В июне тридцать девятого года они вместе совершили свое последнее мирное путешествие - в Италию. В теплых водах Адриатики вдвоем они купались при свете луны, совершенно нагие. На пляжах Лидо царили тишина и умиротворение.
Наступало последнее мирное для Европы лето - 1 сентября 1939 года с провокации в местечке Гляйвиц на границе Германского рейха и Польши, устроенной штандартефюрером СС Альфредом Науйоксом по личному указанию рейхсфюрера Гиммлера, началась Вторая мировая война.
ЧАСТЬ II.
В ПАСТИ ТАНАТОСА
Сталинград
В землянке третьего взвода отмечали день рождения лейтенанта. Солдаты пили шнапс из походных кружек, которые разносил светловолосый русский парнишка, взятый накануне в плен разведчиками. Командир разведчиков, высокий, голубоглазый, рано поседевший унтер-офицер Кеплер, только что поднял тост за здоровье лейтенанта. Совсем еще молодой, застенчивый лейтенант Майер, любимец солдат, никак не ожидал такого внимания со стороны личного состава своего взвода и, услышав слова Кеплера, покраснел от удовольствия.
Взрыв хохота, ответивший на шутку взводного весельчака, не позволил им сразу же услышать, как в землянку кто-то вошел. Когда смех утих, с порога к ним обратился женский голос:
- Я, кажется, не вовремя. Но, к сожалению, у меня нет возможности ждать. Кто командир подразделения? - Все обернулись. Женщина стояла в нескольких шагах от входа - в сером брезентовом плаще без знаков различия, темные волосы были собраны в высокую строгую прическу. Командир взвода, лейтенант Майер, шагнул вперед.
- Я - командир. А кто Вы?
- Я… - она не успела ответить ему. Брезентовая завеса, заменявшая дверь, распахнулась, и в землянку почти вбежал командир роты, капитан Сикорски. Лицо его раскраснелось, глаза налились кровью - весь вид говорил о том, что он разъярен.
- Послушайте, фрау, - с ходу закричал он на женщину, - мне бы хотелось узнать, почему Вы позволяете себе появляться в расположении моего подразделения, не поставив меня в известность. Почему о Вашем визите я узнаю от полковника Брандта. Я - командир роты и имею право знать, кто и когда посещает вверенных мне солдат. Прошу Вас учесть, - продолжил он запальчиво, - что я кроме прочего принадлежу к старинной аристократической фамилии, а мы, аристократы, не любим…
- Я понимаю, - спокойно прервала его женщина, - я отвечу Вам в том же порядке. Во-первых, я давно знаю полковника Брандта. Он является командиром полка, и нет ничего удивительного в том, что его в первую очередь информировали о моем визите. Кстати, я спрашивала о Вас, капитан. Но мне доложили, что Вы скрываетесь в бункере, а у меня нет времени разыскивать Вас по бункерам. Вас должен был информировать адъютант полковника, что он, как я вижу, и сделал.
Более того, согласно документам, которые я получила в Берлине, я имею полное право вообще никого не информировать. Вот предписание рейхсфюрера СС Гиммлера, согласованное со штабом ОКВ, - она вынула удостоверение и показала его капитану. - Это во-вторых, - голос женщины стал звучать жестче. - В-третьих, являясь старше Вас по званию, я запрещаю Вам повышать на меня голос, а в-четвертых, на Ваше последнее замечание скажу, - она сделала паузу и иронично окинула взглядом Сикорски, - полагаю подобные заявления совершенно неуместными в сложившейся обстановке. Итак, - она развязала тесемки плаща и сбросила его, представ перед изумленным капитаном в черной эсэсовской форме с погоном оберштурмбаннфюрера на плече. - Раз вы - командир роты, Вы, следовательно, осведомлены лучше всех. Доложите мне о потерях. Я - Ким Сэтерлэнд. Уполномочена рейхсфюрером СС и начальником штаба ОКВ фельдмаршалом Кейтелем к проверке санитарного состояния госпиталей и оказанию срочной медицинской помощи в особо тяжелых случаях. У Вас есть раненые?
- Я… Я не знаю, - Сикорски растерянно взглянул на лейтенанта Майера, - лейтенант…
- Понятно, - насмешливая улыбка скользнула по губам фрау Сэтерлэнд, - лейтенант знает лучше. Так почему Вы удивляетесь, что я обратилась не к Вам, а напрямую к лейтенанту? Отойдите. Я слушаю Вас, лейтенант.
- Я владею информацией только в пределах моего взвода… - доложил несколько озадаченный лейтенант Майер.
- Что ж начнем с Вашего взвода, лейтенант…
- Госпожа Сэтерлэнд, - прервал их связист, - Вас вызывает полковник Бергер из соседней части.
- Благодарю. Одну минуту, лейтенант, - Маренн взяла трубку. - Да, конечно, дорогой полковник, - заговорила она через минуту, - я нахожусь сейчас на пути к вам. Пока заехала к Брандту. Мне все никак не удавалось побывать в его войсках. Нет, долго я не задержусь, надеюсь. Подготовьте все необходимое. Проинструктируйте медицинский персонал. До встречи. Итак, лейтенант, - положив трубку, госпожа оберштурмбаннфюрер снова обратилась к Майеру.
- Тяжело раненных - трое, - доложил тот.
- Где они?
- Здесь, в землянке. Еще не успели отправить в госпиталь.
- Покажите, - она открыла чемоданчик, который принесла с собой, достала белоснежный халат и накинула его на плечи. - У Вас есть вода? - спросила лейтенанта. - Мне надо помыть руки.
- Одну минуту, фрау, - унтер-офицер Кеплер подошел к ней с котелком воды, - позвольте помочь Вам, - сказал, глядя на нее голубыми глазами, которые ярко выделились на почерневшем от дыма и пороховой гари лице. - Мы уж наслышаны о Вас. Наконец-то Вы нас посетили.
- Да, - она слабо улыбнулась, вытирая руки полотенцем, извлеченным из чемоданчика. - Вы правы - наконец-то. Я давно собиралась. Но постоянно не хватало времени. Капитан Сикорски, - обернулась она к командиру роты, - сообщите полковнику Брандту, что мне может понадобиться помощь со стороны полкового медперсонала. Пусть пришлет кого-нибудь. Идите. Благодарю Вас, унтер-офицер, - Кеплер передал котелок русоволосому мальчику. Заметив его, Сикорски, который уже собирался уходить, вскипел.
- Кеплер! - накинулся он на унтер-офицера. - Почему Вы не выполнили мое приказание?! Я приказал расстрелять эту дрянь! Мы не можем кормить русских, когда нам самим порой нечего есть.
- Я попросила бы Вас, капитан, - вмешалась Маренн, - командовать на полтона тише в моем присутствии. Она подошла к мальчику, прижавшемуся в страхе к земляной стене, погладила его по голове.
- Как его зовут, - спросила она Кеплера. - Иван? Ваня?
- Нет, Алеша.
- Алеша… - Маренн присела перед мальчиком на корточки, взяла руку. - Не бойся, - произнесла мягко, - все будет хорошо. Он понимает? - обернулась к Кеплеру.
- Уже понимает, - кивнул тот.
- Тогда соедините меня еще раз с полковником Брандтом, - попросила связиста. Когда передали трубку, проговорила серьезно:
- Извините,что беспокою Вас, полковник. Я хотела было поручить это капитану Сикорски. Да, он здесь. Толку от него мало. Поэтому я позволю себе обратиться напрямую к Вам. Мне необходим вспомогательный медицинский персонал. Уже позаботились? Я так благодарна Вам, полковник. И если позволите, еще одна просьба: здесь в расположении взвода Манера находится русский мальчик.
Его взяли в плен разведчики. Он прекрасно помогает солдатам по хозяйству. Да, но вот беда, - в голосе Маренн проскользнули иронические нотки, - из-за него капитану Сикорски не хватает на питание… Да, понимаете? Имен но так. Благодарю. Что? - лицо Маренн просветлело, на нем мелькнула улыбка. - Сын? Мой сын? Где он? Едет сюда с Вашим адъютантом… Да, да, спасибо. Но кто же его отпустил? Хорошо, да, конечно, - она положила трубку и снова обратилась к Сикорски. - Как видите, капитан, обошлось без Вашей помощи. Идите. Вас вызывает полковник. Там проявите свое рвение, - потом взволнованно взглянула на Кеплера.
- Полковник сказал, что приготовил мне сюрприз, - с неожиданной откровенностью поделилась она, - Здесь, недалеко, в танковой части, служит мой сын, Штефан. И полковник договорился с его командованием,, чтобы Штефана отпустили на час. Сейчас он едет сюда в сопровождении адъютанта полковника.
- У Вас такой взрослый сын? - искренне удивился Кеплер.
- Да, он совсем взрослый… Знаете, - продолжала она с грустью, - я так часто езжу по фронтам, потому что таков мой долг, конечно. Но кроме этого, пожалуй, такие поездки - едва ли не единственная для меня возможность почаще видеться с сыном. Однако мы отвлеклись, - спохватилась она. - Пока они приедут, я успею осмотреть раненых.
Достав из кармана халата очки в тонкой оправе, она надела их, взяла чемоданчик с инструментами и медикаментами и подошла к лежавшему на носилках солдату.
- Ранение в голову, - сообщил ей Кеплер.
- Я вижу, - кивнула Маренн. - Принесите побольше света, - попросила она, разматывая склеившиеся от крови бинты.
Руки Маренн действовали привычно точно - ни одного лишнего движения. А в памяти вставали напряженные часы, проведенные накануне отъезда на фронт в резиденции рейхсфюрера Гиммлера.
Из Франции к Шелленбергу приехал уполномоченный Шестого управления в Париже оберштурмбаннфюрер СС - Гельмут Кнохен. Он привез весть, что недавно гестапо арестовало Макса Жакоба, знаменитого французского поэта, друга Кокто и Аполлинера.
Остававшиеся во Франции Кокто и Core написали обращение к рейхсфюреру Гиммлеру, и Кнохен привез его в Берлин. Увы, защитников Жакоба оказалось немного - его предал даже Пикассо, пожелавший сохранить нейтралитет и не ссориться с рейхом. А когда-то, Маренн хорошо знала это, Жакоб поддержал начинающего художника и с самого начала провозгласил его гением. Он предложил Пикассо свое жилье, свой жалкий заработок, ввел в круг знакомых и друзей.
По приказанию Шелленберга Джилл перевела обращение Кокто и Core на немецкий язык. Его передали рейхсфюреру. Но несколько дней шеф Шестого управления, который не мог остаться равнодушным к Голгофе Жакоба, и его уполномоченный в Париже ждали ответа - Гиммлер молчал.
Перед самым отъездом Маренн на фронт супруга рейхсфюрера Марта пригласила ее в резиденцию, чтобы осмотреть недавно родившуюся дочь Гиммлера - та не спала, плакала, у нее поднялась температура. Внезапно в детскую вошел Гиммлер. Понимая, что иного шанса добиться внимания рейхсфюрера не представится, Маренн попросила выслушать ее.
Осмотрев ребенка и прописав лечение, она повторила рейхсфюреру слова Кокто о том, что Жакоб и Аполлинер стоят у истоков современной европейской культуры. Заслуги поэта столь велики и благородны, что этот человек требует совершенно особого подхода. Он тяжело болен, его необходимо освободить немедленно. Да, она так и сказала рейхсфюреру: "освободить немедленно". И видела, как недовольно блеснули за стеклами очков глаза главного человека в СС. Думала ли она, вступаясь за Жакоба, что рискует собственным благополучием и будущим детей, рискует их и своей жизнью? Она это знала. Но не могла молчать, находясь рядом с тем, от кого зависела судьба французского поэта.
- Иногда поэтов убивают… - ответил ей рейхсфюрер СС неопределенно и кивком головы дал понять, что больше не задерживает. Маренн уехала на фронт, не зная, как решится судьба Жакоба. А несколько часов назад Ральф фон Фелькерзам по поручению Шелленберга передал ей новость: рейхсфюрер вызвал Кнохена к себе и приказал освободить Жакоба. Но увы - поздно. Жакоб не выдержал мук гестапо - он уже умер, когда рейхсфюрер подписал приказ о его освобождении…
"Иногда поэтов убивают…" - снова прозвучали в памяти Маренн слова Гиммлера. Она оторвалась от раненого.
- Я заберу его в Шарите, запишите, - приказала сопровождавшему ее санитару.
Через полчаса в расположение третьего взвода прибыл адъютант полковника Брандта, капитан Крауз, а вместе с ним высокий, молодой ефрейтор танковой дивизии СС "Мертвая голова". Увидев их, Маренн приветливо поздоровалась с Краузом и спросила:
- Вы видели полковника де Криниса? Где он сейчас находится?
- В первом взводе. Скоро заканчивает и подъедет сюда. Вот, я доставил Вам героя…
- Я вижу…
- Привет, мама! - Штефан подскочил к матери, едва не перевернув дощатый стол, стоявший посреди землянки. Маренн притворно строго нахмурила брови.
- Ефрейтор, на фронте у солдат нет мам, - заметила она сыну.
- Так точно, фрау, - весело согласился Штефан и ласково обнял ее.
- Тебя надолго отпустили? - спросила она озабоченно, разглядывая сына.
- Нет, всего на час, - ответил тот беззаботно. - А он уже почти прошел.
- Где ты задержался?
- Да там… болтали со связистками.
- Штефан, ты неисправим, - Маренн хотела поругать его, но засмеялась. - Значит, тебе уже необходимо возвращаться?
- Да я успею. Подождут.
- Штефан, не забывай, ты в армии, - напомнила ему.
- Я знаю, мама, - ответил ефрейтор, осматриваясь по сторонам.
- Быть может, - вмешался унтер-офицер Кеплер, - перед отъездом сына Вы, фрау Сэтерлэнд, вместе с ним выпьете за здоровье нашего лейтенанта? Сегодня его день рождения.
- Ну что Вы, Кеплер, - смутился Майер, - зачем, отвлекать по пустякам?
- Я поздравляю лейтенанта, - улыбнулась Маренн, обращаясь к нему. - Мы обязательно выпьем. Но вечером. Не будем испытывать терпение командиров моего сына. Обычно это нам дорого обходится. Поезжай, Штефан, - отпустила она ефрейтора. Я договорюсь с твоим начальством, чтобы вечером тебя отпустили. Мы побудем вместе, погуляем на дне рождения лейтенанта…
- Да Зеллер и так отпустит…
- Нет, Штефан. Не надо нарушать дисциплину, - Маренн снова заговорила строго. - У тебя будут неприятности…
- Но мы же выкрутимся, мама…
- Ну что ты за человек! - воскликнула она, теряя терпение.
- Твой сын.
- Я понимаю… - ей оставалось только согласиться с ним.
* * *
Вечером, сидя у костра рядом с Кеплером и де Кринисом, Маренн с улыбкой наблюдала за сыном, который, наигрывая на губной гармошке, по-юношески беззаботно веселился с молодыми солдатами. Он возмужал, ее ребенок, - не узнать. Светловолосый, загорелый, сероглазый, он с каждым годом все больше становился похожим на отца.
Ей снова вспомнилась Первая мировая война. Разгневанный генерал Фош, командовавший соединенными силами Антанты, срывает погоны с плеч английского лейтенанта за то, что тот посмел прямо на лужайке под окнами генерального штаба на глазах всего союзного генералитета, собравшегося на совещание, изнасиловать проститутку.
Конечно, лейтенант заплатил девушке за "услугу". Он хотел, чтобы его разжаловали в рядовые, и потому устроил "спектакль" для генералов. Он больше не мог командовать, не мог и не хотел посылать люден на смерть во благо интересов олигархии.
Маренн вспомнила свои глупые слезы тогда. Она плакала даже не оттого, что Генри вдруг перестал быть офицером. Ей было обидно, что он сделал это с другой женщиной, а не с ней. В отчаянии она повторяла бывшему лейтенанту: "Ну почему? Почему не я…"
А Генри держал ее за руку и… молчал. Как он мог тогда объяснить, что слезы ее напрасны, что именно потому, что он ее любил, он не мог так поступить с ней. Она должна была понимать сама. Но она не понимала - она плакала. И боялась поднять глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. Потом же просила отца не наказывать Генри. Но генерал Фош оказался тогда неумолим. Зато бывший лейтенант, как выяснилось позднее, - непобедим. Чего ж теперь удивляться, в кого пошел Штефан? В него, в своего отца - в Генри Мэгона.
От воспоминаний Маренн оторвал голос де Криниса.
- По-моему, становится прохладно, вы не находите? - профессор психиатрии, выехавший на этот раз вместе с Маренн на инспекцию полевых госпиталей, чувствовал себя на открытом биваке неуютно. - Может быть, пойдем в укрытие? - предложил он.
- Нет, нет, - покачала головой Маренн. - Я не устала. А Вы идите, отдыхайте, Макс. Конечно.
- Вы не простудитесь? - спросил де Кринис обеспокоен но.
- Нет, - успокоила его Маренн, - я привычная, вы же знаете.
- Ну, тогда я пойду…
- Проводите полковника, пожалуйста, - попросила Маренн Кеплера.
Вернувшись к костру, унтер-офицер снова сел рядом с Маренн и, взяв из костра тлеющую головешку, прикурил сигарету. Протянул ее госпоже оберштурмбаннфюреру.
- Я наблюдал, как Вы работали сегодня, - заметил он вполголоса. - Я ничего не понимаю в медицине, но мне захотелось побыть на месте раненого.
- Благодарю, - Маренн приняла сигарету, затянулась ей и улыбнулась его словам.
- Не торопитесь, унтер, это не то место, куда следует стремиться. Не дай Бог Вам такое ранение. Уверена, тогда Вы пожелаете обратного…
- Но Вы же вытащите меня? - спросил он с долей лукавства.
- Я не всегда могу оказаться рядом…