- Мадам, - улыбнувшись, произнес Власов. - Я хочу сказать, что, изучая военный опыт Невского, Кутузова, Суворова и других великих стратегов, мы сможем правильно оценить и понять характер современной войны. Да, да, мадам! Современная война, война машин и ресурсов, не может исключать и духовный пласт, который несет в себе современный солдат. Именно об этом я сейчас говорю. Без этого не будут двигаться машины, не будет настоящих побед. Я изучал военный опыт Наполеона, наблюдал за современными военачальниками - за Гудерианом, например… И знаете - думается мне, что именно у русских полководцев можно поучиться тому, как поднимать солдат на бой, как вселять в них героизм и уверенность в победе. Россию, мадам, могут победить только русские! А это значит, что ее никто не может победить!
Он продолжал говорить, будто актер, большой актер, который уже не в первый раз читает свой монолог, с каждым разом все лучше оттачивая фразы и вводя новые элементы импровизации.
Антон наблюдал, как француженка слушала Власова - с восхищением, порой забывая записывать. Так слушают если не вождя, то почитаемого учителя, мнение которого неопровержимо. Восхищался им и Антон - мощным глубоким баритоном, мастерски поставленной речью и точно соответствующими ей жестами и мимикой. При этом было видно, что командарм излагает не заученные от политработников фразы, а свои собственные мысли.
Когда беседа закончилась, Антон проводил мадам Кюри к майору Кузину.
- На мой взгляд, ваш командующий - один из самых перспективных советских генералов, - восторженно сказала она ему, когда вышла из землянки.
Когда француженка ушла, Кузин вошел к командующему, а через несколько минут вернулся и сообщил:
- Товарищ Горин. Вас переводят в расположение штаба. Нам нужен переводчик, да и вообще… приглянулся ты генералу.
С этого дня Антону снова захотелось жить. Он остался в штабной землянке. Здесь всегда было тепло и сухо, и Антону долго не хотелось выходить наружу.
Здесь же он спал, здесь же, за дощатым письменным столом, и нес службу. На него свалилась бумажная работа: сортировка приказов, радиограмм, ответы по внутренней телефонной линии и многое другое. Работы было много, но Антон был несказанно рад тому, что покинул передний край, и старался как можно более ответственно относиться к своим новым обязанностям. Кроме того, он стал регулярно питаться, иногда даже по два раза в день. Правда, тушенку ему больше не выдавали, но зато как-то он ел похлебку, сваренную из последней штабной лошади, сушеные яблоки и даже иногда сахар. Впрочем, все это изобилие длилось недолго. К началу июня даже штабные запасы подошли к концу, и Антону, как и раньше, вновь пришлось довольствоваться пятидесятью граммами сухарей в день.
Однажды привели языка, которого допрашивал сам командующий, в присутствии начальника штаба армии Виноградова и начальника особого отдела Шашкова. Немецкий офицер - крепкий мускулистый блондин - вел себя уверенно и надменно. Он смотрел командующему прямо в глаза и периодически пренебрежительно подергивал носом, делая вид, что морщится от неприятного запаха.
- Он называет нас свиньями… - перевел Антон и замялся.
- Переводи как есть, - приказал Власов.
- Он называет нас грязными свиньями и холопами Сталина.
- Не более чем он сам - холоп Гитлера, - буркнул Власов, но, поймав на себе пристальный взгляд особиста, потупил взгляд. - Так. Спроси его о планах командования.
Антон спросил и перевел ответ немца:
- Он говорит, что не собирается ничего скрывать и скажет все, как есть, потому что вас… нас все равно скоро уничтожат. В настоящее время разрабатывается операция по окончательному разгрому нашей армии. Они знают, что у нас не хватает боеприпасов, что мы голодны и что нас можно брать почти без сопротивления. Он говорит, что их останавливают только последствия работы их же артиллерии, которая местами перемешала лес и болота в общую кашу. Но как только они закончат разведку с воздуха и определят более твердые участки земли, где можно вести наступление, нас немедленно уничтожат единым массированным ударом.
- Все? - спросил Власов. - Или он еще что-нибудь сказал?
- Еще он сказал… - неуверенно произнес Антон, - сказал, что глупо оставаться так фанатично преданными Сталину, который бросил нас на произвол судьбы. Он берет на себя полномочия предложить нам сдаться, и тогда его командование гарантирует жизнь, еду и хорошее отношение.
- Сволочь, - сказал Шашков.
- Когда планируется наступление? - снова спросил Власов.
- Пока нет данных разведки, но, вероятно, к концу июня все должно быть закончено.
- Я забираю немца с собой, - заявил особист.
- Забирайте, - отмахнулся Власов.
После допроса генерал вызвал Антона к себе, достал банку тушенки и полбутылки водки.
- Последнее приканчиваем, - сказал он и, разлив водку по стаканам, выпил.
Выпил и Антон.
- Закусывай, Горин, закусывай, - просипел Власов, пододвинув банку с тушенкой. - Когда еще придется… Ты где языкам-то учился?
- В Москве, в университете.
- Разве можно так хорошо выучить два языка без стажировки?
- Три, - уточнил Антон.
- Три?
- Французскому меня еще родители учили, впрочем, как и немецкому. Я вырос в интеллигентной семье… А после университета стажировался немецкому языку в Крыму. Там целое лето и осень проводилась археологическая экспедиция с участием немецких ученых, где я был переводчиком. А английский я сам выучил, из интереса, правда, хуже, чем остальные. Времени не было.
- Да ты полиглот?!
- У меня с детства была способность к языкам. Видимо, благодаря тому, что меня рано начали учить им.
- Молодец! А я курсами военных переводчиков руководил в Ленинградском округе, но ни одного языка так толком и не знаю… о чем и жалею. Разве что китайский понимаю немного.
- Китайский? - удивился Антон.
- Да, китайский, как ни странно. Служил я там военным советником, в тридцать восьмом. А, что толку - мы же не с китайцами воюем, - ухмыльнулся Власов, а потом спросил: - Как будет по-немецки "На все воля Господня"?
- Alles steht in Gottehand, - подумав, ответил Антон.
- Звучит, - произнес Власов. - На любом языке звучит, - и разлил по стаканам остатки водки.
В дверь тихо постучали.
- Войдите, - сказал Власов, и в землянку неожиданно для Антона вошла миловидная круглолицая женщина, которую он пару раз видел на кухне.
- Маша, - благодушно пробасил Власов и небрежным кивком головы указал Антону на дверь.
Он вышел и предупредил часового, что генерал отдыхает и к нему не велено никого пускать.
За дверью послышался сдержанный женский смех, возня и стук падающего табурета. Антон сел к себе за стол. Среди бумаг на глаза ему попались письма Власова к супруге, переданные ему, чтобы тот запечатал и отправил их. Они лежали давно и теперь, видимо, должны были наконец улететь в самолете с французской журналисткой. Антону вспомнились первые строки, механически отпечатавшиеся у него в памяти:
"Дорогая Аня! - писал генерал. - Я тебя прошу: будь мне верна… В разлуке с гобой люблю тебя крепче прежнего…"
И рядом было другое письмо совсем другой женщине:
"Добрый день, дорогая милая Агнечка! Мое отношение к тебе ты знаешь: я тебя встретил, полюбил, пережил с тобой много хорошего… Я постоянно живу воспоминаниями о тебе…"
Антону стало неприятно состоять в роли охранника командующего и его очередной походно-полевой жены. Он вспомнил Жанну и вышел из землянки.
На следующий день Антона арестовали. Он был в полном недоумении от навязчивой фатальности судьбы. Двое офицеров без объяснений вывели его прямо из штаба и доставили в роту Особого отдела, где он снова встретился с майором Шашковым.
Тот поставил табурета середину землянки и приказал Антону сесть.
- Ну, что, Горин, - вызывающим тоном произнес особист. - У нас мало времени, и вам предстоит быстро и лаконично ответить на все мои вопросы. Итак, с чьей помощью вам удалось сбежать из Отдела НКВД в январе сорок первого года? Где вы скрывались с января по июнь и как вам удалось попасть на фронт? И, наконец, как и с какой целью вы проникли на службу в штаб армии? Кто вам помогал? Их имена и фамилии? Рассказывайте все по порядку, не раздумывая. Не заставляйте меня применять жесткие методы!
Антон был потрясен ясновидением советских карательных органов. Он был в шоке и просто потерял дар речи. Страх перед НКВД оказался, как ни странно, большим, чем страх перед смертью от голода или немецкой пули. Антон не знал, что говорить, и только в оцепенении смотрел на темный силуэт приземистой фигуры Шашкова.
- Клыков! - вдруг крикнул особист, и за спиной Антона кто-то вошел в землянку. - Ну-ка приведи его в чувство.
Антон не успел ничего сообразить, как табурет резко вылетел из-под него. Оказавшись на земляном полу, он тут же получил резкий пинок в живот и скорчился от сильной боли и спазма дыхания.
- Все, все, все, - заговорил Шашков. - Иди, Клыков, иди. Достаточно.
Антон откашлялся, пришел в себя и, подняв табурет, вновь сел на него.
- Ну, Горин, сосредоточился? - спросил особист. - Вот и давай. Давай, давай, давай, - заторопил он. - Начинай…
Тут в землянку вошел часовой и доложил:
- Товарищ майор, к вам командующий армией.
- Черт, - буркнул Шашков.
- Смирно! - тут же выкрикнул часовой, и все выправились, когда, пригнувшись, вошел Власов.
- Рядовой Горин, почему вы покинули штаб? - в раздражении спросил он.
- Виноват, - вымолвил Антон.
- Немедленно отправляйтесь назад! - скомандовал Власов, и Антон мигом выбежал из землянки.
Задержавшись наверху, он услышал грозный бас командарма:
- Товарищ майор, на каком основании…
- Товарищ командарм… - не менее резко возражал особист.
- А мне плевать на ваши подозрения! - кричал Власов. - Армия на пороге гибели, а вы тут штабные интриги разводите!..
- Это не интриги!..
Антон дальше не стал слушать и побежал в расположение штаба.
Когда Власов вернулся, он с порога спросил его:
- Ты и вправду из дворян?
- Так точно.
- И из немцев?
- Мои предки прибыли в Россию еще в восемнадцатом веке, - пояснил Антон и в очередной раз удивился, что особисту известны такие подробности.
- Так как ты попал в штаб? Кузин тебя нашел?
- К майору Кузину меня привел командир взвода пехоты лейтенант Безруков.
- Понятно, - сказал Власов и прошел к себе. - Вот, сиди и не высовывайся! - крикнул он из-за двери. - Здесь не передовая, а штаб! Здесь все друг за другом… черт бы их всех побрал!..
Антон понял, что с этого момента его жизнь зависит теперь не только от пятидесяти граммов сухарей и удачи в бою, но и от командующего армией.
Весь трагизм ситуации, сложившейся по всем частям окруженной армии, Антон полностью осознавал, когда перед его глазами проходили штабные бумаги. Читая их, он приходил в ужас.
"… медсанбат рассчитан всего на двести раненых, - писал в рапорте главвоенврач, - но в настоящее время у нас находятся несколько тысяч раненых. Медицинский персонал не только не в состоянии им оказывать надлежащую помощь, но и не в состоянии хоронить трупы…
…таким образом, по полку пропавших без вести составляет двенадцать тысяч пятьсот человек", - было прописано в одном из актов о списании живой силы и техники".
"Военному совету Волховского фронта, - готовил Антон текст радиограммы. - Докладываю: войска армии в течение трех недель ведут напряженные ожесточенные бои с противником… Личный состав войск до предела измотан, увеличивается количество смертных случаев от истощения. Вследствие перекрестного обстрела армейского района войска несут большие потери от артминометного огня и авиации противника… Боевой состав соединений резко уменьшился. Пополнять его за счет тылов и спецчастей больше нельзя. Все, что было, взято. В батальонах, бригадах и стрелковых полках осталось в среднем по несколько десятков человек. Все попытки восточной группы армии пробить проход к коридору с запада успеха не имели.
Власов. Зуев. Виноградов".
Под вечер Антон сидел за своим столом в передней части землянки, когда вошли Зуев и Виноградов.
- Сиди, сиди, - бросил на ходу начальник штаба. Зуев плотно прикрыл за собой дверь, и они оба прошли к командующему.
Через несколько минут выглянул Власов.
- Горин, водка есть? - спросил он.
- Нет, товарищ генерал, - ответил Антон. - Кончилась давно.
- Ну так принеси нам. И закусить чего-нибудь.
- Слушаюсь, - ответил Антон и побежал к обеспеченцам.
Ему выдали бутылку и сухарей. Вернувшись, Антон вошел к командующему и поставил водку на стол. В землянке было сильно накурено. Власов поблагодарил его и приказал дверь не закрывать.
- Пусть проветрится. И скажи, чтоб не впускали никого, особенно особиста. Совещание у нас.
Антон передал приказ часовым и вернулся к себе за стол. Через открытую дверь был слышен весь разговор начальства.
- …да Мерецков избавиться от вас хотел, Андрей Андреевич, это же ясно, - говорил Виноградов. - Конкурента увидел. Иначе зачем надо было вас посылать в окруженную армию, с которой и так все ясно. А то бы мы сами тут не справились. Велика работа - без патронов по окопам отсиживаться. Точно говорю - избавиться хотел.
- Не исключено, - с некоторым раздражением в голосе отреагировал Власов. - Вместо того чтобы организовать прорыв окружения с востока, Мерецков сначала резину тянет, а потом назначает меня командармом, причем без согласования с представителем Ставки.
- Да, это грубое нарушение, - заметил Зуев. - Кстати, приказа о вашем назначении так и не пришло.
- Не удивлюсь, если его вообще не будет, - сказал Власов. - Эти великие стратеги свои умения только в штабных интригах и проявляют, а воевать не умеют. Вот они и завели армию на гибель. А Мерецков… - Власов махнул рукой. - Звание большое, а способностей…
- Тут не в способностях дело, Андрей Андреевич, - понизив голос, сказал Виноградов. - Еще до окружения до нас слух дошел, что Главком недоволен Мерецковым за то, что тот сорвал-де блокаду Лени-града. В связи с этим Сталин хотел заменить его на вас, Андрей Андреевич. Да, да, именно на вас.
- Я знаю, - пробасил Власов. - Видимо, поэтому Мерецков и решил меня отправить куда подальше.
- Так почему же главком до сих пор не назначил вас командующим объединенных фронтов? - спросил Зуев.
- Думаю, Сталин надеется, что я смогу выправить положение с этой армией. Жаль только, он не знает, что организовать прорыв уже невозможно. Давно невозможно.
- Да. Еще немного, и немцы ликвидируют нас. Это надо признать, - согласился Зуев.
- На наши последние радиограммы с просьбой о помощи Мерецков даже не ответил, - с раздражением вставил Виноградов.
- Уверен, что он и Ставку вводит в заблуждение, как и раньше делал, - сказал Власов. - Положит на штурме несколько сотен бойцов, продвинет армию на десять метров вперед, а потом рапортует - "части противника отброшены".
- Но что же делать? - спросил Зуев.
- Что делать? Завтра француженка полетит в Москву. Думаю, надо отправить на этом же самолете кого-нибудь с докладом в Ставку, минуя командование фронта. Майора Кузина, например. Он должен объяснить создавшееся положение и потребовать немедленного ввода в прорыв окружения пятьдесят вторую и пятьдесят девятую армии. Если они одновременно ударят с востока, то нас еще можно будет спасти.
- Андрей Андреевич, - сказал Виноградов. - Вам самому надо лететь. Больше вам здесь оставаться нельзя - опасно. Другой возможности не будет. Да и в Ставку сами доложите - больше будет толку…
- Я останусь здесь, - отрезал Власов.
- А если у Кузина ничего не получится? - спросил Зуев.
- Тогда будем прорываться сами, хотя… хотя прорыв собственными силами только ускорит нашу гибель.
В разговоре возникла пауза. Послышалось бульканье и звон стаканов.
- Выпьем, - сказал Власов.
- За разрешение ситуации, - произнес Зуев.
- Чтоб они все по заслугам получили, - заключил командарм. - А то обидно будет - они в звездах, а мы - в дерьме.
- Или в земле, - мрачно добавил Виноградов.
Вдруг Антон услышал резкий удар кулаком по столу, и в дверном проеме появился Власов. Он явно был разозлен разговором. Согнувшись под низкую балку и упершись обеими руками в косяки, он сквозь зубы выговорил:
- Горин. Пиши текст радиограммы: Начальнику ГШКА. Начальнику штаба фронта. Прошу понять… - Власов задумался и громко, с раздражением в голосе повторил, чуть ли не по слогам: - про-шу понять, что части восточной группы настолько обескровлены, что трудно выделить сопровождение для танков! Оборона противника на реке Полнеть не нарушена! Положение противника без изменений! Пехота 52-й и 59-й армий на реку Полисть с востока не вышла! Наши части скованы огнем противника и продвижения не имеют. Прошу указаний на атаку пехоты 52-й и 59-й армий с востока. Прорвавшиеся 11 танков не имеют снарядов. Артиллерия с востока не работает. Боеприпасов нет!
Власов замолчал и через пару секунд обреченно произнес:
- Все. Отправить немедленно.
Самолет с французской журналисткой и адъютантом командующего улетел. Прошло двое суток, но никакой помощи погибающей армии так и не поступало. Командование убедилось, что прорывать окружение никто не собирается. Власов мучительно искал выход из угрожающей ситуации. Он постоянно совещался с командирами подразделений, сам несколько раз ездил на передовую.
Однажды, вернувшись в штаб, генерал произнес:
- Это уже не армия… - и отдал приказ уничтожать технику.
Антону поручили рассортировать по степени важности документы, отобрать самые ценные, а остальные уничтожить.
Двадцать первого числа уставший, ссутулившийся, хмурый командарм на последнем штабном совещании отдал приказ о сосредоточении всех сил для прорыва окружения в районе Мясного Бора. Выводить на штурм решили всех: и высшее руководство штаба, и шоферов, и особистов.
Вечером двадцать второго всех построили в колонну, которую сзади прижимал заградотряд из работников Особого отдела НКВД. На марше к Антону подбежал солдат с перевязанной головой.
- Ну, что, мерзляк, отогрелся, - узнал Антон сержанта Кравцова. - Разжирел на штабных харчах-то…
- Да пошел ты! - огрызнулся Антон.
- Ладно, ладно, шучу, - мрачно рассмеялся Кравцов и протянул ему немецкий автомат. - Бери, дарю! И магазин запасной…
- Винтовкой обойдусь.
- Бери, не дури, - сказал Кравцов. - Тебе ж начальство прикрывать… Да бери ты, хрен ученый!
Антон взял "шмайсер" и магазин.
С наступлением сумерек по подразделениям отдали приказ наступать. Впереди бойцов, среди группы штабных работников, выделялась высокая фигура командующего. Антон держался рядом с ним и несколько раз видел его лицо - совершенно невозмутимое, без каких-либо эмоций.