* * *
Галирж лежал, вытянувшись во весь рост, в своем теплом мешке. Неожиданно у него возникло отвратительное ощущение, будто он лежит не на раскладушке, а на операционном столе. Это ощущение переходило в страх - он распластан на смертном ложе. Галирж встал, позвал Оту.
Вокроуглицкий медлил - не хотелось мазаться в мокрой глине и снегу, выбираясь из воронки. Но Галирж позвал снова, настойчивее. Ота неохотно пошел к нему.
Над искореженными деревьями поднялся сноп огненных языков. Сосняк задрожал и исчез в клочьях удушливого дыма. Галирж упал, спрятал голову в запорошенный снегом куст. Вокроуглицкий увидел лежащего на земле Галиржа.
- Джонни! - крикнул он испуганно.
- Где ты? - не поднимая головы, отозвался Галирж.
- Я здесь, - ответил Вокроуглицкий, - но хотел бы не быть здесь.
Он быстро разобрался в создавшейся ситуации. "Немцы поняли, что наши пушки ведут огонь по их батарее, и стали бить сюда. Ну и свистопляска! Черт побери эти кровавые видения Джонни!"
- А куда ты, собственно говоря… - Сказать "идешь" он не мог, а "ползешь" не хотел.
- К тебе. Закурить, - солгал капитан.
Немцы накрывали в сосняке квадрат за квадратом. Взрывы, взрывы, взрывы. В воронке Галирж и Вокроуглицкий держались вместе.
- Ты здесь в таком дерьме, Джонни, - сказал Вокроуглицкий, - а Станек, наверное, сейчас в Большом театре.
Галирж молчал, делая вид, что эта тема его не волнует, но зависть точила его.
"Наше посольство! Я тут должен при каждом выстреле кланяться до земли да сидеть в воронке в грязи. А Станеку президент будет вручать награду". Галирж ухватился за обнажившийся корень сосны, чтобы не скатиться на дно воронки, где стояла вода.
- Как ты думаешь, Джонни, Станек после войны уйдет из армии или нет?
Галирж глубоко затянулся:
- Ирка непрактичный, он определенно сядет за парту в консерватории.
- Значит, ты полагаешь…
- Погоди! Музицирование - вот как он представляет свою жизнь, но он знает также, что наша главная забота будет состоять в том, чтобы сохранить мир, а для этого нужна армия - сильная, хорошо организованная. Ирка это принимает близко к сердцу, так близко, что может отказаться от своей мечты и остаться в армии.
- Мне это тоже приходило в голову.
- И сдается мне, что вы рука об руку пойдете не только по армейской линии. Говорят, что ты уже сейчас здесь обхаживаешь коммунистов. Удивительно, Ота, что у тебя еще нет партийного билета.
- А что? Мне их программа по душе.
- Куда ветер, туда и ты.
- Было бы странно, если бы в компартию хотел вступить ты. Но я… Что ж тут удивительного?
Капитан должен был признать справедливость его слов: сам Галирж сформировался как сторонник Града , тогда как Ота никогда раньше политикой не занимался.
- Ота, - сказал он, - ты слишком спешишь! Видно, считаешь, что после войны ослабнет наше влияние и усилится влияние коммунистов. Но и англо-американская армия тоже пробьется до самой Праги!
Галирж размечтался: "Войска западных союзников будут тоже освободителями. И с ними вернется наше правительство, президент, министерство, мой тесть. Мы будем сильнее".
- Ты представляешь, например, как Ирка поднимается в гору: собирает награды, братается с русскими, едет в Москву! Но не начало ли это падения?! - Галиржа вдохновляла эта мысль. - В гору пойдет тот, кто сохранил верность…
- Понимаю! - сказал Вокроуглицкий. - Ты хочешь напугать меня: мол, вся моя карьера полетит к чертям. Но если твой Бенеш протягивает руку красным, почему не могу и я? - От быстрой речи сигарета прыгала в его губах. - Получается, что ты, Джонни, принципиальнее самого президента, честь тебе и слава, но ты и консервативнее его. Политика требует гибкости, иначе тебя ждет то, что ты предсказываешь мне.
Галирж молчал. Вдруг совсем близко он услышал голос штабного адъютанта:
- Пан капитан! Пан поручик! Это вы?
Они вздрогнули. Слышал ли адъютант, о чем они говорили? Решили не отвечать.
- Кто там? Стрелять буду! - Адъютант выкрикнул пароль: - Танк!
- Тыл, - ответил Галирж отзывом. - Ты спятил? Это ж мы!
Солдат взволнованно докладывал: они должны собраться и выйти к дороге за лесом, где их будут ожидать машины. Галирж и Вокроуглицкий вылезли из воронки.
- Где мой связной? - спросил Галирж.
Солдат помрачнел:
- Здесь, пан капитан. Залез в ваш спальный мешок.
- Ну и нахал! Спит, конечно?
Голос солдата стал вдруг приглушенным:
- Да. Вечным сном.
Галиржа затрясло. Совсем недавно там лежал он.
* * *
Президент приколол к кителю Станека орден.
- Поздравляю вас, пан надпоручик. - Маленькая рука сжала руку Станека. - Как вам служится?
До Станека едва доходил смысл слов. Заикаясь, он проговорил:
- Спасибо… Так… хорошо, пан президент.
Президент со своей свитой удалился. Станек все еще стоял по стойке "смирно". Услышал громкий шепот Рабаса:
- Оратор из тебя, Моцарт, неважный!
Вечером съехались гости. Огромный зал чехословацкого посольства гудел. Станек с восхищением смотрел на светлый, цвета слоновой кости, рояль с золотыми ампирными украшениями. Наверное, какая-нибудь великая княжна музицировала на нем. Пиапист во фраке ударил по клавишам. Мусоргский! "Тоже военный и композитор", - подбадривала его в свое время мама. Станек засмотрелся на пианиста. С восторгом слушал его виртуозную игру. "Так я никогда не смогу! - сжимал и выпрямлял он пальцы - негнущиеся, жесткие, твердые. - Если Рабас не может такими рисовать, то как же я смогу играть?" На душе стало тяжко. Он начал продвигаться к дверям. Пока он был на фронте и с Яной, он верил, что все наверстает. Здесь же, оказавшись лицом к лицу с великой музыкой, он терял эту веру. Станек вышел в соседнюю комнату. Увидев сидящего за столиком Рабаса, тяжело опустился рядом. Рабас налил ему кахетинского.
- После каждой рюмки ты этажом выше. Глотни, Я уже на седьмом. Тебе надо поработать, чтобы меня догнать.
Станек слышал только последние слова. Догнать!
- Никогда уже не догоню, Карел. Никогда. - Он отпил из бокала и взволнованно продолжал: - В мои-то двадцать шесть? Что я могу? Бренчать на фортепьяно вот этими грубыми пальцами! Посмотри на них! Видишь? - показывал он Рабасу. - Из олова, как а твои! А сочинять? Пара дилетантских композиций, больше ничего! - Взволнованный тон сменился унылым: - Война украла у меня молодость. Я не шесть, а одиннадцать лет потерял! Понимаешь это? Целых одиннадцать лет!
- Оставь ты эти подсчеты, Иржи, - отмахнулся Рабас. - У нас ордена на груди, а ты ноешь. - Рабасу была жаль Станека. Он знал, что тот говорит горькую правду, но хотел умерить эту горечь. - Ты вернешься к своей музыке, вот увидишь!
Станек взорвался:
- Как я могу вернуться в молодость? Как? Я должен начинать с того, с чего начинают в пятнадцать лет.
- Ты сможешь, Иржи, - уверял его Рабас. - Я верш в тебя!
- А я в себя уже не верю! Война поглотила меня целиком.
Рабас сочувственно погладил его руку, но сказал твердо:
- Не говори так! Ты не должен стать вторым Рабасом!
- Я уже стал им. Война отняла у меня музыку. Я разбит, опустошен. Вот как мне служится, пан президент!
Из зала донеслись аплодисменты. Из дверей выходила публика. Зал готовили к танцам. С пола убрали ковры. Музыканты рассаживались вокруг белого рояля.
* * *
В траншее у дороги за лесом оба разведчика пригнулись. За дорогой расстилалось широкое ровное поле. Белизна снега оттеняла тьму. Снаряды, падавшие раньше в лес, разрывались теперь в поле.
Галирж заметил вдалеке на белом поле белую фигуру. Она понемногу росла, приближалась. Солдат? Один? Человек шел с трудом, проваливаясь в снег. Галирж затормошил Вокроуглицкого:
- Видишь?
- Ну и смелый!
- Заблудился? - размышлял Галирж.
Вокроуглицкий видел, что солдат в белом маскировочном халате идет медленно, отставив в сторону руку, и эта рука словно держится за поручни.
- Это связист, Джонни! Готовит для нас новый КП.
Галирж взял бинокль. И правда, связист. Ведет рукой по кабелю, ищет место разрыва. Нашел. Сгибается, шарит в снегу. Взрыв, верно, отбросил второй конец куда-то далеко в сторону.
В поле опять разорвался снаряд.
- Боже, как близко! - прошептал Вокроуглицкий, с ужасом наблюдая за связистом, не прерывавшим своей работы.
Со стороны фронта высоко над полем закружил вражеский самолет-разведчик. Сбросил на парашюте осветительную бомбу. Поток яркого света лился вниз.
Вокроуглицкий сказал:
- Фонарь!
В его слепящем сиянии было видно каждый стебель чертополоха, каждую травинку, торчащую из-под снега.
Поле, залитое резким светом, казалось удивительно безжизненным.
- Какая красота, Джонни! Посмотри! Эта серебряная равнина перед нами! Весь мир словно светится!
* * *
А в зале сияют хрустальные люстры. Их мерцание отражают венецианские зеркала. Блестит натертый паркет. На серебряных подносах стоят хрустальные бокалы, в них пенится вино, стекло нежно звенит. Слышны тосты, русская, чешская, английская, французская речь… Приподнятое, праздничное настроение.
* * *
Снаряды рвутся над равниной. Они ищут бригадную батарею, перелетают через нее, но разведывательный самолет вот-вот скорректирует огонь немецких орудий.
Галирж в бинокль наблюдает за продвижением связиста. Фонарь в миллион ватт обдает его светом, над головой кружит самолет-разведчик, но связист идет, идет по серебряной равнине к батарее, мимо которой проложен кабель к новому бригадному КП.
- Страшно! Это безумец! - ужасается Вокроуглицкий.
Галирж замечает с восхищением:
- Просто не верится! Не глядит по сторонам - на спине катушка с кабелем, на шее телефон - и спокойно идет себе дальше… - И с завистью: - Ну и ребята у Станека!
* * *
Станек танцует с молодой супругой французского дипломата, который до войны бывал в Праге. Хрупкая красавица в шелковом платье, спина ее обнажена, на шее золотое колье. Иностранка плавно и точно повторяет па Станека в танго. Он не чувствует ее в объятиях.
* * *
- Джонни! Боже мой! Это же Яна. Куда она идет? Почему ее никто не остановит?!
Очередной снаряд, не найдя своей цели, опять разрывается на равнине. Офицеры припадают к земле. Огонь, осколки, комья глины взлетают в воздух.
Вокроуглицкий первым поднимает голову. Яна исчезла в облаке дыма. Через некоторое время он снова увидел ее: она ведет рукой по кабелю и движется дальше. Деревня, из которой она вышла, уже далеко позади нее; лесок, где укрылся первый эшелон штаба, еще далеко впереди! Фонарь разгорелся вовсю - шипит, потрескивает, льет вниз потоки ослепительного света. А Яна идет. Снаряды падают на мертвое поле уже беспрерывно. Все ближе и ближе. "Как я малодушна! Стыдно так баяться. Но Иржи говорил, что он тоже боится. И все-таки всегда идет, даже если ему это не положено". И Яна тоже идет, идет с трудом, с усилием вытаскивая из снега валенки с налипшим на них снегом.
* * *
Лакированные туфельки постукивают по паркету рядом с канадками Станека.
- Я очень-очень люблю чешский народ… Чехи… Comment dit on cela?.. Couragйs?..
Станек отвечает не сразу. Потом, возвращаясь мыслями откуда-то издалека, говорит:
- Merci, madame, de votre bontй… - На любезность - любезность: - Мы восхищаемся французами, они мужественные ребята, vos maquis!
Станек смотрит поверх гладкой прически своей партнерши в зеркала, где мелькают, сменяя друг друга, лица и канделябры. Она чувствует, что в мыслях он не здесь, не с ней. Участливо спрашивает:
- Вы женаты?
- Почти, мадам… еще нет…
- Понимаю. Вы так далеко от votre amie…
- Далеко. Не настолько, как вы думаете, но во время войны и это очень далеко.
* * *
Яна ведет окоченевшей рукой по кабелю. Его холод проникает сквозь обледеневшие рукавицы. Изнурительная дорога и тяжелеющие с каждым шагом инструменты отнимают последние силы. Цель приближается медленно, страх растет быстро. Превозмогая себя, девушка идет дальше.
* * *
Иностранка, задыхаясь от стремительного танца, просят:
- Не так быстро, mon cher.
Станек наконец осознает, что танцует с таким воодушевлением, словно хочет вырваться из объятий своей партнерши и улететь к Яне. Он замедляет темп.
- Война отняла у вас bien-aimйe?
- Нет-нет. - Станек опять забывается и резко кружит партнершу. - Это единственно прекрасное, что она мне дала.
- Если у человека есть любовь, у него есть все. Верьте мне, мсье.
Станек верит. И он спокоен. Яна сейчас в Киеве. Там она в безопасности. И он скоро будет рядом с ней.
- Медленнее, je vous prie . Скоро… - улыбается француженка и продолжает: - Скоро все кончится. Я слышала, что русские готовят большое наступление.
- Готовят?
- Non. Vous voyez comme je parle mal le tchиque! - Она выразилась точнее: - Уже подготовили.
Станек останавливается:
- Подготовили?
- Vraiment , и ваша бригада наверняка пойдет вместе с ними.
- А когда?
Француженка пожимает плечами:
- Я слышала, со дня на день…
У Станека от страха замирает сердце. Он быстро вторгается с партнершей в гущу танцующих. "Почему я так пугаюсь? Ведь Яна будет осторожна. И там с ней отец".
У опушки леса офицеры штаба в бессильном отчаянии наблюдают за Яной в бинокли. Отчего она не вернулась сразу же, как только там начали рваться снаряды?
Теперь ее положение все хуже и хуже, и они уже ничем не могут Яне помочь. Поздно. Вокроуглицкий не в состоянии бездеятельно смотреть дальше на эту ужасную картину.
- Яна! - кричит он. - Яна!
- Оставь ее, Ота, теперь это не имеет смысла, - говорит Галирж сдавленным голосом. - Ее спасет лишь случай.
Яна чувствует опасность. Идет пригнувшись, старается ускорить шаг, но страх связывает ей ноги. Она слышит свист снаряда и ложится - комочек страха, придавленный катушкой.
Потом встает, ноги отказываются слушаться, но она идет. Рукой держит кабель, словно спасительную ниточку. Бескрайняя равнина. Яна глотает слезы: "Я должна дойти". Спотыкается. Ветка шиповника цепляется за ее халат острыми колючками. Яна освобождается от колючек и говорит, обращаясь к кусту: "Пусти меня! Со мной ничего не случится. Если бы Иржи не уехал, то ему пришлось бы идти тут. - Она улыбается и чувствует прилив сил. - Это хорошо, что я иду вместо него: со мной ничего не случится".
* * *
Станек провожает свою даму на место. Навстречу им движется элегантный мужчина во фраке. Каблучки француженки стучат по паркету и вдруг затихают на плюшевом ковре.
* * *
Снаряды рвутся все ближе и ближе к батарее. Ближе и ближе к Яне. Бригадная батарея открывает ответный огонь по позициям немецкой батареи, и теперь вовсю гремит артиллерийская дуэль.
Вокроуглицкий поднимается и бежит по равнине к Яне. Снаряд! Вокроуглицкий бросается на землю, зарывается лицом в снег. Спустя мгновение поднимает голову. Видит, как Яна встает со своим грузом, ее валенки опять оставляют на снегу следы - темные ямки на белой равнине. Небо рвется на части. Снаряды летят навстречу снарядам. Заснеженная равнина усиливает свечение фонаря. Светло как днем.
Яна идет сквозь это сияние и град снарядов. Она боится полностью открыть глаза, поэтому зажмуривается.
Но снаряды уже не так густо падают вокруг нее. "Дойду. Обязательно дойду. Когда Иржи вернется и станет меня ругать, я скажу ему: "Ведь я шла вместо тебя".
Артиллерийская дуэль слабеет. Последние снаряды разрыли равнину. Последний из последних упал вблизи от Яны.
Вокроуглицкий смотрит, где Яна. Видит, она поднимается. Но только на колени, затем падает лицом в снег.
Фонарь на парашюте медленно относит ветром.
Вокроуглицкий сломя голову бросается к Яне. Скорее, скорее. Он задыхается. Сто метров, еще сто… Наконец он рядом с ней:
- Яна, что с вами?
Она не узнает его:
- Иржи…
Он стаскивает с нее катушку и телефон. Нигде не видно ран. Но рука, которую он взял в свою, бессильно падает.
- Яничка, что у вас болит?
Девушка не отвечает. Он берет ее на руки и бежит с ней к лесу.
- Санитары! - кричит он. - На помощь!
Какие-то солдаты показывают ему дорогу. Он замедляет бег. Чувствует, как Яна с каждым шагом тяжелеет, а сам он с каждым шагом становится слабее. Он видит солдата, который копает яму.
- Где перевязочный пункт? - кричит Вокроуглицкий.
Солдат перестает копать.
- Перевязочный пункт? - переспрашивает он с удивлением и смотрит на Яну.
- Быстрее, шевелись! - Вокроуглицкий от злости сипит. - Где врач? Эта девушка нуждается в немедленной помощи!
Солдат дотрагивается до безжизненно висящей руки Яны, смотрит на ее белое лицо с открытыми глазами.
- Положите ее вон под ту сосну!
- Там уже кто-то лежит… - говорит Вокроуглицкий сдавленным голосом.
- Лежит. Ведь, кажется, здесь стреляют, так?
Вокроуглицкий смотрит на неподвижного пехотинца под сосной, с которого уже сняли обувь. Он готов к походу, где обувь ему больше не потребуется.
- Это же ведь…
- Эта девушка тоже… - отвечает солдат.
И сразу тело Яны так тяжелеет, что он больше не в силах его держать. Он опускает Яну себе на колени и осторожно кладет под сосну.
- Кто она? - спрашивает солдат и принимается обыскивать ее.
- Что вы делаете?
- Это моя обязанность.
- Вы из санчасти?
- Нет, - отвечает солдат и показывает на лопату.
Вокроуглицкий стоит словно оглушенный.