- Потому… как война еще не кончилась… неизвестно, как все это обернется и в какую сторону, так сказать…
- Нет, все известно, - уже с меньшей оживленностью продолжал офицер, - война далеко, очень далеко. Там… - он махнул рукой на восток. - Мы победим большевиков очень скоро. Нам надо хорошо работать и… война скоро кончится. Наш король и генерал Антонеску хотят, чтобы украинским крестьянам было лучше, чем при советах. Только нужно много работать, хорошо работать.
Это было главной задачей румынского офицера - подчинить себе людей и заставить их работать. Поэтому он долго не мог съехать с этой темы.
- Вот это оратор, - тихо сказал Миша Клименюк товарищам, - меня аж слеза прошибла.
- А меня он просто уговорил. Хоть сейчас иди к нему на службу, - со смехом проговорил Парфентий.
Локотенент еще долго говорил о великой Румынии, о новой области, которую он назвал Транснистрией, о каком-то рае, который обещало румынское правительство оккупированным районам после войны, и еще о многом другом. Наконец офицер остановился, видимо не зная, что говорить дальше. Все, что он заучил, было сказано. Помявшись, он так закончил свою речь:
- Сейчас нужно убирать хлеб. Я приказываю сегодня всем идти в поле.
- Ах, вот оно в чем дело, Карпо, - протянул дед Григорий, - а мы с тобой сами не могли догадаться. Хлеб наш им понадобился, вот он и старается, агитирует. Мамалыжку, видать, им - бедолагам надоело жрать. Пшеничка, она вроде лучше. Ты бы с этого, милый, и начинал, а то трынлы рынды балалайка…
Анушку немного постоял и, решив, что он все сказал, прошептал что-то на ухо Семену Романенко и скрылся за дверью.
Романенко смахнул с лица подобострастную улыбку и, подражая офицеру, заложил руки за спину.
В толпе снова засмеялись. Но это не смутило "бульдога" и он начал:
- Господин локотенент желает вам добра. Будем слушаться и делать то, что прикажут. Сейчас прямо отсюда пойдете на регистрацию в школу, вот тут, около церкви. Там все узнаете, кому куда идти и что делать. - Он поискал глазами.
- Дядько Митрий тут?
- Тут, - нехотя отозвался Дмитрий Полищук, невысокий сухощавый старик со светлыми проворными глазами. Деду Митрию двух годов не хватало до семидесяти. Он работал в колхозе конюхом и не тревожился за свою старость.
- А дядько Степан?
- Эге-ж, - глухо, будто издалека прогудел высокий, могучего сложения плотник Степан Квач. Он носил широкую, дремучую с проседью бороду, большие сивые усы, как у всех курящих стариков, подернутые желтизной. Над круглыми карими глазами его нависали густые пучки бровей.
- Вам задание такое. Явиться сюда через час с инструментом. Будете делать перегородки тут в клубе для жандармского управления. Поняли?
Старики мялись, поглядывая по сторонам, как бы спрашивая согласия односельчан - подходящее ли это дело - портить сельский клуб? Но видя, что крымчане явно не одобряют этого, старики попытались как-нибудь отделаться от работы.
- Какой уж я плотник, Семен, - первым начал дед Степан.
- Да и я тоже. Очи у меня плохо видят, руки ноют, ревматизма мучает. Я и топора не удержу, - вставил дед Митрий.
- Отставить разговоры! - рявкнул Романенко. - Я знаю, какие вы плотники. Ты, дядько Степан, не хитри. Я знаю, как ты в колхозе работал и как на районной доске почета твоя фотография висела, тоже помню А что ревматизм или какие там другие болячки открылись, то это мы живо поправим. Вот приложу термомент и сразу ваша хвороба пропадет. - Романенко поднял над головою вишневый дрючок.
- Это что же, Семен, самый новый порядок и есть? - спросил Карп Гречаный, кивнув на палку в руке Семена.
- С вами иначе нельзя, - бросил косой взгляд Семен и громко крикнул:
- Приказ всем ясен?
- Как стеклышко! - отозвался Андрей язвительно.
- Тогда гуртом к школе. А вы, - указал он на группу хлопцев, - останетесь помогать плотникам.
- Что же ты, Семен, дрючком размахиваешь? Ты у них ружье попроси, они тебе дадут! - кричал кто-то вслед уходящему "бульдогу".
Но Семен Романенко не обернулся. Он боялся недоброго народного смеха, что хлестал сильнее бича. Он глушил в себе ярость, но односельчане видели, как судорожно сжимали вишневый дрючок за спиной его куцые толстые пальцы.
Когда народ стал расходиться, к группе ребят, оставленных помогать плотникам, подошел одноклассник Парфентия Сашка Брижатый. Он смущенно поздоровался.
- Ты что, брат, откололся от нас? - полушутя спросил Парфентий. - Уж не в начальство ли метишь, вроде Семена Романенко и… - у Парфентия чуть не сорвалось с языка "твоего батьки", но он сдержался, подумав, что Сашка за отца не ответчик.
Брижатому и самому было неловко перед хлопцами и за поведение отца, и за то, что он был там рядом с отцом.
- Не отпускал меня батько от себя, - оправдывался Брижатый, - стой, говорит, около меня, нечего тебе там делать. А после, как вы стали кричать, сказал мне, что это до добра не доведет.
- Бдительный у тебя батько, - иронически заметил Митя Попик.
- А как же он сейчас тебя отпустил?
- Дядько Семен перегородки оставил делать с вами.
Вышел Романенко.
- Вы тоже все на регистрацию! - крикнул он хлопцам. - Вас в первую очередь пропустят. Только сразу же марш обратно сюда!
- Дядько Семен, а пальцы там отпечатывать не будут? - спросил Андрей Бурятинский.
- Я вот тебе отпечатаю! - взмахнул дрючком Романенко.
От клуба к школе крымчане и катериновцы шли группами. Позади всех, как бы замыкая шествие, шли трое: Семен Романенко, уже в полной мере вошедший в доверие к начальству, Яков Брижатый, который прилагал все усилия, чтобы войти в доверие, и Никифор Попик, упорно думавший, каким способом это сделать.
Яков Брижатый незаметно отделился от своей группы и словно невзначай догнал Карпа Гречаного, идущего вместе с дедом Григорием.
- Слышь, Карпо, вроде все хорошо налаживается. Только бы этих колхозов не было, а землю бы роздали законным хозяевам.
- Ты, Яков, еще не забыл про землю про свою? Какой ты, брат, памятливый, - со злой усмешкой заметил дед Григорий.
- А разве справедливо это было? Человек, можно сказать, владел землей по закону от дедов, а тут взяли да отняли, нашлись охотники до чужой земли. Верно я говорю?
- Нет, Яков, неверно.
- Это почему же? - удивился Брижатый. Он считал свои доводы оснозательными.
- А кто этот закон составлял? Царь да помещики, - усмехнулся Карп Данилович.
Дед Григорий рассмеялся.
Брижатый покосился на собеседников и, что-то буркнув себе под нос, отстал.
- Вот этот хотел, чтобы пришли чужинцы, ждал их, видно, с нетерпением, - заметил дед Григорий.
- А теперь дождался и будет служить им верой и правдой. Видно, надеется, что новые хозяева дом ему вернут и мельницу, и землю, - добавил Карп Гречаный.
- Как видно. Ну что ж, пойди, Яков, в поле и выбери себе землицы аршина три, да смотри, которая получше, чтоб сгнил ты в ней поскорее, - приговаривал дед Григорий, чувствуя позади злой, сверлящий взгляд рысьих глаз Брижатого.
В прошлом Яков Брижатый принадлежал к числу богатеев на селе. Он имел большой надел земли, мельницу в Крымке. В дни коллективизации был раскулачен и за сопротивление сослан. Потом вернулся в Крымку тихий и смирный. Жил, работал, молчал. Но в глубине души он вынашивал надежду, что, может быть, изменится все и вернется прежний порядок, а вместе с ним и земля, которой владел, и мельница, и дом.
В последние дни перед приходом оккупантов Яков Брижатый начал ловить свою мечту за хвост, как жар-птицу. На собрании он открыто стал протестовать против эвакуации колхозных ценностей, вместе с Семеном Романенко возражал против отправки колхозного скота на восток и предлагал раздать его по дворам. Яков потерпел поражение, колхозники не разделили его взглядов. Но это не изменило убеждений человека, который был и остался кулаком.
Приход оккупантов развязал руки Брижатому. Яков метался по селу, ставил к себе на квартиру приезжее и проезжее румынское и немецкое начальство, щедро, хотя и был алчен по натуре, угощал самогоном. Не прекращалось пьяное веселье в доме Брижатого, который был милостиво возвращен ему "новыми хозяевами".
К клубу, как и было приказано, старики явились с инструментами. Пришли и хлопцы.
Начальник жандармерии сам планировал перестройку клубного помещения. Он мелом по полу расчерчивал будущие перегородки и писал название каждой клетки.
- Вот здесь - мой кабинет. Это - приемная, коридор, а вот это будет моя квартира, - пояснял он Семену надписи, выведенные по-румынски.
- Семен, ты бутешь инженер, - хлопал офицер по плечу Романенко. Польщенный Семен суетился, хлопотал, словом, лез из кожи вон.
- Ну, деды, нажмем. Надо с первого дня угодить начальству.
- А где же лес брать, Семен? - спросил Степан Квач.
Романенко на минуту задумался, осмотрелся кругом.
- А вот, рядом, - указал он на рощу перед клубом. - Прямо с этого конца и пилите, тут покрупнее.
Никто не двинулся с места. Плотники неловко мялись, растерянно поглядывая то на недвижно стоящих хлопцев, то на Семена.
И вдруг кто-то спокойно спросил:
- Это зачем же рощу пилить?
- Я тебя не спрашиваю, а приказываю! - крикнул Романенко, не зная сам, к кому это относится.
- Рощу мы губить не будем и никому не позволим.
На мгновение Романенко опешил. Он не ожидал, такого ответа. Но вдруг угреватое лицо его преобразилось, нижняя челюсть выдвинулась вперед, обнаружив разительное сходство его с бульдогом, готовым наброситься.
- Кому это жалко рощу? - прохрипел он, нащупывая ногой ступеньку ниже.
- Всем, - коротко ответил Парфентий.
- Ах, это тебе, Гречаный, жалко?
- Я сказал - всем.
Бульдог сошел с крыльца.
- А ну, выйди сюда!
- Зачем?
- Выйди, говорят!
Парфентий сделал шаг вперед, за ним все хлопцы.
- Ничего, - обернулся он к товарищам и уже один сытел вперед.
Несколько секунд они молча стояли друг перед другом. Юноша смотрел на бульдожью морду Романенко и не мог определить, какое же чувство он испытывал к этому выродку, почему-то называвшемуся человеком. По какому праву этот гад сейчас распоряжается рощей, ими самими? Ну что может сделать этот презренный предатель? Ударить? Пусть попробует!
Романенко занес дрючок над головой Парфентия. Ни один мускул не дрогнул на лице юноши. Он только чуть поднял голову и прищурил глаза.
Семен опустил палку и куцей корявой пятерней левой руки наотмашь ударил Парфентия по лицу.
Позади стояли товарищи. Они ждали, что произойдет в следующую минуту. Гнев захлестывал и сами сжимались кулаки. Если бы в этот миг кто-нибудь проронил слово "бей", произошла бы, может быть, непоправимая ошибка. Но было тихо, и в этой тишине спокойный вопрос:
- За что?
- За язык длинный, - сказал Семен и поднялся на ступеньку.
- А рощу пилить все равно не будем, - тихо произнес Парфентий и громче добавил: - и никому не дадим. Она наша.
Парфентий глядел в побагровевшее лицо Романенко, только две крупные слезы горели на щеках у юноши. Он обернулся к товарищам и громко, чтобы слышал Романенко, сказал:
- Он ответит за это.
- Что-о-о?! Я вас в бараний рог согну, комсомолия! Все заметили, как задрожал в его руке дрючок и снова выдвинулась вперед тяжелая челюсть. Он ушел.
- Натворили вы, хлопцы, делов, - вздохнул дед Митрий, - он офицеру жаловаться побежал.
- Пусть жалуется.
- И на что она сдалась тебе эта роща, Парфуша? Хай она сказится, не до рощи теперь.
- Жалко, дедусю. Ведь мы сажали ее разве для этого? А им только волю дай. Сегодня рощу, а завтра… Нечего их пугаться.
Деду Митрию, старому человеку, стало от этих слов мальчика стыдно за свою минутную слабость.
- Кто испугался? Я испугался? Эх ты, да я… знаешь! Пусть только этот выйдет, я ему скажу… это я вначале трошки того, не раскумекал. Дед Митрий Карпаты перешел, в прорыве на германской участвовал. Эх, ты!
…Восемь лет назад, на одном из школьных собраний, молодой директор Владимир Степанович Моргуненко обратился к ученикам:
- Крымка наша - одно из красивейших сел на Одесщине. Школа у нас лучшая в районе. У нас хороший сельский клуб, но вот напротив клуба - пустырь. Давайте все дружно возьмемся и устроим там парк. Пусть каждый из нас посадит по два дерева и ухаживает за ними до тех пор, пока они вырастут. В Крымке будет парк культуры и отдыха. Вы понимаете, как это хорошо и как благодарны будут нам колхозники. А там и другие села последуют нашему примеру. И будут говорить. "По примеру крымских школьников". А как приятно, ребята, быть зачинателями хорошего и полезного дела.
Слова учителя запали в душу учеников, пробудили желание сделать доброе дело. И сколько в эти дни было хлопот, волнений! В школе и дома только и разговоров, что о парке. Ребята уже заранее с гордостью произносили "наш парк".
Ранней весной, как только оттаяла земля, школьники дружно взялись за дело. Ежедневно по окончании занятий ребята бежали на пустырь, копали ямки, бережно сажали акации, клены, ясени и тут же мчались к речке за водой. Ребята постарше носили воду ведрами, малыши таскали банками, молочными горшками с веревочными дужками. Потом огораживали маленькие хрупкие саженцы, чтобы не поломала "несознательная" скотина.
И пошла расти молодая рощица, зазеленели на деревцах яркозеленые листочки, зашелестели по ветру, стали тень бросать. Из года в год все длиннее и толще становились ветки, все гуще покрывались листвой, раздавались в толщину стволы, вместо молодой кожицы покрывались крепкой, шероховатой корой.
Так и выросла юная роща - детище и гордость крымских школьников…
И вот в Крымку пришли чужие люди и заставляют рубить рощу! Уничтожить то, что с такой любовью создано!
- Значит, решено? - спросил Парфентий товарищей.
- Не пилить деревья, - сказал Митя Попик и, поймав одобряющий взгляд деда Митрия, улыбнулся.
На площадке, как из-под земли, вырос локотенент Анушку, а рядом из-за его спины выглядывал Романенко.
- В чем дело? - тихо спросил офицер. Хлопцы молчали. Молчали и старики-плотники.
- Почему не хотели исполнить мой приказ? - Анушку улыбнулся, хотя этой улыбке никто не верил. Понимали, что наказания не миновать.
Парфентий собирался было говорить, но дед Митрий дернул его за рукав рубахи и выступил вперед.
- Нехорошо получается, господин начальник, - дед Митрий оглянулся на ребят, будто спрашивая: "ну как, начало правильное?", и продолжал: - жалко хлопцам рощу, сажали они её, старались и вдруг на тебе, взять да и срубить. Вон она, какая красавица вытянулась. И главное - прямо против вашего… этого… заведения. В окно глянете и глазу радостно. Да и тень, к тому же, холодок. Лето у нас, видите, какое жаркое, спаси бог.
И вдруг дед Митрий переменил тон, от хитрого, льстивого он перешел на живой, убеждающий.
- Теперь с другого боку глянем. Что толку в этих деревах? Никакого. Уж мы, старые плотники, знаем. Там одни кривули да сучья и ни на что они не годны.
- А что делать? - спросил офицер.
- Вот же лес рядом, за речкой, видите? Хлопцы оттуда натаскают, и перегородки будут первый сорт, и роща перед вашим окном цела. А то прицепился ваш Семен. - Дед Митрий подчеркнул слово "ваш". - Роща да роща, а что в ней проку? Только помещение испортите. Ты, Семен, ни беса в этом деле не смыслишь, - закончил дед Митрий и победоносно глянул на ребят.
- Верно он говорит, - вставил дед Степан.
Офицер колебался. Видимо, доводы старых плотников подействовали на него.
Конечно, ни старики, ни хлопцы еще не могли предположить, чем закончится эта забастовка и как поступит в этом случае начальник жандармерии. Одно для всех было ясно, что Романенко потерпел поражение. Пусть этот прохвост знает, что они его не признают за начальника.
Романенко видел ехидные взгляды стариков и явно издевательские гримасы хлопцев. Он то бросал злобный взгляд на бунтарей, то вопросительно глядел на офицера, ожидая, как тот поступит. Ему хотелось настоять на своем, чтобы эти непокорные люди были жестоко наказаны.
Анушку оглядел рощу и задумался. Видно, ему в самом деле стало жалко этой поистине красивой рощи в центре села против его резиденции.
- Хорошо, - сказал он, - я разрешаю вам брать лес там, - он указал за речку.
Офицер молча постоял несколько секунд и, заложив руки за спину, приподнялся на носках.
- А все-таки, кто же из вас зачинщик?
- Все мы, - ответил дед Степан.
- Ах, все-е-е!
- Врет он, господин локотенент, начал вон тот белый, - поспешил вставить Романенко.
- Какой белый?
- Гречаный, выйди! - крикнул Семён. Парфентий шагнул вперед.
- Это ты против меня бунт поднял? - как бы шутя спросил офицер. - Ну что же, мне не хотелось с первой встречи ссориться, но ничего не поделаешь, дисциплина, - развел он руками. - На первый раз легкое наказание: всем по пяти плеток, а этому белому - десять.
- Слушаюсь! - ликовал Романенко.
- За оскорбление Семена еще две плетки.
- Он ударил меня, - сказал Парфентий.
- Он имеет право.
- Какое?
- Он начальник полиции.
На пороге двери Анушку обернулся.
- Не будете слушаться, буду наказывать еще строже.
Глава 9
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В непроглядную августовскую ночь у садовой калитки крымской школы остановились две женщины, молодая и пожилая. С ними была маленькая девочка, робко жавшаяся то к одной, то к другой.
Женщины долго стояли, чутко прислушиваясь.
Кругом царила такая тишина, будто все было погружено в тяжелое раздумье.
- Что делать, мама? - шопотом спросила одна другую.
- Не знаю, Шура, - горестно вздохнув, ответила мать, - нужно пойти.
- Страшно.
- Выбирать нам нечего. Куда мы теперь! Молодая шагнула к калитке, но отшатнулась.
- Иди же, - настойчиво прошептала мать.
- Боюсь я, а вдруг…
- Экая ты. Пусти, я сама пойду, - с сердцем произнесла пожилая и, отстранив молодую, исчезла в темноте двора.
- Мама, мы опять дома? - тихо спросила девочка.
- Дома, - неуверенно ответила молодая женщина.
- А тато тоже будет дома?
- Тише, Леночка, сейчас ночь и громко говорить нельзя чужие дяди услышат.
Девочка смолкла. За последние дни она наряду со взрослыми испытала много горя Она видела что чужие дяди, о которых сейчас говорила мать, убивали людей.
И теперь, когда ей снова напомнили о них, она вся ежась в комочек, прильнула к матери и терпеливо ждала.
Через некоторое время пожилая женщина вернулась.
- В школе ни души. Я все замки ощупала. Квартира наша тоже на замке. Ключ на месте, - она облегченно вздохнула и добавила: - значит, Володя был здесь.
С минуту обе женщины молчали. Каждая из них думала, где теперь их Володя, и знает ли о том, что они - вернулись?
- Пойдем, Шура, хоть ночь переночуем, а там… будь что будет.
Они вошли в темную квартиру, не зажигая света, отыскали кое-что из оставшихся старых вещей, чтобы постелиться, и как подкошенные повалились на пол.
Сон не шел. Горькие, тягостные думы о завтрашнем дне не давали сомкнуть усталые глаза. Крепко и безмятежно спала Леночка, для которой "завтра" еще не существовало.