Гарсиа внимательно рассматривал Маньена. Как и Варгас, он считал, что это будет война техники, и не верил, что руководители рабочих станут специалистами по мановению волшебной палочки. Он предвидел, что судьба народного фронта отчасти будет находиться в руках специалистов, и все в Маньене интересовало его: его скованность, кажущаяся рассеянность, усталость, от которой он валится с ног, облик старшего мастера (на деле он был инженером-электриком), взгляд за старомодными очками, выражавший энергию и выдержку. В Маньене - из-за усов - было что-то от типичного краснодеревщика парижского предместья Сент-Антуан; и вместе с тем в тюленьих губах, выдававших его годы, в глазах, когда он снимал очки, в жестах, в улыбке проступала сложная духовная жизнь интеллигента. Маньен был инженером одной из главных французских линий, и Гарсиа, который никогда не судил людей по престижности их должностей, старался разглядеть в Маньене просто человека.
- Народ великолепен, Маньен, великолепен! - сказал Варгас. - Но он бессилен.
- Я был на Сьерре, - сказал Гарсиа, тыча в сторону Маньена чубуком своей трубки. - Разберем по порядку. Сьерра озадачила фашистов; позиции там были исключительно благоприятны для герильи , народ способен на очень сильный и очень короткий удар. Дорогой господин Маньен, мы одновременно и питаемся и отравляемся двумя-тремя мифами. Прежде всего - французы. Народ - с большой буквы - совершил Французскую революцию. Прекрасно. Но из того, что сотня пик может одержать верх над плохими мушкетами, еще не следует, что сотня охотничьих ружей уничтожит хороший самолет. Дело еще осложнила русская революция. В политическом отношении она - первая революция XX века. Но, заметьте, в военном отношении она - последняя в XIX. Ни авиации, ни танков в царских войсках, у революционеров - баррикады. Как появились баррикады? Чтобы сражаться против королевской кавалерии, потому что у народа кавалерии никогда не было. Сегодня Испания покрыта баррикадами против авиации Франко. Наш милейший председатель совета министров тотчас после отставки отправился с ружьем на Сьерру… Может быть, вы недостаточно знаете Испанию, господин Маньен? Хиль, наш единственный стоящий конструктор самолетов, только что погиб на фронте рядовым пехотинцем.
- Позвольте, революция…
- Это не революция. Спросите лучше у Варгаса. Мы - народ, да; но это не революция, хотя мы только об этом и говорим. Я называю революцией следствие восстания, руководимого кадрами (политическими, техническими, какими хотите), спаянными в борьбе, способными быстро занять место тех, кого они уничтожают.
- И главное, Маньен, - сказал Варгас, подтягивая свой комбинезон, - инициатива исходила не от нас, как вам известно. Мы должны сформировать кадры. У Франко вовсе нет кадров, кроме военных, но с ним два известных вам государства. Никогда добровольцы не разобьют современную армию. Врангели были разбиты Красной Армией, а не партизанами…
Гарсиа скандировал слова, отбивая такт своей трубкой:
- Отныне не будет социальных перемен, а тем более революций, без войны, как и войны без техники. А…
Варгас одобрительно кивал головой в такт опускавшейся трубке Гарсиа.
- Люди не пойдут на смерть ради техники и дисциплины, - сказал Маньен.
- В таких обстоятельствах, как наши, меня меньше всего интересует, ради чего люди идут на смерть. Меня интересуют способы уничтожения врага. С другой стороны, заметьте: когда я говорю "дисциплина", я вовсе не подразумеваю то, что в вашей стране называют "муштра". Я думаю о совокупности средств, которые обеспечивают сражающемуся коллективу наибольшую эффективность (у Гарсиа была страсть к определениям). Это та же техника. И не мне вам говорить: кто как козыряет, это меня не интересует.
- То, что происходит сейчас за окнами, есть несомненное благо. И вы не хуже меня знаете, что его не слишком хорошо используют… Вы говорите: мы - не революция. Так будем же революцией! Неужели вы все-таки надеетесь на помощь западных демократий?
- Вы слишком категоричны, Маньен! - сказал Варгас.
Гарсиа направил на обоих свою трубку, словно дуло револьвера.
- Я видел, как демократии выступают против чего угодно, но только не против фашизма. Единственная страна, которая рано или поздно может нам помочь, кроме Мексики, это Россия. А она нам не поможет, потому что она - слишком далеко. А то, что происходит за окнами, господин Маньен, это Апокалипсис братства. Он действительно волнует. Я вас отлично понимаю: это одно из самых будоражащих явлений на свете, и видишь его не часто. Но его нужно преобразовать под страхом смерти.
- Вполне возможно… Но позвольте: со своей стороны я не допускаю, не хочу допустить конфликта между тем, что представляет собой революционная дисциплина, и теми, кто еще не понимает ее необходимости. Мечта о полной свободе, о власти самых достойных и так далее - все это, по моим представлениям, и составляет то целое, ради чего я здесь. Я хочу для каждого такой жизни, которая не определяется лишь тем, что он требует от других. Вы понимаете, что я хочу сказать?
- Боюсь, что вас не полностью ознакомили с ситуацией. Мы имеем дело с двумя государственными переворотами, последовавшими один за другим. Первый, самый обыкновенный семейный пронуксиамьенто , знакомая история: Бургос, Вальядолид, Памплона, вся Сьерра. В первый день мятежа в руках фашистов были все гарнизоны Испании. Теперь у них осталась только треть. В общем, это пронунсиамьенто побеждено. И побеждено Апокалипсисом.
Но фашистские государства, которыми правят не одни дураки, вполне предвидели провал пронунсиамьенто. И вот здесь-то и возникает проблема Юга. Учтите: у нее уже другой характер .
Оставим для ясности слово "фашизм". Во-первых: Франко наплевать на фашизм, это венесуэльский подмастерье диктатора. Во-вторых: Муссолини в глубине души наплевать, устанавливать или нет фашизм в Испании. Моральные проблемы - это одно, международная политика - другое. Муссолини хочет здесь правительства, на которое он мог бы воздействовать. Ради этого он выбрал Марокко как базу для агрессии. Оттуда идет современная армия, с современным вооружением. Поскольку они не могут рассчитывать на испанских солдат (в этом они убедились в Мадриде и в Барселоне), они опираются на немногочисленные, но технически хорошо оснащенные части марокканцев, иностранный легион и т. д.
- В Марокко всего двенадцать тысяч солдат, Гарсиа, - сказал Варгас.
- За сорок тысяч я ручаюсь. Никто здесь не обращал ни малейшего внимания на связь высшего духовенства ислама с Муссолини. Погодите! Францию и Англию ожидают сюрпризы. И если не хватит марокканцев, против нас, дорогой друг, пошлют итальянцев.
- А чего, по-вашему, хочет Италия? - спросил Маньен.
- Трудно сказать. По-моему, хочет контролировать Гибралтар, то есть иметь возможность автоматически превратить англо-итальянскую войну в войну европейскую, заставив Англию вести эту войну силами одного из своих европейских союзников. Во время относительного разоружения Англии Муссолини предпочитал столкнуться с ней один на один, но ее перевооружение в корне меняет итальянскую политику. Все это, правда, только гипотезы доморощенных дипломатов из кафе. А серьезно здесь вот что: самым непосредственным образом опираясь на Португалию, с помощью двух фашистских стран армия Франко - моторизованные колонны, ручные пулеметы, итало-не-мецкое командование, итало-немецкая авиация - попытается пойти на Мадрид. Чтобы обеспечить свои тылы, она прибегнет к массовому террору, как она это уже начала в Бадахосе. Что же практически мы противопоставим этой второй войне, которая ничего общего не имеет с боями на Сьерре, вот вопрос.
Гарсиа поднялся с кресла, подошел к Маньену, его остроконечные уши четко вырисовывались в свете настольной лампы.
- Для меня, господин Маньен, вопрос стоит просто: народное движение , как наше, или революция или даже восстание, удерживают свои завоевания только с помощью методов, противоположных тем средствам борьбы, которые обеспечили им первую победу. Иногда нужно действовать и вопреки чувствам. Подумайте об этом, исходя из вашего собственного опыта. Ибо я сомневаюсь, чтобы вы создали свою эскадрилью на основе одного только братства.
Апокалипсис хочет всего, сразу; решимость добивается малого - медленно и с трудом. Опасность в том, что в каждом человеке живет тяга к Апокалипсису. А в борьбе эта тяга неминуемо приводит к поражению и по весьма простой причине: в самой природе Апокалипсиса нет будущего.
Даже когда он уверяет, что оно у него есть.
Он спрятал трубку в карман и грустно сказал:
- Наше скромное назначение, господин Маньен, - организовать Апокалипсис.
II. Апокалипсис в действии
I
Глава первая
Гарсиа, выставив вперед трубку и нос, собирался войти в помещение, где прежде была сапожная мастерская, а теперь находился один из толедских командных пунктов.
Справа от двери была наклеена крупноформатная фотография, вырезанная из иллюстрированного журнала: заложники, которых фашисты увели в Алькасар и о безопасности которых надо будет позаботиться, когда республиканцы начнут штурмовать подземелья. "Супруга такого-то… дочь такого-то… малолетний сын такого-то…" Словно бойцы во время боя смогут припомнить все эти лица. Гарсиа вошел. После яркого солнца, поливавшего голые спины и мексиканские шляпы, темнота показалась ему непроглядной.
- Батарея жарит по нашим! - орал кто-то.
- Какая еще батарея, Негус?
- Наша.
- Я сказал по телефону: "Вы даете сплошные недолеты!" Офицер ответил: "Мне осточертело бить по своим! Вот и меняю прицел".
- Это вызов священнейшим принципам цивилизации, - произнес голос, весьма аффектированный и с очень заметным французским выговором.
- Одним предателем больше , - проговорил не так громко, голосом, усталым и ожесточенным одновременно, капитан, лицо которого Гарсиа уже почти мог разглядеть.
Капитан повернулся к какому-то лейтенанту:
- Возьмите два десятка людей, пулемет, и живым духом туда. - Затем повернулся к секретарю: - Поставьте в известность полковника.
- К этому, с батареи, - сказал Негус, - я отправил троих ребят, посчитаться.
- Да я ведь его уже отстранил, чего вы хотите, если бы ФАИ не вернула его обратно…
Конца Гарсиа не расслышал. Хотя здесь было далеко не так шумно, как на улице. Взрывы периодически дробили "Полет валькирий", гремевший из радиорупора на площади. Гарсиа притерпелся к полумраку и теперь видел ясно капитана Эрнандеса: капитан походил на испанских королей со знаменитых портретов, которые, в свою очередь, все как один похожи на Карла V в молодости; смутно поблескивали золотые звезды у него на комбинезоне. На стене у него за спиной постепенно вырисовывались правильной формы пятна, окружавшие его фигуру, подобно тому как короткие лучики окружают изваяния некоторых испанских святых: то были подметки и колодки. Их так и не вынесли из мастерской. Рядом с капитаном сидел Сильс, барселонец, один из анархистских функционеров.
Наконец взгляд Эрнандеса обнаружил Гарсиа, тот улыбнулся, зажав трубку в углу рта.
- Майор Гарсиа? Мне звонили из разведки.
Эрнандес пожал Гарсиа руку, они вместе вышли на улицу.
- Что вы собираетесь делать?
- Побыть при вас несколько часов, если позволите. А там видно будет…
- Я направляюсь в Санта-Крус. Попытаемся подвести динамит под корпуса военного губернаторства.
- Я с вами.
Негус, шедший следом за ними, поглядывал на Гарсиа с приязнью: наконец-то из Мадрида прислали человека, у которого хоть морда симпатичная. Уши потешные, крепыш, и вид не слишком буржуйский: Гарсиа надел кожаную куртку. Рядом с Негусом шагал, жестикулируя, хрящеватый тип с седой шевелюрой в романтическом беспорядке, на нем была чесучовая тужурка, галифе и сапоги: капитан Мерсери, которого Маньен послал в военное министерство, а оттуда его откомандировали в распоряжение военного коменданта Толедо.
- Товарищ Эрнандес, - крикнул кто-то из мастерской, - звонит лейтенант Ларрета, говорит, командир батареи слинял.
- Пусть займет его место.
Эрнандес с отвращением передернул плечами, перешагнул швейную машинку, валявшуюся посреди улицы. Следом за ними шагала охрана.
- Кто здесь командует? - спросил Гарсиа почти без иронии.
- А как по-вашему, кто? Все… Никто… Вы улыбаетесь…
- Я всегда улыбаюсь, такой веселенький тик. Кто отдает приказы?
- Офицеры, сумасшедшие, делегаты от политических организаций, еще всякие, забыл, кто именно…
Эрнандес говорил не враждебно, но с гримасой безнадежности, кривившей щетку черных усов над чуть припухлой губой.
- В каких отношениях ваши кадровые офицеры с политическими организациями? - поинтересовался Гарсиа.
Эрнандес поглядел на него, но не сделал ни жеста, не произнес ни слова, словно никакими средствами нельзя было выразить, насколько эти отношения катастрофичны. В ярком солнечном свете разорались петухи.
- Почему интересуюсь? - спросил Гарсиа. - Потому что любой болван воображает, что облечен властью. Вначале революция - всегда простор для незаконного присвоения власти.
- Это в первую очередь. А потом, что вы хотите, невежество тех, кто является обсуждать с нами специальные вопросы, а сам ничего не смыслит. Чтоб стереть в порошок этих ополченцев, хватило бы двух тысяч солдат, знающих свое дело. В сущности, даже настоящие политические деятели веруют в то, что народ - воинская сила!
- Я - нет. Во всяком случае, на начальной стадии. Так, что еще?
На улицах, поделенных пополам тенью, продолжалась жизнь, среди лотков с помидорами торчали охотничьи ружья. Из радиорупора на площади уже не доносился "Полет валькирий", оттуда звучал напев фламенко, гортанный, интенсивный: в нем было что-то от похоронного песнопения и от отчаянного вопля, каким погоняют верблюдов погонщики. Казалось, он судорожно бьется над городом и над трупным смрадом - так пальцы убитых судорожно хватаются за землю.
- Видите ли, майор, прежде всего, чтобы вступить в социалистическую партию, или в коммунистическую, или в одну из наших либеральных, нужно, хотя бы, представить минимум каких-то поручительств, но в НКТ двери открыты всем и каждому, как двери мельницы. Для вас это не новость, но что вы хотите, для нас это самое серьезное: стоит нам задержать фалангиста, при нем обязательно билет НКТ! Разумеется, есть анархисты, на которых можно положиться, например, этот товарищ позади нас; но покуда будет соблюдаться принцип открытых дверей, в эти двери будут врываться худшие беды! Вы уже знаете, что произошло с командиром батареи.
- Те из ваших кадровых офицеров, которые остались на нашей стороне, почему они на нашей стороне?
- Есть такие, которые считают: раз Франко не победил сразу же, стало быть, его разобьют. Другие связаны с кем-то из высшего офицерства, кто враждует с Франко, с Кейпо , с Молой или с прочими; некоторые остались на месте либо из нерешительности, либо из апатичности: были у нас, вот у нас и остались. Но с тех пор как члены политических комитетов стали на них орать, они жалеют, что не отбыли…
Гарсиа в Сьерре уже видел, как офицеры, утверждавшие, что они за республику, одобряли самые нелепые действия ополченцев и плевали им вслед, когда те уходили; видел он кадровых офицеров авиации, которые выносили из офицерской столовой свои столы и стулья, когда туда входили плохо одетые иностранные добровольцы. Но он видел также, как кадровые офицеры с неустанным терпением исправляли ошибки ополченцев, обучали, организовывали… И он знал судьбу офицера-республиканца, назначенного командиром тринадцатого уланского полка, одного из полков, взбунтовавшихся в Валенсии: он отправился в казарму принять командование, прекрасно сознавая, чем рискует: дверь затворилась, и раздался залп.
- Из ваших офицеров с анархистами никто не ладит?
- Отчего же, самые худшие - превосходно. Единственный, кого слушаются анархисты, вернее, те, кто называет себя анархистами, это капитан-француз. Они не очень-то принимают его всерьез, но любят.
Гарсиа вопрошающе поднял трубку.
- Он дает мне нелепые советы по части тактики, - сказал Эрнандес, - и превосходные по части практики.
Все улицы сходились к площади. Она отделяла осаждавших от Алькасара; поскольку Гарсиа и Эрнандес не могли пересечь площадь, они бродили по улицам, и на мостовой времен Карла V отдавалась четкая поступь Гарсиа и небрежная Эрнандеса. Площадь была видна в перспективе из каждой улочки, перегороженной матрацами либо слишком низенькой баррикадой из мешков.
Люди стреляли лежа, сгруппировавшись как попало, подставившись под огонь пулеметов.
- Какого вы мнения об этих баррикадах? - спросил Гарсиа, искоса поглядев на Эрнандеса.
- Такого же, как и вы. Но вот сейчас увидите.
Эрнандес подошел к человеку, который, судя по всему, был при баррикаде за командира: добродушная кучерская физиономия, усищи (ох, что за усищи!), мексиканская шляпа в лучшем виде, татуировка. Над локтем левой руки на резинке - алюминиевый череп.
- Надо бы поднять баррикаду на полметра, рассредоточить стрелков и расставить их у бойниц.
- До-ку-мен-ты? - прорычал мексиканец сквозь грохот ближних выстрелов.
- Как?
- Документы твои, ну, бумаженции!
- Капитан Эрнандес, командующий сокодовер-ским подразделением.
- Стало быть, ты не из НКТ. Стало быть, чего цепляешься к моей баррикаде?
Гарсиа разглядывал диковинную шляпу: вокруг тульи - венок из бумажных роз, над венком - матерчатая лента с надписью чернилами: "Террор Панчо Вильи" .
- Что это значит - "Террор Панчо Вильи"? - поинтересовался Гарсиа.
- И так понятно , - ответил тот.
- Ну, ясно , - сказал Гарсиа.