- Рассказывай, - приказным тоном произнесла Эльза, и Антон во всех подробностях передал ей свой разговор с Власовым.
- Я сделал все, что мог, - оправдываясь, заключил он.
- Я поняла, - сказала она. - Этого следовало ожидать. Видимо, нужно знать русских. Это не те люди, которые ради логики могут поступиться своими принципами.
- Русские могут изменить государству или правительству, но не своим целям и идеалам.
- А ты сам согласен с Власовым?
- С точки зрения здравого смысла - нет, но с позиций наших идеалов… я, как и многие другие, останусь с ним до конца.
- Что ж, это ваш выбор. Только мне кажется, что вы еще не очень хорошо представляете, чем для вас все это может закончиться.
- Для многих это может закончиться смертью…
- Для многих, но не для меня? Людям свойственно обманываться, - усмехнулась Эльза. - В случае неудачи вашего дела вас всех будет ожидать смерть, - уверенно сказала она. - По нашим данным, в настоящее время между союзниками готовятся переговоры. На них пойдет речь об открытии второго широкомасштабного западного фронта, а также о судьбе Европы и о судьбах всех русских, кто оказался в Германии. По предварительным сведениям, Сталин собирается потребовать от союзников поголовной выдачи всех бывших граждан СССР. Нетрудно предположить, что будет ждать их, то есть вас, на родине - сибирские лагеря или смерть.
- Ваши службы так осведомлены о планах противника, или вы так хорошо знаете Сталина и его методы, что можете прогнозировать подобный исход? - спросил Антон.
- И то и другое.
- Значит - судьба, - развел он руками.
- Все произойдет именно так, как я говорю! - твердо сказала Эльза. - Я вижу, как быстро все меняется.
- Меняется что?
- Время. А вместе с временем должны измениться и мы. Нам всем предстоит задуматься о будущем. Наступает время действия. Я думаю, что сейчас каждый из нас должен что-то предпринять во имя спасения Европы или хотя бы своей собственной жизни.
- Но что мы можем? - со вздохом спросил Антон. - Что может каждый человек в отдельности, когда он, порою сам того не желая, является винтиком в огромном работающем механизме адской государственной машины?
- Механизмы порой изнашиваются и ломаются, - ответила Эльза. - И тогда многие винтики, от самых важных до самых незначительных, начинают крутиться в разные стороны. Они начинают по-другому думать… Сейчас уже многие на самой вершине власти начинают задумываться о будущем, Отто.
- Но неужели ты допускаешь, что Гитлер может когда-нибудь решиться на переговоры с союзниками? - спросил Антон.
- Конечно, нет. У фюрера никогда не хватит на это ни здравого смысла, ни политической воли. Ни он, ни его окружение неспособны адекватно оценивать складывающуюся ситуацию.
- Но где же выход?
- Выход? Выход всегда есть, - уверенно произнесла Эльза. - Сейчас настала пора всем мыслящим и решительным людям, всем истинным патриотам Германии брать ответственность на себя!
С этими словами она резко повернулась к Антону и пронзила его глубоким испытывающим взглядом,
- Ну ладно, хватит о политике, - изменившись в лице, сказала Эльза и грустно улыбнулась. - Ты видишь - снова весна! Пахнет талым снегом и сырой землей. Смотри: трава пробивается…
Она присела на корточки и, сорвав травинку, протянула ее Антону. В эту минуту в нем неожиданно вспыхнуло необъяснимое чувство нежности к этой твердой, или желающей казаться, а может быть, вынужденной быть твердой, женщине. Он резко прижал ее к себе, и она сначала поддалась, но через минуту, как бы опомнившись, неуверенно отстранила его от себя.
- Не сейчас, - тихо произнесла Эльза.
- Придерживаешься своих правил? - с чувством легкой обиды спросил Антон.
- О чем ты?
- О том, что в Берлине ты не можешь допускать себе подобные вольности. Помнишь наш разговор в Риге?
- Помню, - рассмеялась она. - Дело, конечно, не в этом, хотя… почему бы и нет. Пусть наши отношения останутся там, в Риге, или… может быть, в будущем переместятся в какой-нибудь другой город.
- Но что мешает нам продолжить их сейчас?
- Не то настроение, - ответила Эльза и взяла Антона за руку. - Кроме того, перенося их в будущее, мы оставляем себе надежду.
- Надежду на что?
- На то, что оно у нас будет вообще.
Они молча шли обратно к машине, и Антон, видя откровенность Эльзы по отношению к нему, решился на свою просьбу, о которой думал все предыдущие дни.
- Я выполнил все, о чем ты просила меня, - сказал он. - Могу ли я, в свою очередь, попросить тебя кое о чем?
- Проси о чем угодно.
- Только обещай, что не будешь спрашивать, зачем мне это нужно.
- Что ж, обещаю.
Антон собрался духом и сказал:
- Можешь ли ты достать для меня информацию по данным возможного радиопеленга.
- Что? - воскликнула Эльза и удивленно посмотрела на Антона. - Ты понимаешь, о чем просишь меня, оберштурмбаннфюрера разведки? Ты отдаешь себе отчет… - Она замолчала, покачав головой.
- Видимо, не очень, - потупился Антон, осознавая, что совершил глупость, которая может стоить ему жизни.
- Нет… - протянула она после долгой паузы. - Ты не разведчик. Трудно представить, чтобы разведчик работал такими топорными методами.
- Я действительно не разведчик, - наивно попытался оправдаться Антон.
- Но зачем тебе это? Ах да, я дала обещание не спрашивать. Ну, хорошо, продолжим. Какой сектор интересует тебя?
- Что?
- Ну, место. Какая территория?
- А… Фюстенвальд и его окрестности.
Эльза на секунду застыла и молча медленно пошла вперед.
- Это нужно лично тебе, или за тобой стоят заинтересованные люди? - спросила она, не оборачиваясь. - Отвечай честно.
- Это мой личный интерес, - ответил Антон, шагая сзади.
- Странно. Откуда подобный интерес мог возникнуть? - обернувшись, подозрительно спросила она и натуженно улыбнулась. - Впрочем, ладно. Нам пора поспешить.
Она как ни в чем не бывало взяла Антона под руку, и они молча дошли до ожидавшего их автомобиля.
- Назад я поеду одна, - сообщила она. - А ты доберешься на автобусе, который идет в центр. Остановка вон там, около церкви.
После этого разговора Антон долго корил себя за свою необдуманную просьбу, но время шло, и вскоре он успокоился в надежде на то, что Эльза, несмотря на род своей службы, не станет причинять ему вреда.
Через несколько дней он решил снова посетить штаб русских сотрудников на Викторианштрассе. Антон опять спросил Фридриха Магштадта, и его пригласили в кабинет к какому-то сотруднику. Высокий худощавый человек с лицом типичного клерка предложил ему сесть за стол.
- Вы Отто фон Берг? - сухо спросил он, заглянув в свои записи. - Господин Магштадт поручил мне принять от вас информацию.
Антон пожал плечами и кратко пересказал клерку о содержании его разговора с Власовым по поводу вхождения Русского Освободительного Движения в состав СС.
- Но почему вы так поздно сообщаете об этом? - спросил клерк.
- Я был здесь два раза, - соврал Антон, - но меня все время заворачивали назад.
- Да? Впрочем, теперь это уже не актуально, - произнес клерк. - Когда вы возвращаетесь обратно в Ригу?
- Но я переведен в штаб Власова, - сказал Антон. - В "Вермахт пропаганд" должна была поступить соответствующая бумага из штаба по поводу меня.
- Хорошо. Я обо всем доложу господину Магштадту.
Антон вышел на улицу, удовлетворенный тем, что ему так легко удалось отделаться от своего прежнего начальства.
Шли дни, и обстановка в штабе становилась все более напряженной. Все чаще у Власова появлялись высокопоставленные офицеры вермахта, которые предупреждали его о необратимости перехода в СС, а также и сами представители этой организации.
Однажды на вилле появился начальник пропаганды войск СС Гюнтер д'Алькен. Он был со своим переводчиком, и потому никто не знал, о чем они беседовали с Власовым, закрывшись у него в кабинете.
Когда д'Алькен ушел, Власов вызвал адъютанта и потребовал, чтобы тот немедленно вызвал к нему Жиленкова. Антон не любил его и относился с долей легкой неприязни. Бывший партийный секретарь, по его мнению, меньше всего являлся выразителем идей Русского Освободительного Движения. Неприязнь вызывали не только его внешнее высокомерие и щегольский вид - он везде появлялся в полном генеральском облачении, - но и тот факт, что Георгий Николаевич Жиленков сумел так тесно сойтись с немцами, что получил от них шикарную виллу с адъютантом, секретаршей и породистыми псами. Впрочем, несмотря на это, никто не мог уличить его в плохой работе, и его заслуги перед Движением довольно высоко ценились Власовым.
Но на этот раз Власов был раздражен, когда Жиленков появился на вилле.
- Ну что, Георгий Николаевич, - произнес с порога генерал. - Отчего же вы отказались принять предложение д'Алькена? Ведь он предложил вам стать героем и занять мое место, не так ли?
- Так, Андрей Андреевич, - без тени смущения ответил Жиленков. - А отказался я потому, что не вижу в этом предложении никакого смысла.
- А почему же д'Алькен увидел в этом смысл, хотел бы я знать? - спросил Власов.
- А разве он сам не сказал вам об этом?
- Увы.
- Могу предположить, - сказал Жиленков. - Вы, Андрей Андреевич, долго колеблетесь по поводу перехода в СС. Они, конечно, могли бы одним общим приказом перевести Движение под себя, но Движение без вождя не будет иметь смысла. РОА - это вы, Андрей Андреевич!
- Но будет ли в этом толк?! - воскликнул Власов. - Вы обещали мне добиться личной встречи с Гиммлером! Я устал ждать!
- Встреча с Гиммлером может состояться только после нашего вхождения в СС. Именно это я смог выторговать у д'Алькена.
Власов помолчал и, обратив внимание, что их разговор происходит на глазах окружающих, предложил Жиленкову пройти в кабинет.
Кроме Жиленкова, в эти дни к Власову зачастили и другие руководители Движения и РОА. Приходил генерал Меандров - высокий брюнет, с зачесанными назад волосами и густыми черными усами. У него было суровое мужественное лицо, от которого веяло непоколебимой уверенностью. Он принес Власову свой план, разработанный им еще до его вступления в РОА, и изложил его в присутствии других офицеров штаба. План состоял в том, чтобы из числа русских добровольцев подготовить десант, предназначенный для выброски на глубокую территорию России, в районы зон лагерей НКВД. Десантники должны были освободить заключенных, вооружить их и начать повстанческую деятельность, овладевая промышленными центрами Урала.
После ухода Меандрова все еще долго, с воодушевлением обсуждали его план. Молчал лишь генерал Малышкин. Совсем недавно он был назначен начальником организационного управления комитета КОНРа, в котором находились разведка, контрразведка и ряд иных подразделений. Когда все ушли, он остался в кабинете, в раздумьях смотря в окно.
- А вы что скажете, Василий Федорович? - наконец спросил его Власов.
Малышкин обернулся, по военной привычке потянул книзу полы кителя и произнес:
- Я к вам по другому вопросу, Андрей Андреевич.
- Говорите же.
- Я подготовил все для создания нашего тайного центра за границей.
- Какого центра?
- Секретного центра нашего движения после войны. Мы с вами уже говорили об этом.
При этих словах Власов помрачнел и, усевшись на стул, застучал пальцами по столу.
- В случае победы большевиков… - продолжил Малышкин и замялся.
- Продолжайте, - сухо сказал Власов. По всему было видно, что он без удовольствия говорил на эту тему.
- В случае победы большевиков центр будет необходим. Я предлагаю создать его в Швейцарии. По нашим оценкам, это наилучшая страна для организации подобной работы. Близость к банкам, где открыто несколько наших счетов, будет играть немалую роль. К тому же в случае непредвиденных проблем оттуда легко можно перебраться в Лилиану или в другие страны Средиземноморья. Я составил список наших людей, уже находящихся там. Туда же под другими документами предполагается отправить и тех офицеров штаба, которым будет поручено возглавить работу центра. Наш швейцарский агент уже присмотрел несколько подходящих квартир. В Берне, Цюрихе и Лейзене.
- Н-да… - протянул Власов. - После восторженных надежд на план Меандрова ваша информация является ложкой дегтя в бочке меда.
- План Меандрова привлекателен, но мы должны не забывать о наступающей реальности.
- Жаль, что в нас все-таки так слаба вера в успех, - со вздохом проговорил Власов.
- Мне нужна ваша официальная санкция на создание центра, а также списки людей, адреса, счета… в общем, все, что нам понадобится для возможной тайной работы после…
Малышкин замолчал, а Власов, кивнув головой, тихо хлопнул рукой по столу.
- Хорошо, - сказал он, выразительно взглянув на Антона. - В течение нескольких дней мы подготовим для вас все материалы и те документы, которые уже сейчас можно убрать в архив для более надежной сохранности.
Антон кивнул. Малышкин по старой советской привычке отдал под козырек и вышел за дверь.
- И ты иди, - приказал Антону Власов.
Он встал из-за стола и направился к выходу.
- И пусть принесут рюмку водки да хлеб с огурцом! - крикнул ему вдогонку генерал.
В середине лета большой внутренний подъем охватил членов штаба, когда они узнали о результатах пропагандистской акции "Скорпион Востока", которая была проведена на Южном фронте Гюнтером д'Алькеном. Суть акции состояла в том, чтобы от имени генерала Власова повсеместно раструбить о существовании действующей Освободительной Армии, которая будет бороться именно против Сталина и большевиков, а не против России. Результаты были ошеломляющими: ежедневно из Красной Армии за линию фронта стали перебегать тысячи бойцов, которые искали генерала Власова.
- А вы говорите, что все закончилось! - воскликнул тогда Власов. - Нет, все еще только начинается!
Вскоре до штаба добрался немолодой приземистый человек в форме восточных войск СС. Его пропустили к Власову. Прищурившись, он осмотрел его с ног до головы и представился:
- Старшина Разумовский.
- С такой фамилией, и старшина? - спросил генерал.
- Потому и добрался до вас, в надежде вернуть фамилию, - с раздражением в голосе ответил он. - И многие, такие как я, до вас добраться пытались, да не добрались. Мы к вам целым штрафным взводом шли, а за нами смершевцы, как псы цепные. Мы вас искали, а нашли полковника Гелленсхоффера. Мы в Русской Армии служить хотели, а определили нас в дивизию СС. Что же это получается, господин генерал? Нету, значит Русской Армии? Обман все? А мыто надеялись на вас, господин генерал. Зачем же тогда вы нужны? Зачем нужен этот ваш штаб? Зачем, если все обречено?
- Вы надеялись на меня, а я надеюсь на здравый смысл и на Господа, - изменившись в лице, ответил Власов. - Мы все живем надеждой, а надежда всегда остается при любой обреченности.
Приход старшины всколыхнул многих, и снова зазвучали упаднические разговоры.
- Мы ничего не сможем сделать, - запричитал поручик Пальцев из разведки.
- Нам надо самим заявлять о себе, без немецкой цензуры, - сказал Меандров. - Надо писать в наших листовках, что не служим мы немцам! Не служим!
- А, пиши не пиши, все равно не отмажемся. Это мы думаем, что не служим, а на деле еще как служим. Не хотим того, а служим. В такое вот дерьмо мы все вляпались.
- Заткнитесь, поручик! - огрызнулся Меандров. - История рассудит нас.
- История нас забудет, как страницу стыда. Следующим вечером всех переполошил приход еще одного человека, который уверенно стучался в двери особняка. Это был невысокого роста блондин, очень неопрятного вида, в грязной обветшалой одежде. Он настойчиво требовал встречи с Власовым, говоря, что много дней пробирался к нему, аж из самой России. Охрана попыталась было вышвырнуть его взашей, но генерал услышал возню у дверей и, получив доклад о происходящем, распорядился пропустить гостя.
Когда того усадили за стол, он складными отточенными фразами стал излагать невероятную историю своего пути в Берлин, закончив ее пламенной репликой, что не мыслит своей дальнейшей жизни без борьбы за спасение России вместе с немцами и Власовым.
Услышав эти слова, генерал наклонил голову и, подозрительно взглянув на него из-под очков, сказал:
- Так вы все-таки определитесь, с кем: с немцами или с Власовым - чем явно смутил собеседника.
Когда перед ними на стол поставили водку с закуской, состоящей из ломтиков хлеба и нескольких соленых огурцов, перебежчик совсем смутился, и дальнейшие его слова все больше становились сбивчивыми и неопределенными. Потом он попросил оставить их наедине, и Власов без колебаний приказал выйти всем присутствующим.
А буквально через четверть часа генерал вызвал к себе Трухина и Малышкина. Когда они появились, странный гость неожиданно при всех признался, что он - засланный советский агент, которому в ярких красках описывали, что "предатель Власов окружен женщинами и в шампанском купается". Но теперь он поражен до глубины души, увидев небывалую солдатскую скромность жизни бывшего советского генерала, так что немедленно решил отказаться от выполнения задания.
Наутро Власов и Трухин в сопровождении Антона и Ростислава Антонова поехали в Дабендорф, инспектировать школу пропагандистов. Там на утоптанном песчаном плацу в окружении стройных корабельных сосен генерал принял выпуск, прошагав перед строем и произнеся короткую речь о важной миссии пропагандиста. После чего в столовой был накрыт стол, к которому были приглашены командиры школы. Один из приглашенных был опытный действующий пропагандист, недавно прибывший с восточного фронта, - лейтенант Боженко.
- Ну, как работается? - задал ему вопрос Власов. - Можно с красноармейцами общий язык найти?
- Язык общий всегда можно найти, - охотно отвечал тот, крякнув после выпитого стакана и выпрямившись перед генералом. - У нас редко бывало так, чтобы с той стороны не задал кто-нибудь вопроса и чтобы, в конце концов, не завязался оживленный разговор. Ну, конечно, если поблизости нет политических руководителей. Если они есть, начинается сразу же стрельба… Недавно выхожу я на передовую. Нас разделяет только узенькая речка. Их передовые посты окопались на самом берегу. Я сижу в небольшом окопе - знаете, на тот случай, если после первых же слов резанут пулеметную очередь. Так было и на этот раз. Не успел я опуститься в окоп (до него нужно ползти по открытому месту), как с той стороны начали стрелять. Постреляли и перестали, вероятно, им показалось, что немцы что-то предпринимают на берегу. Кончили стрелять, я и кричу: "Поберегите патроны, ребята! А то расстреляете все в немцев, для Сталина ничего не останется!"
С той стороны приглушенный бас:
"Не беспокойся, останется…"
Ну, думаю, для начала неплохо. Завожу беседу. Немцы недалеко сзади, но я знаю, что по-русски из них не понимает никто ни слова. Текста я никогда не пишу, потому что и сам не знаю, о чем и как буду говорить, - раньше это требовалось обязательно.
"Война, - говорю, - ребята, скоро кончится, у немца дух на исходе". Смеются с той стороны.
"Мы, - говорят, - ему скоро последний выпустим".
"Правильно, - говорю, - так и надо. Ну, а потом, говорю, братцы, что, по колхозам пойдете, трудодни отрабатывать?"
Молчат.