Командующий достал бинокль. Дорога была пустынной и вдалеке делалась неразличимой, сливаясь с ровной ледяной поверхностью.
- Когда была отправлена радиограмма? - спросил Игорь Владимирович.
- Полтора часа назад, - ответил Славин.
- Что вы посоветуете?
- Надо ехать туда, Игорь Владимирович. И тотчас: скоро стемнеет.
- Вы правы. Радиограмма очень неясная. В ней больше эмоций, чем фактов. Следует выяснить обстановку на месте. Я пошлю Евгения.
- Игорь Владимирович, он там не был и может ошибиться. Разрешите мне. Я своими глазами...
- Но ваша рука?
- Рука в гипсе. С ней ничего не случится.
- Я восхищен вашим мужеством, полковник.
- Я служу Родине, товарищ генерал. - Славин поправил перевязь и решительно зашагал к саням.
Аэросани медленно оторвались от берега, выруливая к дороге. Длинный снежный хвост стлался за винтом. Гул моторов скоро затих, и одинокая темная точка затерялась в ледяном пространстве.
Войска армии продолжали наступление. Головной полк сто семьдесят пятой дивизии развернулся и прошел через боевые порядки первого эшелона. Солдаты бежали по глубокому снегу, работала артиллерия, самолеты штурмовали опорные пункты врага, по дорогам двигались тягачи с пушками, машины, обозы, походные кухни. Десятки радиостанций вызывали штаб командующего, сообщая, докладывая, ожидая и требуя дальнейших распоряжений, а Игорь Владимирович по-прежнему стоял на берегу.
Приоткрыв дверь сарая, старшина Кашаров тайком наблюдал за генералом. Мешок все еще был в руках старшины, Кашаров прижал мешок к животу, присел на ящик с минами. Рядом стояли два термоса с водкой.
Кашаров развязал мешок, начал осторожно перебирать треугольные конверты. Полевая почта 03339, Войновскому Ю. С. - из города Горького. Севастьянову - из Ленинграда, Кудрявчикову - из Канска, Шмелеву - из Челябинска.
Старшина растерянно повертел треугольник, покачал головой, сунул письмо поглубже в мешок. Потом открыл термос, зачерпнул оттуда котелком и начал пить, не отрываясь, все выше запрокидывая голову. Он пил сразу за всех.
...Письмо лежало в темноте мешка, тесно склеившись с другими письмами. И если развернуть треугольник, разгладить мятую бумагу, то можно прочесть:
"Иду, и вдруг - ты. Я бросаюсь навстречу, удивлена, растеряна: как, откуда? Ты равнодушен, холоден, безразличен, проходишь мимо по нашему скверику к Красным воротам. Я догоняю, кричу в ужасе - ты меня не узнал!.. Третью ночь подряд мне снится один и тот же сон. Гоню его, хочу забыть, но он приходит снова, и я просыпаюсь в страхе. Я лежу одна, ложусь, не раздеваясь - мне холодно и страшно: ты меня не узнал.
Но ведь этого не может быть. А вдруг? Почему ты не слышишь меня? Мы уехали из Москвы осенью, сутолока была страшная, потом узнали, что дом разбомбило. Доехали до Урала, уже снег лежал, луна висела, большая и яркая, как талант. Какая дура я тогда была - все верила, что скоро тебя найду, ты же в кадровой служил... Адресат не значится. Но я все равно пишу тебе, пишу каждый день - на бумаге или просто так. Где ты? Сколько бы слов тебе написала, наших слов - а вдруг чужой прочтет, боюсь. Помнишь - сначала поезд, там парень пел под гитару, а потом лес и сосны, а потом я купила маме билет в кино, и мы пошли к нам - помнишь, как было?
Мама теперь постарела, работает в управлении машинисткой, она и приносит адреса, все время разные. Я тоже старая стала, но я не хочу стареть без тебя, хочу состариться вместе с тобой, буду древней старушенцией, кругом внуки, и старик рядом в кресле сидит - ты. Смотри у меня, сиди смирно. А то ведь я тоже могу не узнать. Вот была смешная история - умереть можно. К маме полковник ходил, Иван Николаевич. Седой такой, интеллектуальный. Жену потерял на фронте во время отступления, остался один - и к нам ходит, свертки носит. Мы его очень жалели, мама даже по ночам плакала. А вечерами сидим, чай пьем с печеньем и колбасой, о мировых событиях рассуждаем. Ты когда-нибудь ел такую вкусную колбасу? Называется - любительская. И вдруг, представь себе, выясняется - ты не поверишь, - что он вовсе не к маме ходил, а из-за меня. Предлагает руку и сердце. И что самое главное - через маму, чтобы официально. Мне так стыдно стало. Сидим теперь без печенья и о мировых проблемах помалкиваем. Помнишь, как мы на лавке под окном рассуждали - вот дураки... Я, как сейчас, все помню, будто вчера, но, боже мой, как давно это было. Давным-давно, я тогда еще умела смеяться. А теперь как вспомню, так сердце зайдется и плакать хочется. Что же мне делать - скажи. Как тебя найти? Если бы я про тебя знала, тогда мне все нипочем, а так руки опускаются, только работа и держит. С завода я сбежала: там снаряды делают, смотреть на них не могу. Перешла на ткацкую фабрику - тут спокойнее. А зачем, если тебя нет и жить не хочется.
Вот опять. Опять в груди кольнуло. Нет, нет, я не верю. Знаю, тебя не убьют. Иду по улице - и все тебя ищу. В городе военных полно, куют победу. Я даже в госпиталь попросилась на субботник. Как-то пошли с Руфиной на танцы в Дом офицеров. Глаза бы мои не смотрели: кругом война, а они танцуют. А если завтра конец света, если бомбу такую изобретут, - нам тот полковник рассказывал, - неужто все равно танцевать будут?
На каток тоже не хожу. Коньки на картошку поменяла еще в прошлом году. Но ты не думай, что мне плохо. Только внутри все время холодно. Сидим с мамой у керосинки и воображаем, будто это камин, будто нам тепло и совсем нет копоти. Нет, нет, мне совсем не плохо, только вот сегодня расклеилась, как сердце кольнуло...
Когда же я снова найду тебя? Любимый..."
Кашаров кончил пить и бросил котелок на землю. Глаза у него сделались мутными, ему показалось, что рядом с командующим на берегу стоит кто-то еще. Старшина Кашаров зажмурил глаза и заплакал.
ГЛАВА II
Пресс-конференция задерживалась.
Корреспонденты, приехавшие в штаб армии, разместились в той самой избе, где жили когда-то солдаты из взвода Войновского. В избе пахло свежевыскобленными досками и крепким морским табаком: столичный писатель из маститых угощал собратьев по перу из круглой жестяной банки.
Кроме маститого писателя, присутствовали три поэта, два фотокорреспондента и еще один писатель, молодой, но уже порядком известный. Поэты были трех рангов: фронтовой, армейский и дивизионный. Фронтовой поэт, пожилой и солидный, сознавал свое явное превосходство над двумя остальными и вел себя соответственно этому. Армейский поэт среднего ранга и возраста. Он только начинал приобретать некоторую солидность, был говорливым и порывистым. Дивизионный поэт совсем мальчишка, и его никто не замечал.
Разговор перескакивал с предмета на предмет, как бывает, когда собираются вместе малознакомые люди; тем не менее маститый писатель с хорошим табаком был в центре внимания: он написал несколько толстых посредственных книг, и оттого его мысли считались значительными и интересными. Лишь один молодой, но уже порядком известный писатель не принимал участия в общем разговоре - сидел на лавке у окна и быстро писал в блокноте.
- Эти русские деревни без крестьян производят гнетущее впечатление, - говорил маститый писатель.
- Неизвестно что: деревня без крестьян или крестьяне без деревни, - возразил молодой дивизионный поэт; он был мальчишкой и всем возражал.
- Чуть ли не единственная деревня на сотни километров кругом, - прибавил порывистый армейский поэт.
- Вы не поняли меня, молодые люди. Видно, старость приходит, а простоты по-прежнему не хватает. Я хотел сказать, что за эти трагические годы мы, наверное, безвозвратно привыкли к смерти, к развалинам, пепелищам. Привыкли настолько, что вид уцелевшей деревни кажется удивительным и необыкновенным. И тем более тяжко видеть единственную целую деревню без крестьян, без всех этих атрибутов сельской жизни. Помните - крики петухов, стадо бредет мимо окон, а бабка Матрена судачит на завалинке, только семечки трещат. А здесь все это выглядело еще романтичней: сушатся на кольях рыбачьи сети, у берега качаются баркасы, помнится, в этих краях их зовут - сойма. А по вечерам невесты, жены выходят на берег и ждут своих добытчиков.
- Тут пахнет русской стариной и поэзией Блока, - сказал говорливый армейский поэт. - Здесь Садко нашел свою Чернаву. Здесь женщины с лицами как на иконах.
- Хорошо бы после войны приехать сюда на рыбалку, - заметил молчавший до сих пор фронтовой поэт. - Пожить здесь, походить с рыбаками в озеро. Летом, наверное, здесь отменно.
- Где там, - возразил поэт-мальчишка из дивизии, который всем возражал. - Летом здесь одни комары и болота.
- Не без того, - согласился фронтовой поэт. - Рыбалка требует жертв.
- Видно, придется ночевать здесь, - сказал один из фотокорреспондентов. - Интересно, где тут столовка?
В избе становилось темно. Молодой, но уже известный писатель перешел от окна к столу, где горела лампа, и продолжал быстро строчить в блокноте, изредка отрываясь от бумаги и глядя в пространство.
- Утро вечера мудренее, - сказал маститый писатель. - Переночуем, и обстановка к утру прояснится. Сейчас, говорят, положение еще неясное.
- Наоборот. Все яснее ясного, - сказал дивизионный поэт-мальчишка. - Наши продвинулись на пятнадцать километров.
- Успех операции был решен артиллерийской подготовкой, - добавил армейский поэт. - Это было грандиозно...
- Чепуха, - сказал вдруг молодой, но уже известный писатель и сильно хлопнул блокнотом по столу. - Все решил отвлекающий удар через Елань-озеро. Прямо по льду. - Он поднял блокнот и посмотрел на присутствующих глазами победителя.
- Что за отвлекающий удар? - спросил фронтовой поэт.
- Я что-то не слышал...
- Расскажите, Коля, - попросил маститый писатель. - Если это не секрет, разумеется.
- За двое суток до начала общего наступления, - охотно начал тот, - или, как говорят штабисты, в час "Д" минус сорок восемь два стрелковых полка форсировали озеро в южной части. Смотрите. - Он раскрыл блокнот и принялся рисовать на листке. - Мы с вами находимся вот здесь, севернее маяка, он стоит на берегу. А вот озеро. Главный удар производится здесь - через узкую северную губу, которая подходит к самому Старгороду, ширина губы здесь совсем небольшая - семь-восемь километров. Южная часть Елань-озера более широкая, здесь до вражеского берега тридцать-сорок километров. - Молодой и уже известный быстро чертил стрелки. - Сюда-то и пошли полки для отвлекающего удара. Ночью они прошли по льду тридцать километров, развернулись цепью и в кромешной темноте пошли в атаку. Немцы никак не ожидали удара в столь отдаленном районе, а ночная атака наших была столь стремительной, что полки с ходу захватили берег. Представляете себе: ночь, тишина, ветер бьет в лицо, под ногами лед, а не земля. Этот план так и назывался: "Операция "Лед", но нашим все нипочем - цепи без звука идут в атаку, немцы удирают в одних кальсонах. Да, забыл сказать, как раз в этом месте проходит стык немецких армий. Немцы и опомниться не успели, как наши перерезали сначала шоссейную дорогу, которая проходит на том берегу, а потом и железнодорожную магистраль - она проходит чуть дальше, примерно здесь. Обе немецкие армии были рассечены. К тому же немцы приняли этот удар за главный. Они срочно перебросили резервы и начали бросать в контратаки полк за полком, танки, самолеты. Но наши стояли намертво. Тем временем прошло сорок восемь часов и настал час "Д". Тогда ударила наша артиллерия на севере, полки форсировали губу и пошли на штурм там, где немцы не ожидали. Сорок километров севернее отвлекающего удара, а если считать по берегу, то еще больше - понимаете, как было задумано? Гениально. Немцам надо перебрасывать резервы на север, а дороги-то перерезаны, армии фашистов рассечены. Словом, дали им по первое число.
- Боже мой, как это интересно, - сказал маститый. - У вас же готовый очерк в кармане. Эта история так и просится на бумагу.
- Уже готово, - скромно ответил молодой, но уже порядком известный, хлопая ладонью по блокноту. - Сейчас пойду связываться с редакцией.
- Интересно, - усмехнулся фронтовой поэт, - откуда вы получили этот приключенческий сюжетик? Который из штабистов рассказал вам эту новогоднюю сказку? - Фронтовой поэт имел большие связи в штабе, и ему было крайне досадно, что он ничего не знал об отвлекающем ударе.
- Позвольте, - сказал молодой, но уже известный, - пусть это останется моей тайной.
- Все равно, - сказал армейский поэт, - успех решил массированный удар артиллерии. Артподготовка продолжалась девяносто минут, такого еще не бывало на нашем фронте. Отвлекающий удар тут ни при чем.
Идея отвлекающего удара в направлении на Устриково казалась Игорю Владимировичу глубоко продуманной и обоснованной. Верховная Ставка одобрила и утвердила план операции "Лед" без единой поправки, и Игорь Владимирович еще больше уверился в незаурядности своего замысла. Ему пришлось пережить несколько неприятных часов, когда батальоны лежали на льду, однако командующий сумел вывернуться и не послать в тот день донесение в Ставку. Он верил в свой план. А потом берег был взят, и ярость немецких контратак лишний раз подтверждала правильность всех расчетов. Теперь уже, направляя донесение, Игорь Владимирович не скупился на краски. Правда, оставалась досадная деталь - до сих пор не была перерезана железная дорога, но командующий чувствовал, что тут что-то не так: или Шмелев что-то скрывает, или Мартынов хитрит. Полковник Славин должен был выяснить обстановку на месте и привезти точные сведения.
Командующий армией решил, что он расскажет корреспондентам некоторые подробности отвлекающего удара. Он не стал дожидаться Славина и вместе с членом Военного Совета Николаем Александровичем Булавенко направился к корреспондентам.
За последние три часа с тех пор как командующий рассказал полковнику Рясному о начавшемся наступлении, положение значительно улучшилось: дивизии преодолели глубоко эшелонированную оборону противника и вышли на оперативный простор.
Игорь Владимирович вкратце обрисовал общую обстановку и под конец сказал корреспондентам, что они не зря приехали в его армию. При этом Игорь Владимирович улыбнулся и посмотрел на маститого столичного писателя.
- Такова наша профессия, - ответил за всех маститый. - Мы всегда там, где гремит бой. Где успех, победа. Нам нужен победный материал.
- Мы долго ждали и долго готовились, но теперь мы обеспечим вас таким материалом в избытке.
- Хотелось бы знать, Игорь Владимирович, некоторые детали, - продолжал маститый. - И попросить вас, чтобы вы нацелили нас, так сказать, на направление главного удара. Где сейчас центр боевых действий? Какая дивизия добилась наибольшего успеха?
- Поезжайте прямо в сто семьдесят пятую, к Горелову. Только вам придется порядком потрудиться, чтобы догнать его. Уже сейчас он находится там, где должен был быть только завтра утром. А где он окажется завтра утром - этого даже я не могу сейчас сказать.
- Разрешите такой вопрос, товарищ генерал, - сказал фронтовой поэт. - Что обеспечило успех всей операции? Мы тут перед вашим приходом как раз спорили об этом...
- Я вижу, вы уже в курсе. - Игорь Владимирович улыбнулся. - Это весьма интересная деталь. Успех всей операции в значительной мере был обеспечен предварительным ударом... - Игорь Владимирович услышал хлопанье отворяемой двери и быстро обернулся.
Полковник Славин стоял, тяжело держась здоровой рукой за косяк. Он стащил шапку, и все увидели грязную кровавую повязку, прикрывавшую половину лба. Перевязь на левой руке тоже была забрызгана кровью.
Игорь Владимирович поспешно поднялся и зашагал навстречу Славину.
- Простите, пожалуйста, - бросил он на ходу. - Одна минута.
Корреспонденты видели, как командующий и раненый полковник с красивым мужественным лицом о чем-то быстро и тихо поговорили меж собой, потом Игорь Владимирович громко сказал:
- Спасибо, полковник. Теперь шагом марш в медсанбат.
- Простая царапина. Я еще могу поработать в штабе.
- Приказываю немедленно направиться в медсанбат. Выполняйте.
Красивый полковник с неодобрительным видом отдал честь и вышел, а Игорь Владимирович вернулся к столу:
- Итак, на чем же мы остановились?
- Вы говорили, товарищ генерал, - сказал фронтовой поэт, - что успех всей операции был обеспечен предварительным ударом. Каким? Артиллерийским?
- Да, да, - быстро сказал Игорь Владимирович. - Вы совершенно правильно угадали мою мысль. Мы долго и тщательно готовились к этому удару. Вели разведку целей, выбирали места для огневых. Это был небывалый по своей мощности массированный артиллерийский удар. Огневая подготовка продолжалась восемьдесят пять минут, на пять минут меньше, чем могли рассчитывать немцы. - Игорь Владимирович уже овладел собой и говорил спокойно и неторопливо. - После такой мощной артподготовки пехота поднялась в атаку и сразу же захватила первую линию траншей, а еще через полчаса - вторую.
- Благодарю вас, - сказал фронтовой поэт и снисходительно посмотрел на молодого, но уже известного писателя. Тот ничего не ответил.
- Скажите, Игорь Владимирович, - попросил маститый писатель, - где находился в момент атаки ваш наблюдательный пункт?
- Позади боевых порядков дивизий. Прямо на льду.
- О-о, - сказал маститый. - А кто, если не секрет, был этот раненый полковник с мужественным лицом?
- Обычная история, - Игорь Владимирович пожал плечами. - Офицер моего штаба. Приехал оттуда.
- Разрешите такой вопрос, - торопливо сказал молодой, но уже известный. - У меня записана фамилия: капитан Шмелев. Его подразделение первым захватило берег, да?
Игорь Владимирович пристально посмотрел на молодого, но уже известного:
- Боюсь, что не сумею ответить на ваш вопрос. Я просто не в курсе. Первой шла дивизия Приходько, надо спросить у него, кто был впереди.
- Простите, товарищ генерал, - продолжал допытываться молодой. - Не можете ли вы рассказать что-либо о плане операции "Лед"?
- Весьма сожалею, - сухо ответил Игорь Владимирович, - но об этом плане сказать ничего не могу.
- Как же так? - в отчаянии воскликнул молодой. - Ведь за сорок восемь часов до общего наступления два полка пошли через озеро. Лед, ночь, внезапная атака, немцы не ждали, растерялись...
- Одну минуту, - Игорь Владимирович сердито поморщился: война в таком изложении никак не походила на войну. - Кто вам это сказал? - Глаза командующего становились все более холодными. - Я вижу, вы знаете больше меня. Два полка? Какая чушь! Может быть, вы сами расскажете нам об этом плане? Как бы вы, например, обеспечили коммуникации для двух полков? Боепитание? Эвакуацию раненых? Судя по вашему заявлению, вряд ли вы представляете себе, что такое два полка пехоты.
- Я тоже так подумал, Игорь Владимирович, - сказал маститый. - Отвлекающий удар, ночь, лед, ветер - может быть, это красиво и романтично, но абсолютно нереально.
- Простите. - Игорь Владимирович посмотрел на часы и поднялся. - Через пять минут я должен докладывать в Москву об итогах первого дня наступления.
- Вот таким путем, - проговорил фронтовой поэт, когда дверь за командующим закрылась. - Советую вам впредь быть более осмотрительным в выборе занимательных сюжетиков.
- Издержки производства, - сказал со вздохом маститый. - Вещь неизбежная в нашем ремесле. Мне показалось, что он был чем-то расстроен, когда ушел этот красивый раненый полковник. Сразу начал закругляться.