С автоматом наперевес вдоль плетня бежал Войновский. Шмелев ничуть не удивился, увидев и его: после того, что было, не стало ничего невозможного. Шмелев посмотрел по сторонам: нет ли еще воскресших. Больше воскресших не было.
- Товарищ капитан, - сказал Войновский, подбегая, - разрешите доложить.
- Я понял, Войновский, - перебил Шмелев. - Вы под обрывом сидели. Рад, что все обошлось.
- Вас уже с довольствия списали, - сказал Джабаров.
Шестаков сделал большие глаза и посмотрел на капитана.
- Как же так? - забеспокоился он. - Я за прошлый раз махорку не получал.
- Дадут, дадут...
Стало совсем светло. Поле было испещрено глубокими полосами следов, многие полосы обрывались у серых неподвижных фигур. Два немца на той стороне поля выскочили из-за плетня, подбежали к третьему, который лежал ближе других, и понесли его в деревню. Никто не стрелял по ним. Стрельба вообще прекратилась.
Шмелев велел Войновскому вести наблюдение за полем, закинул ремень автомата за шею и пошел садами в деревню. Джабаров и связные шагали гуськом за ним.
Через калитку они вышли из сада. Сергей отдал приказание, и связные побежали вдоль домов за командирами рот.
Шмелев перепрыгнул через кювет и остановился. Он стоял на шоссе.
Шоссе было прямым, широким, черным. Избы по обе стороны были отодвинуты от шоссе, и оттого оно казалось еще более широким. Кюветы и асфальт аккуратно расчищены от снега - широкая глянцевая полоса, до лоска натертая колесами, разбегалась в обе стороны и, выходя из деревни, вонзалась в снежное поле.
С одной стороны вдоль шоссе шли столбы телефонной линии с четырьмя проводами. Шмелев поставил автомат на одиночные выстрелы и прицелился. Изоляторы с треском лопались, провода оборвались, упали концами в снег.
Между шоссе и церковью была неширокая площадь. Там стояли три грузовика с длинными кузовами и несколько высоких фур на кованых колесах. Две дальние фуры были запряжены толстоногими битюгами; лошади покойно жевали сено. Еще дальше, против большой кирпичной избы, была видна походная кухня с высокой тонкой трубой. Из трубы поднимался синий дымок. Три солдата быстро перебежали через шоссе, ухватились за кухню и покатили ее за угол дома.
- Хорошо, Джабар, - сказал Шмелев, глядя вдоль шоссе. - Берег мы взяли, дорогу перерезали. А дальше?
- Блиндажи у них крепкие. С рельсами. - Джабаров похлопал ладонью по стволу автомата.
- Рельсы, Джабар, это очень плохо. Я о рельсах даже думать не хочу. - Шмелев услышал за спиной далекий шум и обернулся.
По шоссе шла низкая легковая машина с покатым радиатором. Она была еще далеко, но шла очень быстро. Шмелев посмотрел на Джабарова, тот молча кивнул, и оба вразвалочку зашагали навстречу машине. Шмелев снял рукавицы и засунул их за пояс. Машина шла, не замедляя хода.
На переднем сиденье рядом с водителем сидел сухопарый немец с узким костлявым лицом. На коленях немца лежал светло-коричневый портфель. Немец повернул голову на длинной шее, взглянул на своих спутников, сидевших позади.
- Сейчас будет озеро, господин полковник, - произнес молодой капитан на заднем сиденье.
- То самое, где лежат русские? - спросил полковник. - Русские самоубийцы?
- Да, господин полковник, - вставил третий немец. - Русские не умеют воевать по правилам.
Немецкий полковник усмехнулся вполоборота:
- Они настоящие маньяки. Они задумали то, что еще никому не удавалось. Только наши тевтонские меченосцы были способны на такое. Помните Великого Альберта? Он приходил сюда, он умел драться на льду...
Машина вынеслась к повороту шоссе, выходившему на берег озера.
- Смотрите, - сказал молодой капитан. - Мне кажется, они лежат слишком близко от берега.
- Они же мертвые. Разве вы не видите? Они все замерзли. Ведь это безумство.
- И деревня совсем пуста, - сказал третий немец. - Только лошади стоят...
- Немецкие солдаты находятся на своих постах. Они выполняют приказ фюрера. - Полковник неожиданно увидел на шоссе две фигуры в грязных маскировочных халатах. Он вскинул голову, схватил портфель скрюченными пальцами. - Это провокация, капитан, что же вы сидите?..
Водитель не успел затормозить. Шмелев подождал, пока машина подойдет ближе, потом быстро вскинул автомат и пустил очередь по ветровому стеклу. Он вел стволом за движущейся машиной и видел, как гильзы вылетают вверх и вправо, а за вылетающими гильзами, за разбитым стеклом немцы нелепо взмахивают руками, словно о чем-то спорят друг с другом.
Машина круто вильнула, правое колесо провалилось в кювет и шумно лопнуло. Зад занесло. Разламываясь и треща, машина по инерции проскочила через кювет и застряла в нем задними колесами. Из дверцы, размахивая руками, выскочил молодой немец. Джабаров тут же уложил его, а потом дал еще две очереди в боковые стекла.
Первым из командиров рот подбежал Комягин, и они принялись вытаскивать убитых из машины. От мотора пыхало жаром, наверное, немцы ехали долго и издалека. В машине было четыре немца, один в форме полковника, видно, важная птица, если он ничего не знал о том, что тут происходит. В сухих скрюченных пальцах полковника был зажат портфель из светло-коричневой кожи. Шмелев с трудом выдернул портфель из рук немца. Бумаг в портфеле оказалось не много, Шмелев прочитал на верхней бумаге: "Geheime Kommandosache" - и не стал читать дальше. Они обыскали карманы убитых, и Шмелев положил в портфель все, что показалось ему интересным. Джабаров вылез из машины и сказал:
- Чистота и порядок.
Шмелев застегнул портфель, передал Комягину.
- Большая шишка, - сказал Комягин.
На окраине Устрикова послышалась стрельба, взрывы гранат. Шмелев поднял голову, прислушиваясь, но стрельба утихла и больше не возобновлялась.
Джабаров вытащил из рукавицы часы с черным циферблатом, поднес к уху, слушая ход.
- Пятнадцатикаменочка, - сказал он, протягивая часы Шмелеву.
- Брось, - сказал Шмелев. Джабаров надел часы себе на руку. Комягин стоял и смотрел, как Джабаров надевает часы.
Вот что значит перерезать шоссе. Разбитая машина в кювете, четыре немца с выпотрошенными карманами в снегу, портфель с документами - это и означает перерезать шоссе. Теперь оно будет пустым, и ни одна машина не пройдет по нему - все равно что перерезать вену, и через несколько часов враг почувствует, что вена перерезана, и начнет задыхаться. Но чтобы он задохнулся совсем, шоссе должно оставаться у нас.
Подошли командиры батарей и доложили, что осталось всего четыре пушки. Потом пришел командир третьей роты лейтенант Ельников и стал выкладывать новости.
- Говорят, тут грузовик по шоссе проскочил. С шоколадом.
- Шоколада не было, - сказал Шмелев.
- А этих вы уложили? - Ельников пихнул ближнего немца ногой. - Неплохо сработано. Солдаты винный склад накрыли. Шуруют.
- Где? В какой роте?
- Если бы у меня! Во второй, говорят.
- Комягин!
- Я ничего не слышал, товарищ капитан. Я проверю. Лично.
- Шуровать не дам.
- Эх, завалиться бы теперь, - мечтательно сказал Ельников. - Перекур с дремотой. Два раза по двести и на боковую. Минут шестьсот.
- Отдыха не будет, - пообещал Шмелев.
Четко отбивая по асфальту шаг, подошел невысокий широкоплечий юноша. Каска прицеплена к поясу, он шагает, звякая ею. Остановился, отдал честь.
- Товарищ капитан, командир первого взвода младший лейтенант Яшкин явился по вашему вызову.
- Где Агафонов? - спросил Шмелев.
- Убило, товарищ капитан.
- Кто у вас стрелял?
- Немцев из блиндажа выкуривали, - ответил Яшкин. - Пять штук в блиндаже засело. И блиндаж очень крепкий.
- С рельсами? - быстро спросил Шмелев.
- Так точно, товарищ капитан. Три наката и рельсы. - Яшкин не мигая смотрел на Шмелева.
- Продолжайте.
- Так уже все, товарищ капитан. Выкурили. Всех пятерых. За нашего командира, за Витю Агафонова.
- За Агафонова пять немцев мало.
- Больше немцев не было.
- Немцы будут. Я вам обещаю, - сказал Шмелев и решил, что поставит Яшкина на самый опасный участок, и наперед пожалел его - потом жалеть будет некогда.
- Товарищи офицеры, слушайте приказ.
Все это время, начиная с того момента, когда он почувствовал под ногами землю, Шмелев думал о железной дороге. Она проходила в десяти километрах от берега, и, чтобы перерезать ее, надо было взять несколько деревень, прочесать большой лес, а потом удерживать все это в своих руках, когда немцы начнут контратаки. А сил для этого уже не было, слишком много мертвых осталось на льду.
Шмелев посмотрел на измученные, заросшие щетиной лица командиров рот и окончательно решил, что надо занимать круговую оборону. Зарыться в землю, запереть шоссе на выходах из Устрикова, заминировать подходы. Перерезать сейчас железную дорогу они не в состоянии.
- Каждая рота выделяет по одному взводу в мой резерв. - Шмелев повторил еще тверже: - Зарыться в землю. Теперь есть куда зарываться. Зарыться и стоять намертво. Вопросы?
Командиры рот и батарей по очереди взяли под козырек и сказали, что им все ясно.
- А как же железная дорога? - спросил лейтенант Ельников. - Оставим фрицам?
- Как ваша фамилия? - спросил Шмелев, вспомнив Дерябина. - Кажется, Ельников? Из первого батальона?
- Двадцать два года Ельников, - ответил тот. - Два года с Клюевым воевал.
- Вот что, лейтенант Ельников, - сказал Шмелев. - Обсуждать приказ будем потом. Сейчас не время объяснять причины и выводить следствие.
- Немцы бегут, а мы в землю зарываться. - Ельников стоял в расхлябанной позе, с усмешкой на тонких губах оглядывал офицеров.
- Через сорок минут я приду проверять систему обороны, - терпеливо сказал Шмелев. - Выполняйте.
- Ну тогда ясно. - Ельников повернулся и пошел, не отдав чести.
- Лейтенант Ельников, - негромко окликнул Шмелев, потеряв терпение.
- Что еще? - Ельников остановился, лениво повернул голову.
- Зайдите по пути в штаб и передайте Обушенко, что я снимаю вас с роты. Сдадите роту лейтенанту Войновскому.
Ельников вытянулся в струнку, лицо его расползлось, стало пунцовым.
- Как же так, товарищ капитан? - сбивчиво начал он. - Я же просто так спросил. Как же так?
- Идите. Я не привык повторять по два раза. Да и некогда к тому же.
Итак, с железной дорогой было покончено. Шмелев вспомнил о тех, кто остался на льду, и сразу почувствовал страшную усталость. Он перепрыгнул через кювет и схватил горсть снега.
Командиры батарей быстро шагали по шоссе. Они обошли Ельникова и свернули к церкви. Ельников постоял, потом побрел за ними. Комягин и Яшкин бежали вдоль домов в другую сторону.
Шмелев перебросил портфель в правую руку и зашагал к берегу. Джабаров за ним.
Они шли вдоль высокой железной ограды. За оградой было кладбище. Среди могил поднимались большие старые дубы с шершавой корой.
Белое поле просвечивало в конце проулка. Они прошли мимо сгоревшего сарая. У ворот валялась на боку красная облупившаяся молотилка, забитая снегом; напротив стояла черная длинноствольная пушка - "собака". Замок из пушки был вынут.
Озеро сразу раскрылось за сараем огромное, ледяное. Холодный ветер дул в лицо. Шмелев прыгал через окопы, мимо разрушенных блиндажей и ячеек, пока не вышел к первой линии.
Ледяное поле у берега было разбито, вода тускло блестела в воронках. Мертвые лежали на льду неровной прерывистой цепью, как оставили их живые. Мертвые сделали свое дело, и живые забыли о них. Никому не стало дела до мертвых, хотя на льду находилось немало народа: связисты сматывали провод, артиллеристы подкатывали к берегу пушки, обозники подтаскивали походные кухни.
Пять месяцев подряд Шмелев смотрел на этот берег в стереотрубу и знал его до косточек. А теперь он сам стоит здесь - и берег кажется чужим, незнакомым.
Шмелев пошел вдоль берега. Окопы расчищены от снега, обшиты на брустверах досками. От окопов шли к берегу стрелковые ячейки и ходы сообщения к блиндажам. В одной из ячеек стоял пулемет с ребристым черным стволом, вся ячейка была засыпана медными гильзами, а на гильзах лежал мертвый немец с красивым, словно высеченным из мрамора лицом. Шмелев посмотрел на немца, перепрыгнул через ячейку. Короткая очередь раздалась за спиной. Джабаров стоял, опустив автомат, сизый дымок завивался на конце ствола.
- Ты лучше живых убивай, - сказал Шмелев.
- Он тоже в мертвых стрелял, - ответил Джабаров, посмотрев на Шмелева холодными спокойными глазами. - Я знаю.
Шмелев промолчал и пошел. По снежной пологой отмели поднимались три солдата, неся на плечах мертвого. Солдаты подошли ближе, и Шмелев узнал Клюева.
- Куда собрались? - спросил он.
- Он деревню брал, пусть сам в нее войдет, - ответил первый солдат, сутулый и немолодой. - Перекур, ребята.
Солдаты положили тело Клюева в снег и принялись свертывать цигарки. Шмелев опустился на колени, оттянул подшлемник, закрывавший лицо убитого. Лицо заросло рыжей щетиной, глаза втянулись. Маскхалат был в пятнах крови на груди и на ногах.
Сутулый солдат стоял в ногах Клюева и словоохотливо говорил:
- Старший лейтенант Обушенко нас послали. Приказали принести майора на берег. Пусть в деревню с нами войдет. Хоть похороним по-человечески.
Шмелев отстегнул ремешок планшета, выдернул ремешок из-под спины Клюева, обмотал планшет ремешком, сунул в желтый портфель. Солдаты стояли вокруг, смотря на Шмелева.
- Значит, вы теперь наш капитан? - спросил сутулый солдат. - Смотрите, как бы и вас не того. Берегите себя.
- Спасибо, - сказал Шмелев. - Поберегусь.
- Товарищ капитан, - крикнул Джабаров сверху, - идите сюда. Нашел!
- Пошли и мы, ребята, - сказал сутулый.
Джабаров стоял на краю воронки. Рельсы торчали из провалившейся крыши вперемежку с бревнами. Рельсы погнулись, перекосились, концы некоторых рельсов были разрезаны автогеном.
- Что скажешь, Джабар? - спросил Шмелев, разглядывая рельсы. - Не нравится мне это.
- Вот, товарищ капитан. Для вас. - Джабаров поднял руку; на ладони лежал небольшой золотой портсигар с монограммой.
- Брось, - сказал Шмелев.
- Золото. - Джабаров стоял с протянутой рукой и удивленно смотрел на Шмелева.
- Брось немедленно!
Джабаров опустил руку, и портсигар соскользнул вниз, негромко звякнув о рельс. Шмелев придавил его валенком.
- Еще раз увижу, как ты барахольничаешь и собираешь немецкие шмутки, - берегись. Прогоню в пехоту.
- Меня прогнать нельзя, - сказал Джабаров.
- Верно. Тогда в штаб пошлю. - Шмелев засмеялся, и в голове у него загудело, а потом послышались глухие редкие удары. Он обернулся. Невдалеке над окопом взлетали вверх комья земли и снега. Земля опала, по окопу юрко пробежал невысокий сержант в каске. В руках у него связка гранат и ломик. Сержант добежал до излома окопа, сунул три гранаты в землю и быстро отбежал назад. Гранаты глухо разорвались, земля над окопом всколыхнулась и осела.
Внизу на отмели стояли две полковые пушки, артиллеристы сидели там на сошниках, покуривая. Сержант опять подбежал к излому, постучал по стене ломиком, сунул гранаты, спрятался в соседней ячейке. Ему стало жарко, он скинул шинель и остался в телогрейке. Послышался взрыв более сильный. Облако снега рассеялось, Шмелев увидел, что стены окопа спали, в них образовалась лощина, а дно засыпано землей - поперек окопа пролегла дорога, сержант прошелся по ней, пританцовывая, и замахал артиллеристам.
- Сержант, ко мне! - крикнул Шмелев. Первый раз в жизни он видел, что гранатами можно не только разрушать и убивать.
Сержант испуганно вскинул голову, побежал к Шмелеву, поправляя на ходу ремень.
- Явился по вашему приказанию.
- Как фамилия?
- Виноват, товарищ капитан.
- Как фамилия, спрашиваю?
- Сержант Кудрявчиков.
- Сапер?
- Так точно, товарищ капитан.
- Где служил на гражданке?
- Взрывпромстрой, товарищ капитан.
- Взрывал?
- Строил, товарищ капитан. Дороги мы прокладывали: взрывстрой.
- Сержант Кудрявчиков, объявляю благодарность за находчивость и смекалку. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении боевым орденом.
- Служу Советскому Союзу, - испуганно ответил Кудрявчиков.
- Иди служи.
Артиллеристы спустили пушку в проход и, толкая ее руками, дружно вкатили по уклону. На мягкой земле остались следы колес и солдатских ног. Кудрявчиков обогнал артиллеристов, легкой взвивающейся походкой зашагал впереди пушки.
Шмелев сел на бревно, положил портфель на колени. В голове все еще гудело, и он сдавил виски руками.
На отмели торчали из-под снега черные днища просмоленных лодок. Ближняя лодка густо изрешечена пулями. На носу можно различить полустершуюся перевернутую надпись. "Чайка", - прочел Шмелев. Он вспомнил капитана Чагоду и ничего не почувствовал при этом воспоминании. Бесконечный строй ушедших стоял перед его глазами, Николай Чагода затерялся где-то в середине строя, и лицо его неразличимо среди множества лиц. И нет ни времени, ни сил вспоминать об этом, потому что если все обстоит так, как он рассчитал, то скоро начнется настоящий бой, какого еще не было на льду, снова начнет прибавляться строй ушедших, и самые последние утраты будут самыми горькими.
Тишина стояла над берегом. Сразу не вспомнишь, когда началась. Под ногами появилась земля, немцы бежали через поле, трещали автоматы. По шоссе проехала важная машина, потом бой утих, и Ельников спросил: "А как же железная дорога?" И не стало радостного чувства победы; чем дольше стояла тишина на берегу, тем тревожнее становилось на сердце, и голова гудела.
- Обушенко бежит, - сообщил Джабаров.
- Ну и пусть, - ответил Шмелев, не подняв головы.
Обушенко бежит по снегу, прыгает через окопы. Опять надо твердить: круговая оборона, собрать мертвых, а живым закопаться в землю, запереть шоссе, подвезти снаряды, послать портфель генералу, наладить связь, выбрать наблюдательный пункт и всякое такое, без чего нельзя воевать. Обушенко бежит - надо воевать и некогда подумать о самом главном...
Снова дорога, о которой страшно подумать, разворачивается, уходит вдаль.
Зеленый огонь светится под козырьком, а когда поезд проходит мимо, огонь становится красным, но я уже не вижу этого - передо мной маячит другой зеленый огонь, на другом столбе - два зеленых блика бесконечно скользят по рельсам. Они зовут меня за собой. Рельсы бегут и бегут под колеса, расходятся, сбегаются на стрелках, пропадают за поворотом, снова устремляются к горизонту. А вчера мы были в театре - высокий красивый парень пел со сцены смешную песенку:
Вел под ручку меня палисадом,
Говорил мне, любуясь собой:
"Мы как рельсы, бегущие рядом,
Что сольются в дали голубой".
Парень играл на гитаре, к нему подходила девушка в кудряшках, клала голову ему на грудь и подпевала:
Отвечала я так пустомеле:
"Напускаешь напрасно туман.
Не встречаются рельсы на деле.
Это зрения только обман".
Дальше было еще смешнее. Парень и девушка брались за руки, начинали кружиться и пели вместе: