надо будет завтра же связаться с парткомом юридического факультета университета и из числа выпускников и старшекурсников отобрать тех, кто по своим данным и уровню знаний сможет работать в органах. "Запишутся горячие головы в ополчение, так потом их оттуда тяжеловато будет вытягивать, - думал подполковник, - а кадры нам пригодятся, силы надо копить. Ведь все только начинается!"
Приглушенный звонок телефона вывел его из задумчивости. Николай Гаврилович снял трубку и произнес:
- Слушаю.
И сразу изменил тон, узнав голос жены, ласково сказал:
- Ничего не случилось, просто задержался… Дел много! Не волнуйся, сейчас выезжаю домой… Что? Что ты сказала?.. Петька?.. Не может быть.
- Да, Коленька, да… Его с самого утра нет, - доносился взволнованный голос жены. - Вечером стала беспокоиться… Ждала, что вот-вот явится… Ты же знаешь, где он последние дни… все у пулеметчиков, что на сквере, у зенитчиков… Он целый день не появлялся, обедать не приходил. И вот сейчас на твоем столе нашли записку. Слушай, прочитаю…
Телеверов сосредоточенно смотрел на бумаги, на стол, слушал жену. Сыну Петьке пошел пятнадцатый год, уже большой парень. Последнее время мальчишка стал проявлять самостоятельность, и жена все время жаловалась на него, что тот отбивается от рук.
- Повтори еще раз, - попросил Телеверов.
- Так вот, он пишет, что на фронт ушел. Просит, чтоб не искали… Не могу сидеть дома, пишет, когда Родина в опасности. Ишь, вояка нашелся, и без него драпают, - голос жены дрогнул, она умоляюще стала просить и требовать: - Коленька, немедленно… сейчас же подними всех! Ты же знаешь, какие бомбежки на железной дороге… Дай команду, чтобы сняли сопляка. Если что с ним случится, я не переживу!..
Николай Гаврилович старался успокоить жену, обещал сейчас же позвонить в управление железнодорожной милиции, разыскать беглеца. Волнение супруги передалось и ему. Что ни говори, а сын есть сын. И терять его так, за здорово живешь, не хотелось, особенно сейчас, когда такое творится… У Телеверова вспыхнуло неодолимое желание выпороть "вояку", да так, чтобы надолго запомнил.
В кабинет без стука вошел дежурный.
- Товарищ подполковник, срочное сообщение. Только что передали.
- Читай!
- "В районе восточнее Пскова немцы высадили диверсантов. Одеты в милицейскую форму. Послана оперативная группа".
2
Григорий Кульга стоял в тени под навесом и оглядывал заводской двор, обнесенный высоким красным кирпичным забором, поверх которого в четыре ряда протянута колючая проволока. Только что прошел короткий дождь, все вокруг светилось в лучах солнца, выглянувшего из-за тучки. Было тепло, пахло железом, водой, дымом, камнем и горьковатым запахом солярки. Справа, из распахнутых огромных дверей цеха, похожих на ворота, медленно выползали новенькие танки Т-34.
Рядом с Григорием, спрятавшись от дождя под навес, находились механики-водители, приехавшие принимать танки. Они, как и старшина, с восхищением смотрели на новые боевые машины.
- Красавцы! - ласково повторял Тимофеев, и его обветренное круглое лицо, на котором темнели слегка раскосые глаза, светились радостью. - Красавцы!
Ефрейтор Клим Тимофеев, как и большинство механиков - водителей, прибывших вместе с Кульгой на завод, был из числа запасников, призванных по мобилизации в первый же день войны. Танк Т-34 он видел лишь издалека, но уже был наслышан о боевых качествах новой машины.
- Поболе нам бы таких! - любуясь танком, басил Клим. - Хо-о-роша машина! Хороша!
Григорий Кульга тоже радовался. Наконец-то судьба и ему улыбнулась! Неделю назад, когда он утром двадцать четвертого июня прибыл в свой полк, сердце его сжалось от обиды: в военном городке Кульгу встретила необычная пустота. Неужели опоздал? Григорий кинулся в свою казарму. Она была закрыта на замок. Заглянул в окно и поразился непривычной обстановке: незаправленные койки, взбитые подушки, скомканные одеяла, кое-где валялись на полу книги, портянки… По всему видно, что танкисты были подняты по тревоге. Григорий стоял ошеломленный. Не хотелось верить, что опоздал. В соседней казарме двое красноармейцев убирали просторное помещение, заправляли койки свежим постельным бельем.
- Эй, друг! - позвал Кульга ближайшего худощавого бойца, складывавшего в большой мешок снятые с коек простыни.
- Чего тебе? - лениво отозвался тот и, повернувшись, увидел перед собой Кульгу, стрельнул глазами по треугольникам на петлицах, сразу изменился, вытянулся в струнку и бодро отчеканил: - Слушаю, товарищ старшина!
- Где наши?
- А какие ваши, товарищ старшина? - в свою очередь спросил худощавый, рассматривая незнакомого рослого старшину.
Подошел второй красноармеец, высокий, конопатый, он издали узнал Кульгу и дружески улыбался:
- Привет чемпиону! С возвращением в родной гарнизон, товарищ старшина!
- Опоздал я, - вздохнул Кульга. - Спешил, спешил и вот на тебе, к шапочному разбору поспел.
- Сегодня утречком на рассвете, в пятом часу подняли, - сочувственно пояснил худощавый. - Погрузили технику на платформы и тронулись. Счастливчики, они, наверное, завтра-послезавтра в боевые действия вступят, а мы загораем тут.
- Я в штаб, - сказал Кульга и направился к выходу.
У него моментально созрел план: отметить командировочные документы - и на вокзал, догонять эшелон, догонять свою роту. За несколько часов они далеко не могли уехать!
Но в штабе рассудили по-иному. Его встретил старший лейтенант Черкасов. Высокий, быстрый в движениях, волевой капитан волейбольной команды танкистов, с вечной улыбкой на больших выпуклых губах. От прежней веселости не осталось и следа. Старший лейтенант с красными от усталости глазами принял от Кульги документы и запер их в ящик стола, сказал раздраженно:
- И здесь работы по горло, старшина. Даже если бы и вовремя успел, все равно остаться пришлось бы, потому что твоя машина уже за другими закреплена.
По всему было видно, что старший лейтенант также переживал печальный факт своей биографии, ибо оставаться в тылу, когда товарищи едут на фронт, не очень-то приятно. По красным глазам и раздраженному тону Кульга догадался, что старшой имел неприятный разговор с начальством, которое, по-видимому, и остудило пылкий напор молодого командира. Теперь же Черкасов пытается урезонить старшину.
- Не ты один в таком положении оказался, понимаешь? Машин на всех не хватает. Ясно?
В словах старшего лейтенанта звучала горькая правда. Григорий хмурил брови. Действительно, что бы он делал, если бы ему разрешили догнать эшелон? Свое место в боевой машине Кульге, конечно же, никто бы не уступил. Как он об этом раньше не подумал! Григорий стиснул в руках ручку своего чемодана, словно она была виновата в его незавидном положении.
- Что же мне теперь делать? - спросил Кульга, растерянный и подавленный.
- Работы по горло, старшина, - повторил Черкасов, - только успевай поворачиваться. В третьей казарме меняют постельное белье два красноармейца, бери их в свое подчинение. И еще троих первогодков пришлю. Надо быстро привести в порядок жилые помещения батальона. Навести чистоту, сменить простыни и наволочки. Понятна задача?
- Так точно, товарищ старший лейтенант, - без особого энтузиазма, но громко и четко ответил Кульга. - Разрешите идти?
- Идите.
Так началась жизнь в тылу, в опустевшем городке под Стругами Красными. Григорий Кульга не находил себе места. Подчиненные ему бойцы-танкисты тоже переживали не меньше. Их всех преследовал один и тот же навязчивый вопрос, ответить на который никто не мог: сколько же времени их будут держать здесь? Пошлют ли их когда-нибудь на фронт?
Но опасения эти, к счастью, оказались напрасными, они скоро развеялись. В конце недели прибыла первая группа танкистов из запаса, призванных по мобилизации, за ними последовали другие. Начали формироваться взводы, роты. Выявляли специалистов - механиков-водителей, радистов, башенных стрелков… Пошли напряженные часы учебы в классах и на полигоне, ибо многие давно служили в армии и, откровенно говоря, с новыми машинами обращаться как следует не умели. Дни были загружены от зари до зари, но люди, казалось, не чувствовали усталости, жадно учились, схватывая все на лету. Потом последовал приказ - собираться в дорогу.
В вагоне поняли, что едут не на запад, там где фронт, а в обратную сторону. Поезд вез в Ленинград, в тыл. Кульга, а вместе с ним и другие танкисты его роты знали, что едут на завод получать новые боевые машины.
3
"Тридцатьчетверки" стояли в ряд, как на параде. Новенькие, грозные, пахнущие сталью, оружейным маслом, краской, соляркой. Правда, их было мало. Очень мало. Капли дождя застыли на темной броне, и солнце отражалось в них, как в маленьких зеркальцах. Танкисты с любовью смотрели на боевые машины и терпеливо дожидались той счастливой минуты, когда старший лейтенант Черкасов окончит все формальности по приему, подпишет документы и наконец определит каждому механику-водителю его танк.
Двое молодых рабочих топтались у дверей цеха и, вытирая промасленные ладони ветошью, наблюдали за танкистами. Выбрав удобный момент, они подошли к Черкасову.
- Старшой, возьми нас! Мы и за механика-водителя можем, и за башенного стрелка, а в случае чего и отремонтировать сумеем.
Старший лейтенант протянул им открытый портсигар.
- Закуривай, ребята! Такие молодцы нам в батальоне пригодились бы наверняка. Только вот загвоздка маленькая, как вас приписать к машинам?
Но тут вмешался в разговор пожилой мастер, который передавал танки Черкасову. Он сердито сверкнул глазами из-под очков на парней и сердито произнес:
- Опять пристаете, черти окаянные! - и добавил приказным тоном: - Если еще раз тут вас повстречаю, пеняйте на себя. Доложу куда следует..
Парни, переглянувшись, молча двинулись в цех. Они, видимо, хорошо знали крутой нрав старого мастера.
Кульге досталась "тридцатьчетверка" под номером 813. Цифры были выведены белой краской на башне. Григорий похлопал широкой ладонью по лобовой броне, как бы определяя ее прочность, обошел танк кругом.
- Хороша? - спросил Черкасов.
- Что надо! Разрешите опробовать?
- Действуй.
Григорий поднял люк, влез на свое место, уселся на тугое кожаное сиденье, по-хозяйски огляделся. В этот момент, кажется, в целом свете никого не было счастливее старшины. Наконец-то кончились его душевные муки! Григорий запустил двигатель. Мотор заработал ровно и уверенно, и в его приглушенном баске старшине слышались сила и выносливость железного скакуна. Танк стал живым, он чуть заметно дрожал в такт оборотам мотора, готовый сорваться с места. Григорий осторожно включил скорость. Машина двинулась вперед по брусчатке заводского двора, потом рванулась к забору, словно сорвавшийся с привязи молодой жеребец, но у самой кирпичной стены круто развернулась и легко покатилась к воротам.
Остановив машину, Кульга выключил мотор и нехотя выбрался из танка.
- Ну как? - спросил его Черкасов.
- Порядок! - Григорий поднял большой палец вверх. - На такой машине можно с фрицами потягаться!
Черкасов хорошо знал Григория, который слыл в полку великолепным механиком-водителем и был к тому же еще чемпионом военного округа по боксу в тяжелом весе. Старший лейтенант добился, чтобы Кульгу включили в его танковую роту. И вот сейчас на маленьком пятачке внутреннего заводского двора Григорий наглядно показал свое мастерство классного водителя. Но обстановка требовала, чтобы командир был строгим и требовательным, и он властно распорядился:
- Ваша первая боевая задача, товарищ старшина, возглавить колонну и привести аккуратненько все танки к месту погрузки.
Пожилой мастер, не очень одобрительно встретивший лихость старшины, поддержал Черкасова.
- Правильный разговор. Такие машины беречь надо!
Под вечер эшелон двинулся в сторону фронта, к месту формирования танковой бригады.
Глава пятая
1
Поправив на голове пилотку, Игорь Миклашевский поднялся на крыльцо и вошел в штаб части. В длинном коридоре тускло светили две лампочки. После солнечного дня здесь было полутемно, прохладно и сыро. В глубине коридора у зачехленного знамени стоял часовой. Увидев Миклашевского, он чуть заметно улыбнулся. Игоря знали все в подразделении.
- Батя у себя? - тихо спросил Миклашевский, хорошо зная, что с постовым разговаривать нельзя. Тот утвердительно кивнул.
- У него кто-то есть?
Часовой снова кивнул.
- Подождем, - решил Миклашевский, останавливаясь перед дверью с табличкой: "Подполковник В. И. Чухнов".
Игорь, конечно, знал, почему его вызвал Чухнов. Предстоит довольно нудный и неприятный разговор. Два дня назад боксер подал на имя командира третий рапорт с просьбой направить его в школу разведчиков. В двух предыдущих рапортах лейтенант просто просился на передовую и, конечно, получал отказ, да еще и выслушивал нотацию. Тогда Игорь, поразмыслив, написал длинную объяснительную, доказывая свое право стать разведчиком: спортсмен, свободно владеет немецким языком (тут Миклашевский немного преувеличил, ибо знал язык весьма посредственно, хотя выговор у него, как утверждала учительница, "чисто прусский", умел работать со словарем, читать и переводить), хорошо знает личное оружие, стреляет метко, два раза прыгал с парашютной вышки, может вести огонь из зенитного пулемета, знает материальную часть, умеет ездить на велосипеде, мотоцикле, и имеет права шофера-любителя, а кроме того, овладел знаниями наводчика, то есть первого номера зенитной пушки. Он только не написал о своей основной военной специальности прожекториста, считая, что командир знает, кем служит лейтенант Миклашевский.
Игорю казалось, что такая объяснительная должна убедить подполковника Чухнова. Но сегодня после обеда лейтенант Харченко придержал Миклашевского возле столовой, отвел в сторону и сообщил, что имел неприятный разговор с Батей.
- Все из-за твоего дурацкого рапорта, - лицо лейтенанта стало сухим и неприятным. - Теперь приглашает на беседу тебя. Если влепит два наряда вне очереди, считай, отделался легким испугом. Батя зол как черт!..
- Из-за меня?..
- Ты один что ли! У него на столе гора таких бумажек.
Дверь кабинета открылась, и из нее быстро вышел младший сержант, который служил на соседней прожекторной точке. Он был красный и потный, словно выскочил из парной. Миклашевский сочувственно спросил:
- Ну что?
- Три наряда!..
Игорь немного помедлил, потом одернул гимнастерку и шагнул в кабинет:
- Лейтенант Миклашевский прибыл по вашему приказанию!
Чухнов, не поднимая головы, кивнул на приветствие и рукой указал на стул, стоявший рядом с письменным столом:
- Садись, герой.
Игорь присел на краешек стула, положив кулаки на колени. Чухнов продолжал писать. Миклашевский несколько минут молча наблюдал за командиром. За последние дни Игорь впервые так близко находился возле Чухнова. Коротко острижены темные волосы, большие залысины обнажали выпуклый лоб. Загорелое, обветренное скуластое лицо осунулось, под глазами темные круги - следы бессонных ночей, резкие морщины пролегли на лбу. "Нелегко ему, что и говорить, - с сочувствием подумал Миклашевский. - Запарка сплошная". Игорь окинул взглядом стол, стал рассматривать плотные папки, которые лежали на дальнем конце стола. Две были синие, а одна красная. И каждая наполнена бумагами. "Которая же с рапортами? - задал он сам себе вопрос и тут же решил: - Наверное, вон та, красная. Она пухлее других, и бумаги в ней разные".
- Ну как, поостыл? - спросил дружеским тоном Чухнов, продолжая писать.
- Что… товарищ командир? - переспросил Миклашевский.
- Поостыл, спрашиваю?
- А я и не был распаленным, - ответил Миклашевский, не соображая сразу, куда клонит начальник.
- Тем лучше. Ступай, Миклашевский, мне некогда с тобой антимонии разводить, да и ты сам дисциплинированный и сознательный боец. Все, что ты тут изложил, - Чухнов раскрыл именно красную папку, - давно известно нашим кадровикам. В личном деле записи соответствующие имеются. Ясно? А насчет школы разведчиков пока сплошной туман. Это не кружок самодеятельности. Будет прояснение, тебе сообщат. Понятно?
- Понятно, товарищ командир!
- Вопросы имеются?
- Никак нет! Разрешите идти?
- Идите.
Выйдя из штаба, Миклашевский пошел на прожекторную точку через лес. Ему хотелось побыть одному, осмыслить каждое слово командира. Он чувствовал себя студентом-первокурсником, сдавшим трудный экзамен. Еще бы не радоваться! Шел получать нагоняй и слушать нотацию, а вышло совсем по-другому…
Тропинка вывела на опушку и запетляла в кустах черемухи, орешника, среди молодых елей, берез, густых осинок и разлапистых сосенок. Высокая некошеная трава пестрела цветами. На аэродроме, ближе к лесу, стояли истребители, замаскированные сосновыми и еловыми ветками. Вдали, за взлетной полосой, среди молодых деревцев Миклашевский заметил стволы трех зенитных пушек, нацеленных в небо. Он миновал густой орешник и вдруг у колючей проволоки увидел трех милиционеров. Одетые по всей форме, с оружием. Милиционеры как милиционеры. Игорь может быть и не обратил бы на них никакого внимания, прошел бы мимо, но уж больно пристально они разглядывали аэродром. Так ведут себя лишь люди, впервые попавшие в запретный район.
Милиционеры, увлеченные наблюдением, не заметили Миклашевского. Игорю бросилось в глаза, что у старшего по званию - он был большеголовый, чернявый, со следами оспы на круглом лице - в руках небольшой фотоаппарат. В желтом кожаном чехле. Такой же аппарат Игорь видел у Всеволода Александровича, своего дальнего родственника, знаменитого московского артиста. Эта заграничная штучка стоит немалых денег, и Миклашевский невольно проникся уважением к блюстителям порядка. Вот только занимаются они фотографией в неположенном месте.
- Эй, товарищ, - окликнул Игорь дружески. - Тут снимать нельзя, сам понимаешь, военный объект.
Милиционеры повернулись, удивленные внезапным появлением лейтенанта.
- Прости, друг, не удержался! - извинился черноголовый. - Красивые очень места! Один момент, товарищ. Один момент! Я вас снимаю.