Помещение, куда Николай пригласил нас, оказалось небольшим читальным залом. Обстановка в нем была самой строгой, как в учебной аудитории: стулья, столы с подшивками газет и журналов, застекленные полки с книгами и брошюрами, а на стене - огромная карта северного полушария. Полюс, где сходились меридианы, находился в ее центре, и от этого континенты выглядели как-то очень уж непривычно, казались незнакомыми.
- Ну-ка, ну-ка, покажи, где мы находимся, - оживился Шатохин. - Что-то я не вижу…
- Да вот же, разуй глаза! - Зубярев ткнул пальцем в то место, где возле тонкой ниточки железной дороги был тушью нарисован треугольник с рукописной пометкой: "Крымда". Полярный круг, отсекая такую громадную территорию, на которой свободно уместилось бы несколько европейских государств, проходил чуть выше.
- Значит, оклад здесь не двойной и даже не полуторный, - без всякого выражения, просто, наверно, отвечая своим мыслям, сказал Лева.
Мы молчали. Никто из нас, конечно, не отказался бы от северной надбавки, но об этом не хотелось сейчас и думать: всех ошарашила карта. Словно черной оспой, она была густо усыпана затушеванными кружочками. Они зловеще располагались вдоль наших границ, вблизи и вдали, на побережье безжизненно-ледяной Гренландии и в иных, самых неожиданных местах. Надпись над ними поясняла: "Авиационные базы и аэродромы НАТО".
Напрямую, по линейке от каждого такого знака, будто жало ядовитого гада, тянулась стрела. Стрелы нацеливались на Москву, Ленинград, Хабаровск и другие советские города. Сбоку, дробью, цифры: в числителе - расстояние, в знаменателе - продолжительность полета. Это - маршруты атомных бомбардировщиков, готовых нанести внезапный удар. На нижнем обрезе карты - примечание: "По материалам зарубежной печати".
- Ничего себе, обложили, как медведя! - Пономарев, задрав голову, попытался сосчитать эти, как он выразился, осиные гнезда, но сбился и с возмущением сказал: - Если столько известно по данным печати, то сколько же еще засекреченных! М-да, тут крепко попахивает порохом.
- Не порохом, а продуктом ядерного полураспада, - мрачно поправил Зубарев.
В коридоре хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Это был дежурный по части.
- Доброе утро, - совсем по-штатски поздоровался он. - Просвещаетесь? Как спалось? Говорят, на новом месте и сны вещие.
- Говорят, что кур доят, - пожимая руку Рябкова, совсем уже по-свойски заговорил Валентин. - Вы бы лучше подсказали, где нам согреться.
- Как это? - не понял старший техник-лейтенант. - Здесь, по-моему, тепло.
- Да я не о том, - усмехнулся Валентин.
- А-а, ясно. Только насчет выпить, у нас, товарищи летчики, ни-ни. Сухой закон.
- Жаль. - Пономарев изобразил на лице мину искреннего сожаления. - В здешнем климате, - он сделал жест в сторону карты, - сто граммов не роскошь, а предмет первой необходимости.
- Ты за всех не расписывайся, - буркнул Шатохин. Он, как всегда, предпочел остаться в сторонке, отгородиться от всего того, что могло бы выставить его в невыгодном свете.
- Помолчи! - с укоризной взглянул на Леву Зубарев. Дескать, ты что, шуток не понимаешь? Или Валентин такой уж выпивоха, чтобы спрашивать о спиртном на полном серьезе? Мы только что перекусили, по-братски разделив свои дорожные припасы, и ни ему, ни нам никаких ста граммов не нужно. Просто забавляется человек. И дежурный по части видит, что разговор ведется праздный, ради красного словца.
- Тогда, на худой конец, пивка бы, а?
- Пивка? - улыбнулся старший техник-лейтенант. - Пивка бы и я не прочь, да бывает оно у нас лишь по большим праздникам, и то не каждый год.
- А на станции?
- На станции и буфета нет.
- Ну и глу-ушь, - протянул Пономарев. - А название какое-то крымское.
- Это точно, - согласился дежурный. По праву старожила он словоохотливо пояснил, почему так называют военный городок. Будто бы давным-давно приехал сюда летом известный в свое время генерал. А летом здесь красиво: склоны сопок покрываются яркими пятнами зелени, ласково отливают голубизной озера и небо. К тому же и денек выдался тогда на редкость солнечный, даже жаркий. К обеду солнце так припекло, что генерал, расстегнув шинель, заключил:
- Да тут настоящий Крым!
И впрямь картина здешних мест в июне чем-то напоминала пейзаж Черноморского побережья Крыма. Зато через час рванул холодный северный ветер, набежали, срезая вершины сопок, свинцовые тучи, и с июньского неба сыпанул… снег.
- Крым… м-да! - поежился генерал.
С тех пор так и пошло: Крымда. И станция - Крымда, и поселок - Крымда, и гарнизон, хотя на карте они обозначены совсем под иным наименованием.
- Улавливаете, в чем соль? - лукаво прищурился старший техник-лейтенант, как бы прикидывая, занимает нас его повествование или нет. Потом, посмеиваясь, добавил: - Тут подтекст. Климат, если судить по названию, крымский. А на самом деле три месяца - гнилое лето, остальные девять - зима.
Армейский анекдот, подумал я. Вымысел. Красивая небыль. Хочешь - верь, не хочешь - пожалуйста, а все-таки любопытно.
Нам, молодым, как говорится только что испеченным, зеленым лейтенантам, любая экзотическая подробность приятно щекотала самолюбие. Служба все-таки начиналась не где-нибудь, а в краю настоящего белого безмолвия. И не корысти ради мы сюда приехали, а по велению глубоко осознанного воинского долга. Конечно, трезвонить об этом во всеуслышание никто из нас не собирался. Но это ведь ясно и без этого.
Крымда - глушь? Ну и что же? Если военные аэродромы запрятаны в лесах или вот так, среди сопок, значит, это продиктовано необходимостью. А трудности… Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.
- Странно все лее, снег - в июне, - задумчиво произнес Зубарев. - А ученые пишут, что в этом поясе когда-то было тепло, как в субтропиках. Выходит, земля отчего-то повернулась к солнцу другим боком. Может, от ядерного взрыва? Может, цивилизация уже погибала?
Пономарев язвительно фыркнул. Дескать, ну, ну, философ, толкуй!
- Я серьезно, - обиженно взглянул на него Николай. - Ведь было же: пальмы, мамонты…
- Ага, - с ехидством подхватил Валентин. - Вечнозеленые кущи, птички. Эти, как их… Райские!
Все захохотали. Ну, Пономарь!
- Не верите? - Зубарев сконфуженно моргнул своими длиннющими, девичьими ресницами. - Я читал.
- Ну зачем вы так? - вступился за Николая Рябков, - Я тоже читал. Да и вы, наверно, читали, что при раскопках в этих широтах находят мамонтов. А птицы и нынче прилетают сюда весной самые разные. Правда, райские не встречаются, - он со значением посмотрел на Валентина, - зато наведываются кое-какие другие. Наши летчики не раз заставляли их удаляться в сторону моря. Об этом тоже в газетах сообщалось. Так что Север для нас - не край света, а передний край.
Здорово он сказал. Весомо. Мы даже заволновались. У Зубарева заблестели глаза. А Пономарев резко вскинул голову. Его мягкие русые волосы отлетели назад, он пригладил их пятерней и задорно продекламировал:
Тамбов на карте генеральной Кружком означен не всегда.
- Вас надо будет в художественную самодеятельность записать, - засмеялся Рябков. - Вот представлю начальству, сразу и подскажу. Да впрочем, пора двигать к штабу. - Отвернув обшлаг, дежурный посмотрел на часы и кивнул: - Собирайтесь.
Шапку в охапку - и мы готовы, но пришлось поджидать Шатохина. Широкий в кости, грузноватый для своих двадцати лет, Лева был неповоротлив и медлителен.
- А я… это самое… Тут мне одна фраза вспомнилась. - Он пыхтел, натягивая шинель, и делал вид, что не торопится, поскольку занят разговором. - Какая? Да вы должны знать. Говорят, лучше служить на северном берегу Черного моря, чем на южном берегу Белого.
У Левы - он не скрывал этого - был всегда с собой изящный, в красивой обложке блокнот. Там, на первой странице, красовалось заглавие: "Свои мысли". Очевидно, туда был внесен и этот "афоризм".
- Сам придумал? - с подковыркой спросил Пономарев.
- А хотя бы и сам, ну так что? - вызывающе зыркнул на него Шатохин и вдруг умолк. Снаружи кто-то со стуком сильным толчком открыл дверь и по-медвежьи валко шагнул через порог. Мы взглянули на вошедшего и обрадованно заулыбались. Перед нами стоял тот добродушный "купец" - толстяк капитан, который не советовал нам ехать в Крымду. Мохноногий - в рыжих собачьих унтах, в теплых, с накладными карманами, брюках, в меховой куртке с большим цигейковым воротником и в шапке-ушанке, он выглядел настоящим полярником.
- Здравия желаю, товарищ майор! - козырнул старший техник-лейтенант. - Мы к вам собираемся, а вы уже здесь…
Вот те раз! Может, это вовсе и не тот капитан, а совсем другой человек? Да нет же, он это, он! Просто повышен в звании. Как-никак со времени его приезда в училище прошло уже почти три месяца. Мы стали лейтенантами, а он - майором. Только еще больше потолстел. Судя по внешности, ни за что не подумаешь, что он - военный летчик. Вон какой увалень - топтыгин! И лицо полное, как бы одутловатое, со здоровым, проступающим сквозь загар, румянцем во всю щеку.
- Здравствуй, - поздоровался майор с дежурным по части. - Здравствуйте, товарищи! - повернулся к нам. - Представляюсь - Филатов. Иван Петрович Филатов, - добавил он и подчеркнул: - Командир эскадрильи. Рад вас видеть в наших краях, как говорится, с приездом. Что, удивлены? - в его глазах теплилась усмешка. - Разве не догадывались, что будете служить в моем подчинении? Ну, ну, не удивляйтесь, мир тесен. Особенно авиационный…
Обескураженные неожиданной встречей, мы отвечали неуверенно, смущенно. А комэск весело балагурил и пожимал нам руки, окидывая каждого приветливым, добрым взглядом.
- Итак, ребятки, за мной - арш! - скомандовал он. - Сначала покажу отведенные вам апартаменты, а потом - на кормежку.
Выходя, Филатов заметил, что у Зубарева в одной руке футляр с баяном, а в другой - чемодан и ловко перехватил у него ручку:
- Давай-ка, братец, подсоблю. Музыку сам неси, а чемоданчик доверь мне.
- Да что вы, товарищ майор! Я сам, - запротестовал Николай.
- А я не за так, - шутливо отозвался комэск. - По весу чую - книги. За услуги дадите почитать. Или домашние пряники? Тоже не откажусь…
Его простота помогла нам побороть смущение. Он угадал: чемодан Зубарева был действительно набит книгами, и Николай польщенно улыбнулся.
- Почитать есть кое-что. Надеюсь, вам понравится.
Майор быстро шагал по припорошенной снегом дорожке. Мы еле поспевали за ним. Грузен, даже вроде бы мешковат, а на ногу легок. Лишь Пономарев не отставал от него и все что-то порывался сказать, то с разгона наступая Филатову на пятки, то бесцеремонно обгоняя его и заглядывая в глаза. Вести себя со старшим по званию ему, конечно, следовало бы более осмотрительно, но такая уж у него мальчишеская привычка: с кем бы ни шел - норовит забежать вперед. Утренняя дымка постепенно редела, небо мало-помалу прояснялось. На склонах сопок, на крышах домов, на огромных валунах мягко белел свежевыпавший пушистый снежок. Пощипывая щеки, приятно бодрил крепкий морозец. Стало отчего-то необычайно легко и радостно.
- Красиво у нас? - спросил Филатов, остановившись на повороте, откуда хорошо был виден рассыпанный по склону сопки военный городок.
Пономарев, соглашаясь, кивнул головой и тут же задал майору вопрос, который, что называется, вертелся на языке и у меня.
- Товарищ командир, - солидно начал он и замялся, подбирая слова: - А почему вы… ну, так говорили тогда, в училище?
- Что вы имеете в виду? - пытливо взглянул на него комэск.
- Да насчет того, чтоб сюда не ехать, - вынужден был прямо сказать Валентин.
- А-а, - лукаво усмехнулся Филатов. - Да просто правды от вас не скрывал. Чтобы не приезжали те, у кого нервишки шалят. А то иной романтик, не прослужив здесь и года, начинает засыпать начальство рапортами о переводе в более подходящий климат. Но вы-то, полагаю, не из таких. Зря, что ли, о вас уже в газетах пишут?!
Майор засмеялся, а нам все равно было приятно узнать, что он читал статью о нашем решении. Каждый из нас готов был еще и еще раз подтвердить, что мы добивались направления именно сюда и драпать отсюда не собираемся. Наша мечта - служить здесь, только здесь и больше нигде.
Валентин так и заявил. И еще на всякий случай с хитринкой добавил:
- Лишь бы скорее начать летать!
Как хотелось получить обнадеживающий ответ: на днях. А еще лучше - твердый: завтра! Но комэск не отозвался. Может, не уловил в словах Валентина вопросительной интонации? Или не расслышал?
Под ногами слишком громко скрипел снег…
Нашими апартаментами оказалась небольшая комната в длинном одноэтажном здании с террасой и скамеечками у входа.
- Стиль - "баракко", - определил Пономарев.
- И это летная гостиница! - покачал головой Шатохин. - Уж лучше бы в клубе остаться.
- А вы что, рассчитывали на отдельные номера? - поддразнил Зубарев. - Тогда пишите рапорт о переводе. Аргумент будет веским: "Требуем люксы!.."
- Ничего, товарищи летчики, - улыбнулся Филатов. - Пока поживете здесь, а там посмотрим. Кто женится, - он взглянул на Валентина, будто заранее знал, кто женится первым, - квартиру получит. А для холостяков скоро новая гостиница будет - весной строить начнем. И вообще через несколько лет наш военный городок не узнаешь.
Нам нравилось, что командир с подчеркнутым уважением называет нас летчиками. Нравились его добрые глаза, спокойный голос, мягкая, чуть ироническая усмешка. Он говорил, и легче становилось на душе, и не такой уж казенной выглядела скромная мебель, и даже сама Крымда не казалась столь угрюмой, как при первом взгляде на нее.
В дверь постучали. Вошел запыхавшийся Рябков.
- Товарищ майор! Вас срочно вызывают в штаб. Я на машине…
Дежурный по части был явно чем-то взволнован. Что ж, служба есть служба. И все-таки командир, прежде чем уйти, снова повернулся к нам:
- Столовую видели, шагайте туда сами. После завтрака - ко мне.
Они ушли, а мы начали устраиваться в нашей - теперь уже по-настоящему нашей! - комнате.
Зубарев сразу же облюбовал правый угол около окна. Над кроватью он повесил портрет Чкалова, на тумбочку, застеленную белой салфеткой, положил стопку книг, поставил фотографию отца в самодельной плексигласовой рамочке. Отец был в довоенной гимнастерке с двумя "кубарями" на отложном воротнике. Николай очень дорожил этим, единственным у него, снимком.
Шатохин долго осматривался, недовольно сопел к вздыхал. Потом вдруг сердито ткнул кулаком в одеяло, пробуя, мягка ли постель, и пренебрежительно скривил губы.
Бросив на него насмешливый взгляд, Валентин задом прыгнул на койку, поерзал на пружинящей сетке и подмигнул:
- Перина! Можно приглашать любую принцессу.
И тут же вскочил, забегал от стены к стене по узкому проходу, как бы измеряя свободное пространство шагами.
Неуемный! Ему и минуты не усидеть на месте - вечно надо куда-то спешить, мчаться, что-то предпринимать. И походка у него стремительная, размашистая, будто он не ходит, а летает, разрезая воздух своим гибким, упругим телом.
- Сколько можно ковыряться? А ну… Валентин не договорил. За окном внезапно возник какой-то протяжный, отвратительно ноющий вой. Набирая силу, он становился все более нестерпимо пронзительным. Что такое? Сирена?
В гостинице, как холостые выстрелы, захлопали двери, послышался гулкий топот множества ног.
- Что случилось? - Пономарев выглянул в коридор.
- Тревога! - отвечали ему. - Боевая тревога! Тревоги, чаще всего ночью, бывали и в училище.
Но они объявлялись иначе. Дежурный колошматил железным билом в подвешенный рельс, но сирена не выла. Мы уже привыкли к тому, что тревоги были учебными. А тут сразу повеяло чем-то по-настоящему грозным. Невольно вспомнились и газетные сообщения об испытаниях ядерного оружия за рубежом, и случайно прослушанная враждебная радиопередача, и карта с обозначенными на ней чужими военными базами, и накал страстей в холодной войне. Холодная-то рна холодная, да долго ли до горячей! Государственная граница - рядом…
Было не по себе еще и оттого, что мы, по существу, оказались как бы вне боевого строя.
- Та-ак! - озадаченно протянул Пономарев. - С корабля - на бал. Ну, что ж, вперед! Нужны мы там или не нужны, но отсиживаться в норе… Я не суслик!
- "Я, я, я"! - передразнил Зубарев.
- Не мешало бы пожевать, - ляпнул некстати Шатохин.
- Обжора! Мы же недавно ели, - пристыдил его Зуб.
Молодец тихоня! Вовремя характер проявляет!
- Отставить щиблеты! - орал Пономарев. - Доставайте сапоги. Живо! - Ишь, раскомандовался…
А сирена все еще закатывала железную истерику. Ее нескончаемый истошный вопль пугал, будоражил, подстегивал, и все, что было в Крымде живого, пришло в движение. Когда мы выскочили на крыльцо, по улицам, напрямик по склону сопки бежали люди, по дороге мчались автомашины и мотоциклы, кто-то ехал даже на велосипеде. Весь этот поток неудержимо катился в одном направлении - к аэродрому. Лишь возле казарм еще стояло несколько грузовиков. Их кузова брали на абордаж.
- За мной! - Пономарев жестом полководца указал туда, и мы ринулись за ним.
Около грузовика, к которому мы мчались как угорелые, путь нам преградил какой-то сердитый технарь. В каком он звании - не поймешь, погоны скрыты под черной замасленной курткой, однако голос начальственный:
- Кто такие? Откуда?
- Мы из комиссии, - не сморгнув, выдал Валентин. - Посредники.
Мигом сообразил, что здесь можно получить от ворот поворот, и не растерялся. В любом гарнизоне подъем по тревоге редко проводится так, чтобы не прибыли какие-либо проверяющие. Конечно, техник мог усомниться, но он поверил, даже представился:
- Капитан Коса.
- Пономарев, - небрежно, как бы пренебрегая уставной официальностью, назвал себя Валентин и авторитетно добавил: - Мы едем с вами.
- Слушаюсь! - откозырял капитан.
Мы не успели осмыслить происшедшего, а машина резко взяв с места, уже неслась к воротам контрольно-пропускного пункта, которые были распахнуты по случаю тревоги.
Автоколонна, обогнув сопку, вымахнула к просторному прямоугольнику летного поля. Справа вдоль него стояли укрытые чехлами бомбардировщики. Я мельком подумал: "Стоило балаганить! Тут и пехом-то всего ничего…" Шатохин, неловко спрыгнув с кузова, приземлился на все точки и, вероятно, кое-что ушиб. Поднявшись на ноги, забубнил: "Вот хмырь не нашего болота! Загнут нам из-за него салазки…" Но Валька шагал, как правый, рядом с капитаном Косой и уже что-то ему вкручивал. А мы трое не без смущения трюхали позади. О чем у них шел разговор, мы не слышали, но капитан вдруг весело расхохотался и, покачав головой, несердито укорил Пономаря:
- Ну и шуткарь! Далеко пойдешь, если не остановят. Доволен? Старого воробья на мякине провел? Ишь ты - "комиссия"!.. Счастье твое, что я люблю вашего брата, сам думал летчиком стать. Ну вот что, братцы-посреднички! Тут для вас дела нет. А работенка, между прочим, имеется. Вон, - он показал рукой на стоящий поодаль бомбардировщик. - Его хозяин старший техник-лейтенант Рябков сегодня в наряде. Помогите-ка механику Калюжному.
Отплатил, отплатил-таки, коварный! Чистой монетой. Да еще и подначил:
- Что, не по нраву? Да, работа не парадная, зато не пыльная и нам по плечу…