2
Иржи Мрачек сразу понял, что с его юным другом случилась беда. Он всегда держался того правила, что проявлять любопытство - это значит обнаруживать нечуткость к человеку и дурное воспитание. Но на этот раз он решил пойти против собственных правил и вызвать юношу на откровенность.
"Уж очень он на себя не похож сегодня, - подумал Мрачек. - Куда девались его жизнерадостность и веселье, даже от еды отказался. Не могу я его бросить в беде, надо помочь, пока не поздно".
Мрачек поднялся в мансарду. Антонин ничком лежал на койке, обхватив голову руками.
"Неужели заснул? А если и заснул, разбужу". Едва он успел присесть на койку, как Антонин быстро повернулся и лег на бок. Щеки его были мокры от слез.
Мрачек положил руку на плечо Антонина и спокойно, не повышая голоса, но строго потребовал:
- Рассказывай, что случилось… сейчас же рассказывай все!
И Антонин рассказал о том, что отец для него по сути дела чужой человек, которого он не видел уже несколько месяцев, и о том, что мать тяжело больна, а ее надо выписать из больницы. И он не знает, где поселить ее, потому что дома ей не будет покоя.
Мрачек слушал этот длинный, сбивчивый, взволнованный рассказ, хмуря выцветшие брови.
- Чем больна твоя мать?
- У нее ишиас.
- Это еще не так страшно, - сказал Мрачек. - У тебя есть закурить?
Антонин похлопал себя по карманам, папирос у него не оказалось.
Мрачек вышел из мансарды, и минут через десять его шаги снова послышались на лестнице. Антонин был уверен, что Мрачек ходил за сигаретами. Но он обманулся, сигарет Мрачек не принес.
- Когда твою мать выгоняют из больницы? - спросил он, останавливаясь на пороге.
- Сегодня, - сказал Антонин со вздохом.
- Вставай. Мы сейчас поедем в Прагу и привезем мать сюда, к нам. У меня в городе есть друг, он даст мне машину.
Широко раскрытыми глазами Антонин смотрел на Мрачека, не в силах произнести ни слова. Мог ли он подумать, что Мрачек предложит такой выход? У него и в мыслях этого не было, когда, убитый безвыходностью положения, он рассказывал Мрачеку о своем горе.
- Вставай, вставай! Времени у нас немного, - поторапливал его Мрачек.
Наконец, придя в себя, Антонин вскочил с кровати и порывисто обнял подполковника.
- Спасибо вам, дорогой пан Мрачек… от всего сердца спасибо! Но могу ли я принять такую заботу, ведь мать стеснит вас.
Мрачек легонько отвел его руки.
- Прежде чем сказать что-нибудь или сделать, я тщательно взвешиваю все обстоятельства.
- Я все понимаю, ведь я давно знаю вас. Но больной человек всегда обуза.
- Это с каждым может случиться, я от этого тоже не застрахован. Если я заболею, ведь ты поможешь мне?
- Я ничего не пожалею для вас, - с чувством произнес Антонин.
Собираясь в город, Мрачек хотел взять документы, но Антонин отговорил его. В такое время лучше не иметь при себе никаких удостоверений. Мрачек согласился с Антонином, но вместо документов взял пистолет.
- Это другое дело. Это надежнее всякого документа, - одобрил Антонин.
В больницу они попали уже затемно. Почти все палаты были освобождены, оставались только те больные, у которых не было в городе родственников. Их предстояло разместить по другим лечебницам, за пределами Праги.
Антонин застал мать в слезах; она уже отчаялась дождаться сына и собиралась идти домой пешком. Санитары каждую минуту напоминали, что пора покидать больницу, к утру все палаты должны быть свободны.
- Что за спешка? - спросил Мрачек врача.
- Распоряжение военных властей. Прошу поторопиться.
Антонин помогал матери одеться. Как и всякий человек на ее месте, измученный долгой болезнью и одиночеством, она была раздражительна, капризна и по всякому поводу начинала плакать.
- Почему не принес душегрейку? - жаловалась она. - Как я доберусь до дому в такой холод?
- Мы поедем в машине, - ответил Антонин. - И не домой поедем, а в деревню.
Мать вытерла платком глаза.
- Это еще в какую деревню?
Антонин объяснил. Он старался внушить ей, что у подполковника ей будет хорошо, он и его жена чудесные люди и предоставляют ей свой кров на время болезни.
Мать опустила руки и испуганными глазами посмотрела на сына.
- Нет, ты с ума сошел!.. Ехать к чужим людям в таком состоянии? Да ты понимаешь, что говоришь? - и она снова залилась слезами, жалуясь на свою судьбу.
Отказ матери озадачил Антонина. Он был уверен, что она охотно согласится ехать в деревню, и теперь не знал, как уговорить ее. У койки стояла медицинская сестра и с нетерпеньем ждала, когда наконец он уведет больную.
- Хорошо, только одевайся скорей! - воскликнул Антонин в полной растерянности. - Мы поедем домой.
На улице, увидев чужого человека у машины, мать снова запричитала:
- Не мучай ты меня, Антонин!.. Никуда я не поеду, я хочу родные стены видеть.
Вмешался Мрачек. Но его доводы тоже не помогли. Мать умоляла отвезти ее домой. Она благодарна добрым людям и видит, что они проявляют заботу от чистого сердца, но она хочет домой. Как у людей ни хорошо, а дома всегда лучше.
- Ладно, - согласился Антонин. - Только, смотри, потом не жалуйся.
У квартиры Сливы Антонин и Мрачек позвонили в начале одиннадцатого. Зденек вышел в нательном белье, с газетой в руках, с очками на носу.
- А-а-а… Деятель новейшего типа! Оппозиционер! - воскликнул он, увидев сына. - Чего ради пожаловал?
- Мать привез, - мрачно ответил Антонин.
Зденек сделал неприступное лицо.
- А кто тебя просил брать ее из больницы? У меня нет денег на то, чтобы приглашать врачей на дом.
Антонин молча протянул ему извещение из больницы. Отец поправил на носу очки, прочел извещение и вернул его сыну.
- Мало что им взбредет в голову! Они обязаны лечить - и пусть лечат. На то и больницы существуют…
- Сейчас не время рассуждать, - прервал эти словоизлияния Антонин, - надо отпустить машину.
Антонин и Мрачек помогли матери выйти из машины и повели ее в дом.
- Где тебя положить, мама? - спросил Антонин.
Больная робко, боясь, что услышит Зденек, ответила:
- В дальней комнате, там поспокойнее.
Уложив мать в постель и простившись с ней, Антонин вслед за Мрачеком вышел в первую комнату. Отец сидел у стола и делал вид, что читает газету.
- Я ухожу, - сказал Антонин. Видя, что отец не отзывается, он добавил: - Через два-три дня зайду проведать.
Зденек посмотрел на сына поверх очков.
- А уж это совсем ни к чему. Обойдемся и без твоей заботы.
- Я не к тебе приду, а к матери.
- Это дела не меняет. Твои посещения только полицию наводят на подозрения. Небось с уголовниками водишь компанию… Шляешься невесть где.
Мрачек не стерпел:
- Ваш сын незапятнанно-честный человек.
- А я вас знать не хочу! - взвизгнул Зденек, подскочив на стуле. - Тоже мне адвокат! Когда человеку оправдаться нечем, он берет себе на подмогу другого, в качестве подпорки… Из-за этого незапятнанного, честного человека мне полиция покоя не дает. Он срамит меня на всю улицу!
Антонин сделал шаг к отцу и проговорил, сжимая кулаки:
- Тебя мне срамить незачем. Ты давно сам себя осрамил. А с полицией ты всегда найдешь общий язык… Я бы никогда не переступил этого порога, если бы не мать.
- Иди ты к чертовой бабушке вместе со своей матерью! И когда вы развяжете мне руки? В печенке вы у меня сидите. Проваливай! Нам не о чем говорить.
Антонин, пошатываясь, крепко сомкнув веки, стоял у двери. У него не было сил смотреть в глаза сидящему перед ним человеку, который назывался его отцом.
Мрачек взял своего друга за руки и коротко сказал:
- Пойдем. Здесь тебе действительно делать нечего.
3
Было за полночь. Прага засыпала. Мрачек и Антонин шли пустеющими улицами. Погасли огни в домах, стихло движение. Только у ночных ресторанов слышались музыка и оживленный говор.
Загородный автобус уже не ходил.
- Придется идти пешком, - сказал Антонин виноватым голосом. Он стыдился перед Мрачеком за все происшедшее и не знал, как сгладить неприятное впечатление, которое, несомненно, создалось у Мрачека.
- Что ж, прогуляемся, - согласился Мрачек. - До утра еще далеко.
Они пересекли площадь и свернули в боковую улицу.
- Постой! - придержал Мрачек Антонина. - Что это там?
На другой стороне полицейский патруль проверял документы у прохожего.
- Странно, - с недоумением проговорил Мрачек, - таких вещей раньше не бывало. На всякий случай давай-ка вернемся назад и пройдем другой улицей.
Они снова вышли на площадь и, пройдя квартал, свернули в боковую улицу. Но и здесь оказался патруль.
- А, черт! - выругался Антонин. - Какого дьявола они сегодня липнут на каждом шагу!
- Пойдем дальше, - шепнул Мрачек и потянул Антонина за рукав.
Но их уже заметили.
- Стой! - раздался окрик.
Несколько полицейских перебежали мостовую и двинулись к Мрачеку и Антонину.
- В чем дело? - как можно спокойно спросил Мрачек.
- Предъявите документы!
Они сказали, что документов у них нет.
- Мы приезжие… Из Братиславы, - решительно заявил Мрачек. - У нас выкрали и документы и деньги.
- Обыскать!
Полицейский нащупал в кармане у Мрачека пистолет и рассмеялся.
- Все выкрали, а эту штучку оставили? Какие церемонные воры! Ловко! Видать, вы стреляные парни. Фамилия?
- Конечный, - наобум ответил Мрачек.
- Прутский, - сказал Антонин.
Последовала команда:
- Кругом! Вперед марш!
Друзей окружили и погнали по мостовой.
Глава двадцать пятая
1
В ночь на пятнадцатое марта инспектор розыскного отдела политической полиции Ян Блажек был внезапно вызван на службу. Когда он явился в полицейпрезидиум, там уже толкались чиновники всех рангов. Перешептываясь, шушукаясь, заглядывая друг другу в глаза, они пытались угадать, что произошло и зачем их потревожили среди ночи.
В томительном ожидании прошло больше часа. Наконец начальник полиции Выслужил пригласил в свой кабинет основной руководящий состав полиции. Блажек тоже вошел. Когда все расселись по местам, Выслужил спокойно объявил о том, что германские войска вошли в Моравскую Остраву. Гаха и Хвалковский подписали в Берлине соглашение, приняли ультиматум Гитлера и отдали чешский народ под защиту германского государства. Завтра германские войска войдут в Прагу. Делать секрет из этих событий не имеет смысла. Задача состоит в том, чтобы поддержать в столице полный порядок и гостеприимно встретить дружественные войска. До утра необходимо изъять наиболее подозрительные элементы и этим самым создать все предпосылки для порядка.
Для Блажека это не явилось неожиданностью. Морально он уже подготовил себя к самому худшему. Но равнодушие, безразличие, с которым объявил эту новость начальник, покоробило его.
"И это говорит чех! - с горечью подумал он. - Под защиту германского государства! Как у него, проклятого, поворачивается язык!"
Блажек одним из первых изъявил желание участвовать в "прочесывании" города и постарался обеспечить за собой тот квартал, где скрывался под вымышленной фамилией Ярослав Лукаш. До сих пор Блажек имел прямое отношение по службе исключительно к розыску террористов, шпионов и диверсантов, которых забрасывали в страну иностранные разведки. Внутренние дела его не касались. Но ему, как давнему сотруднику полиции, не стоило особого труда выяснить, на кого сегодня обрушится удар. Всем участникам облавы передали списки лиц, подлежащих аресту. В их числе был и Ярослав Лукаш. Блажек получил на руки ордер на его арест с указанием, что Лукаш находится в розыске.
В сопровождении двух полицейских Блажек отправился на "прочесывание".
Лукаш был один в квартире, Морганек работал в ночной смене. Разбуженный стуком в дверь, Ярослав спокойно открыл ее; он был убежден, что срочно понадобился кому-нибудь из жильцов.
Появление Блажека с двумя полицейскими ослепило его, как вспышка молнии.
"Неужели я ошибался в нем? - мелькнуло страшное подозрение. - Неужели он предатель?"
Но Блажек незаметно для своих подчиненных подмигнул ему и спокойно сел за стол. У Лукаша чуть-чуть отлегло от сердца. Но он еще не мог всецело овладеть собою. Одно присутствие полицейских переворачивало всю его душу.
Блажек с рассеянным видом оглядывал убогое убранство комнаты. Полицейские стояли по обе стороны двери.
- Как твоя фамилия? - спросил Блажек.
- Початка.
- Один живешь здесь?
- Вдвоем.
- А кто второй?
- Шофер Морганек. Работает у Липперта.
- А ты где работаешь?
- Здесь, при доме, водопроводчиком.
- Документы есть?
- Есть.
- Покажи!
Лукаш достал из пиджака, висевшего на спинке стула, документы, обернутые в линялый кусок дерматина, и подал их Блажеку. Тот внимательно прочел их вслух и возвратил Лукашу.
- Так… так… - сказал он лениво. - Ну что ж, пошли дальше… - Он встал и пропустил полицейских вперед. Закрывая за собой дверь, он что-то бросил в комнату. Это "что-то" ударилось о стену, упало на пол и легонько звякнуло.
Лукаш стоял, затаив дыхание, пока не стихли шаги за дверью. Закрыл дверь на засов и бросился к стене.
Это была обычная серая шерстяная перчатка с левой руки, а внутри ее - лист бумаги, сложенный в несколько раз, и два ключа на колечке - один простой, второй английский. Лукаш дрожащими пальцами развернул бумажку, поднес ее к свету и жадно всмотрелся в рукописные строки.
"Первое, - сообщал Блажек. - Тебя разыскивают, и именно в этом квартале. Значит, пронюхали. Немедленно перебирайся на мою служебную квартиру и не показывай носа, пока я не приду. Ключи оставляю. Второе. Божене я приказал бросить службу и квартиру. Она перебралась ко мне и живет под видом жениной сестры. Твоя старая квартира под наблюдением. О Божене не беспокойся. Третье. Завтра в Прагу войдут немцы. Четвертое. Я закрепился окончательно".
Прилив теплых братских чувств согрел сердце Лукаша. Глаза его затуманились. И как он мог допустить хоть на секунду мысль о том, что Блажек предатель? Нет, Блажек настоящий чех, им нужно гордиться…
Лукаш облегченно вздохнул, чиркнул спичкой и сжег бумажку. Посмотрел на часы - было около пяти утра.
"Подожду Владислава", - решил он и стал собирать свои скудные пожитки.
2
Мария Дружек бледная стояла у микрофона и готовилась начать передачу. У нее дрожали и подкашивались ноги, холодело сердце.
- Итак, свершилось, - беззвучно шептала она. - Свершилось страшное, чудовищное…
- Внимание!.. Начинаем… Включаю! - раздался голос дежурного.
Мария вздрогнула, вобрала в грудь воздух и каким-то деревянным голосом начала передачу:
- Рабочие и служащие, оставайтесь на своих местах, продолжайте свою работу… не нарушайте нормального хода производства… Все офицеры должны ждать прихода немецких войск в своих частях… Нигде не оказывайте сопротивления… К нам идут друзья, а не враги… Ни один гражданский или военный самолет не имеет права подняться в воздух… Созыв каких бы то ни было собраний и митингов категорически воспрещается…
А хотелось крикнуть во всю силу легких: "Товарищи, дорогие друзья! Родина в смертельной опасности! На нее обрушился враг, враг жестокий, немилосердный, от которого нельзя ждать пощады. Поднимайтесь все как один! Только сопротивление, только борьба спасут нас от порабощения! К оружию, друзья!"
Час спустя Мария, прижавшись к стене дома, видела, как ворвались на улицы Праги серые мотоциклисты, наполнив их треском глушителей своих "БМВ". За высокими целлулоидными щитками, под полукруглыми краями стальных касок, опущенных ниже лба, мерцали белые, трусливые глаза мотоциклистов; казалось, светятся их волчьи зрачки. Потом показались бронемашины, танкетки, легкие, тяжелые танки, а вслед за ними - моторизованные части группы войск генерала Бласковица.
Мария стиснула зубы до боли и сжала кулаки.
- Бороться… бороться… до последней капли крови или до победы, - горячо шептала она.
Немецкие войска, не встречая никакого сопротивления, без единого выстрела стремительно заливали столицу, словно мутный поток, и растекались в разные стороны, по заранее расписанным направлениям.
Глава двадцать шестая
1
Пятнадцатого марта в Прагу прибыли Гитлер, Гиммлер, Риббентроп, Кейтель, Дитрих. Они остановились в древней святыне пражской столицы Градчанах.
Министерство внутренних дел поспешило передать Гиммлеру все свои архивы, все списки коммунистов.
Эсэсовцы и гестаповцы заняли кафе и ресторан отеля "Шроубек", захватили дворец Печека и начали приспосабливать его для своих нужд. Немцы располагались в школах, дворцах, захватили помещение Центрального исторического музея.
Из тюрем были немедленно выпущены все заключенные там нацисты, в преступности коих не сомневалось даже правительство Гахи - Берана.
Набившие оскомину на гитлеровских эрзацах, фашистские молодчики, как саранча, набросились на пражские яства. Кафе, бары, рестораны, гастрономические магазины были забиты немцами. Предательская газета "Венков" бахвалилась, что "чешская кухня победила и снискала похвалу представителей имперской немецкой армии…".
Волна арестов захлестнула столицу.
Шестнадцатого марта только в одной Праге покончили самоубийством семьдесят человек.