- Кто вел стрельбу? По какой цели? Быстро! - стоя на стременах, Шмелев в упор глядел на старшину. Джабаров остановился чуть позади капитана и тоже поедал старшину глазами.
Старшина Кашаров не принадлежал к числу тех людей, для которых правда дороже всего на свете. Жизненный опыт и долгая служба в армии научили его, что правдой лучше всего пользоваться в умеренных дозах и главным образом в тех случаях, когда скрывать ее дальше становится невыгодно.
- Разрешите доложить. Стрельба велась по обнаруженной плавающей мине, - по лицу Шмелева старшина понял, что говорит не то, однако уже не мог остановиться, закончил бодро: - Мина взорвана метким выстрелом, израсходовано сорок три патрона. Потерь нет.
Шмелев молча спрыгнул с лошади.
Солдаты слезали с деревьев, поспешно одевались, стыдливо прячась за стволами сосен. В воздухе сильно пахло толом.
Шмелев остановился у обрыва, пронзительно свистнул.
- Фриц! - позвал он.
- Разве он не в роте? - невинно удивился старшина. - Я же его в роте оставлял.
- Вот что, старшина. - Шмелев резко повернулся. - Еще раз увижу или узнаю - будет худо.
- Есть будет худо, - старшина красиво приложил руку к фуражке, пристукнул каблуками.
По берегу, размахивая руками, бежал связист. Шмелев зашагал к блиндажу.
Командир бригады полковник Рясной спрашивал по телефону:
- Что за взрывы в вашей полосе? Доложите.
- Вторая рота проводит учебные занятия, - наобум ответил Шмелев. - Тема занятий - отражение танковой атаки.
- Значит, это мины противотанковые? Ты не ошибаешься, Сергей Андреевич?
- Никак нет, я лично нахожусь здесь.
- Хм-м, - Рясной недоверчиво хмыкнул в трубку. - А скажи-ка, дорогой, ты случайно не знаешь, для чего твой старшина выписал вчера на складе двадцать килограммов тола? Сижу вот и голову ломаю - для чего ему столько тола?
- Разрешите выяснить и доложить вам? - Шмелев посмотрел в раскрытую дверь блиндажа. Сидя на ступеньках, Кашаров невозмутимо набивал магазин автомата патронами.
- Выясни, дорогой, выясни. И заодно передай ему, пожалуйста, чтобы он завтра утром...
- Простите, товарищ первый, что-то плохо слышно стало. О чем вы говорите? - Шмелев пытался сделать вид, будто не понимает полковника.
- Ты слышишь меня? - спрашивал Рясной.
- Трещит что-то. Заземление, видно, плохое. Повторите, пожалуйста.
- У тебя всегда в самый интересный момент связь отказывает. А я вот сижу и о тебе думаю. Карандашей думаю тебе прислать. Мне тут двух новеньких обещали, по две звездочки. Еще незаточенные. Пожалуй, пошлю их к тебе. Если ты не возражаешь, конечно.
- За это спасибо, товарищ первый. Мне новые карандаши ой как нужны, особенно во второе хозяйство. - Они говорили на том примитивно-условном языке, который выработался за годы окопной жизни в надежде, что такого языка не поймет противник.
- Ну вот, и связь сразу наладилась. Значит, передашь завтра утром. Немного так, килограмма три. Исключительно в целях диеты. Вот, вот...
- Ваше указание будет выполнено. Завтра утром три килограмма. - Шмелев с досадой положил трубку.
Как ни в чем не бывало, старшина вскочил, зашагал следом.
У обрыва сидел на корточках Севастьянов. Дотронулся пальцем до небольшой ямки, быстро отдернул руку.
Шмелев остановился:
- Что, Севастьянов, невесело?
- Видите - как? - Севастьянов поднялся перед капитаном и показал рукой на ямку. - Непонятно... Я часто думаю о тайне жизни и смерти. Неужто смерть не оставляет следа?..
- Да, невесело, - заметил про себя Шмелев.
Стоя позади Шмелева, старшина делал отчаянные знаки Севастьянову.
- Какие будут указания, товарищ капитан? - быстро спросил он. - Можно продолжать?..
- Слышали, что полковник сказал? - Шмелев сердито стукнул хлыстом по сапогу и зашагал к лошадям.
- Приготовиться! - скомандовал старшина за его спиной.
Лошади уже подъезжали к маяку, когда над озером прокатился гулкий взрыв.
Старшина Кашаров знал свое дело.
ГЛАВА II
Штаб армии располагался в глубине соснового леса. Блиндажи посажены глубоко в землю, их низкие травяные крыши напоминают могильные холмы, а часовые, как памятники, застыли у блиндажей. Над некоторыми блиндажами висят на кольях маскировочные сети. От входа к входу проложены стлани, сколоченные из досок.
Их осталось семеро. Юрий Войновский, Борис Комягин, Саша Куц и еще четверо из соседней роты. Семь не видавших войны, скоро обученных лейтенантов военного времени - все как на подбор рослые, безусые, перетянутые желтыми хрустящими ремнями. Один Куц коротышка, зато выправка у него с косточкой. Красиво выворачивая руки, он легко шагает по стланям, остальные - гуськом за ним, Юрий Войновский - замыкающий.
Навстречу то и дело спешили штабные офицеры. Тогда Куц сходил с дорожки, выбрасывал ладонь к пилотке.
Чаще всего проходили полковники. Где-то за Уралом (воинская часть 13908) на все их училище был всего-навсего один седой полковник, и его можно было увидеть раз в неделю на общем построении или когда полковник случайно встречался на дороге - тогда вся рота за двадцать метров переходила на строевой шаг, старый полковник тоже подтягивался и стоял смирно, пока рота не проходила мимо. А здесь, в лесу, полковники были на каждом шагу, всех родов войск и возрастов. В руках у них кожаные папки, свертки с картами, на кителях - колодки от орденов. Казалось, весь лес кишит полковниками. Они шли без фуражек, небрежно кивали в ответ.
По боковой дорожке шагал капитан с полевыми погонами. Он шел налегке, насвистывая, и вся грудь у него в орденах. Лейтенанты остановились, отдали честь. Капитан увидел их, и глаза его настороженно заблестели. Будто крадучись, подошел ближе.
- Что за парни! Какие парни! - с восторгом сказал он. - Прямо чудо, что за парни. Орлы, а не парни. Куда же вы теперь, орлы?
- Куда все, туда и мы, - сказал Куц. - Рвемся.
- Я же говорю: что за парни! Какие умницы! Академики! - капитан прошелся по дорожке, и лицо его сияло. Он был сухой, легкий, а ноги как пружины; он двигался, почти не касаясь земли, и вся грудь у него в орденах. Он шел по дорожке и просто таял от восторга. - Академики, честное слово. Прямо не знаю, что делать с такими академиками?
- А что делают с академиками на фронте? - нагло спросил Куц.
- Ну что за умницы! - восхищался капитан. - А какие высокие. Какие красивые. Прямо чудеса. - Он остановился, лицо его стало строгим и жестким. - Вот что, ребята, будем знакомы - капитан Чагода, командир армейской разведки. Нужен орел. Но такой орел, чтобы всем моим орлам орел. Командир взвода моих орлов. Условия - шоколад и масло. И к концу войны - грудь в орденах.
- Как у вас? - спросил Саша Куц.
- За это не ручаюсь, - ответил Чагода. - Хоть и воюем мы всем народом, а ордена дают по индивидуальному списку. Но поскольку в разведке страха больше, то и шансы повышаются. И шоколад... В пехоте вы шоколада во сне не увидите. Повезло вам, ребята, что меня встретили. У меня как раз вакансия образовалась. Вот какие вы везучие.
- Мы согласны, - сказал за всех Комягин. - Выбирайте сами.
- Ваш выбор, - прибавил Саша Куц.
Чагода прошелся по стланям и опять растаял.
- Ну и везучие вы, ребята. Высокие, красивые. Страсть, какие высокие. Вот вы - сколько? - Он остановился и показал пальцем на Войновского.
- Сто восемьдесят семь, товарищ капитан.
- Какой рост! В гвардию надо таких везучих парней с таким выдающимся ростом. Прямо не знаю, кого же на вакансию взять, раз вы все такие гвардейцы.
"У него есть вакансия", - со страхом и радостью думал Войновский. Он смотрел, как Чагода приближается к нему, сверлил его взглядом и твердил про себя: "Вакансия, вакансия..." Чагода дошел до Юрия, посмотрел на него влажными блестящими глазами и повернул обратно.
Спустя два часа они шагали по тем же дощатым стланям в обратную сторону. Стлани кончались у шлагбаума. Часовой увидел их и взял винтовку на караул. Войновский удивленно оглянулся. К шлагбауму подъезжала пятнистая машина. Часовой поспешно поднял шлагбаум. Машина проехала, не замедляя хода. Рядом с водителем сидел генерал с белым бескровным лицом. Лейтенанты вытянулись. Сверкнул золотой погон на правом плече генерала, и машина мягко покатилась по настилу.
- Генерал-лейтенант Быков, - сказал часовой, глядя вслед машине. - Командующий всеми лесными и болотными дивизиями. Строгий человек.
Часовой отобрал у них пропуска, опустил шлагбаум.
На развилине дорог лейтенанты прощались. Четверо других из соседней роты уезжали на север, в штаб корпуса, а Войновский и Комягин - на запад, в 122-ю стрелковую бригаду. Саша Куц провожал их.
Четверо из соседней роты уехали, и они остались втроем. Все обещания даны, адреса записаны - они стоят, ожидая попутную машину.
- Значит, в сто двадцать вторую? - говорил Куц. - Вам крупно повезло, ребята.
- В чем?
- Мой капитан так сказал. Если, говорит, кому в сто двадцать вторую, тому, значит, крупно повезло.
- А в чем? Конкретно.
- Про берег говорил. Там, говорит, берег, рыбы полно.
- Интересно, - сказал Войновский. - Наверное, между позициями проходит река. Это интересно. Будем по ночам совершать вылазки на тот берег.
- Да, - спохватился Куц. - Еще он говорил: если в сто двадцать вторую, пусть просятся в батальон к капитану... Ах, как же его фамилия? Из головы выскочило, как же я?.. Мировой, говорит, мужик, а как его - выскочило...
- Вспомни, Саша, вспомни, пожалуйста. Ты уже нашел своего капитана, замечательно нашел, надо и нам...
- Как же его? Осин? Дорожкин? Садовая такая фамилия. Или лесная? Журавлев?..
- Это уже у Чехова было, - заметил Комягин. - На концерте выпускном читали, помнишь?
- Да, да, - обрадовался Куц. - Конечно, помню. Он еще потом куплеты пел. На бис повторял.
- Вспомни, Саша, вспомни, не отвлекайся, - просил Войновский.
- Эх, выскочило. В общем, учтите: капитан с лесной фамилией, командир батальона. И берег у него есть.
- Все равно, - сказал Комягин, - дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.
Регулировщик остановил грузовик и окликнул их. Они залезли на ящики со снарядами. Куц бросил снизу вещевые мешки, и грузовик тронулся.
Теперь их стало двое, и они уж знали, что война начинается с разлук, и им еще предстояло узнать, что она кончается смертью.
Две маршевые офицерские роты выехали из училища. Две роты, сто восемьдесят лейтенантов, пять красных грузовых вагонов. Их прицепляли то к эшелонам с танками, то с пушками, то с минами: эти предметы требовались войне в первую очередь. А навстречу шел порожняк - за новыми порциями танков, пушек, боеприпасов. Поразительно, до чего же много порожняка двигалось навстречу. И лишь одни встречные эшелоны шли не порожняком - поезда с ранеными. Порожняком они шли на фронт - это были самые нужные, самые скорые поезда войны.
Маршевые роты пересекли всю полосу затемнения, прошли насквозь всю армейскую цепочку - училище за Уралом, запасной офицерский полк РГК, штаб фронта, армии, бригады - военная машина работала четко и безотказно: их снабжали сахаром и консервами, обеспечивали сапогами и махоркой, соединяли в группы, распределяли. С каждым разом их становилось меньше, пока от двух рот не осталось два человека, которые сидели на ящиках со снарядами, продолжая свой путь.
Штаб бригады находился на широкой поляне. Среди ровно срезанных пней поднимались блиндажи, заваленные сверху засохшими ветками. Они шли по тропинке между блиндажей и удивлялись тишине прифронтового леса.
Издалека донесся протяжный звук разрыва. Прокатился по лесу, замер.
- Слышишь? - спросил Войновский.
- Дальнобойная бьет, - ответил Комягин.
- Похоже, - Войновский приостановился. - Слушай, Борис, давай проситься в один батальон, к тому самому капитану. А в батальоне будем проситься в одну роту.
- Давай. Ты будешь просить здесь. А потом я.
У входа в блиндаж командира бригады сидел на пне бритый сержант с котелком в руках. Он посмотрел на офицеров и сказал:
- Полковник занят. Отдыхайте пока, я вас позову. - Бритый сержант посмотрел котелок на свет и принялся чистить его золой, которая была горкой насыпана на земле.
Дверь блиндажа распахнулась, оттуда выбежал скуластый румяный майор. Сержант вскочил, вытянув руки. Котелок покатился по траве. Румяный майор зацепил котелок ногой и выругался. Войновский и Комягин отдали честь, но майор не заметил их и быстро зашагал прочь от блиндажа. Сержант посмотрел вслед майору.
- Майор Клюев. Пострадал за Катьку. - Сержант хихикнул.
Войновский подошел к сержанту:
- Скажите, этот майор - командир батальона?
- Комбат-два. А Катька - его бывший боец. - Сержант снова хихикнул.
- А командиры батальонов в звании капитана у вас есть?
- Вам какой нужен - Шмелев или Белкин?
- Кто из них стоит на берегу? Оба - лесная фамилия... - Войновский был в растерянности. - Нам нужен, кто на берегу...
- Клюев на берегу стоит, - ответил сержант.
- Но ведь Клюев майор? Не так ли? Вы сами сказали?
- Вам что надо-то? - спросил сержант. - Берег, лесная фамилия - выдумали тоже. Сами не знаете, что хотите. - Он поставил котелок на пень и спустился в блиндаж.
В первую минуту Войновскому показалось, что в блиндаже никого нет. Узкий луч солнца косо пересекал пространство блиндажа, словно золотистая кисея накинута в углу. Оттуда прозвучал глуховатый голос:
- ...Значит, передашь, завтра утром. Немного так, килограмма три. Исключительно в целях диеты. Вот, вот...
Войновский увидел в углу костлявого седого старика с высоким лбом. Старик сидел неестественно прямо на железной койке, держа в руке телефонную трубку и вытянув худые ноги; на ногах у него ночные туфли, а вместо кителя шерстяная куртка. Борис Комягин отдал рапорт. Полковник положил трубку и молча разглядывал офицеров. Кровать, на которой он сидел, стояла в нише, и весь блиндаж был просторнее, чем казалось с первого взгляда, а за фанерной перегородкой находилось другое помещение.
Полковник поморщился, как от зубной боли, схватился за поясницу.
- Какого года? - строго спросил он.
- Одна тысяча девятьсот двадцать четвертого, товарищ полковник, - отчеканил Комягин.
- Оба?
- Так точно.
- А что такое восемьдесят девятый год - осознаете?
- Так точно, товарищ полковник, осознаем, - ответил Комягин.
- Значит, воевать приехали? Ничего себе, устроились. - Рясной снова поморщился. - Я тут тоже день и ночь воюю. Эти комбаты меня в могилу сведут.
- Так точно, - сказал невпопад Комягин.
- Но-но! Я им не дамся. Меня похоронить не так просто. Вы знаете, что такое радикулит?
- Так точно.
- Знаешь? Откуда тебе знать? Отвечай.
Комягин промолчал и посмотрел на Войновского.
- У моей матери был радикулит, товарищ полковник, - сказал Войновский. - Она лечилась утюгом.
- Вы думаете, утюг лучше песка? - Рясной с интересом посмотрел на Войновского.
- Утюг очень хорошо помогал матери, товарищ полковник.
- Не соврал, - Рясной улыбнулся, показав редкие зубы. Войновский сделал шаг вперед, поспешно проговорил:
- Товарищ полковник, разрешите обратиться с просьбой...
- Знаю, знаю, - перебил Рясной. - В первый батальон проситься будете. Ладно, пользуйтесь моей добротой. Марков! - крикнул полковник за перегородку. - Найди новеньким попутчика в Раменки. А вы пришлите мне Чашечкина, он там на пеньке сидит.
- Товарищ полковник, мы хотели... - встревоженно начал Войновский.
- Я сказал - первый! - Рясной вскрикнул, схватился за поясницу. - Видите, полковник болен. Шагом марш!
Они отдали честь, вышли из блиндажа.
- Интересно, - говорил Войновский. - Первый батальон - это тот самый или нет?
- Теперь уж не узнаешь...
По лесу прокатился звук далекого разрыва.
- Слышишь? - спросил Войновский. - Опять дальнобойная бьет.
- Это противотанковая, - возразил Комягин. - Я слышал, как полковнику докладывали по телефону.
Из блиндажа вышел Чашечкин, внимательно оглядываясь вокруг. Сел на пень, принялся чесать затылок. У соседнего блиндажа показался сутулый солдат с веником в руках. Чашечкин встрепенулся:
- Эй, Никита, у тебя, случаем, утюга нет?
- Чаво тебе? - откликнулся Никита.
Чашечкин безнадежно махнул рукой, встал, побрел от блиндажа, разглядывая землю.
- Да, - задумчиво проговорил Войновский. - Вряд ли на фронте достанешь утюг...
ГЛАВА III
Ефрейтор Шестаков копал яму за околицей, на краю пустыря, где обычно проводились строевые занятия и общебатальонные построения. Земля оказалась пустырная, неудобная: после тонкого дернового слоя пошла тяжелая липкая глина. Шестаков снял гимнастерку, положил ее на доски и продолжал копать. Куча досок и жердей была навалена около ямы.
Стайкин в гимнастерке без ремня, с мятыми погонами вышел на крыльцо. Посмотрел на небо, потянулся длинным гибким телом - и тут он заметил Шестакова. Глаза Стайкина тотчас сделались наглыми, он исчез в избе и через минуту снова появился на крыльце, тонко перетянутый ремнем, в фуражке и даже с автоматом на груди.
Стайкин спрыгнул с крыльца, с решительным видом зашагал к яме. Шестаков продолжал копать и, похоже, не замечал Стайкина. Стайкин подошел к яме и сделал грозное лицо, выворотив для этого толстую нижнюю губу.
- Ефрейтор Шестаков, почему не приветствуете старшего командира?
- Я при исполнении работы. Мне отвлекаться не положено.
- Солдат всегда обязан приветствовать старших.
- Это тебя-то? - Шестаков усмехнулся. - Замешался огурец в яблочки.
- Опять вы вступаете в пререкания. Хотите еще наряд заработать?
- А ты не мешай, мешало.
Стайкин положил автомат на доски и подмигнул Шестакову:
- Ладно, земляк. Вылезай из своей братской могилы. Перекурим это дело.
- А есть чем? - Шестаков перестал копать и посмотрел на Стайкина.
Стайкин вытащил кисет, помахал им в воздухе. Шестаков поставил лопату к стене, вылез из ямы.
- Газетка моя, табачок твой, - сказал он, подходя и поглаживая рыжие, выгоревшие усы.
- Внимание! Уважаемые зрители. Сейчас мы продемонстрируем гвоздь нашей программы. Заслуженный ефрейтор, народный артист без публики Федор Шестаков покажет вам, как он заработал наряд вне очереди, - держа кисет в вытянутой руке и извиваясь всем телом, Стайкин отступал перед Шестаковым вдоль кучи досок. Шестаков повернулся и прыгнул в яму. Стайкин отвесил поклон над ямой, скрутил толстенную цигарку и задымил. Шестаков молча копал, выбрасывая землю из ямы. Стайкин блаженно растянулся на досках.
Шестаков продолжал копать, размеренно наклоняясь и выбрасывая землю.
- Ну, Шестаков, шуток не понимаешь. - Стайкин подошел к яме и присел на корточки с кисетом в руке. - Бери, бери. Какой табачок! Доставлен на специальном бомбардировщике с острова Сицилия.
Шестаков взял кисет и полез из ямы. Они присели рядышком на досках.
- Табак, правда, хороший, - сказал Шестаков. - Сводки боевой не слышал сегодня?