- Мейер! - крикнул я громко, чтобы слышали остальные. - Вылезайте! Закапывайте! - Я указал ему на глину, выросшую холмом возле ямы.
Он оперся о края ямы и выбрался из нее. Потом яростно накинулся на выкопанную глину, швыряя ее назад в яму, дыша тяжело и со свистом, чувствуя, как удаляется от него костлявая смерть-старуха. Он быстро устал, воткнул лопату в землю и некоторое время отдыхал. Потом снова схватился за лопату.
- Ну, Мейер, - сказал я громко. - Не спешите. Вас никто не торопит.
Я говорил это, глядя на остальных. Они молча наблюдали, как исчезает его яма. Я поставил их перед выбором: или взять лопату, или заговорить.
Я решил еще раз пощекотать им нервы.
- Что стоите? - крикнул я тому, кто стоял ближе всех к Мейеру, - Копайте! Копайте!
Мейер уже кончал со своей ямой. Его сосед не мог отвести от нее глаз. Я подтолкнул его, и тогда он, стуча зубами, признался, что и он вместе с Майером расстреливал наших.
- Ага, и вы тоже! - В моих жилах вскипела кровь. - А что остальные? - повернулся я к ним. До сих пор молчавшие, они один за другим стали сознаваться.
- Ладно. Все подробности запишем на месте. А сейчас закапывайте! Быстро! Раз-два!
Они налегли на лопаты и начали забрасывать ямы землей.
Я уже не кричал. Молча стоял рядом, дожидаясь, когда они закончат свою работу. Потом отдал приказ возвращаться. Да, это большая разница - идти навстречу смерти и возвращаться невредимым.
Вернувшись, я записал их показания. В эту ночь я впервые спал спокойно.
Утром мы отправили их в районный центр и передали в руки народного суда.
После этого я снова почувствовал себя человеком. Я серьезно поговорил с женой, и она вернулась домой.
А через две недели за кружкой пива я рассказывал своим друзьям, что со мной случилось, кто были эти немцы и как мне удалось с ними справиться.
Мирослава Томанова
Дорога любви
Станек пересек двор. Вокруг тьма: фронт проходил недалеко от Киева, налеты продолжались, и светомаскировку не отменяли. Особенно строго предписывалось выполнять ее бригаде, разместившейся в бывшем артиллерийском училище неподалеку от Печерской лавры и нового моста, который немцы все время бомбили.
Едва Станек вошел в здание штаба, как на плечи его опустились руки Рабаса с такой силой, что он пошатнулся.
- Ну, иди-ка сюда, иди! А то из-за своих проводов не увидишь Москвы! Ты в составе делегации, дружище. Я тоже! - Рабас, не останавливаясь ни на мгновение, выпаливал все новости: - Смотр отменяется! Никаких парадов! Президент в Киев не приедет. Свобода и пятнадцать избранных повезут бригадное Знамя к нему в Москву. Ты не очень замерз? Так слушай, это тебя согреет! Торжественный акт вручения будет происходить в нашем посольстве, мы получим там медали для всех награжденных, а твою президент приколет тебе сам. Ты не оттаял? Тогда слушай еще! За русскими наградами пойдем прямо в Кремль! - Голос. Рабаса гремел, а у Станека тряслись руки. - Что ты на меня уставился? Понимаешь, какая это для нас честь?!
Станек прикидывал, сколько времени они пробудут в Москве. По меньшей мере, неделю.
- А что будет с бригадой?
- Ничего.
Рабас торопливо объяснял, что Свобода попросил советское командование не направлять бригаду на фронт, пока он с делегацией не вернется из Москвы.
"Яна будет в безопасности", - успокоился Станек и восторженно проговорил:
- Карел, я увижу Большой театр?
Рабас рассмеялся:
- А я тебе все о медалях! Дурачина, забыл, что для тебя самое главное - музыка!
Станек стоял с Рабасом в скупо освещенном коридоре, который его фантазия превратила в театральные кулуары.
- Теперь спустись на землю, - теребил его Рабас. - Возьми парадную форму, пару чистых рубашек. У тебя есть?
Станек мысленно покидал кулуары и вступал в огромный зрительный зал - сплошной пурпур и золото.
- Прямо с улицы на паркетный пол не годится, Ирка, - поучал его Рабас. - Захвати сапожный крем, щетку…
Занавес тоже золотой, сцена открывается, и к Станеку несутся первые звуки оркестра… Чайковский, Бородин, Мусоргский, Прокофьев… Кого ему посчастливится услышать?
- Майор Давид хочет с тобой поговорить. - Рабас взял размечтавшегося Станека под руку и повел.
Но, очутившись перед майором, Станек по-прежнему видел перед собой прославленную на весь мир сцену Большого театра и говорил растроганно:
- Я знаю, это вы, пан майор, замолвили словечко за меня…
- Рад за вас, - улыбнулся Давид. - Знаю, что мимо Большого театра не пройдете.
Рабас наблюдал за ними. Почему Давид так внимателен к Станеку? Не музыкальные же склонности надпоручика волнуют майора! В чем тут дело?
У Станека сомнений не возникало. Он вспомнил, как кричал майору: "В третий раз я не дам оторвать себя от музыки! В третий раз это никому не удастся, даже вам, пан майор!" Подумать только! Не обиделся, наоборот.
- Благодарю за понимание…
- Теперь нам пригодилась ваша одержимость, - одобрительно сказал майор. - Большой театр! "Пиковая дама"! "Борис Годунов"! Кто из наших офицеров может лучше вас оценить это?
"Ласковые слова, приманка", - подумал Рабас.
- В Москве вы услышите и другую музыку, - сказал майор. - Многие и ее не смогут так прочувствовать, как вы.
- О чем вы, пан майор?
- В Москве вы встретитесь с видными политическими и военными деятелями. Там вы услышите, как будет устроена новая республика и какой будет новая армия.
Станек ощетинился:
- Почему именно я должен об этом слышать?
Майор нахмурился:
- Первый день мира - и вы видите уже конец всех хлопот. Но как нельзя без крепкой армии выиграть войну, так нельзя без нее обеспечить мир. - Майор заговорил вдруг о Галирже и Вокроуглицком. - Они ведь знакомы. Что вы против них возразите? Скажите! Ну, пришли из Англии, так что в этом особенного? Это не основание для разделения. Галирж - прекрасный штабной работник. Серьезный офицер. Не позволяет себя оттеснить, заботится о карьере? Это ведь характерно для многих… И опять-таки в этом ничего плохого нет…
Станек затаил дыхание. Сильная армия, которая будет опорой мира…
- А Вокроугдицкий? Ну, летчик! - улыбнулся майop. - Лучше на милю впереди, чем на пять позади. И вот оба они будут костяком армии? Может быть, они еще проявят себя с лучшей стороны!
"Крепкая армия, опора… А могут ли быть Галирж u Вокроуглицкий опорой крепкой армии? Они в армии останутся, я - нет".
- Почему вы мне это говорите, пан майор? - тревожно спросил Станек.
- Чтобы вы спокойно ходили в театр, на концерты и не думали о будущем. - Он посмотрел на Станека как человек, сознающий, что говорит напрасно. - Вы в первый же день мира побежите в консерваторию и оставите все армейские заботы нам, а мы их разделим как-нибудь с этими разведчиками.
Станеку стало не по себе от иронии майора. Он понял, что речь идет о смысле всей его жизни, запальчиво сказал:
- Теперь я знаю, почему вы посылаете меня в Москву. Понять значительность того, что будет после войны. Потом вы отдадите приказ, чтобы я остался в армии, не правда ли, пан майор? - Станек подступил к Давиду: - Могу ли я вам сказать, что означал бы для меня такой приказ? Крушение мечты всей моей жизни, пан майор! Жизнь для меня потеряла бы настоящий смысл.
- Приказ? Нет. Я больше ценю то, что делается добровольно.
Добровольно? Станеку вспомнилось: добровольно забросил музыку, добровольно пришел в бригаду. На собственном опыте убедился, что все это стоило ему больше, чем то, что он делал по приказу. Станек сжал кулаки, словно хотел задержать что-то, проскальзывающее сквозь пальцы.
- Вы мне не верите? - спросил майор.
Станек мрачно молчал.
- Не верите! Могу ли я быть откровенным? - Давид сделал паузу. - Ведь вы же не были каким-то салонным виртуозом. Вы играли не на концертах в зале имени Сметаны, а по корчмам в пригородном оркестрике. Дирижером был железнодорожник, - сухо перечислял Давид. - Тромбонист - слесарь, а половина оркестрантов - безработные музыканты. Я правильно говорю?
Напоминание майора о его прошлом возмутило Станека, но он промолчал.
- Вы играли на танцульках до утра за две кружки пива и сто граммов зельца, так?
Кровь прилила к голове. Насмехается майор над ним, что ли?
- Никакого приказа не будет! Ни от меня, ни от штаба, который посылает вас в Москву! - заявил майор. - Вы сами решите, к чему вас лучше подготовили полуголодный оркестрик и несколько лет армейской, фронтовой службы: к музыке или к армии.
* * *
Рабас помогал Станеку собирать вещи. Заметил, как тот аккуратно кладет на дно чемодана пачку нотных листов.
- Ноты? Твоя соната?
- Симфония или соната, как угодно, - невесело усмехнулся Станек. - В любом случае - "Неоконченная".
На Рабаса нахлынули печальные воспоминания; он складывал свои краски и кисти, чтобы больше никогда не взять их в руки. Они наклонились над чемоданом. Туда еще надо уложить парадную форму. Засовывали ее вместе. Согнувшийся Рабас скосил на Станека печальные глаза.
- Сам, мол, решишь, говорит, а при этом яснее ясного, что тащит тебя в новую армию руками и ногами.
- Это я буду решать сам, - произнес Станек.
Рабас пригладил китель Станека, придавил его ладонями. Потом опустил крышку и защелкнул замки.
В коридоре им встретились Галирж и Вокроуглицкий. Москва! Они принесли поздравления делегатам, Галирж отступил на шаг, чтобы оглядеть Станека со всех сторон.
- Ну, так туда нельзя, Ирка! В этом овчинном полушубке…
Станек пристально смотрел на Галиржа и его помощника, словно впервые видел их. "Значит, эти двое будут в нашей новой армии. Быть может, оба еще проявят себя с наилучшей стороны. - Он продолжил свою мысль: - А я в это время, как пятнадцатилетний мальчик, буду начинать в консерватории…"
- Это легко исправить! - продолжал Галирж. - Однажды я тебе уже одалживал пальто, помнишь? Когда мы вместе переходили польскую границу… А теперь одолжу шинель. С удовольствием.
- Не хлопочи зря! - запротестовал Станек. - Ничего я не буду одалживать. Что есть, того и довольно.
Во дворе уже стояли автомобили с синими маскировочными фарами. Солдаты грузили чемоданы. Рабас снял с себя шинель.
- Слушай, Ирка, скинь этого барана, вот моя шинель. Будет тебе в самый раз. У меня в машине еще одна, я ведь так в грязи не вожусь, как ты.
Станек послушался. Правда, шинель была далеко не в самый раз: широка, даже очень.
- Это из-за моего живота, - бурчал Рабас, рассматривая Станека в синем свете фары. - Ничего! Затянешься ремнем. Так. Красота! Как на тебя сшита.
Станек попросил Рабаса:
- Когда надо будет выезжать, задержи на минутку!
Он бросился в темноте к зданию, отведенному для женщин.
Яны не было. Побежал в другое здание, в диспетчерскую. Тут был один Панушка.
- Где Яна?
- Куда-то побежала.
- Куда?
- Ну куда ей бежать? К вам, молодой человек, прощаться. Я вам тоже желаю успеха и счастливого возвращения…
Дальше он не слышал, выбежал во двор. Конец. Моторы гудели. Полковник Свобода и сопровождающие его члены делегации садились в машины. Глухо хлопали дверцы. Первая машина тронулась.
Станек впотьмах нацарапал что-то на листке, вырванном из блокнота.
- Леош! Передай это Яне!
Наконец тронулась машина Станека и Рабаса.
Кто-то сказал Яне, что Станек искал ее в женском общежитии. Девушки шептались здесь о том, что и медсестра Павла едет с делегацией в Москву как представительница женщин, первых женщин-солдат со времени гуситских войн. Яна показалась в дверях. Ее спросили:
- Не ревнуешь к Павле? Она тоже едет.
Какая-то девушка вздохнула:
- С милым в Москву - это была бы сказка.
Яна выбежала. Двор был пуст. Она пошла к отцу, в диспетчерскую. В коридоре ее поджидал Леош.
- Яничка! У меня кое-что для вас есть! - Он протянул листок. - Не горюйте, Яничка! Зато выспитесь хорошенько. Рождество будете встречать вместе. - Увидел, как затряслись ее плечи. - А в этом году у нас будет веселое рождество. Получим особые пайки, я принесу елку под самый потолок.
Она прочитала записку и медленно направилась в диспетчерскую.
- Нашли вы друг друга?
- Нет.
Яна пожелала отцу спокойной ночи. Ложась спать, она слышала отдаленный грохот орудий и думала, как было бы хорошо, если бы она могла поехать в Москву вместе с Иржи. Долго не могла уснуть. "Рождество будете встречать вместе", - сказал Леош. Но и эта мысль не приносила покоя.
На фронте не соблюдают рождественских традиций: мир людям доброй воли. Бригаду не оставили поджидать возвращения делегации. Перед праздниками ее подняли по тревоге, выделили участок обороны и определили задачу - не допустить проникновения врага в Киевскую область с юга и юго-востока.
* * *
Первый эшелон штаба бригады стоял под открытым небом, если, конечно, не считать жалкого укрытия - растерзанного соснового лесочка. Офицеры штаба сидели - кто устроился на вещмешке под деревом, кто на вывороченных корнях, кто на подножке машины. Карты раскладывали на коленях, цветными карандашами царапали влажную бумагу при свете фонариков.
Галирж приказал связному принести ему раскладушку и спальный мешок. Потом залез в него, чтобы согреться.
Связной с винтовкой на ремне прохаживался в некотором отдалении. Из окопа торчала антенна, виднелись спины радистов. Из-за орудийного грохота и стрельбы почти ничего не было слышно. Радисты с трудом ловили зашифрованные донесения. Слово… ничего, опять слово… и вновь пусто.
Галирж до боли вытягивал шею в их сторону.
Первому эшелону штаба завидовать не приходилось, В тот момент, когда он снялся со старого места расположения и переходил на новое, первый батальон неожиданно остановился. Штаб должен был остановиться на полпути и выжидать, пока батальон опять двинется вперед.
Из окопа выскочил радист. Наконец-то! Галирж с карманным фонарем наносил на карту полученные данные. Первый батальон отброшен контратакой назад. Из-за этого у русских оголился левый фланг. И надо же этому случиться, когда полковник в Москве! Сейчас они тут как потерпевшие кораблекрушение! Лишь случайно доходяг до них куцые донесения, которые нельзя уточнить вопросом по телефону. Разве можно так руководить боем? И чего стоят эти сообщения? Пока долетят с грехом пополам по радио, успевают устареть.
Все-таки Галирж сделал кое-какие выводы и послал через связного свое предложение оперативному отделу. Опять забрался в мешок. Время от времени вздрагивал от одиночных выстрелов. Не взрыв ли это? Нет, только кажется.
Вокроуглицкий, обведя глазами все вокруг, выискал в полутьме раскладушку Галиржа. Ветки затрещали под его ногами, и через минуту он склонился над Галиржем:
- Ты выбрал подходящее время и место для отдыха. Со всеми удобствами! Прямо "Парк-отель".
- Завидуешь?
- Нет, Джонни. Ни капли. Смешно. "Парк-отель"? Офицер нежится, словно в "Парк-отеле", во время вражеской атаки?
- Послушай, Ота! - сказал Галирж. - Этот твой "Парк-отель" - очередная шутка? Что-то вроде а-ля пикник?
- Мы не на похоронах, почему бы не пошутить?
- Мне бы твою молодость, твое здоровье… - ворчал на Вокроуглицкого Галирж из своего мехового мешка, обтянутого парашютным шелком. - Получить воспаление почек и загнуться на фронте не от пули, а от болезни?!
- Грейся-грейся, чтобы этого не случилось… Но время ли сейчас валяться?
Связной неутомимо делал вокруг Галиржа круги, охраняя его. Но слова Оты "Время ли сейчас валяться?" разрушили у Галиржа ощущение безопасности. Он напряженно вслушивался в звуки ночи. Ему показалось, что орудийный грохот приближается. "Но тогда, значит, это не наша батарея, а немецкие снаряды. И я не могу распознать, выстрел это или взрыв. Оглох от вечного грохота! Хорошенький сувенирчик я привезу отсюда! - Он тяжело вздохнул, потом успокоил сам себя: - Нет. Это потому, что голова спрятана в мех". Он приподнялся.
- Где ты был так долго? - спросил он Вокроуглицкого.
- Выполнял твой приказ. Добывал сведения.
- Есть хоть что-нибудь?
- Штаб получил с передовой приятное донесение. - Галирж насторожился. - Батальон Рабаса, отличные там ребята. Поторчим здесь самое большее два часа, пока там все стихнет, а потом спокойно переберемся на новое место, - подбадривал поручик.
Его беспечность действовала Галиржу на нервы.
- Я без связи как слепой, но, по-моему, все обстоит иначе: без крови не обойдется.
- Прошу тебя, Джонни, не надо кровавых видений.
Вокроуглицкий сострадательно смотрел на Галиржа, вертевшегося в спальном мешке на узенькой раскладушке.
Снова донеслись взрывы.
- Извини, дорогой, - сказал Вокроуглицкий. - В двух шагах отсюда есть отличная воронка. Я пойду туда. Здесь слишком продувает.
* * *
Новое месторасположение штаба - это прежде всего организация связи. Она уже была налажена, и вдруг неожиданное перемещение батальона Рабаса нарушило сеть.
Связисты бросились ее восстанавливать, двигаясь за батальоном с катушками. Снаряды рвали кабели. Телефонисты исправляли повреждения, проверяли слышимость. Ремонтные группы и те, кто тянул кабели, не могли со всем справиться. Работа штаба была парализована, штаб требовал скорейшей связи, сроки на установку были даны очень жесткие, и преемник Калаша, Ержабек, вынужден был подключить к работе и обслуживающий персонал пункта связи. Но он не мог решить, кого взять. Посылать Яну ему не хотелось.
Яна это заметила. Быстро натянула на спину катушку, взяла ящик с телефоном:
- Куда идти?
На самый трудный участок, ко второму батальону, Ержабек послал Цельнера. Яну - на менее опасный: восстановить линию к предполагаемому месту расположения КП, к "Альбатросу".