От встречи с Таусовой директор был потрясен. Как ни пытался он отгонять, а ему вновь и вновь представлялось, как БТР тащит молодого человека. Но БТР - машина, железо. А неужели там еще были люди? Из чего у них сердца? От этих мыслей его неумолимо потащило на чердачный этаж. Там он курит, чтобы никто не видел, ведь он в очередной раз бросил, но вновь закурил… А что он видит свысока? Не обходя из-за забора квартал, а по извилистой тропинке, проложенной только ею, да, может быть, и собаками, Аврора очень торопливо дошла до забора, уж очень ловко, даже не по-женски, видать, приноровилась, перемахнула через бетонный забор. Там почему-то остановилась. А любопытство Цанаева так разыгралось, что он на цыпочки стал. Конечно, явно не видно, но он догадался, что она пересчитала деньги: разложила по разным карманам. После этого пересекла почти позабытую разбитую дорогу и побежала, скрываясь средь развалин, перекошенных заборов и дико заросших иссохших по зиме палисадников некогда цветущей окраинной улицы Грозного.
* * *
В бурляще-кипящем Грозном, где гибель человека уже мало кого удивляет, научно-исследовательский институт - некий оазис мира и стабильности, где действительно думают только о будущем, прогрессе и цивилизации. И вдруг такое: демарш группы ученых, хоть и нерадивых ученых, сотрудники ФСБ, а потом ситуация вокруг Авроры и ее изуверский рассказ, который уже не первую ночь не дает одинокому Галу Аладовичу спать в новой, пустой квартире. А ведь в этом доме всего проживает с десяток человек, а в его подъезде - одна семья, и та повыше, а он на втором. Могут ведь и за ним неизвестные люди в масках явиться, - и кто его тогда будет искать? - ведь у него нет такой сестры, как Аврора. "Эх, лучше бы он этой Авроры, этой революции, вообще не знал", - мучаясь от бессонницы, думает Цанаев. И хорошо, когда всю ночь бомбят, стреляют, взрывают, и самолеты, и вертолеты летят - все-таки жизнь, борьба. А когда этого гула и канонады нет, то жутко становится, к каждому шороху ночи прислушиваешься, словно 1937 год на дворе, а может быть, и похлеще.
Нет, вроде бы, Цанаев не трус, по крайней мере, трусом себя не считает, но он осторожен. Да и зачем ему всякие ненужные, чужие проблемы? Ведь он ученый, гуманист, словом, мирный труженик. И хотя Ца-наеву эта война, этот разгул стихии и эта жестокость не то что нравились, да чем-то, как процесс борьбы, как он считал, зарождение нового миропорядка, где участвует и он, в целом, его привлекали, как стороннего наблюдателя или вяло-пассивного участника, с малой долей риска, но и с утешительными дивидендами, с внутренним удовлетворением - он в этом действе, вроде, в гуще национальных событий. Однако, когда эти события коснулись его, он занервничал и, как тайм-аут, для разрядки, решил улететь в Москву: по семье соскучился, дела.
Еще будучи в аэропорту, только пройдя регистрацию, он уже ощущал и предвкушал мощный, пусть где-то хаотичный и нервный, но культурно-цивилизованный масштаб столицы России, в коем ты песчинка, и никто про тебя не вспомнит и не подумает, - не как в Грозном, но жизнь, вроде мирная жизнь, да тоже в Москве кипит… А тут, что он видит! Из-за формы одежды и так на нее все смотрят, а она еще в темных, огромных очках, и явно кого-то выискивает. Неужто его ищет?
У Цанаева еще был шанс прошмыгнуть через спецконтроль. Но он уже стал понимать натуру Авроры. Она любое препятствие преодолеет. И лучше, чем в узком месте, в просторном аэропорту.
Вот она его увидела, конечно же, его искала, решительно двинулась.
- Гал Аладович, пожалуйста, простите, - Аврора говорила по-русски, значит разговор будет официальный. - Я знаю, это некорректно, но у меня нет другого выхода… У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, - тут она взяла очень большую паузу.
Цанаев интуитивно понял, что разговор о деньгах, и он все, что у него есть, отдал бы, лишь бы эта сцена произошла не здесь, у всех на виду.
- Очки-то зачем надела? - с нескрываемым раздражением спросил он.
Аврора резко, более чем приличествует, приблизилась к нему, чуточку опустила очки, тут же поправила. А Цанаев только вскользь заметил обширный, темный синяк. Зато глаза - проникновенно-мечущие-ся, унылые, влажно-теплые глаза.
- Тебе деньги нужны?
- Да, три тысячи… долларов.
- Откуда у меня такие деньги? - Аврора, как провинившаяся школьница, опустила голову, и Цанаеву она показалась совсем маленькой, жалкой, еще более похудевшей за последнее время. - Я из Москвы привезу.
- Я вам верну. Через пару месяцев верну… А когда вы прилетите?
- Через неделю.
Услышав это, Аврора быстренько отошла в сторону, стала кому-то звонить, видно, разговор был нелегкий, потому что, когда она вернулась к Цанаеву, обильная испарина у нее на лбу.
- Откуда синяк? - спросил Цанаев.
- Света нет, споткнулась, упала, - Аврора улыбнулась или пыталась улыбнуться, что так не нравилось Цанаеву.
А чуть позже, уже в самолете, он развернул газету - и вновь статья о Таусовых, точнее, о ее брате.
Оказывается, он член НВФ - незаконного вооруженного формирования, уже много лет был в розыске. На днях спецслужбы после долгих поисков обнаружили бандита; последнего, из братьев, уничтожили после того, как Таусов оказал яростное сопротивление.
Конечно, в этом очерке сплошная ложь. Но суть есть: скорее всего, и сама Аврора прямо или косвенно связана с боевиками и, наверное, деньги для них просит. Так и Цанаев может попасть в пособники НВФ. Такая перспектива его никак не прельщала, он даже мучился в сомнениях, и деньги для него немалые, да слово дал. И чтобы хоть как-то перехитрить ситуацию, он намеренно вылетел в Грозный на день раньше - и что от коллег слышит? - мол, Аврора со спецслужбами повязана, с ними общается, кто-то видел.
- Как повязана? Ведь ее брата спецслужбы и убрали.
- Так они сами вербуют, сами воспитывают, сами помогают, как им не надо или надо, сами же парней ликвидируют. И служба есть, и погоны есть, и боевые с полевыми и с наградами.
Об этой ситуации все знали или догадывались, что все не так просто в этой войне. И, наверное, поэтому Цанаев, впрочем, как вся интеллигенция, пытался держаться вне этих событий, соблюдая как бы нейтралитет: он ученый и занимается только наукой. А тут его ученый секретарь, действительно Аврора, почти революцию не только в институте, но и в его душе учинила.
"Надо от нее избавиться, - твердо решил Цанаев. - Вот отдам три тысячи долларов, словно откупаюсь, и пусть увольняется. Ни мне, ни институту эти проблемы не нужны".
Настроившись, он так бы это ей и сказал. Но Аврора опередила его. Как всегда, она с зарею была около института. И на свежем снегу Цанаев увидел ее следы: только она ходит в туфлях на шпильке. Конечно, это бедность - сапоги, видимо, купить не может. И пока директор об этом думал, она выскочила из-за тополя, испугав его, и сразу вопрос:
- Вы деньги привезли? Я долг верну. Я в течение двух-трех месяцев рассчитаюсь, - она нервно сжимала у груди посиневшие от холода руки, словно вымаливала.
- Не на улице ведь, - сказал Цанаев. - Хотя бы в здание пройдем.
В кабинете Цанаев первым делом бросил перед ней на стол деньги и после этого хотел поговорить, - мол, расчет с последующим увольнением, и не поминай лихом. Однако Аврора вдруг резко схватила пакет, вновь руки прижала к груди:
- Здесь три? - она быстро попятилась к двери, и уже выходя: - Я так благодарна вам, так благодарна!
Цанаев даже слово сказать не успел, и первое ощущение - будто цыганка его облапошила. Сразу же захотелось курить. Вообще-то, по его распоряжению, в здании института не курят. Он и сам на работе очень редко курил, и то на самом верху, на чердачном балкончике, куда он в одном костюме и заторопился.
С высоты вид всегда завораживающий. Выпавший за ночь обильный снег многие изъяны войны прикрыл, но все равно вид разбитого города уныл, пе-щерен, как нависшие хмурые, беспросветные, тяжелые тучи. Как гром - гул привычной канонады, некий предопределенный ритм воюющей Чечни. И словно под этот ритм, преодолевая небольшие сугробы, по своей тропе торопится Аврора.
У забора она остановилась, стала звонить. Разговор был недолгий, после чего она ловко перемахнула через преграду и, видимо, кого-то поджидая, стала прямо посредине разбитой, редко посещаемой дороги.
Этой ситуацией Цанаев так заинтересовался, что успел выкурить не одну сигарету, а изменений нет, и тогда, поняв, что холод одолевает, он вернулся в кабинет и уже сел в свое кресло, да любопытство вновь потянуло к балкону, и он даже надел пальто, надеясь выстоять до конца.
Ждать пришлось недолго: вторую сигарету докуривал, как появился "Уазик" - мчался, словно на праздник. Около Авроры резко, с юзом, затормозил, как будто заигрывая, чуть не сбил ее. И что Цанаев видит: с некой лихостью из машины выскочил уже знакомый Цанаеву усатый фээсбешник-чеченец, который интересовался Авророй.
Что они говорят, Цанаев, конечно же, не слышит. Видно, разговор не мирный и, как показалось ему, Аврору попытались посадить в машину, она отбилась, кинула что-то в салон и побежала. Мужчина что-то крикнул ей вслед, тут же умчался.
"Она связана со спецслужбами", - с такой мыслью Цанаев вернулся в кабинет, но вновь не усидел. По горячим следам он должен разобраться с Авророй и уволить ее.
Так он и сделал. По ее следу добежал до забора. Но тут чуть-чуть рассудок возобладал. Вдруг кто увидит, как он лезет через забор. Да и не просто, забор-то высокий.
Цанаев быстренько вернулся обратно во двор института, и пока отряхивал со штанов снег, думал идти в кабинет, да ноги повели за Авророй, правда, в обход, как положено, по тротуару, что, оказалось, действительно очень далеко.
Цанаев вовсе не охотник, но тут ничего не надо - все на виду, только Авроры след - туда и обратно. Как ни странно, живет она совсем рядом, да найти ее и вправду было бы непросто. Никто не догадался бы, что в этих развалинах кто-то может жить.
Для приличия Цанаев постучал в перекошенную калитку, крикнул негромко "Аврора!", не услышав ответа, осторожно приоткрыл. Маленький дворик. Здесь чувствуется жизнь, не кое-какой, а заметный порядок и еще кто-то наследил.
- Аврора! - уже во дворе вновь крикнул Цанаев, подошел к окну, да оно заклеено клеенкой. Рядом - разбитое ракетой крыльцо, новая дверь, за которой он в полумраке обнаружил покрытые коркой льда ведра с водой, колотые дрова, пушистый, рыжий кот, который, увидев его, прильнул к двери в комнату, как бы за собой приглашая, что Цанаев сделал, и тут же, в дверях, как вкопанный, стал. Аврора только-только поставила капельницу мужчине, успокаивает его:
- Потерпи, сейчас станет полегче.
В ногах у мужчины, на тех же нарах, двое мальчиков: старший с изуродованным шрамами лицом, и тело такое же кривое. Младшему годика три - плачет.
Еще одна женщина у дровяной печи, руки - в тесте, удивленно-испуганно уставилась на Цанаева.
- Гал Аладович? - выпрямилась Аврора, явно стушевалась. - Проходите, - хотя и проходить-то вроде некуда.
- Э-э, - Цанаев тоже замялся, не зная, как быть: от этой картины он потерял дар речи, понятно - война, и он одно лишь смог сказать. - Твои родные?
- Да. Мой отец. Ранен. Позвоночник. Мои племянники. А это невестка, их мать.
- Это ваш дом?
- Наш дом разбит… Одна ракета: и дом, и их всех накрыла, - говорит Аврора и, как ни странно, вновь на ее лице не печаль, а эта странная улыбка или ухмылка, словно маска, которая скрывает ее лицо; вот только глаза всю трагедию выдают. - Проходите. Может, чаю? - предлагает она.
- Нет, нет, я пойду, - еще что-то пробормотал Цанаев, и он даже не помнит, как обратно дошел до института, и на сей раз ему просто для утверждения самого себя захотелось, как и Аврора, перемахнуть через забор. Преграду он преодолел, вот только штаны распорол. Злясь на весь мир, после этого сидел в своем кабинете, никого не принимая, думая об увиденном, о своих детях и о племянниках Авроры и самой Авроре, как она после стука появилась, без спроса села и сразу:
- Может, я уволюсь? Деньги я верну. А то мои дела - вам проблема.
- Кстати, о делах, - очнулся Цанаев. - Какие дела у тебя со спецслужбой?
Словно от боли исказилось лицо Авроры, и она сразу же резко ответила:
- Никаких дел у меня со спецслужбами нет, не было и не будет.
- Как же! - Цанаев встал. - Я ведь видел утреннюю встречу.
Аврора тяжело вздохнула, опустила голову, молчала. А директор уже склонился над ней, будто допрашивает:
- А что ты кинула в машину этого фээсбешника, если не секрет?.. Хм, - он недобро ухмыльнулся. - Я подумал было, может, граната?
- Надо бы, - вдруг, жестко, не своим, а металлическим голосом ответила Аврора, поднимая голову и в упор глядя на директора: - А кинула ваши деньги.
- Три тысячи! - отпрянул Цанаев. - Зачем?
- Честно? - она отвела взгляд, надолго уставилась в окно, как раз в ту сторону был ее дом. - Может, вы знаете, мои братья воевали… Сейчас их нарекли НВФ - боевики-бандиты. Но они никого не грабили, не насиловали, на мой взгляд, Родину защищали… Теперь их нет. Остались отец и два ребенка - племянники. Вы их видели - инвалиды, - тут она надолго замолчала, а директор, думая, что Аврора вот-вот заплачет, потянулся было к графину с водой, но она так же жестко продолжила. - Этот усатый чекист-чеченец сообщил, что есть решение истребить всех Таусовых мужского рода.
- Детей? Инвалида? - вырвалось у Цанаева, и он сел от какого-то появившегося бессилия в ногах.
- Да, - продолжила Аврора. - И как спасение, потребовал выкуп.
- Три тысячи долларов?
- Вначале требовал десять… Сошлись на шести. Три я отдала. Еще три - ваши.
- Вот так торг! - выдал Цанаев. - Ужас!.. Я сообщу Главе.
- Прошу вас, - мягче стал голос Таусовой, - никому ничего не говорите. Не впутывайтесь в эту грязь.
- Да как так можно?! - вновь Цанаев встал.
- Пожалуйста, не говорите, - Аврора тоже встала. - Я думаю, все все знают. Ничего поделать не могут - для того и война.
- Да, - не смог не согласиться Цанаев, и тут же спросил: - А чей этот дом?
- Это дом русских. Моей знакомой, они сейчас в Москве.
Вновь наступила тягучая пауза, которую нарушила Аврора:
- Мне уволиться?
- Позови завхоза, - распорядился директор, и когда Аврора с ним вернулась, Цанаев обратился к завхозу. - По резиновой трубе от нашего института проведи газ в дом Авроры, тут недалеко.
- Это невозможно, - воспротивился завхоз, - это запрещено. Нас накажут. Гособъект…
- Замолчи, - жестко перебил директор, - бомбить можно, а газ инвалидам провести нельзя?! Выполняй приказ! А если не можешь, увольняйся… Постой! Еще и воду в их дом проведи: на все срок - три дня. Исполняй!
- Гал Аладович, неужели?.. - когда завхоз вышел, Аврора с широко раскрытыми глазами уставилась на директора. - Это нам?.. Как мне вас благодарить?
- Выйди на работу, дел много, - ответил Цанаев.
* * *
В институте, действительно, дел с годами все больше и больше. В Москве, в Российской академии наук, что финансирует деятельность НИИ, требуют науку. А какая наука может быть среди войны? Так, по гуманитарным отраслям кое-что есть, и то все местечкового формата, а по техническим, тем более естественным, наукам - почти полный провал, потому что отсутствует лабораторно-экспериментальная база, без оборудования опыты не проведешь. А как физик, Цанаев, в первую очередь, отвечает за естественные науки. Он просит в Москве деньги хотя бы на простейшее научное оборудование, а ему отвечают: у вас естественные науки не развиты.
- А как развивать науку, если приборов нет? - докладывает Цанаев на Президиуме РАН, а ему в ответ:
- Зарабатывайте, как все, на научных грантах.
- Как гранты получить, если нет приборов? - жалуется директор.
- У нас денег нет, только гранты.
Вот такой замкнутый круг. Академия дает деньги только на зарплату и намекает: не будет развития науки, институт могут закрыть. Давайте науку!
Словом, так называемая рыночная экономика вторглась и в науку России. И если другие институты как-то выживают, то грозненское НИИ на дотациях содержать государство более не намерено, и Цанаев волей-неволей пытается на каждой копейке экономить, а тут бухгалтер жалуется - на интернет расходуются значительные суммы, и как выяснилось, более в этом деле преуспела опять Аврора.
- Таусова, - от раздражения Цанаев называет ее по фамилии, - что за переписка у тебя в интернете? Такие суммы!
- Гал Аладович, простите, только наука… Вы ведь знаете, я работала в Норвегии, опыты проводила на уникальном оборудовании. Так там богато живут и устаревшие приборы списывают. Зная это, еще работая в МГУ, я заключила договор, что данное оборудование в рамках научного обмена будет передано в дар московскому университету. Теперь эти приборы поступили в Москву, они на таможне. А МГУ приборы не забирает, им оно не нужно, работать некому, я ведь ныне здесь. И вот веду переговоры, чтобы это оборудование передали нам.
- И что? - заинтересовался Цанаев.
- Если бы эти приборы установить здесь, то мы бы выиграли не один грант, хоздоговоры и прочее. И наука была бы, и я докторскую закончила бы.
- Так в чем дело?
- Надо лететь в Москву, договоры переделать и нам оплатить растаможку. Деньги немалые, но все окупится с лихвой, а главное, у нас появится наука, настоящий эксперимент.
- Можешь все расписать на бумаге? - недоверчив Цанаев.
- Запросто, - улыбается Аврора. - Но вы лично, как руководитель, должны быть в Москве, документы подписывать.
- А кто бумажной волокитой займется? Ты должна вылететь со мной.
- Как я брошу инвалидов? - задумалась Аврора. - Ладно, я с одной медсестрой договорюсь.
- Я оплачу затраты, - предложил Цанаев.
- Спасибо. Деньги мне нужны, - как всегда сказала Аврора. - А командировочные? Два-три дня надо будет провести в Москве.
Они вместе вылетели. В отличие от Авроры, Цанаев предполагал, что это дело затянется, как минимум, на неделю, и ему придется изрядно побегать по инстанциям, соблюдая бюрократическую волокиту.
Отчасти так и получилось - две недели они провели в Москве. Однако самому Цанаеву бегать почти не пришлось, Аврора сама всюду моталась и по вечерам она прямо на дом приходила к Цанаеву для подписи или печати на очередном документе.
- Ты зайди, чайку попей, - предлагает Цанаев.
- Нет-нет, я не голодна, уже поздно, еще дела, - дальше дверей Аврора не проходит, тут же, как бы извиняясь, все директору докладывает, а после ее ухода вдруг жена Цанаеву говорит:
- А у тебя с этой Авророй ничего нет?
- Ты о чем? - удивился Цанаев.
- Как о чем?! - недовольна жена. - Ты там в этом Грозном один, можно сказать "холостой" мужчина. Квартира своя, пустая. А эта Аврора уже не юная девица… Да и девица ли вообще? Вроде весь мир объездила, всюду побыла, все повидала и, видать, испробовала.
- Замолчи! - перебил супруг. - Как ты смеешь так говорить!
- О-о! Уже защищаешь? - ухмыльнулась жена. - То-то, она так смотрит на меня, будто я тебя у нее отнимаю.
- Не неси чушь!
- Это не чушь. Я по-женски все вижу и чувствую. Она неровно дышит к тебе.
- А, может, и я неровно дышу к ней? - усмехнулся Цанаев.