Роте лейтенанта Розочкина поставлена учебно-боевая задача - прочесать кишлак Хазарат и в случае обнаружения душманов уничтожить их.
Содержание:
БЛАГОСТНОЕ МЕСТО 5
ОЖИДАНИЕ 8
МАРШ ТАНКИСТОВ 10
НЕ К ДОБРУ 11
СТРАТЕГЕМЫ 12
КОТЛОВИНА 15
Примечания 16
Андрей Германович Волос
Хазарат
Саперы носят кирку и топор.
Лопаты возятся в обозе.
А. Е. Снесарев, "Афганистан"
Было как-то раз Артему искушение - там, в прошлой жизни, в 1-й Градской, на исходе дежурства.
Ночка выдалась непростая. Пациент шел густо, косяком. Под утро маленько стихло.
Присел в дежурке хлебнуть чаю. Тут заявился Касьян, вечный больничный житель. Обычно в приемник он являлся часам к девяти вечера (впрочем, зимой мог и раньше завалиться, а по летней поре вообще не прийти), проводил ночь то подремывая, то окормляя интересующихся рассуждениями о духовном и загадочном, утром же покидал сие утлое пристанище. Артем иногда думал - может, и в самом деле уходит в астрал, чтобы попусту днем не маячить?
В этот раз все вышло на удивление честь по чести и чин чинарем: и бутылка у него, и закуска.
Артем не отказался, махнул сотку для бодрости - ее и впрямь уже не хватало. А Касьян, добавив на старые дрожжи, завел о чудесах, о схождении Благодатного огня, о вере, способной двигать камни, поднимать из гробов…
Но скоро разговор нарушили - нужно было доставить больного в травму.
Это оказалась молодая женщина. Наверное, чуть старше его годами - лет тридцати.
Она сидела на каталке, и когда Артем попросил лечь, поскольку сидя не возят, пошутила, что, мол, чего еще от вас, мужчин, ждать, всем вам одного надо - только бы уложить беззащитную женщину.
Но как-то мило это у нее получилось: не похабно, а весело.
И пока ехали в нужный корпус, Нина (так ее звали) жаловалась, что попала сюда совершенно на ровном месте - запнулась в кухне о трехколесный велосипед, который сынишка зачем-то туда притаранил, и ударилась головой о шкаф. Поначалу и впрямь дурно стало, а теперь все прошло, только шишка осталась - и зачем ее мама привезла, вообще непонятно. Ну полежала бы часок, и вся недолга.
Артем отвечал в том духе, что, дескать, береженого бог бережет, и лучше перебдеть, чем недобдеть, особенно когда дело касается головы.
В общем, оба они не весьма изящно пошучивали, но ведь это бывает: совсем незнакомым людям трудно друг с другом, а тут взяли тон, который оказался помощником, вот и держались его. Тем более что знакомство все равно не обещало быть долгим.
Короче говоря, Артем довез ее, передал дежурному врачу. Неспешно вернулся, растолкал Касьяна и выставил из дежурки: божественное божественным, а дух от скитальца шел все же будь здоров - совершенно антисанитарный. Касьян удалился, ворча, да спросонья забыл свой сосуд, Артем окликнул - вернулся. Они еще по чутку махнули. В конце концов знаток духовного ушел, и тут как раз опять позвонили из травмы и снова, как оказалось, по его душу: он в ту ночь подрядился дежурить за трупачей по привычной схеме: "руп - труп". Или "рупь - трупь", кому как больше нравится.
Чертыхнувшись, снова взял каталку и поехал.
- Забирай, - сказала хмурая дежурная медсестра.
И кивнула туда, где лежало тело.
Господи Исусе, спаси и помилуй!..
Это была она, Нина! - та самая молодая женщина, которую он привез часа два назад.
- Это что ж это?
Но сестра уже смылась, Нина молчала, и ответить ему было совершенно некому.
Он стоял, тупо глядя в знакомое лицо. Оно не переменилось: даже румянец на щеках остался и легкая улыбка на губах. А то, что глаза закрыты, так и живые люди не всегда таращатся.
Два с половиной часа назад он ее вез, и она была разговорчивой и веселой. А теперь не могла ни шутить, ни смеяться, ни любить, ни ласкать сына.
То есть - теперь ее не было на этом свете.
Но ведь только что!.. Совсем недавно!.. Ведь она думала! Могла охватить мыслью весь мир! Всю вселенную!
А сейчас нет вовсе!..
Почему? И зачем? И как это понять?
И может ли вообще такое быть?
И вот тут-то, в ту самую секунду, и случилось.
Понял вдруг - ясно понял, до содрогания, до холода, окатившего грудь, - что все это совершенно неправильно, все это нужно немедленно исправить - пока не поздно!
И что он может это сделать! - сейчас осенит ее крестом и скажет:
- Встань и иди!
И она вздрогнет, шевельнется, заморгает недоуменно… спустит ноги с каталки… встанет - и пойдет! Пойдет неуверенно, еще не веря своему воскрешению… недоверчиво улыбаясь и трогая себя за плечи… снова живая!
Секунда! Нет, меньше секунды!..
Потряс головой, трезвея.
Перевел дух.
И повез в четырнадцатый корпус - как, собственно, и положено…
С тех пор время от времени ему снился сон, повторявший тот случай: он стоит над покойницей, и рука уже воздымается, уже тянется, чтобы осенить ее жестом неослушной воли.
Просыпался с колотящимся сердцем, с холодком в груди.
Слаживаясь, батальон осуществлял учебные выходы - в соседние кишлаки по левому берегу Кумарки. Кишлаков было четыре, все нежилые. Правда, это уже потом становилось ясно, что они именно нежилые, заранее информацию командование до личного состава не доводило.
В первый раз ему было очень страшно.
Догромыхивало далеко впереди: где-то за водоразделом десантно-штурмовая бригада долбила базу мятежников - укрепленный душманами кишлак.
Перед батальоном стояла другая задача: когда бой войдет в заключительную фазу и бригада начнет преследование отступающего противника, по ее стопам занять и повторно прочесать освобожденный населенный пункт.
Артем услышал гул, задрал голову…
- Оба-на! - сдавленно сказал Матросов.
Мрак еще теснил горы, но их рой в вышине уже был залит светом и опасно сверкал. Яркие бронзово-зеленые жуки. И гром, гром!..
Понятно, что свои, - а все равно сердце захолонуло.
Эскадрилья… да нет же: армада! Армада вертолетов!..
Летели вперемешку, гурьбой, как попало - десятки "восьмерок" Ми-8 и штурмовых "крокодилов" Ми-24.
- Шестьдесят два! - ликующе крикнул Матросов, когда гремучая туча ушла за хребет. - Во сила!..
До полудня торчали на исходных. В полукилометре справа, на склоне холма у дороги, стояла артиллерийская батарея. Звуки ее пальбы надолго отставали от подпрыгивания гаубиц и суеты расчетов. Сделав десяток залпов, батарея замолкала. Затем опять начинала работу… Цель лежала за гребнем, и куда летят снаряды и что они там делают, отсюда не видно.
Солнце стояло почти в зените, когда поступила команда на выдвижение.
Блокировали кишлак: БТРы встали кругом, упулившись на кибитки холодными и внимательными глазами пулеметных и пушечных жерл. Следуя логике поставленной задачи, рота - группа за группой - втягивалась в узкие улочки между высоких глиняных стен. Точнее, в то, что от них осталось.
Сто двадцать первая десантно-штурмовая бригада оставила по себе такие следы, как будто сама земля пыталась вжаться как можно глубже и спрятать голову, отчего все на ней полопалось и развалилось.
Ни души. Ни лая, ни мычания. Даже птицы примолкли.
Никого.
Но чересполосица обманчиво тихих садов все равно дышала опасностью. Глубокие арыки ничем не отличались от полнопрофильного окопа. За любым забором мог залечь душман с гранатометом. Или снайпер. Да хоть бы и между теми деревьями. Кто-нибудь уже держит его на мушке?..
Когда ловил взгляд товарища - видел в нем то же самое: страх и истерическую готовность пальнуть в то, что, не дай бог, шевельнется. Пальнуть! очередью! сразу! а потом уж разбираться, что это было.
Группа подтянулась к последнему перед пустырем дому. Дербянин и Каргалец, опасливо оглянувшись, нырнули в узкий проулок. Метра полтора, не шире. Получив от них сигнал, Матросов махнул рукой - чисто!
- Передай, что вышли к пустырю, - сказал Артем.
Язык и горло были холодными, слова - чужими.
- "Чайка", "Чайка", "Я ворон-два", вышли к пустырю, - забубнил Алымов.
Артем сделал шаг к дувалу, разрушенное основание которого густо поросло путаницей какой-то усатой травы.
И вдруг…
Взрыв!
Умер сразу: осколки мины, лопнувшей под ногами, вдребезги разнесли вспыхнувший мозг, остановившееся сердце, заледенелые внутренности!
- Сука! - сказал он, отшатнувшись. - Господи Исусе, спаси и помилуй!..
- Перепел, что ли, - хрипло спросил Алымов, глядя в зелень листвы, где пропала вылетевшая из-под ног птаха.
- Хре… хрен его знает, - сказал Артем, тяжело сглотнув. - Сам ты перепел.
Но вдруг почувствовал, что дрожь, мелко сотрясавшая его с самого начала операции, прошла, разум прояснился и страх, застилавший взгляд рябым туманом, ушел, оставив только острое состояние настороженности…
Вернулись на базу, и хоть никто их в том кишлаке не ждал и не прозвучало ни одного выстрела, долго обсуждали вылазку, маленько бахвалясь собственной ловкостью и бесстрашием.
В другой раз и страха меньше, и бахвальства - бойцы слаживались уже в натуре, в деле. Кишлак тоже пуст и полуразрушен, но на подходах к нему по обочинам жались какие-то люди: дети возились в пыли, женщины, закутанные с головы до пят, безмолвно сидели возле черных тючков скарба.
Несколько раз попадалось на глаза и другое: чуть в стороне от живых, накрытые каким-то тряпьем и мешками, лежали мертвые. Наверное, душманы…
В самом кишлаке врезался в память теленок: светло-рыжий, с белой звездочкой во лбу, располовиненный пулеметной очередью, он лежал в широком арыке. Мутная вода журчала, захлестывая стеклянный глаз.
Так они ходили раза четыре, и итоги всех операций одни и те же: задача выполнена, все чисто, потерь нет, боеприпасы в сохранности.
Возвращались веселые.
"Вы лучше лес рубите на гробы!" - распевал Прямчуков, колотясь тощим задом о броню.
И кто любил поорать, подхватывал:
"В прорыв идут штрафные батальоны!.."
Артем помалкивал. Наверное, это нормально. Солдаты быстро привыкают к войне… Пушки стреляют, вертолеты гудят, штурмовая бригада теснит врага, противник отступает…
Кто остался под теми мешками? Разор, огонь, трупы… Так ведь на то она и война?
Да, у них сила… вон как душман бежит: так бежит, что даже на глаза не показывается.
Не слишком ли просто?
Да разве так уж просто? Работа-то какая тяжелая: тащишь на себе десятки килограммов железа, патронов, взрывчатки, ноги ноют, спина болит, пот из-под каски заливает глаза, день бесконечен…
И жара, жара.
А то еще "афганец" налетит - совсем беда. Срывается откуда-то знойный ветер, прет со всех сторон - будто не один, а целая стая их, вырвавшихся из кожаного мешка. Пыль, песок и в воздухе и на зубах… тягостное время.
В общем, наверное, так и должно быть. Они честно работают свою солдатскую работу. Спаянные порядком и ответственностью, они - огромная сила. Понятно, что враг разбегается при их появлении. Вот и встречают советских солдат пустые кишлаки. Расползлись таракашки. Ну да, бывало, свет включишь - брызгами в разные стороны! Мерзость!
Правда, люди на обочинах рядом со своими покойниками… Откуда столько покойников?
Телок с медведем не бодается, ему дай бог ноги унести…
Телок, телок… или телушка, что ли. Да, совершенно стеклянный был глаз.
- Ковригин!
Артем вскинул взгляд.
Лейтенант Брячихин сердито смотрел на него.
- Спишь?! Что я сказал сейчас?
- Никак нет, товарищ лейтенант! Учебная операция в Хазаратском ущелье!
- Учебная операция в Хазаратском ущелье, - недовольно повторил лейтенант Брячихин и как мог строго оглядел свою группу.
Затем откашлялся (для солидности, которой, он знал, ему так не хватало) и продолжил:
- Значит, так. Цель учебной операции. Значит, разъясняю. При входе в Хазаратское ущелье стоит пост афганских войск… вот здесь. Выше по ущелью расположен кишлак Хазарат… вот здесь, значит. По данным разведки, на ночь духи выставляют в кишлаке свое охранение. В составе до десяти человек. С целью препятствовать… э-э-э… ну, чтобы, значит, афганские или советские войска не прошли вглубь ущелья.
ШАФДАРА, 29 МАЯ 1984 г.
Брячихин водил по карте карандашом или просто обрисовывал мыслимые им линии, помахивая рукой вдоль и поперек Ништяк-горы, угрюмо супившейся на фоне вечернего неба. (В первый день по прибытии кто-то, кинув взгляд на ее мрачную тушу, произнес потрясенно: "Во ништяк гора!" - да так и прилипло.)
При этом он то и дело окидывал взглядом сосредоточенные лица бойцов и досадливо морщился. Но раздражал его не личный состав группы, а то, что сам он слишком часто произносит слово-паразит "значит", которое, увы, ничего не значит. Когда речь шла о пустяках, оно ему почти не досаждало; но если нужно собраться, сосредоточиться и толковать о вещах серьезных, так опять вылезало, проклятое, будто масляное пятно из-под свежей побелки. В училище из-за этого сколько нарядов лишних получил!
- Первой роте поставлена, значит, задача - обнаружить указанный пост мятежников и решительно уничтожить. Две другие роты батальона осуществляют прикрытие. Заняв ближайшие высоты, - Брячихин снова коснулся карты карандашом, очертив кружок, - вот эту, значит… и, значит, эту…
Лейтенант замолчал и с сомнением посмотрел на каждого из своих бойцов - будто оценивая, на самом ли деле его понимают. Так или иначе, слушали внимательно.
- Теперь, значит, так, - удовлетворенно сказал Брячихин. - Наши действия. Выступаем перед рассветом. Переправляемся на другую сторону. На пароме, значит. На афганском. Затем батальон продвигается до поста афганской армии. Группе не растягиваться, сразу говорю! Собранно шагать, компактно, а не так, значит, чтоб шаляй-валяй! За постом вторая и третья роты направляются сюда… и, значит, сюда… на указанные им позиции. А первая - наша, значит, рота - продолжает движение к кишлаку Хазарат.
Матросов восторженно стукнул себя кулаком по коленке, и Артем, взглянув, удивился, что глаза у него буквально светятся: будто снова увидел вертолеты. Впрочем, он и сам чувствовал неожиданные наплывы азартного возбуждения.
- Прочесав кишлак и уничтожив, значит, пост мятежников… - лейтенант замолчал, нахмурился и сказал с нажимом, подчеркнув фразу движением карандаша, - если таковой там, значит, обнаружится!.. рота покидает район боевых действий. И возвращается под прикрытие поста "зеленых". Что еще? - спросил он сам себя, секунду подумал и заключил: - В общем, всем проявлять внимательность. Кому что не ясно? Вопросы!
Понятное дело, вылез, как всегда, один Прямчуков:
- Разрешите?.. Товарищ лейтенант, если рота должна уничтожить пост и не исключены другие боестолкновения, то почему операция называется учебной?
- Почему, значит, операция называется учебной, - повторил лейтенант тоном, который однозначно показывал, что следующей же фразой он бодро разъяснит то, что и так ясно всем, кроме одного никчемного баламута.
Однако лейтенант не мог разъяснить, поскольку сам не вполне понимал суть дела.
Более того, он спрашивал об этом у командира роты капитана Розочкина, полчаса назад доводившего задачу до командиров групп. Возможно, Брячихин облек свой вопрос в слишком пространную форму и именно это не понравилось ротному: дескать, значит, ведь если операция учебная, то и душманы должны быть учебными, а если, значит, душманы боевые, то какой же тогда, значит, является операция?
Розочкин хмыкнул и, саркастически щурясь, ответил:
- А что, лейтенант, если душманы такие боевые, так нам, может, и не ходить к ним? Пусть уж как-нибудь сами по себе?
Этот встречный вопрос, конечно, относился к делу еще меньше, чем заданный перед ним прямой, но если бы лейтенант Брячихин не боялся показаться смешным (а еще пуще - чтобы кто-нибудь вообразил, будто он чего-то боится), то, конечно, нашелся бы с ответом. Но все присутствующие усмехнулись словам капитана, а лейтенант Сергученко, главный в роте шутник и горлопан, качая головой так, будто Брячихин сморозил несусветную глупость, повторил:
- Боевые душманы! Вот ты даешь! Душманы боевые!
И Брячихин тоже рассмеялся и тоже покачал головой - мол, надо же, на самом деле! что за ерунда!
- В общем, хоть горшком назови, только сам себя веди по-боевому! - заключил Розочкин.
А замполит Семибратов (черт его принес в тот момент в роту) тут же пояснил - вроде как всем, но смотрел при этом, неодобрительно щурясь, исключительно на Брячихина, - что возможная боевая составляющая операции совершенно не отменяет ее учебной составляющей. И что личному составу батальона предстоит еще многому научиться, чтобы выйти на рубежи отличной боевой и политической подготовки.
- Хотя, конечно, - бодро сказал он, - не исключена возможность боестолкновения и с более многочисленным отрядом мятежников…
При этих его словах Розочкин поднял было брови, однако затем дернул плечом и кивнул, поневоле одобряя пояснение замполита. Правда, кивок сопровождался такой гримасой, будто капитан, одобряя все в целом, частично все же чего-то не одобрял. Возможно, капитан тоже считал, что, говоря о вероятности того или иного, следует подтверждать свое мнение какой-то конкретной информацией? Но то ли у него самого такой информации не было, то ли он не хотел почему-то ее оглашать, - так или иначе, никакого продолжения не последовало.
Семибратова каким-то новым ветром вынесло из палатки, и сразу после этого Сергученко озабоченно спросил, что делать в том случае, если караван все-таки будет обнаружен.
Розочкин недоуменно посмотрел на него.
Прежде караванов и в помине не было. Возможно, именно поэтому капитан совершил ошибку: вместо того чтобы резко отмести вопрос и точно повторить задачу, разъяснив при этом, что никаких караванов никто не ждет, он напустился на любопытствующего командира с издевками насчет того, что тот, видать, не ко времени начитался сказок "1001-й ночи", вот и мерещатся ему везде караваны. Произнеся несколько насмешливых фраз, Розочкин резко махнул рукой, подводя черту, и сказал, что в случае, если караван все-таки встретится, поступать с ним надо соответствующим образом, то есть безжалостно уничтожать.
В результате лейтенант Брячихин так и не понял, о каком караване идет речь: есть ли соответствующие данные разведки и нужно ли на самом деле ждать с ним встречи. Но уточнять не стал, поскольку опасался, что Розочкин вместо ответа на вопрос (который, должно быть, казался ему настолько самоочевидным, что вызывал исключительно раздражение) начнет, чего доброго, и у него спрашивать, не боится ли он, Брячихин, караванов.