Началось разоружение пражского гарнизона и очищение воинских казарм. Гитлеровцы спешно вывезли в Берлин архивы генерального штаба чехословацкой армии и золотой резерв государства.
Чехословацкая армия перестала существовать. Фашисты захватили все вооружение республики, которого хватило бы для вооружения сорока пяти новых дивизий.
Семнадцатого марта радио передало декрет Гитлера о включении Чехии и Моравии в состав Третьей империи и об учреждении протектората.
В этот же день стало известно, что количество арестованных в стране достигло семи тысяч и что Гиммлер обещал в ближайшие дни довести эту цифру до десяти тысяч человек.
Повальные обыски и массовые аресты продолжались. Гестаповцы, эсэсовцы, полиция и полевая жандармерия бесчинствовали во всей стране; им ревностно помогали сотни и тысячи агентов, натренированных чешской полицией на борьбе с рабочим классом и его партией.
Чемберлен проливал крокодиловы слезы и патетически восклицал, что чехословацкая трагедия "потрясла мировое общественное мнение, как ни одно событие со времени установления нынешнего режима в Германии". Этими лицемерными словами Чемберлен пытался прикрыть свое лицо предателя.
Гордая Великобритания смирилась с небывалым унижением: Риббентроп семнадцатого марта отказался принять посла Великобритании, явившегося к нему вместе с французским коллегой с нотами протеста.
Только Советское правительство открыто и веско сказало свое слово. Подпольная радиостанция "Черна Висилачка" передала полный текст ноты. Советское правительство заявило, что не может признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии, правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов.
По мнению Советского правительства, действия германского правительства не только не устраняют опасности нарушения всеобщего мира, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы еще ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар безопасности народов.
"…Советскому правительству, - говорилось в ноте, - неизвестны конституции какого-либо государства, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его самостоятельное государственное существование. Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование. Чехословацкий президент г. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го сего месяца, не имел на это никаких полномочий от своего народа и действовал в явном противоречии с параграфами 64 и 65 чехословацкой конституции и с волей своего народа. Вследствие этого означенный акт не может считаться имеющим законную силу…
…при отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа, оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут быть не признаны произвольными, насильственными, агрессивными".
И голос советских людей был услышан чехами. Тысячи пражан шли к зданию советского посольства и простаивали возле него в глубоком молчании. У советского народа, своего единственного и верного друга, поднявшего справедливый голос протеста, они набирались сил для жестокой многолетней борьбы.
2
Несколько дней спустя после оккупации Чехословакии фашисты устроили в Праге парад, в надежде, что "сознательные" горожане разделят с ними торжество победы. Стадион Масарика украсился флагами со свастикой. Войска построились в каре. На центральную трибуну поднялся Гитлер и его сатрапы. Они ждали громких приветствий, но стадион молчал. Он был пуст. Лишь горстка праздных зевак теснилась на трибунах.
Под трескотню барабанов и завывание флейт прошли церемониальным маршем завоеватели.
В стороне от свиты фюрера стоял развенчанный министр Национальной обороны Чехословакии, генерал-предатель Сыровы. У него был вид побитой собаки. Единственным своим глазом он озирал плоды собственных усердных трудов. Сыровы стоял без оружия.
В то время как предатели, подобные Гахе, Берану, Сыровы, угодничали перед Гитлером, изливали перед ним свои верноподданические чувства и набивались на услуги, народ открыто выражал ненависть к оккупантам и несгибаемую преданность родине.
Горожане проходили мимо немцев, точно не замечая их; когда фашисты обращались к ним, спрашивая нужный, адрес, патриоты умышленно указывали противоположное направление.
Стоило фашисту войти в трамвай, как пассажиры немедленно его покидали. У подножия памятника поборнику правды ежедневно вырастали груды живых цветов. На улицах молодежь распевала любимые патриотические песни. Музыканты во многих ресторанах, пренебрегая возмущением гитлеровцев, шумно наигрывали произведения любимых чешских композиторов Дворжака и Сметаны. Танцовщицы кафе и баров, вместо испанских танцев и французского канкана, выплясывали в национальных костюмах чешский танец "редова". В "Народни Дивадло" каждый вечер шла любимая опера "Проданная невеста". По утрам гестаповцы не успевали срывать с домов чешские национальные флаги. Объявления немецкой национал-социалистской партии и администрации оккупантов заклеивались или сдирались невидимыми руками патриотов. Флаги со свастикой, выставленные на самых людных местах, бесследно исчезали. Из уст в уста ходили остроумные анекдоты, высмеивающие "сверхчеловеков", их тупоумие, наглость и обжорство. Оккупанты почувствовали с первого дня, что в народных массах зреют силы, способные оказать сопротивление. С беспокойством доносили гестаповцы своему начальству, что только страх перед вооруженной мощью немецких властей удерживает чехов в границах показной лояльности.
Гитлеровцы усилили террор. Они запугивали народ, грозя ему беспощадными карами. Но тщетно. Народ оставался стойким и непреклонным. Его любовь к родине нельзя было убить. Клемент Готвальд хорошо выразил заветные думы народа:
"История чешского народа не кончается пятнадцатого и шестнадцатого марта 1939 года. Мир ошибся бы, если бы он стал считать, исходя из факта, что чешский правящий класс капитулировал без боя, а словацкая буржуазия даже добровольно надела себе на шею гитлеровский хомут, будто чешский и словацкий народы одобряют это позорное поведение правящего класса. Отнюдь нет! Чешский и словацкий народы поведут подпольную борьбу против режима оккупантов и колонизаторов, против чужеземного ига фашистской Германии. Борьба будет чрезвычайно тяжелой".
Над Чехословакией опускалась ночь. Но в ночи уже трепетно мерцали огоньки гнева народного. Они были пока еще разрозненны, эти огоньки. Но придет час, и они превратятся в пламя.
Книга вторая
Борьба
Глава первая
1
Длинный барак дрезденского пересыльного лагеря тонул в полумраке. Крохотные электрические лампочки в проволочных колпачках излучали тусклый и скудный свет.
Обитатели лагеря спали. Во всяком случае, обязаны были спать. Час назад прозвучал сигнал к ночному отдыху, и всякое движение в черте лагеря прекратилось. Только охранники с автоматами в руках расхаживали в строго обозначенных районах своих постов.
В бараке под номером 6 на трехъярусных нарах, сколоченных из необстроганных досок и устланных истертой в труху соломой, лежали заключенные. Лежали вплотную друг к другу, укрывшись жалкими остатками своей верхней одежды; не было ни матрацев, ни одеял, ни подушек.
Только физически сильные люди были еще способны на относительно нормальный сон. На долю остальных выпадало тревожное, чуткое забытье; во сне стонали, выкрикивали проклятия, кого-то упрашивали, о чем-то молили. Даже в забытьи не покидала их действительность каторжного лагерного дня, некоторые и вовсе не спали. Среди приглушенных вздохов и стонов осторожно переговаривались. В глубине барака, в самом его темном углу, кто-то говорил:
- Теперь перечисли мне все дни недели!
Негромкий голос старательно перечислял:
- Неделе, понделек, утерек, стришеж, чтвртек, патек, собота…
- Здорово, Максим! Честное слово, здорово! - в восторге отозвался первый. - Из тебя, как я вижу, выйдет толк.
- Дай бог, как кажут украинцы, нашему теляти вовка зъисты, - скромно ответил на похвалу Максим.
Учитель, Антонин Слива, рассмеялся.
- Ну, с тебя на сегодня хватит, - сказал он. - Теперь примусь за Константина.
- Хватит так хватит, - согласился Максим, лег на спину и подсунул под голову сильную, обнаженную по локоть руку.
Второй русский, кого Антонин назвал Константином, лежал у стены. Он приподнялся, оперся на локоть и вынул изо рта соломинку.
- Готов к испытанию, - сказал он.
- Давай так, - начал Слива. - Ты говори со мной по-чешски, а я буду отвечать тоже по-чешски и поправлять там, где ты оступишься.
Урок возобновился…
Пять лет прошло с тех пор, как томятся в концентрационных лагерях подполковник Иржи Мрачек и его бывший ординарец Антонин Слива, схваченный в Праге в марте тридцать девятого года.
Тяжелые годы. Десятки тысяч невинных люден, изнуренных непосильным трудом, замученных зверскими побоями и жестокими пытками, умерли на их глазах. Бывали дни, когда Мрачек и Слива падали духом, теряли веру в себя, в людей, - и все-таки выдержали, выстояли, прокалились в огне страдания. Антонин возмужал, в характере его появились новые черты: он стал сдержаннее и спокойнее, посуровел, научился рассчитывать каждый свой шаг, каждое слово.
Мрачек изменился еще решительней, еще резче. Всенародная борьба против фашизма - вот чем жил теперь он и что давало ему силы жить.
К этому Мрачек пришел не сразу, не вдруг, борясь с самим собой и с теми иллюзиями, которые он сам для себя создал.
Когда фашистские орды вторглись в пределы Советского Союза, Мрачек говорил Антонину:
- Сам видишь, мой юный друг, что получается: даже русская армия, прославившая свое оружие в веках, не может сдержать гитлеровцев. Закрывать глаза на факты глупо. За три года Гитлер подмял под себя одиннадцать государств. Неслыханное в истории дело!
Антонин спорил со всей горячностью своего открытого сердца. А Мрачек продолжал:
- Тебе, человеку по существу штатскому, не понять всего смысла этой военной катастрофы. Вдумайся: Австрию, Чехословакию и Данию Гитлер захватил без всякого сопротивления, на Люксембург у него ушел один день, Голландию оккупировал за шесть дней, Польшу, Югославию, Бельгию - за восемнадцать, Норвегию - за двадцать четыре, Грецию - за двадцать семь, Францию - гордую Францию, давшую миру Робеспьера, Марата, Наполеона, знаменитую своими революциями, - он прошел из конца в конец за сорок четыре дня.
- Это не военные победы, - возражал Антонин, - все эти страны ему продали, как продали нас. Ему преподнесли их на блюде.
- А Россия? Россию тоже преподнесли ему на блюде?
- Нет! России вы, Иржи, не знаете.
- Что меняется от того, знаю или не знаю? - обижался Мрачек. - Достаточно знать, что дивизии Гитлера уже на подступах к Москве.
- Это еще ни о чем не говорит. Наполеон и в самой Москве был, а чем он кончил - вам, человеку военному, известно лучше, чем мне. Я не искушен в науках, но кое-что слышал. Знаю, к примеру, что враги, вторгавшиеся в просторы России за все время ее существования, всегда находили могилу на русских просторах. Так было со шведами, татарами, поляками, тевтонскими рыцарями, французами. Так случится и с фашистами.
- А как она справится один на один с врагом, который подчинил себе всю Европу? Гитлер согнал на восточный фронт более ста пятидесяти вымуштрованных боевых дивизий. Ты шутишь! Или не понимаешь, что это значит?
Антонин понимал - не понимал Мрачек.
В конце концов Мрачек и Антонин оказались в Ораниенбургском лагере. Сюда были согнаны представители многих национальностей, и в их числе пленные русские солдаты и офицеры. Кто первый заложил основу подпольной лагерной антифашистской организации - сказать трудно. Но так или иначе, несмотря на строжайший режим и драконовские порядки, подпольная организация существовала и действовала. Она проводила саботаж в больших масштабах, вела активную политическую работу, готовила лагерное восстание.
В Ораниенбургском лагере Мрачек и Слива примкнули к этой подпольной антифашистской организации.
Здесь до них дошла весть о разгроме фашистских полчищ под Москвой.
В начале сорок второго года Мрачек и Слива попали из Ораниенбургского лагеря в Равенсбрюкский, потом в Вальдгеймский, затем в Маутгаузенский и, наконец, летом сорок третьего года - в Бухенвальдский лагерь.
Гестапо раз и навсегда придерживалось тщательно разработанной и апробированной на практике карательной тактики. Уничтожая заключенных, уличенных в антифашистской деятельности, а также физически негодных для тяжелых и специальных работ, оно стремилось другую их часть сохранить, выжимая из людей последние силы. Но, зная наверняка, что сопротивление антифашистов продолжается и в условиях лагеря, гестапо не задерживало заключенных подолгу на одном месте и перебрасывало их партиями из одного лагеря в другой.
Однако выигрывая в одном случае, гестапо проигрывало в другом: подпольные антифашистские организации, существовавшие ранее в двух-трех лагерях, стали возникать и крепнуть почти во всех крупных лагерях.
Повсюду движущей силой этих организаций являлись коммунисты - немцы, чехи, русские, словаки, поляки.
Душой антифашистской организации в Бухенвальдском концентрационном лагере был пожилой немец-врач, которого все называли просто по имени - Рудольф.
Впоследствии он был переведен в подсобный лагерь "Дора" и там убит. Позже товарищи узнали: изнуренному, непригодному для физической работы Рудольфу впрыснули под кожу яд.
Рудольф говорил Сливе и Мрачеку:
- Запомните: кто опускает оружие, тот погибает. Нужно уважать себя, уважать в себе человека, ценить свое человеческое достоинство. Честному человеку насилие чуждо. Плохо, когда человек перестает уважать себя. Я не знаю, что может быть хуже. Не уважая себя, человек перестает уважать других.
Мрачек и Слива узнали от заключенных, что Рудольф уясе семь лет томится в лагерях, беззаветно любит людей, борется, не щадя сил и жизни, за судьбу каждого заключенного, что он был и останется до последнего вздоха коммунистом. Он носил в себе чудеснейший сплав веры в грядущее счастье людей, убежденности в правоте своего дела и несгибаемой воли к борьбе.
Рудольф не оставался без дела далее в короткие часы лагерного отдыха. Он действовал сам и заставлял действовать остальных.
Войдя в подпольную антифашистскую организацию, Мрачек и Слива отдались тяжелой и опасной работе. Теперь перед ними открылся весь масштаб работы, проводимой коммунистами за колючей проволокой.
К тому времени гестапо уже не в силах было справляться с административными функциями в концентрационных лагерях, число которых росло с каждым днем. Часть этих функций оно вынуждено было переложить на плечи самих заключенных. Коммунисты по сути дела держали в своих руках рычаги лагерного самоуправления. Они сумели, где это оказывалось возможным, поставить своих людей на должности бригадиров рабочих команд, назначали уполномоченных по блокам, старших по баракам, избирали нелегальные комитеты по национальному признаку и центральное руководство подполья.
Во главе руководства в Бухенвальде был поставлен Рудольф.
Коммунисты активно участвовали в отборе и отправке заключенных на работы - в лагере и за пределами сто, в распределении их по блокам, баракам, бригадам; организовывали наблюдение над предателями и провокаторами и уничтожение их.
- Предателю - смерть, - сказал Рудольф, и это стало неписаным, но железным правилом. - Не важно, как и чем предатель оправдывает свой поступок. Для дела это не имеет значения.
По предложению Рудольфа руководство подпольем возложило на Мрачека и Сливу задачу - выявить предателей в блоке "С". Впоследствии, уже после смерти Рудольфа, им в помощь дали лейтенанта Советской армии Константина Боровика. Это произошло в августе сорок третьего года. Боровик прибыл в Бухенвальдский лагерь с партией заключенных из знаменитого мрачного лагеря Треблинки. У него был пароль от антифашистского подполья. Стараниями подпольного руководства Боровик попал в блок "С", в шестой барак, в одну бригаду с Мрачеком и Сливой.
Но деятельность лагерного подполья не ограничивалась только отбором на работы, распределением заключенных по баракам и борьбой с провокаторами. Она развивалась в самых разнообразных направлениях. Участки работ возглавлялись опытными, проверенными на практике, энергичными коммунистами.
На каждом таком участке работала большая группа заключенных, разбитая на самостоятельные пятерки и тройки. В задачу одних входила политическая, воспитательная, пропагандистская работа, в задачу других - связь с внешним миром и получение информации. Одни ведали взаимопомощью и поддержкой больных, которым угрожало снятие с питания и, стало быть, смерть, другие организовывали и осуществляли побеги, третьи поддерживали связь с другими лагерями, четвертые проводили подрывную работу и акты саботажа, пятые готовили повстанческие кадры.
Кто бы мог поверить, что люди, отрезанные от внешнего мира колючей проволокой, низведенные до положения рабов, окруженные сворой эсэсовцев, гестаповцев, шпиков и провокаторов, знали многое из того, что происходит далеко за пределами концентрационных лагерей!
- Освенцим, Майданек и Треблинка, - рассказывал Боровик своим новым товарищам, - это настоящие фабрики смерти, тресты человекоубийц. Сколько страшных тайн укрывают дремучие польские леса и топкие болота, среди которых раскинуты лагери! Подумаешь, и страшно становится, кровь стынет в жилах. Мы однажды захватили и уничтожили в Треблинке эсэсовца, работавшего при газовой камере. По внешнему виду он ничем от других не отличался, а вот по жестокости еще не доводилось мне встречать равного ему человека. Хуже, чем вурдалак, упырь, вампир, которыми нас пугали в детстве. Куда там! Я был свидетелем, когда он чайной ложкой выдавливал глаза у одного коммуниста, перед тем как его уничтожить. Ужас! А другие видели, как он отпиливал пальцы и кисти рук или вырывал щипцами челюсти у заключенных, у которых были золотые зубы. И вот этого зверюгу мы сцапали. В лесу дело было. Недалеко от лесопилки. Мы там лес заготовляли. Как он попал в число охранников, я не знаю. Его с газовой камеры никогда не снимали. А тут послали в лес. Нет, это чудовище пощады не просило! Смерть он принял с хладнокровием. Редкий случай, но факт. Да… но не в этом дело. Перед смертью палач рассказал нам, что по его примерным подсчетам, в трех лагерях к началу сорок третьего года было уничтожено более пяти миллионов человек. Постарайтесь осознать эти цифры. Насколько я помню, в Норвегии три миллиона жителей, в Дании - около четырех…
- Без малого вся Греция, - вставил Мрачек.
- А вы послушали бы, - продолжал Боровик, - что он рассказывал о способах уничтожения людей! Он насчитывал их более пятисот. Волосы дыбом встают…
…Седьмого августа сорок третьего года лагерники узнали, что Советская армия два дня назад овладела Орлом, Белгородом и стремительно продвигается на запад.
Откуда могли поступить эти сведения? Иржи Мрачек ушам своим не верил: оказывается, в антифашистском подполье Бухенвальдского лагеря работает радиоприемник, и даже в лагере смерти Освенциме есть радиопередатчик.