Мало разумного и в самой организации воздушных сил. В отличие от люфтваффе, сконцентрированных в воздушные флоты, когда командующий может спокойно маневрировать своими силами, в нужных направлениях создавать численное преимущество, русская авиация вынуждена будет работать вразнобой, поскольку делится на фронтовую, армейскую, войсковую и авиацию дальнего действия. Согласно этому делению, командующий ВВС командует только авиацией дальнего действия, остальная авиация ему не подчиняется. Это приводит к тому, что даже в спокойной обстановке необходимо прилагать отчаянные усилия по бесчисленным согласованиям, в войну же может произойти чудовищная неразбериха".
Отметил Юстин и то, что русские совсем не изучают двухлетний опыт немецкой войны на континенте. Они по-прежнему придерживаются тактики "роя", летают не парами, как германские летчики, а плотными группами по 6–9 машин, что сковывает действия, лишает самостоятельности, вынуждает держаться друг друга и постоянно оглядываться на старшего. С 1939 года германская авиация громила Европу. Она применяла одну и ту же тактику, начиная с бомбежки аэродромов противника. 2 августа разгорелась "битва за Англию", в гигантских воздушных сражениях принимали участие по две тысячи самолетов. Однако и этот опыт русские не учитывают. И уж совсем не учатся они тактике взаимодействия с наземными войсками. В немецкой авиации она отработана отменно и расписана по минутам. Немало способствует этому и хорошо отлаженная связь.
В заключении обзора Юстин вписал фразу, которая оказалась пророческой: "Исходя из вышеизложенного, следует ожидать полного разгрома русских воздушных сил в первые же дни Восточной кампании".
7
Налюбовавшись зимними Альпами из окон своего замка в Бергхофе, 9 января 1941 года фюрер приказал вызвать на совещание главнокомандующего сухопутными войсками Вальтера фон Браухича и его штаб.
"Особенно важен для разгрома России вопрос времени, – отмечалось в стенограмме. – Хотя русские Вооруженные силы и являются глиняным колоссом без головы, однако точно предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена, когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности… Когда эта операция будет проведена, Европа затаит дыхание".
21 июня после полудня командиры всех частей вермахта, выдвинутые к самой границе от устья Дуная до Баренцева моря, зачитали боевой приказ о вторжении в Советский Союз. Вечером этого же дня штабы получили обращение фюрера к войскам. Это пространное воззвание носило в основном политический характер: "Обремененный тяжелыми заботами, обреченный на месяцы молчания, я могу наконец говорить свободно. Немцы! В этот самый момент начался поход, который по своим масштабам не имел себе равного в мире. Сегодня я снова решил вверить судьбу, будущее рейха и немецкого народа в руки наших солдат. Да поможет нам бог, особенно в этой борьбе".
Обращение должен был зачитать по радио Геббельс в 7 часов утра 22 июня 1941 года – через три с половиной часа после того, как вермахт, панцерваффе и люфтваффе обрушат на русских шквал огня и смерти.
Солдатам были розданы специальные памятки. С них снималась вся ответственность за жестокость по отношению к славянам.
Отдел пропаганды нацистской партии срочно сформировал роту военных корреспондентов "для того, чтобы дать возможность осветить в печати и при помощи фото боевую деятельность дивизий. Людям из роты пропаганды должна быть предоставлена возможность посетить наиболее интересные места, пути продвижения и боев. Командиры частей должны оказывать всемерную поддержку лицам из роты пропаганды, указывая им наиболее интересные события. Мотоциклисты роты пропаганды снабжены особыми удостоверениями. Им могут быть сообщены номера полков и имена командиров частей. Желательно, чтобы такие статьи и отчеты были как можно скорее доставлены в штаб…"
8
Поздно вечером 22 июня Юстин возвращался с фронта вместе с кинооператорами и газетчиками из роты пропаганды. На экранах, в периодике рейха они намеревались отразить первый день Восточной кампании.
Политический отдел штаба сухопутных войск выделил самолет. Он летел вне расписания, без посадок, на максимальной скорости. Фотографии и статьи должны были появиться в утренних выпусках 23 июня. Пристроив пишущую машинку на коленях, Юстин выстукивал первые строки: "Схватились две крупнейшие армии мира. Ни одна битва в истории не идет в сравнение с этой, даже колоссальные операции в Пруссии августа 1914 года и последний усталый натиск американо-англо-французских армий на "линию Гинденбурга" в 1916 году бледнеют перед ней. По числу людей, весу боеприпасов, протяженности фронта, отчаянной ярости боев день 22 июня навсегда останется в памяти поколений". Он все еще находился в состоянии пьянящего возбуждения, увидев в действии шрапнельные удары, о которых говорил Фердинанд Порше. Он попал в танковую колонну дивизии Рейнгардта, входящую в состав группы-2 Хейвца Гудериана. С хода бронированные машины пересекли пограничную полосу, обошли Брест, оставили после себя затихающий гул орудий и помчались по сухим неповрежденным дорогам в глубь советской территории. Впереди неслись мотоциклисты, бронемашины, транспортеры с прицепленными противотанковыми пушками и пять-шесть легких танков Т-2. За ними двигалась основная танковая масса – примерно 70 машин. Молодой красавец Ганс Георг Рейнгардт в хлопчато-бумажной куртке и берете сидел на головной "тройке" и время от времени по рации соединялся с командиром авангарда, готовый развернуть колонну в атакующие порядки, если отряд натолкнется на сопротивление. Позади шла смешанная группа мотопехоты и дивизионной артиллерии.
Гремя гусеницами, утробно рыча моторами, танки мчались мимо не тронутых войной деревень. Из окон и дверей на них растерянно глядели жители, удивляясь необычной серо-зеленой покраске и белым крестам на бортах. Из одной избы выскочил человек в нательной рубахе и галифе. Высоко подбрасывая худые ноги, он побежал наперерез, размахивая ручной гранатой. Спасибо ефрейтору, сидевшему за башней. Он успел срезать русского до того, как разорвалась граната. Иначе могли бы пострадать и Рейнгардт, и Юстин, который находился рядом.
В другом месте попалась каменная постройка с подвалом. По ним начал стрелять пулемет, две "тройки" приблизились метров на тридцать и в упор расстреляли пулеметчиков. Но когда к пристройке стали подходить стрелки, из отдушины подвала опять раздались выстрелы.
– Взять живыми! – крикнул Рейнгардт. Ему захотелось посмотреть на живых русских солдат.
Пехотинцы стали медленно подходить к строению. Из черной дыры, перекрытой обвалившимися балками, блеснул огонь. Ранило двух солдат. Лейтенант, командир взвода, растерянно оглянулся на Рейнгардта, но тот продолжал стоять в башне, ожидая, когда выполнят приказ. Несколько бойцов по-пластунски зашли с тыла. Кто-то истошно закричал. По возне, коротким ругательствам, хряску сцепившихся тел Юстин определил, что там вцепились врукопашную. Остальные пехотинцы вскочили с земли, кинулись в подвал. В этот момент огромной силы взрыв взметнул в воздух кирпич, бревна, людей… Юстин оглох. Рейнгардт, сплевывая песок, опустился на сиденье, обалдело помолчал и вдруг разразился бранью:
– Свиньи! Им не жаль собственной жизни! Нет, это не европейцы!
Взглянув на часы и поняв, что опаздывают с выполнением графика движения, он приказал колонне трогаться. Чувство, что танки вступают в побежденную страну, улетучилось.
К полудню появилась шестерка русских бомбовозов ДБ. Видимо, они базировались вдали от границы и избежали утреннего удара по приграничным аэродромам. Хотя они бомбили с большой высоты и ощутимых потерь не нанесли, однако пришлось вызывать истребители, чего Рейнгардт старался не делать, испытывая давнюю неприязнь окопников и чумазых танкистов к "голубым любимчикам" фюрера. "Мессершмитты" появились через несколько минут, будто ждали зова о помощи. Они вцепились в русских, как псы в зайцев. Круто накренившись, бомбовозы начали разворачиваться на восток. В гул авиационных двигателей врезался дробный лай автоматических пушек. Задымил один бомбардировщик, потом другой. На фоне синего безоблачного неба ромашками распустились парашюты. Часть "мессеров" увязалась за улетавшими бомбовозами, другие, соревнуясь в стрельбе, стали расстреливать спасавшихся на парашютах пилотов.
Сорвался с высоты третий ДБ. Чадя густым темно-багровым дымом, он заскользил на крыло. У самой земли неожиданно выпрямился, пронесся над башней так низко, что Юстин увидел заклепки и почувствовал, как лицо обдало жаром. Бомбардировщик врезался в колонну метрах в ста от командирского танка. Сила удара оказалась настолько жуткой, что три или четыре машины разметало по сторонам, словно они были фанерными. Огненный шквал достал бензоцистерну. Та рванула полутонной фугаской, окатив горящим бензином еще несколько танков. Из пламени удалось вырваться одной "тройке". Точно взбесившись, она понеслась по пшеничному полю, выписывая кренделя. Из люка вывалился обожженный человек, закрутился волчком, прижимая к лицу руки и воя от боли, споткнулся на борозде, конвульсивно забил ногами и через минуту затих.
Побелевшими от гнева глазами Рейнгардт проследил за умиравшим, нажал на рычаг микрофона:
– Слушай мою команду! Быстро расчистить дорогу! Поврежденные машины – в кювет! И вперед, вперед!
– Пора бы обедать, – робко заикнулся кто-то из командиров.
Юстина тоже подташнивало от голода. Вчера он съел лишь ломтик галеты. Без аппетита ужинали и танкисты, взволнованные началом новой войны. Теперь желудки подвело. Но Рейнгардт взъярился:
– Обедать будем потом! Сейчас только вперед!
Часа два шли без происшествий. В авангарде возникали короткие перестрелки, но когда подходила основная колонна, наступало спокойствие.
Более или менее организованное сопротивление после дозаправки горючим встретили у Пружан в небольшой роще. Русские канониры предусмотрительно пропустили передовой отряд, а когда показалась главная масса танков, открыли огонь. Впереди идущий танк, пойманный в прицел сразу трех пушек, скатился на обочину, разматывая порванную гусеницу, из люков вывалился рыжий дым. Юстин не успел разглядеть, спасся ли кто из экипажа. Рейнгардт тут же приказал двум ротам охватить опушку с флангов. Танки перелезали через кювет и, подминая высокую стену поспевающей озими, вразвалку пошли к роще, закричали солдаты. Они спрыгивали с бронетранспортеров, торопливо разворачивались в цепь.
Непонятно откуда, будто из-под земли, появился русский танк. Он выкатился навстречу немецким "тройкам" и остановился, поджидая, когда те подойдут ближе. Канониры стали стрелять по нему. То ли от волнения и торопливости, то ли от того, что стреляли на ходу, снаряды не достигали цели, а только кромсали землю вокруг, поводя башней, русский танк выстрелил, сильно качнувшись на амортизаторах. Ближняя "тройка", дернувшись, остановилась. Другая машина попыталась обойти подбитую, но получила снаряд в борт. Рванувший боекомплект снес с катков башню, она взвилась в воздух метров на десять.
Рейнгардт приказал подтянуть противотанковую артиллерию. Пока тягачи подходили к месту боя, пока солдаты разворачивали орудия, пока, наконец, подожгли русского, прошло часа полтора. Стало ясно, что дальше Пружан уже не продвинуться.
Остановились в военном городке, где размещался механизированный корпус русских. В мастерских и гараже солдаты обнаружили много машин БТ и Т-26. Одни стояли в ремонте, другие – без горючего. По всему было видно, что немецкий удар застал советских танкистов врасплох. Но стал очевидным и тот факт, что эта война не будет такой, как прежние кампании. Немцы успели привыкнуть к заведенному порядку: окруженные части противника прекращали сопротивление, сдавались в плен, капитулировали. Быстрота и глубина танковых ударов, отлаженное взаимодействие всех родов войск создали вермахту славу непобедимого. Такого не знала ни одна армия со времен Бонапарта. Однако русские, игнорируя блестящую репутацию, отчаянно сопротивлялись. Они вели безнадежный бой, не щадя жизни.
На закате Юстин вылетел на похожем на осу "шторхе" к большому аэродрому, где корреспондентов ждал трехмоторный "юнкерс", чтобы поскорей доставить их в Берлин. В самолете он узнал новости этого горячего длинного дня. Немецким дивизиям удалось прорваться на глубину от 30 до 50 километров. Дальше всех сумел продвинуться танковый корпус генерала Манштейна. Он действовал на северном участке фронта, захватил мост через реку Дубиса в Арёгале и совершил бросок на 80 километров.
В победной статье, отстуканной на портативной машинке в пассажирском салоне самолета, Юстин все же высказал мысль о том, что упорное сопротивление русских заставит немецких солдат вести бой по всем правилам боевых уставов, а вольности, какие они могли позволить себе в операциях на Западе, теперь придется забыть.
Ее опубликовала газета "Дас рейх", поскольку журнал "Цейтшрифт фюр геополитик" в лучшем случае сумел бы напечатать в июльском номере, когда события ушли бы в прошлое. Остальные же газеты и радио ни словом не обмолвились о трудностях первого военного дня на Востоке. В ликующих тонах они сообщали о советских потерях, уничтоженных самолетах в окруженных дивизиях, сравнивали успехи германских войск с действиями в других кампаниях и предсказывали несомненную победу.
9
"Павлин" из России передал несколько радиограмм. Он сообщал о взрыве патриотизма среди русских людей. Линда снабдила его особой аппаратурой. Передатчик был замаскирован в обычном приемнике с проигрывателем, при помощи нескольких винтиков быстро приспосабливался для связи. Но беда оказалась в том, что через несколько дней войны в Москве опубликовали приказ: всем гражданам радиоприемники сдать. Оставалась лишь незначительная часть привилегированной верхушки, имевшей право держать аппаратуру. "Павлин" в это число не входил. В последней радиограмме он просил прислать радиста, указал явки и на этом связь прекратил.
Юстин пошел к майору Беербауму. Прочитав радиограмму, тот спросил:
– Так ли нам нужен этот агент, если наши скоро возьмут Москву?
В первые месяцы Восточной кампании абвер как бы оцепенел. Разработанные в штабах планы выполнялись без него. Собранные в предвоенные годы данные в уточнениях не нуждались. Русские города падали одни за другим. Танковые клинья смыкались вокруг целых армий. По дорогам на запад тянулись бесконечные колонны военнопленных. На окраинах сел и городков, а то и прямо в чистом поле делались для них загоны из колючей проволоки с наспех сбитыми из горбылей вышками для часовых. Предприимчивые коменданты из младших полевых командиров до прибытия охранных батальонов СС вели бессовестную продажу истощенных красноармейцев местным бабам – за яйца, молоко, мясо, обручальные кольца. Офицеры и фельдфебели, знавшие русский язык, из абвера откомандировывались во фронтовые подразделения и служили переводчиками на допросах военнопленных, Юстина же как специалиста более высокой квалификации пока не трогали. Пикенброк просто-напросто не знал, где его использовать в данный момент. В редакции журнала ему тоже не находилось дела. Все ждали скорого краха России. Юстин решил воспользоваться этим неопределенным временем и попросил отпуск. Беербаум, теперь его прямой начальник, возражать не стал. На дачу тестя в Шварцвальде ехать не хотелось. Юстин достал карту, нашел первую альпийскую деревушку.
– Тебе нравится название Бишофсгейм? – спросил он Линду. Она была на пятом месяце беременности, усердно готовилась к материнским обязанностям, заготовляя колготки, распашонки и пеленки для будущего ребенка, проходя предродовую подготовку в институте акушерства. Менялся и ее характер. Исчезла вздорность, прежняя работа потеряла для нее свою привлекательность. Она все больше и больше привязывалась к Юстину, с тайной радостью признавая зависимость от него.
Упаковали чемоданы. Юстин умышленно не взял ни пишущей машинки, ни книг. Он мечтал о бездумном глубоком покое. Запасся бензином, использовав все талоны вперед, загрузил канистрами багажник, сам придирчиво осмотрел мотор, поскольку механика, к которому привык обращаться, призвали в армию.
На рассвете теплого августовского дня они выехали на Мюнхенский автобан. По обе стороны дороги неслись ряды вязов и кленов, мелькали яркие дорожные знаки, домики с крутыми черепичными крышами и крашеными стенами. Гладкий, без щербин и трещин, бетон летел под колеса, вызывая легкое усыпляющее покачивание. Ровную песню пел двигатель, стрелка спидометра покачивалась у цифры "100". За проволочной сеткой паслись коровы и козы. Крестьяне махали косами, оставляя позади волнистые ряды валков. Безмятежная мирная жизнь… Какой-то далекой, на грани неприятного сна, показалась война. Не верилось, что где-то льется кровь, корчатся от боли солдаты, рвутся ушные перепонки при страшных взрывах, саднит в горле от резкого запаха сгоревшего тола.
К вечеру доехали до Галле, переночевали в отеле "Зюйд" и с рассветом поехали дальше. Вдали показались синеватые горы. Широкая лента дороги заныряла по холмам, точно по волнам. Линда почувствовала тошноту, попросила ехать медленней. Неожиданно на дороге вырос военный регулировщик. Жезлом он приказал прижаться к обочине. Из-за поворота вылетел кугельваген с автоматчиками, за ним бронетранспортер с зачехленным бортовым пулеметом, далее потянулись семитонные "бюссинги", набитые альпийскими стрелками в пятнистых стальных шлемах, полевой форме, винтовками в руках. По номерам на машинах Юстин определил, что пехотная колонна принадлежала VIII баварскому округу. Ее направляли на фронт.
Часа через два он свернул с автобана на более узкую двухрядную дорогу, но тоже без выбоин и трещин в асфальте. Арочные мостики пересекали пенные речки, которые скатывались с гор. Миновав темный буковый лес, "опель" въехал в Бишофсгейм. Через несколько сложенных из дикого камня домов открылась небольшая площадь, ее окружили кирха, магазинчики, двухэтажный особняк с балконом, в котором, судя по флагу на цоколе, проживал дорффюрер. Юстин подошел к калитке из проволочной сетки, нажал на кнопку звонка. На балконе появился господин с лицом, сплошь усыпанным веснушками.
– Вы дорффюрер? – спросил Юстин.
Господин пожал плечами, как бы не поняв вопроса.
– Мне нужно поговорить с вами.
Господин продолжал молчать.
Юстин с деланой сердитостью толкнул калитку. Она открылась. Господин проворно скатился вниз, почуяв в приезжем значительное лицо. Ткнувшись взглядом в служебную карточку, он поднял глаза на Юстина, захлопав прямыми, как у поросенка, ресницами. Надо полагать, наслышавшись об абвере больше, чем о гестапо, а теперь воочию увидев его сотрудника, он вообще лишился дара речи.
– Посоветуйте, где я с женой смогу остановиться на пару недель.
Дорффюрер заморгал еще чаще.
– Вы поняли вопрос?
Сзади него появилась полная и такая же ярко-рыжая женщина в полосатом переднике и коротком, до колен, платье.
– Гость спрашивает, у кого он может снять комнату, – прокричала она на ухо мужа.
– О-о-о! – взревел дорффюрер, наконец уяснив, что от него требуется. – Вас с радостью примут в любом доме, сейчас так мало туристов. Ничего не поделаешь – война.
– И все же, где будет лучше? – Юстин посмотрел на женщину.