В винницком отделе "Вермахт пропаганд" всю группу подвергли тщательной обработке и специальному обучению, после чего они практически получили статус немецкого военнослужащего. Антон с удивлением узнал, что в добровольческих частях, куда они были потом распределены, всем платили жалованье, разрешали носить военную форму, согласно имеющимся званиям старшим офицерам выделяли отдельные помещения, всем разрешали увольнительные в город в гражданской одежде, регулярно проводили доклады и лекции, а некоторым даже устраивали поездки по Германии для сравнения с русским уровнем жизни.
После обучения Антона направили в пропагандистский отдел Русского Освободительного Движения в Ригу. Все это время он продолжал корить себя за малодушие. "Неужели все же придется служить немцам? - думал он. - Нет, ни за что!"
Постепенно приходя в себя, Антон начал вынашивать планы побега. Но куда? Фронт был далеко, а если бы был рядом, то даже в случае успешного побега его наверняка ждала бы верная гибель в застенках НКВД. Значит, куда-нибудь, где нет ни русских, ни немцев. Но куда? В Италию, Грецию, Лилиану?
Изо дня в день Антон находился в затянувшемся сонном шоке, покуда не начал различать другой мир, окружавший его. Рига была совсем не похожа на город, оккупированный вражескими войсками. Никаких разрушений и особо бросающихся в глаза военно-комендантских признаков. Работали магазины и лавки, на углах продавались цветы, рестораны были заполнены посетителями. По мощеным средневековым улицам спешили по своим делам служащие, прогуливались старики и молодые парочки, во дворах играли дети. По наблюдениям Антона, у большинства рижан на лицах было отображено забытое мирное спокойствие. Разве что часто попадающиеся на глаза люди в военной форме и немецкие патрули напоминали о том, что где-то далеко идет война.
Сам отдел располагался на окраине города в уютном двухэтажном особняке, в окружении голых садовых деревьев. Здесь Антона проэкзаменовали и назначили руководителем группы переводчиков. Отдел имел статус военного подразделения абвера, командиром которого являлся офицер армейской разведки майор Шторер - невысокого роста блондин, по возрасту примерно ровесник Антона, всегда рассудительный и спокойный, с хитрым проницательным взглядом.
- Раз уж вы встали на путь сотрудничества с Германией, то рекомендую записаться под именем ваших предков, - предложил он Антону, узнав, что тот из русских немцев. - Это облегчит вам жизнь и уменьшит предвзятое отношение со стороны СС. Впрочем, в среде ваших соотечественников вы вольны оставаться тем, кем были раньше.
"Как же, встал!.." - подумал Антон.
Мысль о побеге продолжала сидеть в нем, хотя уже не столь остро, ибо покуда не виделось никакой реальной возможности для этого. Он свыкся с этой мыслью, но постепенно она утихла и уже перестала торчать колющим гвоздем, все реже беспокоя его душу.
Антону, как ни странно, выдали удостоверение не работника "Русского комитета", какие были у других, а сотрудника отдела "Вермахт пропаганд", на имя Отто фон Берга. Под такой фамилией его предки из Баварии приехали в Россию и поступили на службу к Екатерине Второй.
Шторер хорошо говорил по-русски, но с Антоном в отсутствие других сотрудников с этого времени стал общаться исключительно на немецком.
Поселили Антона в старой гостинице, которую полностью отдали под проживание работников отдела "Русского комитета" и сотрудников других вспомогательных немецких служб, в основном представителей славянских национальностей. Ему выделили отдельную комнату, с убранной кроватью и стандартной гостиничной мебелью.
"Надо жить дальше, - думал он, - а там, глядишь, судьба сама подскажет правильный выход".
В "Комитете" работали в основном русские военнопленные офицеры и перебежчики, большую часть которых составляли бывшие советские кадровые политработники и журналисты. Они использовали весь свой опыт для новых целей, полностью противоположных тем, что были раньше. В недрах уютного рижского особняка создавались десятки и сотни пропагандистских листовок, радиообращений, речей для выступлений, текстов и рекомендаций для полевых пропагандистов, работающих на передовой, всевозможных антибольшевистских лозунгов и пламенных призывов на борьбу со Сталиным. Издавалась газета "За Родину", которая распространялась довольно большим тиражом. Результаты этой работы предназначались не только советским солдатам, находившимся по ту сторону фронта, но и гражданскому населению, проживающему на оккупированных немцами советских территориях, которого, по приблизительным подсчетам, было не менее семидесяти миллионов человек.
Кроме создания пропагандистских текстов, приходилось анализировать поступающие разведывательные и статистические сведения об изменениях настроения жителей оккупированных территорий, о положении в передовых советских подразделениях, о перебежчиках и военных дезертирах, которые еще кое-где продолжали переходить на сторону немцев. На все это приходилось ориентироваться при создании пропагандистского материала.
Вскоре прояснилась и специфика работы. Самым сложным было соблюдать требования немцев, лавируя между их информационной линией и истинными целями РОА. Цели эти состояли не только в возрождении свободной России без коммунистов, но и в создании России, независимой от Германии, чего не могли допустить в печать немецкие кураторы.
Кроме того, приходилось пытаться исправлять ошибки немецкого командования и СС на Украине и в Белоруссии. Борясь с активизировавшимися партизанами, они устраивали террор среди местного населения, которое изначально, особенно на Украине, довольно лояльно отнеслось к приходу немцев, надеясь, в частности, на их обещания распустить колхозы. Но колхозы так и не распускались, а жестокие меры против партизан отражались на мирных жителях, вызывая у них ответную ненависть. Приходилось с трудом находить слова в листовках, чтобы хоть как-то попытаться успокоить растущее количество недовольных.
К целям Российской Освободительной Армии Антон отнесся скептически. Его сослуживцы всерьез обсуждали планы превращения для России Отечественной войны во вторую гражданскую, возвращение старого строя и заключения паритетного мира с Германией. Антон не верил в подобный исход, считая эти разговоры лишь оправданием собственного предательства или, как минимум, несбыточными фантазиями. Правда, чем дальше, тем больше он сам поддавался погружению в эти привлекательные идеалистические идеи, но периодически возвращался в существующую реальность, когда анализировал причины своего поступка. Он понимал, что одни стали служить в РОА лишь оттого, что им просто удалось выжить и попасть в плен, иные - от собственной трусости, третьи - по стечению обстоятельств, а четвертые - по личным убеждениям. В его же поступке изначально три первые причины слились воедино, а четвертая… Антон все чаще задумывался над ней и ловил себя на мысли, что она, как ни странно, тоже, хоть и глубоко, но сидела в нем и теперь все сильнее пытается прорваться наружу.
Однажды вечером, когда большинство сотрудников разошлись, а Антон и его товарищ, бывший политрук Максим Барсуков, задержались допоздна, в отдел неожиданно приехал Шторер. Он прошел к себе в кабинет и вернулся с открытой бутылкой коньяка и тремя рюмками. Выпив, Шторер разоткровенничался и разъяснил Антону и Барсукову ситуацию в верхах.
- Не все офицеры вермахта разделяют точку зрения фюрера и других вождей рейха на будущее России и русских, - сказал он. - Если хотите знать, идеи национал-социализма вообще не слишком близки большинству офицеров германской армии, и они вовсе не собираются после войны уничтожить в газовых камерах всех славян или сделать их рабами немцев, к чему призывает фюрер. Даже Геббельс считает, что Германия должна воевать не с Россией, а с большевизмом. Кроме того, командование вермахта давно отдает себе отчет в том, что ход войны уже по всем параметрам вышел из планируемых рамок. Только, к сожалению, высшее руководство рейха пока не в состоянии это осознать. Германия оказалась не готовой к войне с Россией, и, понимая это, высшее армейское командование сейчас возлагает особые надежды на широкий подъем Русского Освободительного Движения, которое при хорошей организации могло бы перекинуться в советские окопы и поднять под свои знамена сталинских солдат. Во всяком случае это могло бы спасти Германию от возможного краха. - Шторер выпил коньяк и спокойно продолжил: - Я говорю вам это не для того, чтобы вы передали мои слова нашим бульдогам из СС, а для того, чтобы уяснили цели моего руководства и те задачи, которое оно возлагает на генерала Власова и вас - русских патриотов, ныне действующих под его именем.
- Вы хотите сказать, что Гитлер не поддерживает РОА? - спросил Антон.
- К сожалению, это так, - ответил Шторер. - Ответственность за РОА лежит полностью на командовании вермахта, перед которым сейчас стоит задача переломить ситуацию в верхах в нашу пользу.
Шторер снова разлил по рюмкам коньяк, и все выпили.
- Жаль, что наши идеологи пьют либо кислые итальянские вина, либо шнапс, - сказал Шторер и, улыбнувшись, налил себе еще. - Если бы они попробовали армянский коньяк, то не планировали бы вместе со славянами загнать в лагеря и закавказские народы.
Ощущая поддержку непосредственного немецкого начальства, Антон стал более добросовестно относиться к своим обязанностям и, как его сослуживцы, все больше верил в праведность дела, которому они стали служить.
Он был потрясен, когда ему попалась на глаза статистическая справка о количестве советских добровольцев, служивших на стороне Германии.
"Руководителям отделов "Вермахт пропаганд".
Рижский отдел. Мартину Штореру.
В результате проведенной статистической работы определено, что на январь 1943 года численность добровольных русских помощников насчитывает около 600 000 человек. Солдат, проходящих службу в германских частях, насчитывается порядка 500 000 человек. В настоящее время проводится общий подсчет данных о численности служащих в казачьих частях, украинских, белорусских, грузинских, армянских и калмыкских легионах. К началу 1943 года сформировано 90 полевых батальонов из уроженцев Кавказа, Средней Азии и Поволжья, украинская дивизия СС "Галичина", казачья карательная дивизия СС, мусульманская дивизия СС "Ханшар"…"
- Здесь наверняка неточные данные, - сказал Барсуков. - Но даже если бы и эту огромную силу удалось собрать воедино и объединить в единый кулак, то она, несомненно, смогла бы повлиять не только в военном, но и в крупномасштабном пропагандистском плане.
- Мне не по душе эти формирования, - отреагировал Антон. - Они стреляют в наших соотечественников, как немецкие солдаты, ибо служат не в РОА, а в частях СС! Ведь они просто служат немцам!
- Мы пока что тоже служим немцам…
- Это-то и ужасно!
- Но я надеюсь, что в недалеком будущем мы будем служить не немцам, а новой России. Представляешь, Горин, какое смятение было бы в рядах советских бойцов, когда они на передовой лицом к лицу встретились бы с миллионом своих соотечественников, которые призвали бы их повернуть винтовки против Сталина!
- К сожалению, это случится только тогда, когда немцы выработают между собой единство по этому вопросу, - ответил Антон. - Но, судя по всему, когда они это поймут, будет слишком поздно.
- Больше оптимизма, мой друг, - отреагировал Барсуков, помахав справкой у него перед носом.
Он достал из ящика стола шнапс и шоколад.
- Дурной тон, - сказал Антон, взглянув на такое сочетание.
- Наплевать! - отмахнулся Барсуков. - Давай выпьем за нашу победу!
Они выпили. Потом еще.
- Ты действительно веришь в наше дело? - спросил Антон.
- Верю, - подумав, ответил Барсуков. - А иначе все бессмысленно. Иначе мы просто предатели, и нет нам места на этой земле.
- Ты знаешь… Я часто думаю, не обманываем ли мы себя? Ведь мы и есть предатели. Просто предатели, и все!
- Для Сталина - да. Для нынешней России - да. Для тех, кто сейчас кормит вшей в окопах и бросается под танки - как ни горько это осознавать, - да, черт возьми!
- Так какого же черта!.. - вскипел Антон.
- А такого, что чего-то у нас слишком много предателей! - распалился Барсуков. - Ты сам заметил это. Сотни тысяч! Миллион! А может быть несколько миллионов! Не слишком ли много?! Молчишь? Да потому что то, что происходит, - единственный шанс спасти Россию и вернуть все назад! Да, ценой большой крови! Да, ценой унижения перед нацистами, которые содержат наших людей в концлагерях и сжигают в газовых камерах…
- Да они просто больные! - вставил Антон. - Сумасшедшие!
- Да, черт возьми! И, к сожалению, тут мы с тобой не в силах чего-либо изменить. Но кроме взбесившихся нацистов есть и другие немцы - нормальные. Вместе с ними мы сможем изменить обстановку на фронтах и, призвав на свою сторону солдат, обманутых Сталиным, вернуть все на круги своя. Иуда - он тоже взял на себя миссию, предав Христа во имя всеобщего спасения. Не было бы Иуды - не было бы Христа. Пусть мы тоже иуды, но мы берем на себя миссию во имя спасения России…
- Эта миссия призрачна…
- А лагеря, в конце концов, есть везде, по обе стороны…
- Выпьем…
Пребывая в воспоминаниях, Антон вновь незаметно уснул и проснулся поздно, к полудню.
По воскресеньям многие русские собирались в православном соборе, и в этот день Антон сразу же отправился туда, с упоением поддаваясь забытым с детства величественным ощущениям душевного спокойствия и полета.
Отношения между соотечественниками здесь были доброжелательными, если не сказать теплыми. Они как-то необъяснимо отличались от тех, довоенных отношений. Самым необычным было отсутствие страха, который раньше для всех был неотъемлемым тягостным спутником. Многие по привычке называли друг-друга товарищами, но основным обращением стало - господа, и Антону нравилось ощущать во всем этом ностальгию по миру из своего детства.
Потом он в одиночестве гулял по Риге, наслаждаясь чистотой и ухоженностью европейского города. Здесь сливались в одно целое представления Антона о том далеком романтическом Средневековье, в изучение которого он с головой погружался в Московском университете. Антон блуждал лабиринтом старинных мощеных улочек, заходил в подворотни, осматривая закрытые каменные дворы, ощупывая руками холодные стены средневековых зданий, которые были свидетелями множества исторических событий. Он радовался пригревающему солнцу, сладостным необъяснимым запахам пришедшей весны и воркованию голубей перед Домским собором. Потом зашел в небольшую книжную лавку, у хозяина которой хранилось много русских книг, которые он во избежание неприятностей с полицией не выставлял на прилавок, но охотно продавал русским посетителям. Антон провел здесь более часа, копаясь в старых дореволюционных изданиях, надеясь найти что-нибудь на исторические или оккультные темы. В этот день ему попалась потертая книжица Петра Успенского "Четвертое измерение" лондонского издания, которая с любой страницы сразу же увлекала невероятной поэтикой эзотерического многообразия.
Вечером Антон ужинал в небольшом ресторане "Вентспилс", где постоянно собирались русские, в том числе и многие работники отдела. Для своих постоянных клиентов хозяева - пожилая латышская семейная пара - подавали традиционные русские блюда и водку.
В этот вечер здесь сидели курсанты из группы выпускников школы русских разведчиков под Мюзингеном. Они были одеты в немецкую военную форму. На рукавах красовались крупные буквы - РОА, а на кокардах - цвета русского флага: белый, синий и красный. Антон и Барсуков ужинали в компании двух новых знакомых. Один из них - высокий чернявый офицер - представился командиром взвода пропагандистов, ротмистром Алексеем Громовым, а другой - немолодой, худощавый, с редкой бородкой и засаленными, забранными назад волосами, оказался священнослужителем отцом Амвросием.
- С легкой руки Власова возвращаются старые воинские звания, - сообщил Громов. - Да что звания! Андреевский стяг теперь стал знаменем всех русских патриотов.
- А вы его видели? - спросил Антон.
- Стяг?
- Власова. Я служил у него, в штабе Второй армии.
- Вам можно позавидовать, - сказал ротмистр. - Я тоже встречался с Власовым и довольно часто. Сначала в школе пропагандистов в Дабендорфе, где каждый выпуск курса завершается парадом, который принимает генерал, а потом в Мюзингене. Да… - протянул Громов. - Вот - человек! Немцы боятся его, кое-кто из наших не доверяет, а по мне он - герой. Кто еще вот так, во всеуслышание, сумел сказать правду о Сталине и обо всем, что происходит у нас на родине? Ну, перешел на сторону врага и молчал бы в тряпочку. АН нет - все на себя возложил, за всех - каков крест! - Он посмотрел на священника, и тот, соглашаясь, кивнул. - Худого о нем я и знать не хочу. Сам за себя говорит уже тот факт, что Власов в качестве обязательного условия перед немцами поставил требование немедленного облегчения участи военнопленных. Благодаря ему в лагерях не только смертность понизилась, но и многие уже обрели свободу под знаменами РОА.
- Жаль только, что Российская Освободительная Армия остается пропагандистским движением, - с сожалением произнес священник, - а к армии так и не имеет никакого отношения.
- Прав батюшка, - подтвердил Громов. - Листовками Россию не освободишь. Воевать надо, а немцы никак не решатся на формирование русских регулярных сил. Вот Власов сейчас и бьется над этим. За это и выпьем! - сказал он.
- Не получится у нас ничего, - крякнув, сказал батюшка уже слегка заплетающимся языком. - Богоугодное дело хотим решить при помощи приспешника дьявола.
- Вы о ком? - спросил Антон.
- О Гитлере. К Божьему можно прийти только через Божье, а мы на черта надеемся. В рай на горбу у дьявола еще никто не въезжал.
- Да что вы, батюшка, все - дьявол да дьявол! - воскликнул Громов. - Разве Сталин не дьявол? Все равно другого пути у нас нет!
- Молиться надо, чтобы Господь дал нам силы, - сказал священник и подставил свою рюмку Громову.
Тот снова налил водки ему и остальным.
- Наша задача - взять с немцев все, что можно, а уж потом… - Он выпил и закусил. - Потом и обмануть дьявола не грех.
Громов раскраснелся, повеселел и, развернувшись вполоборота, с удовлетворением обвел взглядом посетителей ресторана.
- Я счастлив здесь хотя бы тем, что смело могу сказать о Сталине: "усатая сволочь" и готов выступить против него хоть с немцами, хоть с австрийцами, хоть с китайцами…
В гостиницу Антон вернулся поздно и слегка навеселе. Подойдя к своей комнате, он отыскал в кармане ключ и открыл дверь. В этот момент сзади раздались чьи-то шаги. Антон собрался было повернуть голову, но, прежде чем он сделал это, неожиданно получил резкий удар в затылок.
Он отключился, может быть, всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточным для того, чтобы кто-то успел приковать его правую руку наручниками к металлической спинке кровати. Яркие звезды и изумрудные разводы в глазах постепенно растворились, а в темноте возник силуэт склонившейся приземистой фигуры.
- Ну что, очухался, гражданин Горин? - спросил силуэт, и Антон вздрогнул от голоса, который показался ему знакомым, вызвав странную забытую тревогу. - Не узнаешь?
Антон мучительно, как в тумане, превозмогая боль после неожиданного удара по голове, пытался осознать, что происходит.