Прекрасная пора, уже не абитуриенты, но и не выпускники. Еще не отягощен предстоящей работой: нет подхалимства, чинопочитания, неискренней улыбки, зависти и подсиживания коллег по работе. Ты свободен как птица, полон надежд и мечты о том, что ты совершишь что-то великое, Еще не потерты локти твоего пиджака и не лоснятся от длительного должностного сидения штаны на твоих ягодицах. И взгляд не тусклый и не бессмысленный, а ясный, мыслящий и что-то выражающий.
Вдруг среди толпы студентов мелькнуло знакомое лицо. Бурцев прошел несколько шагов и почувствовал взгляд. Он оглянулся, лицо смотрело на него. То была девушка, вся загорелая, с локонами пшеничных волос, в коротеньком ситцевом платьице. Она стояла в десяти шагах от него.
- Боже, Ася! - выкрикнул Бурцев, - откуда?
Он сделал несколько быстрых шагов навстречу, она тоже почти бежала к нему. По выражению ее лица можно было видеть, что она хотела прижаться к нему, крепко, крепко, чтобы он обнял ее и расцеловал. Бурцев тоже хотел это сделать, но что-то внутри одернуло его, остановило. Это первый Бурцев - добрый и рассудительный, все осознал, простил ее и любил. Он, как и прежде, продолжал ее любить. А тот второй - гордый и непримиримый, был сильнее первого. Он говорил: "нет". И это "нет" звучало как приказ.
- Ася, ты какими путями здесь оказалась?
- С ребятами в стройотряде была.
- Ты учишься?
- Да, учусь в медицинском, на последнем курсе.
- А я на робах прочитал "политех".
- Отряд политехнического института, а я у них за доктора была. А ты как тут оказался?
- Закончил академию, еду к новому месту службы.
- И куда, если не секрет?
- Какой может быть от тебя секрет. Не знаю, пока еду в отдел кадров округа, а дальше куда пошлют. Адреса, жаль, нет, я бы тебе с удовольствием его оставил.
- А я письмо твоей маме писала, хотела спросить твой адрес, но ответа так и не получила.
- Ася, мама умерла, когда я был еще на первом курсе.
К ним подбежал рыжий вихрастый паренек, его конопатость просматривалась сквозь загар не только на лице, но и на руках и на распахнутой груди.
- Ася, - скороговоркой начал он, - пора в вагон заходить. Уже посадка заканчивается.
- Боря, иди, я сейчас приду.
- Тогда я возьму твои вещи.
Он подхватил рюкзак и сумку и пошел в вагон.
- Ты уже майор, поздравляю, растешь.
Она смотрела на его лицо и не могла оторвать глаз. Василий в ответ тоже смотрел на нее. Он ноздрями пытался втянуть ее запах. Это запах любимой женщины, который он мог отличить от тысячи других запахов, которым он сейчас упивался. Только сейчас он был немного другой. Он был вперемешку с запахом степной полыни. Ее загорелые груди сосочками выпирали через тонкий ситец. Сквозь вырез в платье просматривался ровный загар. Облегающий ситец на теле показывал, что под ним одни только трусики. Бурцев смотрел и мысленно раздевал ее. Ася поймала его нежный и жадный взгляд и все поняла, что он, не смотря ни на что, продолжает ее любить и хочет ее простить, и просить ее вернуться.
Так они молча стояли, любуясь, друг другом несколько минут. И в эти минуты им казалось, что они никогда не разлучались, так и оставались, как прежде, мужем и женой.
Открылось окно, из него высунулась рыжая голова.
- Ася, через минуту отправляемся, зайди в вагон. Товарищ майор, отпустите ее, она отстанет от поезда.
- Это твой муж?
- Будущий, - усмехнулась Ася.
- А командует, как настоящий, я подумал, что муж.
- Просит замуж за него выйти.
- А ты чего медлишь?
- Не люблю я его, Вася.
- Так зачем же голову ему морочишь?
- Кому-то же надо морочить, - пошутила Ася. - А если серьезно, я люблю только одного человека, ты же об этом знаешь.
С этими словами она развернулась и пошла. Потом голова ее показалась в окне вагона. Бурцев видел, что Ася хотела ему что-то сказать, но поезд тронулся, и она помахала ему рукой… Он, как бы стесняясь, приподнял руку и помахал ей в ответ. Вскоре ее лицо было еле различимо. Бурцев стоял, как окаменелый. Он понял, что хотела сказать ему Ася.
- Ведь у нее есть адрес, и она хотела его дать. Если я простил ее, почему я не попросил его. Гордый индюк. У самого грехов сколько, Асин грех, это так - капля. Как удар молота стучало в голове: "Кто из вас без греха, пусть кинет в неё камень".
Взять адрес было бы первым шагом к объединению двух любящих сердец, разъединенных своей глупостью, необузданностью и гордыней. Он хотел побежать за вагоном и крикнуть: "Ася, я люблю тебя!" Но тот другой человек вдруг вмешался и приказал: "Стоять! Посмешище, майор с огромным чемоданом бежит по перрону и что-то кричит. Одумайся"!
Уже проехал последний вагон, перрон опустел, а Бурцев все продолжал стоять. Затем он взял чемодан и потихоньку пошел. Рука машинально оказалась в кармане и нащупала маленький клочок бумажки. Это был номер телефона Марины.
- Боже, адреса той, которую люблю - нет, а этот сам в руки лезет.
Он скомкал клочок бумажки и швырнул его в урну.
Глава 2
Ася зашла в купе, она не осознавала, зачем и куда идет. Какая-то сила тянула ее туда, назад, на перрон, где стоял ее любимый человек. Она сердцем чувствовала, что прощена, что он любит ее, и ей хотелось быть рядом с ним. Только подчинение Борису, его магической воле, толкало ее в вагон. Борис был старостой отряда, он и по возрасту был старше ребят. Отслужил в армии и поступил на первый курс политехнического института, уже, будучи членом КПСС. Рыжего паренька в институт приняли без всяких проблем, хотя конкурс был большой, а оценки его не весьма высокие. Помощь родственников и членство в партии давали преимущество. В партию Боря вступил еще в армии, по настоянию своего отца. Отец Бориса был главным инженером одного из минских заводов. Он пристроил сына служить недалеко от Минска и рекомендовал сыну во всех анкетах скрывать свое еврейское происхождение. Отец по рождению был Ефим Маркович, но, исправив свои метрики, стал Федором Максимовичем, русским.
Пристроить Борю вблизи Минска не составляло труда. Один из чиновников военкомата строил себе дачу, и ему необходима была половая доска. Через свою сестру Песю, которая работала бухгалтером в райпотребсоюзе, он выписал доску, по цене отходов и завез чиновнику на стройку. Борина проблема была решена. Он был направлен вначале в учебку. Получив сержанта по окончанию учебки, стал служить в одной из частей недалеко от Минска. Чтобы Борю приняли в партию, Ефим Маркович проявил колоссальную изворотливость. Он завел дружбу с командиром части. Несколько раз устраивал пикники с изобилием шашлыков и выпивки. Автомобильные мастерские части снабжались с завода сверлами, резцами, точильными кругами и другим инструментом, без всякой выписки и оплаты. Правда, это все долго не держалось в мастерских. Предприимчивые прапорщики быстро все растаскивали по домам. Но кое-что все же оставалось, благо завод был большой, и пока Боря служил, снабжение не прекращалось.
Боря был во всем примерный солдат. В политучебе преуспевал, конспекты с ленинскими работами у него были лучше всех. На комсомольских собраниях он старался выступить с хвалебной речью в адрес замполита и командира и непременно ругал тех, кого ругало командование.
Все эти качества, плюс заслуги отца, стали поводом для приема его в ряды партии. Когда подошел конец службы, Ефим Маркович вложил максимум энергии, чтобы Боря не терял целый год и поступил в институт. Но так как увольнение из армии было осенью, а поступление в институт летом, то из-за каких-то двух месяцев Боря терял целый год. Ефим Маркович проявил еврейскую сноровку и в результате долгих мытарств по кабинетам военных, все-таки вышел на генерала, которому нужны были трубы и батареи отопления. На одном из загородных уикендов, где генерал уплетал сочный кусок мяса и пил "дармовой" коньяк, Ефим Маркович заявил: - "Я вам трубы, вы мне Борю".
Решение было найдено, Борю отправили в краткосрочный отпуск. Больше Боря в части не появлялся, а так как отпуск по закону мог длиться не более десяти суток, то папа приезжал в часть за новым отпускным билетом через каждые десять дней.
В институт Боря поступил легко, благодаря родственникам Цыркиным по маминой линии. Там он тоже проявлял активность, правильно понимал политику партии и был замечен дирекцией института. Его избрали старостой курса. Во всех стройотрядах Борю назначали старшим. Это ему нравилось, так как физически работать он не любил, да и не хотел, зато управлять у него получалось хорошо.
Познакомился Боря с Асей на одном из студенческих вечеров. Он сразу приметил белокурую стройную девушку, стоящую в углу и тут же пригласил танцевать. Два года они дружили. Ей нравилось его ухаживание. Она за всю жизнь не посмотрела столько концертов и спектаклей, сколько за два года с Борей. Другим ребятам нужно было одно и тоже: снимай трусы и сразу. А этот полгода ходил. Ася ненароком подумала, может он импотент. Однажды получилось как-то само собой. Оказывается, все на месте, все есть.
К тому времени родители Бориса перебрались в Ленинград. Отец стал директором небольшого предприятия. Ефим Маркович получил новую квартиру, а минскую через махинации обменял с предоплатой на ленинградскую для сына. И сейчас он думал только об одном, как пристроить сына после окончания института в Ленинграде.
Однажды в ноябрьские праздники после демонстрации с двумя друзьями собрались к Боре отметить праздник. Случайно встретили Асю с подругой. Нагрузившись спиртным и провизией, вся компания направилась на квартиру к Борису. Когда Борис открыл дверь, там оказались отец и мать. Для сглаживания неприятной ситуации, чтобы родители не подумали, что он устраивает на квартире оргии, он сразу представил Асю, как свою невесту, и сказал: "Возможно, будущую жену". Отец был доволен выбором сына. Жена русская, дети могут взять фамилию матери, и еврейское клеймо с его внуков будет снято. Он понимал, что евреи по закону, как бы не преследуются, но существовало негласное табу на должностное продвижение, поездки за границу. Мама же не одобряла выбор сына. Она мечтала видеть в невестках дочку старых друзей, Минееву Розу. Минеевы были пропитаны воздухом Израиля, тем более что старший брат Розы был женат на израильтянке и жил там. Отъезд семейства Минеевых в Израиль был делом времени. Мама хотела, чтобы Боря с Розой тоже уехали туда. Отец был против.
- Ты самый глупый еврей, которого я вижу на этом свете, - говорила она.
- Если бы я таки был глупый, то ты не жила бы в Ленинграде и не ездила на служебной машине на базар. А я бы сидел в сапожной будке, набивал набойки на каблуки, как твой умный папаша. И не слушай, сынок, эту старую еврейку. Если хочешь быть все время в переднике и с кухонным ножом, женись на Розе. Сколько не приходил в гости к Минеевым, я маму и Розу на кухне не видел. Все готовит этот старый дурак. Хобби, видите ли, у него такое. Знаю, это хобби. Такое хобби у меня дома живет. Сколько труда надо было вложить, чтобы твою мать к кухне приучить. Узнав, что Ася в скором будущем врач (профессия, так почитаемая в еврейской среде), смирилась с Бориным выбором и мать. Однажды она сказала:
- Боря, Шустерман главврач больницы, его вся родня там работает, а они нам дальние родственники. Я уже с ним договорилась. Он обещал Асю забрать к себе, так что жена твоя будет в Ленинграде устроена. Пусть отец твой вон не спит на диване, а пусть он таки думает, куда тебе деться.
Ефим Маркович в это время читал газету. Отложив ее, он взглянул на жену, затем на сына.
- Слушай сюда, Боря, лед таки тронулся. Эта еврейка стала мозгами шевелить.
Решив, что дело сделано, Боря успокоился. Он стал относиться к невесте, как к собственности. Эта черта собственника у него была развита с рождения. Когда дружил с Асей, он искусно её прятал. Ревность и чувство собственника не давали ему покоя. Когда закончилась учёба, и летом надо было уезжать в стройотряд, Боря договорился с деканатом, и Асю взял к себе в стройотряд. Полностью подчинив себе ребят, он не работал, а только командовал. Ребята слушались Борю во всем. Его напор, властолюбие, умение подыграть начальству в итоге давали свои результаты. Отряд был сплочён и дисциплинирован, все работы выполнялись в срок. Начальство было довольно. Даже Ася, которой постоянно Борис говорил, что они без пяти минут муж и жена, ни сколько не любила его, а подчинялась ему. И сейчас, когда он в приказном тоне велел ей сесть в вагон, она не по своей воле, а скорее в силу постоянного подчинения вошла туда. Она рванулась к окну, но и тут Борис одёрнул её.
- Сядь, чего ты мечешься?
Ася забилась в угол купе. Поезд быстро набирал ход.
- Почему он не попросил адрес? - думала она. - Почему я не предложила ему сама.
Поезд набрал скорость. Вагон закачало из стороны в сторону. Ей казалось, что его колесные пары в упрек стучат: "почему, почему, почему". Она вспомнила, как она первый раз поссорилась с Борисом. Ссора произошла из-за его хамского поведения. Начальство требовало досрочного выполнения работ. Все ребята вкалывали с раннего утра и заканчивали за полночь. Летние ночи и так коротки, а их укорачивали прожекторами, рабским трудом студентов. Ребята валились с ног. Борис, во всём потакая начальству, требовал от них невозможного. Однажды под вечер пошел сильный ливень. Ребята уже под дождём заканчивали укладку бетона. По окончанию собрались в вагончике, развесив свои мокрые робы. В это время появился Борис и потребовал всех собраться. Через десять минут все были в сборе.
- Пришла еще одна машина бетона, необходимо ее уложить, - начал он.
- Как это пришла? Мы же сегодня норму выполнили? - зашумели ребята.
- Тихо, я заказал на одну больше.
Ребята затихли. Вскочила пухленькая Галя и прощебетала на суржике.
- Як що тоби трэба, то сам и укладывай.
- Не хотите, пусть застывает в куче, удержим со всех стоимость бетона, - краснея, закричал Борис.
- А почему со всех, - сказала Галя. - Я думаю с того, хто заказывал.
Тут Борис вспылил. Он закричал.
- Ты жирная, хохлятская корова, за деньгами первая прибежишь! Хотя работник с тебя, как с х…я зубило.
Галя закрыла руками лицо и выбежала из вагончика. Наступила тишина, никто из ребят не заступился за Галю. Ася поднялась со своего места, подошла к Борису и со всего размаху ударила его по щеке. От неожиданности он даже свалился с табуретки. Затем подхватился и выбежал из вагончика. Ребята надели мокрые робы, и пошли укладывать бетон. Когда Ася пришла в вагончик, Галя лежала, повернувшись лицом к стене, и плакала.
На следующий день Борис не появлялся на стройке. Вечером после работы пришла Галя. Она прямо с порога спросила.
- Послухай, Асю, ты не знаешь, куда цэй жид дився? Целый день его на роботе не було.
- Не знаю, он ко мне не заходил.
- Маша казала, що ты ему оплеуху дала. А я-то думала, що ты з ным заодно.
- Какой же он еврей, он русский.
- Та жид вин, жид рябой. Маша Рутицкая говорит, что его отец с её отцом в школу вместе ходылы. Не Хворостов его фамилия, а Хворостман. И не який вин не Федорович, а Ефимович.
- Какое это имеет значение? Какая ты националистка, Галя: Русские - "кацапы", евреи - "жиды". А ты кто?
- Я хохлушка из-пид Киева.
- А по мне так, Галя, есть только две национальности - хороший человек, и плохой человек. Почему ты так евреев не любишь?
- А у нас вси их не любят.
- За какие такие грехи они сыскали нелюбовь у украинцев.
- У нас, их не любят таму, шо их богато.
- Что значить много? Они же родились на Украине, их там отцы и деды похоронены, это же их земля, как и ваша. Так можно сказать, что и украинцев много. Ты живешь по принципу: "если в кране нет воды, значит, выпили жиды; если в кране есть вода, то виновен жид всегда".
- Чего ты, Асю? Я их люблю. Так люблю, що задушила б в объятиях.
- Так, за что ж ты их так?
- За то, шо воны везде лезут. Жизни от них нет. Родня родню тянет.
- А ты не думала, что это у них иммунитет, чтобы выжить. Царь им не давал жить нормально, разрешал селиться только на окраинах России, землю не разрешал иметь. Вот они и сплачиваются, чтобы выжить.
- Я с тобой согласна, но царя уже давно нет, а они всё лезут, друг друга тащат.
- Так и твоя родня пусть тебя тащит.
- Та куды вона меня потащит, в колхоз, чи шо? Там же зверху наших никого нет. Ася, цю революцию хто зробыв? Напив, жид Ленин, та жиды Троцкий, Зиновьев, Каменев, Яша Свердлов. Вси жиды, только с русскими фамилиями. Для прикрытия псевдонимы себе придумали. А на дило, так все Блёцманы, да Шуцманы. Воны революцию зробылы и позаймалы вси посты и стали тянуть наверх своих. Тепер все их родственники там крутятся.
- Брось, Галя, чепуху молоть, как ты можешь? Сколько евреев Гитлер уничтожил в лагерях.
- Да, Асю, евреев невинных, собака уничтожил, только вот жиды остались. Можно подумать, русских и украинцев он меньше уничтожил.
- Ты так и пышешь национализмом! - воскликнула Ася, - откуда он у тебя?
Она не понимала, что националистами не рождаются, а становятся. Попади эта девочка на воспитание в качестве приёмной дочери в еврейскую, эстонскую или латышскую семью, тогда бы она ненавидела русских, украинцев и белорусов. Это заложено природой в борьбе за место под солнцем. И нападкам больше всего подвергаются те особи, которых численность меньше, их можно без труда согнать с накормленного места. На этой почве зарождается бытовой национализм. Люди не хотят признать свою вину во всех своих неудачах. Они с завистью смотрят на приспособившихся людей к этой нелёгкой жизни, более удачливых и более умных. Среди еврейства, скитавшегося многие годы по странам, выжили только те, кто наиболее был удачлив и сплочённей. Они больше всего уделяли воспитанию и учебе своих детей, музыке, литературе, искусству, медицине, техническим наукам. Не мудрено, что все ключевые посты занимались ими. Поэтому на бытовом уровне они воспринимаются как изгои. А выход тут один - учите своих детей, не жалейте на это средств, соревнуйтесь, будьте конкурентами за престижное рабочее место. Надо усвоить, что место не занимается по национальному признаку, а по профессиональному мастерству.
- Ты меня не поняла, - сказала Галя, - зря меня националисткой назвала, ты не права. Я уважаю евреев, таких, как Маша Рутицкая, как Саша Бортник, они с нами в жару и дождь работают. Я люблю Кобзона, Райкина, Жванецкого, Фрадкина - это евреи с большой буквы. У них много умниц. Я против жидов, как твой Боря Ефимович, которые лезут по головам, у них один девиз: "хапай, цапай, не будь быдлом".
- Тогда и не надо виновных искать в национальности. Национальность тут ни причем, все дело в человеке. Если человек любит свою семью и с уважением относится к своим близким, то он и к другим семьям относится с уважением. А если он к своей семье относится абы, как, начхать на них, то ему на чужих тем более наплевать.