Это роман о войне - но показанной с необычной стороны. Малоизвестно, что согласно переписи населения, проведённой перед войной, верующими была половина сельского населения и четверть городского. В ходе войны, под угрозой близкой смерти, к вере обратилось большое количество красноармейцев. Документально подтверждено, что Сталин получал с фронта письма от командиров с просьбой разрешить в войсках проведение православных служб. Воистину, наша Армия, как и всегда, воевала за веру, царя и Отечество, только царь назывался в то время Сталиным.
Главы про основного героя, красноармейца (позже лейтенанта) Василия Одинокова, в ходе боёв проделавший духовный путь от убеждённого комсомольства до православия, перемежаются с главами о событиях в Ставке Верховного главнокомандования. Имеются литературные вставки от имени якобы "автора романа", фронтового корреспондента Мирона Семёнова, и документальные вставки (приказы, переписка Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, статьи из газет военного времени).
Роман заканчивается событиями сентября 1943 года, когда Сталин - единственный за всю историю глава государства с семинарским образованием - вернул отношения светской власти и Церкви в нормальное русло, помог в проведении церковного Собора, после длительного перерыва избравшего Патриарха Московского и всея Руси.
Содержание:
Вступление 1
Глава первая 1
Глава вторая 3
Глава третья 5
Глава четвёртая 6
Глава пятая 8
Глава шестая 10
Глава седьмая 13
Глава восьмая 16
Глава девятая 18
Глава десятая 20
Глава одиннадцатая 22
Глава двенадцатая 25
Глава тринадцатая 27
Глава четырнадцатая 29
Глава пятнадцатая 32
Глава шестнадцатая 36
Глава семнадцатая 39
Глава восемнадцатая 42
Глава девятнадцатая 46
Глава двадцатая 47
Глава двадцать первая 50
Глава двадцать вторая 53
Глава двадцать третья 57
Глава двадцать четвёртая 59
Глава двадцать пятая 62
Глава двадцать шестая 66
Приложения: документы эпохи 70
Дмитрий Калюжный
ЖИТИЕ ОДИНОКОВА
Документальный роман
Вступление
Детство я провёл в коммуналке, в Москве.
Дом наш был знатный! Возвели его, пятиэтажного, аккурат перед началом Первой мировой, и заселилась в него богатая знать: купчины, промышленники, генералы и чиновники московского правительства. В каждой квартире семь комнат, да при кухне закуток для кухарки, и в прихожей ещё "служебная" комнатушка для горничной.
Но после 1917 года вся эта публика куда-то сгинула, а дом наполнили люди простые: крестьяне, бросившие нивы, чтобы стать пролетариями, и пролетарии, возжелавшие стать студентами. Селился и прочий всякий народ, включая прощелыг и милиционеров.
Сначала в доме часто менялись жильцы: одни въезжали, другие уезжали, но с установлением контроля властей за порядком всё кое-как успокоилось. Когда я родился, комнаты были заняты разными семьями, на входной двери было приколочено несколько почтовых ящиков, а косяк украшали восемь разномастных кнопок от электрических звонков. И при каждом звонке имелась табличка с фамилией. Помимо нашей, помню несколько: "Туголесовы", "Бреннер" (эта Бреннер уже на моей памяти чудесным образом превратилась в Иванову и сменила табличку), "Сидоровы"…
Один из моих соседей был журналистом: писал статьи, репортажи - в общем, производил контент для наполнения страниц журналов и газет. Начинал в тридцатые годы на Алтае, был военным корреспондентом во время Великой Отечественной. После Всемирного фестиваля молодёжи и студентов (1957) поселился в Москве и работал в "Огоньке". Когда мы с ним стали общаться, уже пенсионерствовал.
По сути, он - автор книги, которую вы держите в руках.
Написал он её о своём друге Василии Одинокове, которого на фронте звали Васей Блаженным. Самого себя тоже "вставил" в книгу, но под выдуманным именем: Семёнов Мирон Васильевич. Это имя он использовал как псевдоним для статей в "Вечёрке". Придумал себе замечательную подпись: "Мир. В. Сем", в таких завитушечках, что получалось "Мир всем". Я его только под этим именем и знал.
Книгу его советские издательства печатать отказались.
Много позже я, ознакомившись с архивом писателя, понял, в чём была причина отказов. Редакторы наверняка углядели в тексте "мистику" и "религиозное мракобесие". Кроме того, ещё одного героя романа - И. В. Сталина - Мирон Васильевич показал не так, как это было принято после ХХ съезда партии.
Наша семья в конце концов получила квартиру, и мы уехали из той коммуналки. За следующие годы я виделся с Мироном Васильевичем только два или три раза. А в 1993 году мне позвонила оттуда соседка Света, поселившаяся в комнате Бреннер-Ивановой в 1975-м, после того как та уехала в Израиль, и сообщила, что старик умер, и уже даже похоронили. Я немедленно приехал. Наследников у покойного не оказалось: жена умерла давным-давно, дочь сгинула в нетях. Взять в его комнате соседям было нечего, кроме дряхлой мебели, книг и бумаг. Мебель они поделили, а выносить оставшееся барахло на помойку всем было лень - вот меня и позвали.
Я стал владельцем бюстика Сталина и нескольких коробок, набитых рукописями, газетными вырезками, блокнотами и прочими записями. Была среди них и папочка, озаглавленная "Житие Василия Блаженного. Документальный роман". Бывая на даче, где эти коробки лежали у меня долгие годы, я иногда просматривал папки старого журналиста. И вызрела у меня мысль переработать его книгу - в том виде, в каком она была, её всё равно никто бы не издал. И вообще, так, как он, сейчас не пишут.
Переделав начисто главы романа, я вставил между ними документы, письма, выдержки из записной книжки Мирона Семёнова (которые не всегда понятно, к какому времени относятся), хранившиеся в его папках.
Дмитрий Калюжный
Глава первая
Экзамены по общественным дисциплинам на геологическом факультете, проходившие по традиции при открытых дверях, превратились в дискуссию! Понятно, почему. В зале сидели не только ожидавшие своей очереди студенты, но и зрители. Преподаватель, доцент Иван Степанович Загребский, пригласил старшекурсников, а некоторые экзаменуемые пришли с девушками, ведь сдачей общественных дисциплин заканчивался учебный 1940/1941 год, и, сдав экзамен, можно уже было идти гулять. Отдохнуть давали всего несколько дней, а в последнюю неделю июня у всех студентов начиналась производственная практика "в поле". Иначе говоря, они, будущие геологи, скоро отправятся в неведомые края.
В таких условиях хочешь не хочешь, а дискуссия разгорится обязательно! Кто-то хочет перед девушкой своей блеснуть эрудицией, а кто-то… А неважно, по какой причине - но факт есть факт: плавное течение экзамена прервалось.
Отвечала Надя Присыпкина, одна из пяти в их учебной группе девиц, и отвечала на вопрос о разнице между организацией труда при капитализме и при социализме. Оттарабанив мнения классиков марксизма о капиталистической эксплуатации наёмного труда, она затем восторженным голосом поведала о преимуществах свободного труда при социализме и перешла к описанию счастья, которое ждёт человечество, поскольку свободный труд намного производительнее несвободного и социалистическая экономика непременно побьёт капиталистическую.
Кто-то крикнул с места, не поднимая руки:
- Социализм велик не потому, что экономически выгоден, а потому, что справедлив!
- Одно другому не мешает! - весело возразил другой.
- Это что за неорганизованные вопли? - возмутился доцент Загребский. - Извольте придерживаться общепринятых правил диспута.
Тут-то и началось.
Капитализму припомнили и хищничество колонизаторов, и кризисы, и ссудный процент. Один из старшекурсников привёл известный случай, произошедший в США несколько лет назад: ради того, чтобы сохранить высокую цену на апельсины и бензин, монополисты уничтожили "лишние" апельсины, заливая их "лишним" бензином.
- В голодной Америке империалистический президент Рузвельт приказал уничтожить шесть миллионов голов свиней! И запахать десять миллионов акров хлопковых плантаций!
- Это не по теме, - заметил преподаватель. - Мы говорим об организации труда.
Старшекурсник засмеялся и сел, а руку поднял Вася Одиноков. Дождавшись разрешения преподавателя, саркастически сказал:
- Конечно, организация труда по уничтожению апельсинов и свиней была на высшем уровне. И этот труд оплатили! А вот основной закон социализма - в справедливой оплате не просто какого-то, а общественно полезного труда! От каждого по способностям, каждому по труду. Вся проблема в полезности труда. Разве уничтожение продуктов питания полезно обществу? Вот если бы зарплату платили не за уничтожение, а за распределение апельсинов и бензина среди бедных, тогда…
- Так ведь нет же критерия определения полезности труда, - вмешался однокурсник Васи, Гарик Вяльев. - Возьми бульварные романчики. Труд тех, кто их пишет - он общественно полезный или как?
Тут все просто взбесились. Примеры труда общественно полезного и бесполезного, на потребу мещанства, посыпались как из рога изобилия. Но очень быстро перешли на темы международного положения: в последнее время так было везде и всегда.
- Разве это война, - кричал кто-то. - Вот англичане в Афганистане, это да, это была война - убивали всех подряд.
- Цели-то войны не в убийстве, дубина! А чтобы захватить ресурсы!
- Какие у них там ресурсы?
- Ты ещё про Эфиопию скажи. Италия с Эфиопией воевала просто так, что ли?
Обсудили доблестных эфиопских партизан. Саша Басин, читающий по-английски как по-русски, вылез со своим сообщением, почерпнутым из английской коммунистической газеты "Дейли уоркер":
- Империалисты делят мир. Кто сумеет захапать больше, тот и в барышах. О чём тут спорить? Африку поделили давным-давно, теперь делят вторично. Германии не досталось Африки, вот немцы и устроили войну. И Англия будет драться с ними в Африке, английским империалистам важнее удержаться там, чем спасать Европу от фашизма.
- А на СССР немцы нападут, как вы думаете? - рыжая Соня спрашивала Загребского, но крик подняли все. Тут было уже не понять, кто какого мнения придерживается.
В дверь заглянул декан. Все замолчали и стали смотреть в разные стороны, а декан вопросительно вздел бровь, глядя на Загребского.
- Экзамен принимаю, Николай Трофимович, - весело пояснил тот декану.
- А-а-а… - понял декан и усмехнулся. - То-то, я слышу, тихо у вас.
Одна из девчонок негромко хихикнула.
- Ребята живо интересуются политэкономией, - пояснил преподаватель. - Студент Одиноков привёл примеры действия основного закона социализма.
- Не буду мешать, - сказал декан и скрылся.
- Чего вы испугались-то? - спросил доцент аудиторию. - Это же Николай Трофимович! Декан!
- То-то, что декан, - буркнул здоровяк Петров. - Кто его знает, что у него на уме. Начальство!
- Вы просто, ребятишки, не в курсе, - засмеялся Загребский. - Николай Трофимович - наш человек, из рабочих. Я с ним знаком уже лет двадцать, даже больше. Он был командиром эскадрона, в котором я служил, у Семёна Михайловича Будённого.
- Вы что, и Будённого видели? - недоверчиво спросил один из старшекурсников.
- Конечно. И не только "видел", а мы и сейчас… Была встреча конармейцев, собирались, выпили, поговорили.
- Ух ты! Вот это да! - оживились все, и даже Вася Одиноков, не склонный к бурному выражению чувств, заметил:
- Ничего себе, у вас биография…
- А теперь, друзья, вернёмся к экзамену. И услышим, наконец, от студентки Нади Присыпкиной, какие она знает формы организации труда…
Вася Одиноков задумался. У него у самого биография была будь здоров. Конечно, служить в Первой конной армии у Будённого он не мог никак, потому что родился в последний год Гражданской войны. Но по стране с отцом и матерью поездил изрядно: всё видел, везде бывал.
…Экзамен закончился, студенты высыпали на жаркую улицу. Вася остановился, думая, бежать до метро пешком или ехать троллейбусом. Ветерок прогнал мимо низку тополиного пуха. Судя по следам на асфальте, недавно проехала поливальная машина, но в такую жару всё сохло быстро.
Выбежала из дверей Надя Присыпкина, какая-то встревоженная. Огляделась, увидела Васю, успокоилась. Подошла к нему, вроде просто так.
Она была влюблена в Васю, и он в свои-то двадцать лет мог бы догадаться об этом. Но не догадывался. Он, как написали бы авторы бульварных романчиков, тайно вожделел своей соседки Кати, но не знал, как взяться за дело. Те, кто, отвлекаясь от ударного труда на стройках социализма, учили его математике, физике и истории, эту тему обошли, а любовных романчиков Вася не читал. Да и не печатали их в Советском Союзе.
- Куда едешь на практику? - спросила Надя дрогнувшим голосом.
- На Алтай.
- Далеко! - Надя задумалась. - А меня записали на Украину, обследовать мраморные карьеры. Надо выбрать мраморы для новых станций метро.
- Поздравляю, - без особого интереса отозвался он.
- У вас кто в группе?..
- Лёша Сонин и Гарик Вяльев. Но Сонин получил повестку из военкомата. Сборы у него. Так что поедем вдвоём с Гариком.
- А! Так Вяльев должен был ехать с тобой?! - сказала она так естественно, будто и на самом деле не знала, кто, куда и с кем едет.
- Что значит "должен был"? - удивился Василий.
- Ему поменяли поездку на практику в наркомате. Он остаётся в Москве.
- Не может этого быть! Где он? - Василий огляделся и, не обнаружив Гарика рядом, метнулся обратно в здание института.
- Вася! - крикнула ему вслед Присыпкина. Одиноков не обратил на её крик никакого внимания. Пробежал по коридору - Гарика нет. В аудитории - нет. Только пятеро ребят с его курса.
- Никто не видел Вяльева?
- Спохватился, красавчик! - ответили ему. - Гарик уехал на пляж с Дыбовым и рыжей Соней. На папиной машине.
- Кто-нибудь слышал, что ему назначили практику в наркомате?
- Все, кроме тебя. Он тут хвастался, какой ловкий. А ты чего кипятишься?
- Как же так! Списки утверждены, деньги на поездку выделены, билеты до Барнаула куплены. Нас ждут, в конце концов. А он… Ловчила чёртов…
- Блат выше Совнаркома, - захохотал здоровяк Петров. - Вот это, Вася, и есть основной закон социализма. Твой отец кто?
- Главный механик на заводе имени Сталина.
- А его папахен - замнаркома. Поэтому ты поедешь в Барнаул, а Гарик - нет.
Вася Одиноков не был особо дружен с Гариком. Просто однокурсники. И за те три года, что они провели в одних и тех же аудиториях, не узнал он о нём никаких подробностей, ни адреса, ни телефона. Пришлось идти в деканат, а там в конце учебного года было не до таких мелочей - проваландался едва не час, пока выпросил номер телефона студента Игоря Вяльева.
Опять выйдя на улицу, обнаружил там Надю. Даже удивился:
- Ты ещё здесь? Представляешь, Гарик оказался подлецом. В самом деле отбодался от поездки на Алтай.
Она смотрела на него красивыми своими, круглыми глазами, не моргая:
- Как же ты один поедешь, Вася?.. Все группами, а ты один. Это несправедливо.
Вася продолжал бубнить, не слушая её:
- Он чего-то нахимичил, а я бы его ждал на вокзале. Ничего себе?
- Я придумала! - вскрикнула она, будто некая мысль только что посетила её. - Давай договоримся, чтобы с тобой ехал кто-нибудь ещё, из другой группы. Например, в нашей группе три человека - поедут двое, подумаешь… А я с тобой.
- Надя! Дело не в количестве, а в принципе!
- Нужно только поговорить с Верой Симоновой, ассистентом кафедры, - оживлённо тараторила Надя, нервно улыбаясь. - Она всё оформит. Точно-точно. Я её уже спрашивала… И поедем на Алтай вместе.
- А как же мраморы для метро? - спросил он.
- А что мраморы? Справедливость важнее. Ты согласен?
- Такие жертвы… Зачем? - возразил он. - Не надо всей этой возни. Ну, бывай.
И пошёл в сторону метро, мгновенно забыв о Наде и думая, как позвонит Гарику и скажет ему: "Это поступок не комсомольца, а труса", "Ты не сможешь стать настоящим геологом, если не поработаешь в поле"… А кстати: ведь Гарик и в прошлое лето в поле не ездил! Ну и ловчила, вот это да!..
Вася ещё не знал, что все придуманные им умные и правильные доводы ни к чему. Позже он позвонил Гарику, тот просто рассмеялся и прокричал, что Вася ничего не понимает в жизни: "Красавчик, нельзя быть таким наивным!"
Но это позже, а сейчас Одиноков уходил, и Надя смотрела ему вслед. Тополиный пух кружил вокруг её головы, и никто не мог сказать ей, что они не увидятся больше никогда.