- Пожалуйста, - она улыбнулась, и Цанаеву показалась, что если раньше ее улыбка вызывала странное отторжение, то на сей раз она была с каким-то внутренним страданием, словно прося прощения за свое счастье. - Называйте, как вам удобно, - повторила она, - а если вакансий нет… то, что поделать… Я согласна на любую работу.
- Ты ведь кандидат наук.
- Ну, какое это теперь имеет значение? Разве в Грозном ныне знают, что такое наука?
- Знают, - рассержено сказал директор. - Я знаю. В нашем институте знают. Просвещенные кадры нужны, - как советник Президента по-государственному выразился Цанаев.
А она тем же тоном:
- А на работу не берут. Только по блату, по знакомству.
- Значит, и сюда "по блату"? - она не ответила, потупила взгляд. - В общем, да, - после глубокого вздоха подтвердил директор. - На какую должность тебя взять?
- Как вам удобно.
- Старший научный сотрудник, отдел экологии и природоохраны, - Цанаев еще раз пристально посмотрел на нее. - Возьму на полную ставку, если будешь на работе сидеть.
- А как иначе?
- Вот так. У чеченцев постоянно - то ли свадьба, то ли похороны, то ли кто заболел, а работа… - он небрежно махнул рукой.
- Я буду работать, - обиженно сказала она, и когда заявление уже было подписано, будучи у дверей, она вдруг остановилась: - Простите, можно вопрос?.. А вы знаете, что означает ваше имя - Гал?
Отец Цанаеву говорил значение этого имени, и сам Гал в глубине души этим гордился, но у нее спросил:
- Что значит?
- Гал - Бог Солнца в древнечеченской мифологии… Так что наши имена где-то родственны, - объяснила она. - Я Урина - Утренняя Заря, значит следом появляется Солнце… Впрочем, это все сказки. Простите. Спасибо, я вам очень благодарна. Когда мне приступить к работе?
- Заявление подписано сегодняшним числом… - пояснил было Цанаев, хотя знал, что со времен распада СССР наука не в почете, зарплата - позорная, так и относятся ученые к своему труду…. Так это в России, в целом, а в Грозненском НИИ еще хуже: никакой инфраструктуры нет, в полуразрушенном здании несколько кабинетов. И о какой экологии и природоохране можно во время войны говорить? Приходи два раза в месяц - в день зарплаты и на заседание Ученого Совета. Ну, и в конце года отчет - заслуги прошлых лет и ничего нового, и план - все будет хорошо!
Вот так и работали, такую же зарплату получали…. Пока не появилась Аврора. Она, действительно, как утренняя заря, раньше всех, с зарею, на работе, и что она делает, неизвестно, что-то там пишет, читает.
И почти каждую неделю напоминает Цанаеву:
- Вы обещали компьютер в отдел приобрести.
- Купим, купим, - раздражен Цанаев.
На какие деньги компьютер взять? Да и зачем компьютер - никто не работает. Вот у секретаря в приемной один есть, - достаточно.
Однако случай или, точнее, рабочий момент, почти радикально изменил ситуацию.
Как-то Цанаев примчался на работу: надо было срочно набрать письма в правительство и в Москву. И он знает, что секретарь заставит его не один раз письма перечитывать, выискивая ошибки. А тут секретаря на месте нет, кто-то догадался позвать Таусо-ву, и она с полуслова смысл писем поняла, буквально через пять-десять минут на стол документы положила, и Цанаев удивлен лаконично, четко и, главное, грамотно.
Так Таусова стала исполнять с тех пор обязанности если не секретаря, то наборщицы. А позднее, к концу года, все ученые обязаны были сдать годовые отчеты, и директор, ознакомившись не только с содержанием, но и с формой подачи отчета Таусовой, решил предложить ей должность ученого секретаря, а она его опередила:
- У нас уборщица уволилась, можно мне на ее место?
- Уборщицей? - удивился Цанаев. - Я хочу, чтобы ты стала ученым секретарем. Согласна?
- Вы думаете, я справлюсь?
- Надеюсь. Твой отчет показателен. Согласна?
- Согласна…. И уборщицей возьмите меня, - и на удивленный взгляд директора: - Деньги нужны.
- Деньги всем нужны, - недобро выдохнул Цанаев. - А со всем этим справишься?
- Постараюсь. Если станет хуже, уволите.
Уволить, вернее, самим уволиться, пришлось некоторым нерадивым сотрудникам, которых Цанаев давно хотел уволить, но не решался, как-то осторожничал, даже побаивался: ведь среди чеченцев, обозленных войной, отношения, в том числе и служебные, не совсем предсказуемые, тем более, что у кое-кого всегда найдутся влиятельные родственники-покровители.
А тут Таусова, как ученый секретарь, на одном из заседаний Ученого Совета заявила:
- Научные отчеты ученых должны быть подлинно научными, а не какими-то отписками, где из года в год - одно и то же, то есть ничего.
- Краткость - сестра таланта, - чья-то реплика.
- К сожалению, ничего талантливого пока что наш институт в области науки не выдает.
- Как выдать - война?
- Война - войной, - констатирует ученый секретарь, - но добросовестные ученые все равно трудятся и у них соответственные отчеты.
- Какая зарплата - таков и труд.
- У нас у всех одинаковая зарплата и все одинаково должны трудиться.
- И как вы, микробиолог, оцените мой труд в области математики?! Где одна формула может перевернуть мир.
- Даже десять лет войны не перевернули мир, - еще тверже стал голос Таусовой. - А в формулах и в математике у нас есть кому разобраться. По крайней мере, знаем, что никакие формулы не переворачивают Богом созданный мир.
- Вы будете меня учить?!
- Учить я никого не буду, не маленькие. А требовать у вас всех положенный отчет обязана. Так что, еще одна неделя - последний срок, и я положу на стол директора докладную.
- Да что это такое!? Это что - угроза? Да кто ты такая?
- Я ученый секретарь, и требую у вас только одно: как положено по форме и содержанию написать научный отчет.
- Я вам написал отчет!
- Это ваш отчет, - Таусова продемонстрировала всем помятый листок, где всего пару строчек. - Это ваш труд за год?.. Даже в заявлении об увольнении больше смысла и слов.
- Что ты себе позволяешь, девчонка?
- Я не девчонка и нечего меня тыкать, - жестко ответила Туасова.
- Перестаньте! - наконец подал голос директор.
В зале началась перепалка, чуть ли не гвалт. Кое-кто демонстративно стал покидать заседание. Вот это Цанаеву ни к чему, и он попытался было их остановить. Но кто-то от дверей крикнул:
- Теперь-то за спиной братьев не спрячешься.
- Я за спиной братьев не пряталась, - как волчица огрызнулась Таусова, - и не вам моих братьев поминать.
- Замолчите, прекратите, - вслед за директором и самые пожилые ученые стали к порядку коллег призывать.
Позже, вечером, когда, как говорят, в кабинете директора шел разбор полетов, кто-то сказал:
- А Таусова-то вовсе не Урина, а впрямь Аврора - революцию хочет учинить. Впрочем, справедливо.
- Справедливость - утопия.
- А вот насчет ее братьев, - спрашивает Цанаев, - я что-то не понял.
- Так ты здесь не жил, - объясняют Цанаеву коллеги, - ее братья отчаянные, дерзкие были парни.
- Как камень - твердь!
- Все погибли во время войн.
- Вроде один остался - ранен, инвалид.
- Нам конфликты не нужны, - как руководитель рассуждает Цанаев. - Надо всех примирить.
Однако через неделю Таусова положила перед Цанаевым докладную - кто не сдал годовой отчет.
- Хорошо, - Гал Аладович подальше в ящик закинул документ, - я на днях в Москву улетаю, по приезду разберусь.
Когда Цанаев вернулся после кратковременной командировки, на его столе лежали четыре заявления об увольнении "по собственному желанию" - всех, кто был указан Таусовой в докладной.
Такого демарша Цанаев, конечно же, не ожидал, всерьез насторожился, даже несколько испугался и попытался еще раз встретиться с этими учеными и поговорить. Но они на контакт не пошли, и тогда Цанаев по слухам восстановил картину, произошедшую в дни его отсутствия.
Оказывается, те ученые, о которых Таусова упомянула в докладной, как-то вечером подкараулили ее, когда она, исполняя обязанности уборщицы, задержалась на работе, и хотели молодую коллегу либо образумить, либо напугать, словом, надавить своим авторитетом. И, как рассказывал сторож, Таусова от этой выходки подбоченилась, а потом швабру в ход пустила, ну, и сама поболее получила, в том числе даже плевок с непристойностями.
Как бы там ни было, а слухи ходили разные. Таусова не отступила, нюни не пустила и последнее слово оставила за собой:
- Вы думаете, за меня некому постоять?
И, по слухам, брат Таусовой - бывший боевик, хоть и был раненым инвалидом, но за сестру сумел постоять, как говорят, какой-то шорох навел: вмиг все написали заявления. А Таусову с тех пор никто Уриной не называл - это и впрямь Аврора; навела в институте порядок, в том числе и как уборщица - все блестит. И Цанаев удивляется: когда она умудряется уборку делать? По крайней мере, он и рано на работу приходит и порою задерживается, но ни разу в виде уборщицы не застал. Аврора, видимо, не хочет, чтобы кто-то ее за таким занятием видел. Да, Цанаев - директор, и он должен все и вся знать: вызвал он к себе Аврору, а она сходу:
- Может быть, мне уволиться?.. Хотя без работы, без зарплаты мне нельзя. Я хотела, как лучше, а получилось…. Давайте я тоже напишу заявление, вам легче будет.
Наверное, так было легче, но не лучше, потому что Аврора уже взвалила на себя такой объем работы, что без нее теперь Цанаев даже не представлял себе институт:
- Давай, работай, - постановил директор, надеясь, что все утрясется.
Однако последовало продолжение вне стен института: люди в масках, наверное, какие-то спецслужбы, увели из дома брата-инвалида Авроры - пропал. Говорили, что это последствие инцидента, а может, и нет. По крайней мере, этот случай не единичен: молодые люди, как-то причастные к боевым действиям и даже сочувствующие, пропадали бесследно еженощно.
Пропала и Аврора. Правда, официально взяла отпуск на неделю, и все знали, что она занимается поисками брата. Видать, какое-то движение навела, потому что, как-то поутру, без разрешения секретаря в кабинет Цанаева буквально ввалились двое мужчин в гражданке - русский и чеченец. По-хозяйски расселись, и не предоставляя удостоверений, заявили:
- ФСБ России. Как у вас обстановка?.. Кто такая Таусова? Она подвержена религиозному экстремизму? Вы знали, что ее братья боевики? Она оказывает давление на сотрудников?
- Никакого давления - она требует исполнять обязанности, - отвечает взволнованный директор; несмотря на отсутствие отопления - испарина на лбу. - Может, ее уволить?
- Пока повремените, мы вам скажем.
От этих слов директор вскочил, карандаш в его руках хрустнул, наверное, от этого звука он как-то пришел в себя, вновь сел и глядя поверх очков то на одного, то на другого:
- А может, вы еще скажете, как работать, как науку развивать, как кадры растить? Таусова - ученый секретарь, микробиолог!
Эти слова, по крайней мере внешне, не возымели на пришедших никакого воздействия; наоборот, они невозмутимо сказали:
- Вы многого не понимаете.
- Да, я многого не понимаю, - тяжело вздохнул Цанаев. - Если посреди ночи из дома люди в масках могут увести молодого человека, и без суда и следствия он пропадает, то почему бы без стука и разрешения не ввалиться в кабинет какого-то "непонимающего" директора какого-то там НИИ?! А между прочим - это учреждение Российской Академии наук, - с подчеркнутым ударением на последних словах сказал Цанаев, - и Ученый совет института решает, кого избирать ученым секретарем, а кого нет. А у ФСБ, по-моему, иные функции. Или по вашей указке нам кадры выбирать?
Пришедшие переглянулись, и чеченец на родном Цанаеву сказал:
- Неуместная речь, и вы многого не понимаете.
- Да, я ученый, - еле сдерживается Цанаев. - И ваших темных делишек и вашу войнушку - бизнес на крови - не понимаю и понимать не хочу. А речь моя, конечно же, неуместная, как и ваш визит ко мне, - при этих словах он встал. - Еще есть у вас ко мне вопросы?
- Хм, - удивленно ухмыльнулись пришедшие, тоже встали. - Мы ради вас стараемся. Как хотите, - они и войдя не подали руки, так и ушли.
А Цанаев занервничал, весь день он был как-то придавлен, озабочен, а с наступлением ранних зимних сумерек стало усиливаться чувство тревоги, так что он даже не посмел пойти в свою пустующую квар-тиру и до того отчаялся, что, ища защиты, он набрал номер Главы, чего ранее, даже будучи советником, никогда не делал, - обычно, если надо, его вызывали.
- Я в Гудермесе, на работе, - говорит Глава. - Сам не выезжай. Я за тобой высылаю машину с охраной.
От Грозного до Гудермеса путь недолгий; правда, более десятка блокпостов, где кое-какая жизнь, по крайней мере, свет от движков, а меж блокпостов никакого движения, ни одной машины, хотя всего восемь вечера. А вокруг, до самых гор, заснеженные волнистые поля, отражающие под луной безмолвный фосфорно-мертвецкий фиолетовый свет, который и без того наводит на Цанаева щемящую тоску. Зачем он едет к Главе? По такому пустяку жалобится. Словно в республике иных забот нет. Однако Глава, всегда подчеркивающий, что его первый Указ был о поддержке науки и образования в Чеченской Республике, встретил его радушно:
- Ну, как поживает наша наука? - и, выслушав рассказ Цанаева: - Конечно, в кадровые вопросы никто не должен вмешиваться. Вместе с тем, экстремизм пустил глубокие корни. Надо действовать сообща, а с конторой лучше дружить, как-никак, но они стоят на защите государства… Не волнуйся, я позвоню к председателю ФСБ, все будет нормально. Может, здесь останешься? У меня много бумаг, лишь по ночам время есть посмотреть, - и, уже провожая Цанаева: - Кстати, а как фамилия ученого секретаря?.. Таусова? - Глава задумался, видимо, что-то вспоминал. - Знал я этих Таусовых, - молодые, в чем-то заблуждались. Но лихие, смелые и честные были парни. Слово - камень.
- Все о них так говорят, - поддержал Цанаев.
- Да, бескорыстные, идейные, настоящие патриоты… Их все уважали и боялись. По-моему, один выжил.
- Вроде, его недавно ночью увели, исчез.
- Как исчез? - лицо Главы перекосилось, бровь вздернулась вверх, он тяжело вздохнул. - Если этим ночным вакханалиям спецслужб не положить конец, порядка не будет… Пусть Таусова напишет заявление на мое имя. Срочно!
Срочно не получилось. Весь институт знает, что Таусова где-то рядом в частном секторе живет. Но это не их дом: то ли снимают, то ли родни. Да и не осталось жильцов в близлежащих кварталах: после бомбежек - сплошь руины, даже дороги бурьяном заросли, и сотрудники института побаивались туда ходить - может, мины, может, неразорвавшаяся ракета, может, боевики, а то и вовсе какие-либо наркоманы или бандиты. Словом, коллеги Авроры, как ученые, подходили к вопросу поиска эмпирически, - если даже среди ночи к ней позвонить, и такое бывало, Аврора через десять минут появлялась. Пять минут привести себя, по-женски, в порядок, а Таусова всегда в меру ухожена, и еще пять минут пусть уйдет на дорогу. Но коллеги и в радиусе часа ходьбы Таусовых искали - не нашли, никто таковых не знает. И лишь когда догадались сказать, недавно, среди ночи федералы какого-то молодого человека-калеку забрали, сразу среагировали:
- A-а! Да. БТР-ы ночью приезжали, квартал оцепили… Но Таусовы здесь никогда не жили. Там русские жили, давно, еще до первой войны все выехали, - теперь сплошь куща - развалины, и как они там живут?
Почти то же самое доложили коллеги и директору:
- Гал Аладович, не дом, а хибара, вот-вот развалится. Мы даже войти побоялись. На окрик вышел мальчик-инвалид, не по годам серьезный, насупленный, как-то недоверчиво, пугливо смотрит, все за дверной косяк прячется - воспитан войной, а на Аврору похож. Племянник ее сказал, что тети нет, обещала к вечеру вернуться.
В тот же вечер Аврора неожиданно объявилась в институте - постучала, стала перед Цанаевым, как тень: худая - щеки впали, острые плечи торчат, а сама потемнела, как ее черный платок, который повязан по-новому, траур, лишь видно лицо, - глаза воспаленные, но не плачут, в них глубокая, потаенная, бесконечная, раздирающая душу тоска.
- Садись, - вскочил Цанаев. - Мы тебя ищем.
- Я брата искала.
- Да-да, мы в курсе… Я был у Главы по этому поводу, он сказал, чтобы ты написала лично ему заявление о пропаже брата.
- Брата нашли, - голос Авроры изменился, глухой, не узнать.
- Где он?
- В поле, на краю города… Они таскали его за БТР-ом, пока голова не оторвалась. Потом сожгли.
У Цанаева чуть не подкосились ноги; держась за стол, он еле сел. Такое он слышал не впервые. Однако, то были слухи, а это из первых уст, от родной сестры, и что его более всего поразило - Аврора не плачет. И после очень долгой, томительно-щемящей паузы Цанаев нашелся:
- Благослови его Бог.
- Да благословит Бог его Газават, - жестко поправила Аврора.
- Да-да, благослови Бог его Газават, - повторил директор.
Вновь наступила долгая пауза, и Цанаев, с ужасом представляя все это варварство, вдруг спросил:
- А как ты его нашла?
- За деньги… Они же и продали мне эту информацию… Может, мне уволиться? - она в упор глянула на Цанаева, так что ему стало не по себе. - Я напишу заявление.
- Нет! - вновь встал Цанаев. - Ты мне нужна. Лично мне нужна! - неожиданно даже для самого себя выпалил он, так что глаза Авроры расширились. - А тезет где?
- Не будет. Запрещено. Да и негде и некому проводить… мужчин не осталось, всех истребили, - и тут она даже не прослезилась. - Видимо, так предписано Всевышним.
- А ведь, вроде, отец есть, - осторожно поинтересовался Цанаев.
- Под бомбежкой ранен. Прикован к постели… как раз хотела его на операцию повезти, а тут такое… Сама виновата, язык не сдержала.
- Ты думаешь, кто-то из бывших наших коллег навел? - насторожился директор.
- Ничего я не думаю, - резко ответила она. - Всем все прощаю, лишь бы простили меня. А от предписан-ного свыше не уйти… Гал Аладович, если не увольняете, дайте еще неделю на отпуск.
- Отца хочешь на операцию повезти?
- Теперь на это денег нет.
- Может, я и весь коллектив поможем?
- Нет. Спасибо. Сейчас не до этого, других забот хватает, - она постаралась выдавить улыбку. - Спасибо вам за все.
- Напиши заявление на матпомощь, - все, что мог, предложил Цанаев.
- Спасибо, огромное спасибо, - словно только этого желая, она не заставила директора повторять, сразу же написала заявление. И чуть позже, когда Аврора зашла подписать расходный ордер, Цанаев, с еле-еле возникшей неприязнью в глубине души, подумал, что как только вопрос коснулся денег, Аврора как-то изменилась, даже глаза ее блеснули слабым азартом, будто вновь наполнились смыслом жизни.