Обе его ноги почти сразу же были перебиты пулеметом, и ногам стало тепло от крови; он не понимал этого и бежал, высоко вскидывая ноги, словно вбегал в воду, и вот вода уже по колено, по пояс; ему стало совсем тепло - третья пуля пробила грудь, - но он продолжал бежать, а потом бросил пулемет и поплыл сквозь теплую воду к далекому берегу, к тому самому, к которому должен был приплыть. Он плыл изо всех сил, а берег уходил все дальше и закрывался холодным клубящимся туманом. И вот уж ничего не видно: ни золотого песка, ни детей, ни смуглых женских тел - лишь ядовитый туман клубится, и одинокий тоскующий голос зовет кого-то...
Он лежал на льду и продолжал двигать руками, будто плыл. Солдаты вокруг падали на лед, словно круги расходились по воде, - цепь залегла.
Шмелев видел, как упал Клюев, и почувствовал за собой гнетущую пустоту. Он остановился, побежал назад, а пулемет бил в спину, стыд и отчаяние толкали его в темноту.
Клюев был еще жив, когда прибежал Шмелев. Он лежал спокойно и все понимал и слышал, хотя глаза были закрыты. Его подняли, понесли прочь от берега. Кровавый, дымящийся след стлался за ним по льду.
Навстречу бежали Плотников и радисты с радиостанцией. Они молча сошлись и положили Клюева на лед. Пулеметы били редкими, короткими очередями.
Шмелев встал на колени. Клюев открыл глаза и узнал его.
- На берег, - сказал он. - Иди на берег, Сергей. И Володьку с собой возьми.
- Хорошо, Павел, возьму.
- Володька, сын мой. Он уже большой, уже полгодика. На меня похож, вылитый. Я деньги посылал, ты не думай. А теперь ты будешь посылать. Адрес возьми. А потом поедешь и заберешь его. И на берег пойдете вместе - утром рано. - Он говорил негромко и свободно, глаза у него были ясные, спокойные.
Прибежал Обушенко. Судорожно, громко глотая слюну, он лег рядом с Клюевым и обнял его.
Радист включил приемник, и в трубке послышался сердитый голос:
- Луна, я - Марс, почему не выходишь на связь? Где Клюев? Первый вызывает Клюева. Как понял? Прием.
Шмелев молчал и держал руку Клюева в своей ладони.
- Прощай, Сергей. Скажи им, что берег наш. Мы ведь взяли, да? Мы ведь на берегу лежим? - Клюев хотел поднять голову, чтобы осмотреться, но каска была слишком тяжелой для него. Он застонал.
Шмелев промолчал.
- Луна, почему не отвечаешь? Дайте к аппарату Клюева.
Клюев закрыл глаза. Лицо его натянулось и застыло.
Синяя мгла просветлела. Ракеты стали бледнее. Смутные очертания берега медленно проступили на краю ледяного поля - синяя глыба церкви вздулась в центре деревни.
- Луна, я - Марс. Ответь. Тебя не слышу. Слышишь ли меня?
- Будем отвечать? - спросил Плотников.
- Убери ее подальше, - сказал Шмелев.
ГЛАВА VIII
Командующий армией ошибался - цепи атакующих находились не в четырехстах метрах от берега, а дальше. Это случилось само собой, когда рассвело и свет залил плоскую поверхность озера. Огонь вражеских пулеметов сделался более прицельным, и солдаты инстинктивно попятились, отползая метр за метром, чтобы выбраться из зоны прицельного огня. Шмелев увидел вдруг, что цепь приблизилась к командному пункту, и понял, что должен примириться с этим: было бессмысленно понуждать солдат лежать в бездействии под огнем пулеметов, пока им, Шмелевым, не придумано, как захватить берег.
На военном языке их операция имела точное обозначение - вспомогательный удар. Даже не захватив берега, они создавали угрозу над шоссейной дорогой, нависая над ней с фланга. Два немецких грузовика, подбитых из противотанковых ружей, уже валялись на обочине шоссе там, где оно выходило к берегу. Дело, в сущности, оставалось за малым - выйти самим к этой проклятой дороге...
Цепь отодвинулась от берега, и жизнь на льду показалась солдатам вовсе неплохой.
- Жмот ты, Молочков. Настоящий Шейлок-жмотик, - говорил Стайкин, лежа на боку и колотя острием финского ножа по льду.
- Нету же, старший сержант. Отсохни моя рука - нету. Перед атакой последнюю выкурил. Хочешь - сам проверь, - лежа на животе, Молочков похлопал рукой по карману.
- Пачкаться не хочу о такого жмотика. - Стайкин потрогал острие ножа и снова принялся долбить лунку. Лед отскакивал тонкими прозрачными кусками. Пулемет выпустил очередь. Стайкин лениво погрозил финкой в сторону берега.
- Хочешь, колбасы дам? - Молочков запустил руку за пазуху и показал полкруга колбасы.
- Ой, мочи моей нет. Погибаю в расцвете лет. - Стайкин отстегнул флягу, сделал глоток.
Молочков обиженно отодвинулся, начал грызть колбасу зубами. Стайкин с ожесточением крошил лед. Кончив работу, он выгреб ледяное крошево и поставил флягу в лунку.
- Пейте прохладительные напитки. - Стайкин поднял голову и увидел Войновского, бежавшего вдоль цепи. Замахал рукой.
Войновский подбежал, лег, озираясь по сторонам.
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант. Второй взвод лежит на льду Елань-озера. Ранено семь человек. Двое убито. Других происшествий нет. Настроение бодрое, идем ко дну, - Стайкин перевалился на живот и хитро подмигнул Войновскому.
- А мы, товарищ лейтенант, думали, вас уже в живых не осталось. Хана, как говорится. - Шестаков подполз и улыбался, смотря на Войновского преданными глазами.
- Почему же? - спросил Войновский, глядя на берег.
- Если человека на войне долго нет, значит - хана. А то еще пишут: "Пропал без вести".
- Не каркай, - сказал Стайкин. - Сейчас поставлю тебя по стойке "смирно" - будешь стоять тридцать семь секунд.
- Поставь, поставь его, - добавил Молочков; он лежал рядом и грыз колбасу. Еще дальше, у какой-то кучи, лежал Севастьянов, за ним Проскуров. Позади, около пулемета шевелился Маслюк. Щиток и ствол пулемета обмотаны белыми бинтами.
- Кострюкову руку оторвало, - сообщил Шестаков.
- Чуть-чуть не стал Венерой Милосской. - Стайкин задрал верхнюю губу и показал редкие желтые зубы.
- Как же так? - удивился Войновский; он все время озирался и смотрел на берег.
- Не повезло, - продолжал Шестаков. - Аккурат правую. С локтем вместе. Он ведь столяр, ему теперь без руки смерть голодная.
- Он ее с собой взял. - Стайкин засмеялся. - На морозе не испортится. А там пришьют.
Шестаков покачал головой:
- Шалопутный ты человек. А еще старший сержант...
Где-то вдалеке слабо ухнула пушка, и снаряд прошелестел, падая, а потом у берега вырос темно-серый столб воды, и гулкий звук разрыва прокатился над ледяной поверхностью.
Комягин подбежал и лег рядом с Войновским.
- Ну как? - спросил он, широко улыбаясь. - А мы тут загораем.
- Раненых там много, - ответил Войновский. - Палатки санитарные прямо на льду стоят. Я в санях с ранеными ехал, весь халат в крови, даже перед генералом неудобно... А обратно со снарядами...
- Как там? Расскажи. Говорят, самолеты скоро придут...
Они говорили "тут" и "там", и эти понятия означали для них два разных, прямо противоположных мира. "Там" было в какой-то неясной стороне, куда не достигали немецкие пулеметы, - "там" простирался далекий и непонятный мир тишины, но он, тамошний мир, казался ничтожным в сравнении с этим, который был "тут", вокруг них. "Тут" было кругом, "тут" раскинулось безбрежное ледяное поле - и куда ни глянешь, всюду лежат солдаты и бьют пулеметы - всюду было "тут".
Войновский только что перешагнул ту невидимую черту, которая разделяла "там" и "тут", он никак не мог прийти в себя оттого, что находится так близко от берега, с удивлением слушал разговоры солдат, их шуточки и прибаутки.
Только сейчас, при свете дня, Войновский впервые увидел лед и берег.
Лед слепил глаза. Вблизи он был чистым, чуть голубоватым, а дальше становился серым и отливал холодной жестью. Лед был кругом. И только там, откуда били пулеметы, протянулся темный силуэт Устрикова. Купы садов зловеще чернели над избами, черные хвосты дыма лохмато поднимались из земли, а среди них прорастала приземистая квадратная башня колокольни, увенчанная шпилем с крестом. Рядом с церковью виднелась белая двухэтажная школа, за ней начинался порядок изб, стоявших вразброс по берегу. Еще дальше на берег выходило шоссе, и было видно, как там на большой скорости изредка проносились грузовики.
Деревня казалась совсем не такой, как наблюдал ее Войновский в стереотрубу.
Еще один тяжелый снаряд упал перед берегом, выбросив вверх серый столб воды.
- Недолет, - сказал Войновский, с удивлением смотря, как серый столб распадается на брызги и опадает.
- Второй час пристреливает. - Стайкин покачал головой.
- Он, фриц, хитрый. Это он свою хитрость показывает.
- Что толку от такой артиллерии? - продолжал Войновский. - Недолет и недолет.
- Ваше-то бы слово да богу в уши, товарищ лейтенант. Нет ведь, не услышит.
Раздался резкий вой. На льду взметнулся огонь, за ним устремился тугой серый столб. Лед ушел из-под тела, вода заклокотала, просыпалась сверху брызгами. Ледяные осколки застучали, как битое стекло. А вода продолжала кипеть и клокотать, заполняя воронку.
Быстро работая локтями, Стайкин пополз к воронке, Шестаков - следом.
Края воронки были прозрачны и остры. Глубокая вода билась о край, и вся толща льда просвечивала сквозь нее. Лед уходил в воду, сужаясь и темнея, и вдруг обрывался на глубине неровным кругом, а внутри круга зияла коричневая темнота воды.
Вода поднялась до самой поверхности, казалось, вот-вот прольется, выплеснется на лед.
- Сюда ползите, сюда! - закричал Шестаков, видя, что Войновский ползет прочь от воронки. - Это счастье наше. Второй раз сюда не попадет... - Шестаков шевелил губами, но Войновский уже не слышал его: густой рев надвинулся сзади, пронесся над ними, устремился к берегу.
Самолеты сделали горку перед берегом, и пушки их яростно застучали. Самолеты прошли над садами, скрылись за деревьями, а потом один за другим вынырнули слева и пошли впритирку к избам, поливая их огнем.
Казалось, самолеты своим стремительным движением сдунули цепь.
Солдаты поднялись и побежали к берегу.
Юрий Войновский, недавний десятиклассник 16-й образцовой школы Бауманского района города Москвы, бежал к берегу, чтобы вырваться из окружавшего его ледяного пространства. Еще десять метров вперед, еще двадцать - до той вон воронки, - там набрать больше воздуха в грудь - снова вперед - и ни о чем не думать - только вперед, вперед, чтобы не отстать от других, не остаться тут навсегда.
Старший сержант Эдуард Стайкин, студент машиностроительного техникума из города Ростова, бежал по льду, яростно размахивая автоматом и ругаясь, но голос его тонул в разрывах и самолетном реве.
Ефрейтор Федор Шестаков, пензенский колхозник, бежал следом за Войновским, стараясь не отстать, и думал о том, что сейчас пуля ударит в него, он споткнется на бегу и грохнется на лед. "Только бы в руку, - думал Шестаков, - в руку, чтобы не упасть, в руку, в руку..." Вскрикнув, кто-то упал рядом с ним, и Шестаков побежал быстрее.
Справа от Шестакова бежал рядовой Дмитрий Севастьянов, преподаватель русской истории - Государственный университет, город Ленинград. Севастьянов бежал, задыхаясь, и видел перед собой светлую аудиторию и лица студентов, а он читает лекцию об Александре Ярославиче Невском и защитниках города Пскова. Вдруг студенты оказались в серых шинелях, и он увидел, как они бегут, бегут - по пашне, по лугу, по склону высоты, карабкаются по скалам, обрывам, перебегают среди деревьев, от дома к дому - и падают, падают, скошенные вражескими пулеметами, и на месте упавших встают кресты. Севастьянов закричал, рот перекосился, а навстречу стремительно нарастал оглушительный вой.
Берег закрылся, пропал. Яркая стена поднялась между берегом и бегущими к нему людьми. Она возникла неожиданно и воспринималась вначале как досадная, нелепая помеха, но снаряды падали гуще, плотные столбы огня вырастали на льду, а следом рвалась столбами вода, словно стремясь погасить огонь; но снова обрушивались залпы заградительного огня, вода клокотала, вырываясь из темной глубины и снова устремляясь за огнем. Вперед, скорей к этой огненной стене, прорваться сквозь нее, увидеть берег. Солдаты слева уже добежали, стена закрыла их. Кто-то высокий наскочил с разбегу на серый столб, закачался, упал на колени и стал уходить вниз; по пояс, по грудь, совсем; мелькнула рука с автоматом, вода сомкнулась и выплеснулась кверху.
Один из самолетов вдруг клюнул носом и пропал среди деревьев. Там гулко ухнуло, черный столб поднялся к небу, а другие самолеты один за другим проходили сквозь черный дым, взмывали вверх и шли на новый круг.
Севастьянов лег и услышал далекий рев самолетов, вой и шелест осколков, тяжелые всплески воды.
Огненная стена поднялась, как живая, и стала надвигаться на него. Не помня себя, он закричал и побежал прочь, а огонь скачками прыгал за ним по льду.
Самолеты пронеслись над головой и быстро исчезли в ледяной дали. Горячая стена позади медленно опадала и редела; за ней снова проступили очертания берега, пулеметные очереди хлестали вдогонку бегущим.
Задыхаясь, Севастьянов упал у воронки. Свежий ледок легко разломился от удара. Он пил долгими, протяжными глотками и никак не мог напиться.
- Аккурат отсюда начинали, - сказал Шестаков, подползая. Севастьянов посмотрел на него, ничего не понимая, снова припал к воде.
Стайкин лежал неподалеку в обнимку с Молочковым. Передавая из рук в руки цигарку, они жадно курили и переглядывались друг с другом.
- Жмотик, - сказал Стайкин.
- Последнее наскреб, сам видел. Давай сюда...
- Тебя потрясти, еще посыплется. Зануда ты, - Стайкин с наслаждением затянулся, передал цигарку Молочкову.
- Вот вам и недолет, товарищ лейтенант, - сказал Шестаков, подползая к Войновскому. - Отдыхайте пока. Перекусить не желаете? - Войновский замотал головой. - Значит, аппетита не стало? Тогда пойду, может, затянуться оставят. - Шестаков вскочил и побежал к Стайкину.
...Самолеты один за другим приземлялись на расчищенном снежном поле у лесной опушки. Командир звена капитан Сергей Ковалев садился последним. Он выключил мотор, и лесная тишина тотчас сдавила уши. Ковалев вылез на крыло, прыгнул на снег и пошел на шатких нетвердых ногах, привыкая к земле. Он шагал по земле и то и дело встряхивал головой; в глазах его стояло ледяное поле, плоское, пустое, в морщинах снега, и крохотные одинокие фигурки распластались на нем: люди, у которых отняли землю и бросили среди огромного ледяного пространства.
- Сергей, что с тобой? - спросил техник, шедший следом по узкой тропинке.
- Юрку подбили. - Ковалев снова тряхнул головой, а ледяное поле с распластанными стылыми фигурками по-прежнему стояло в глазах, и ему хотелось упасть на землю, вцепиться в нее руками, зубами, сердцем и закричать...
ГЛАВА IX
- На колокольне снайпер сидит, - сказал Плотников. - Под самой звонницей. Здорово работает, гад ползучий.
Шмелев не отвечал и, казалось, не слышал. Он лежал на боку и смотрел в ту сторону, где соединялись небо и ледяная даль. Плотников приподнялся и тоже стал смотреть. Маленькие черные точки, быстро увеличиваясь, двигались под серой пеленой неба. Шмелев перекатился на другой бок, лицом к Плотникову.
- Что скажешь?
Плотников встал на колени, сложил ладони у рта, закричал протяжно и тоскливо:
- Во-озду-ух!
Немецкие самолеты шли на бреющем полете, гуськом, два звена. Они открыли огонь издалека, еще не долетев до цепи - темно-серые фонтанчики возникли на льду, запрыгали среди распластанных фигурок. Тень пронеслась, за ней вторая, третья - черная, рычащая, бесконечная карусель, закружилась над ледяным полем.
Самолеты делали второй круг, когда Шмелев лег на спину и выставил вверх самозарядную винтовку. Ах вы, звери-изверги, пусть земля разверзнется и поглотит вас, ненавижу вас, не страшусь вас, не дам вам бесноваться на нашей земле.
Головной немец вошел в пике, крылья у него сделались тонкими, как у стрекозы, а черный нос взбух и начал изрыгать огонь. Шмелев выпустил весь магазин в этот черный, рыгающий нос и услышал, как на льду застрочили автоматы. Немец вышел из пике, проскочил, но кто-то позади все-таки всадил в него свинец, немец споткнулся, клюнул носом, приподнялся, пытаясь из последних сил удержаться на лету, потом завалился на бок и косо врезался в лед далеко за цепью. Лед прогнулся, затрещал, немец пробил его тупым носом и стал медленно проваливаться, заломив правое крыло. Под водой глубоко вздохнуло, водяной столб встал над полем. Огненная туча взметнулась из бушующего кратера и встала черным грибом до неба, а лед содрогнулся и заходил ходуном.
Остальные немцы поднялись выше. Они сделали еще два захода и расстреляли все, что у них было. Потом они улетели.
Стало тихо. Санитары бегали вдоль цепи, подбирая раненых.
- Так где же твой снайпер? - спросил Шмелев.
Немецкий снайпер работал не спеша. Он выжидал, когда застучит пулемет на берегу, и тогда делал свой выстрел. Он сидел на колокольне, чуть ниже звонницы, - в бинокль ясно виднелась амбразура, пробитая в кирпичной стене.
- Крепко засел, гад ползучий, - сказал Плотников.
- Надо противотанковыми вышибать, - сказал Шмелев, опуская бинокль. - Зажигательными.
Плотников отослал связных и принялся за боевое донесение. Шмелев невесело усмехнулся:
- Где мы сейчас находимся по графику?
- Уже взяли Борискино и Куликово. Подходим к Волковицам.
- Пиши скорее, а то Обушенко самолет себе заберет.
- Упал в нашей полосе, значит, наш. Честно говорю.
По льду двигался странный продолговатый предмет со скошенными краями. Предмет подъехал ближе - стало видно, что за ним ползет Джабаров. Он выставил лицо из-за щитка и подмигнул Шмелеву.
- Для вас, товарищ капитан.
Плотников разглаживал на планшете мятые донесения командиров рот. Он взглянул на щиток и бросил:
- Убьют.
- Меня не убьют, меня только ранят. А раненый я еще живее буду.
Это был щиток от полковой пушки, окрашенный белой масляной краской. Верхний угол был отбит, броня в этом месте зазубрилась и покрылась цветом побежалости. С внутренней стороны на краске проступали пятна крови. Края щитка загибались под тупым углом, он прочно стоял на льду.
Шмелев подвинул щиток, поставил перед собой. Берег закрылся - и ничто не напоминало о нем. Пулеметы трещали далеко-далеко, с каждой секундой уходили дальше.