- Сейчас, сейчас, - проговорил нежданный гость и, потянувшись к настольной лампе, включил свет. - Ну, а теперь узнаешь?
Невероятное изумление постигло Антона, когда в склонившемся над ним человеке он узнал майора НКВД Скопова. Он выглядел точно так же, каким предстал перед ним тогда в январе сорок первого, в парткоме университета - в черном помятом пиджаке, а на голове такой же ровно подстриженный "ежик". Только лицо его похудело и скулы приобрели еще большую угловатость.
- Вы призрак? - вырвалось у Антона, и он увидел в руке у Скопова пистолет.
- Призрак, - с ухмылкой ответил тот, - который теперь всегда будет следовать за тобой по пятам.
Антон молчал, не зная, что и подумать, когда призрак вновь заговорил.
- Ну что, сволочь? Хорошо ли тебе у немцев служится, а? Хорошее ли жалованье платят?
- Я служу не немцам, - выдавил Антон.
- Ну да, конечно. А говорил, что не был в Киреевске…
- Да не был я в этом Киреевске, - вдруг вырвалось у Антона, и он тут же устыдился собственного малодушия.
- А, испугался, гадина? Правильно, бойся меня! Скопов сунул пистолет за пояс и, достав из кармана пиджака сигареты, закурил.
- Да знаю я, что не был ты ни в каком Киреевске, - вдруг сказал он, выдохнув дым. - И что письмо это не тебе было адресовано, тоже знаю. Теперь знаю, хотя сейчас это все равно ничего не меняет. Теперь ты все равно ви-но-вен! Побег из органов НКВД, второй побег с дачи профессора Кротова… Дурак ты, Горин. Дурак и нехороший человек. Подставил старика. Не мог, что ли, где-нибудь в другом месте залечь?
- Что с ним?! - с тревогой спросил Антон.
- С профессором-то? Да, жалко старика, - с цинизмом в голосе произнес Скопов. - Он у нас два дня продержался, а потом… видимо, сердце не выдержало.
- Сволочи! - вырвалось у Антона, и он, дернувшись, ощутил в правой руке режущую боль от наручников.
- Тихо ты, - прошипел Скопов и выхватил пистолет, замахнулся им. - Садану по башке и уйду через окно, благо у тебя первый этаж. Сам ты сволочь, Горин, понял? Предатель ты и изменник родины. Я тебя еще в штабе у Власова приметил. Вот, думаю, - судьба! Доложил Шашкову, чтобы проверил, да тут сам командарм за тебя вступился. Хорошо вы с ним спелись, с гадом. Если бы не он, кормить бы тебе лягушек в болоте…
В коридоре послышались шаги, и Скопов замолчал, направив пистолет на Антона. Когда шаги стихли, он продолжил:
- Ладно, хватит болтать. Есть у тебя, Горин, только один выход - искупить вину перед родиной. Сослужишь родине службу…
- России послужить почту за честь, но не тебе, гад!
- России?! Это Власов, что ли, России служит?!
- А вот представь себе!
- Ну, конечно! Значит, и под Киевом он России служил, когда, бросив армию, в одиночку выходил из окружения, и под Москвой, отлеживаясь в госпитале, в то время, когда его заместитель генерал Сандалов освобождал столицу и вел бои за Волоколамск?!
- Столицу отстоял Власов!
- Это только по газетам!
- Врешь!
- Идиот! - Скопов снова замахнулся и остановил руку в воздухе. - Вмазал бы я тебе, да нельзя твою рожу портить. Слушай, пока у меня терпение не лопнуло. Итак: ты работаешь в отделе "Русского комитета". Перед твоим носом проходят сводки и документы. Ты знаешься с немецкими офицерами. Понимаешь меня? Антон молчал.
- Вижу, что понимаешь. Но сейчас даже не это главное. Главное то, что в ближайшие дни в Ригу приезжает Власов, и не он один. По нашим данным, здесь соберется много больших чинов из Северной группы войск и из Берлина. Нас будет интересовать то, что они будут там обсуждать, и вообще любая важная информация. Понятно? А теперь самое главное для тебя, Горин. Станешь помогать нам - гарантирую тебе прощение перед родиной. Я свое слово держу. Все забуду - и твои побеги, и Киреевск, которого не было, - с ухмылкой сказал он, - и письмо, что ты прихватил у меня в кабинете. Кстати, где оно?
- Нету его, - огрызнулся Антон. - Растворилось в болотной жиже. Тогда, весной сорок второго, когда остатки нашего полка драпали за Мясной Бор.
- За Мясной Бор? - задумавшись, спросил Скопов. - Помню… Ладно, искать не буду. А о содержании письма - забудь. Этого тебе не надо. Меньше знаешь - крепче спишь.
После этих слов Скопов выключил свет и тихо открыл окно.
- Скоро я снова появлюсь, - сказал он, обернувшись, - и дам тебе канал передачи информации. Сюда больше не приду, не волнуйся. И без выкрутасов давай. Помни: я каждый твой шаг вижу.
Скопов отстегнул наручники и тихо вылез в темноту.
Глава 5
Антон остался в удрученном состоянии духа не столько от неожиданного посещения Скопова, сколько от известия о смерти профессора. То, что старик, который практически спас ему жизнь, приютив его, погиб в застенках НКВД, невероятно угнетало Антона. Он чувствовал себя прямым виновником его смерти - смерти своего учителя, покровителя и спасителя. Он корил себя за все, что произошло. Ведь если бы не его невнимательность по отношению к тому письму без штемпеля, профессор был бы сейчас жив, а он сам не был бы в тяжелом положении выбора. Это он виноват в его смерти, только он! "Будь бдительным!" - учила советская пропаганда, а он не внимал ей. Умный человек должен был понимать, что этот лозунг относился не только к проискам врагов народа, но и вообще ко всему. Антон должен был постоянно помнить об этом, а не витать в облаках! Если бы он был бдительным, то жизнь его сейчас была бы предельно ясна и однозначна… если бы, конечно, война уже не оборвала бы ее к этому времени.
Из открытого окна подул ветер. Когда шок немного прошел, Антон закрыл окно и сел на пол. Информация о смерти профессора Кротова продолжала давить чувством собственной вины и одновременно будила невероятную злобу по отношению к Скопову и таким, как он. Антон возненавидел его так сильно, как ненавидят личного врага, с которым не может быть примирения ни при каких обстоятельствах.
Он не заметил, как начало светать. От внутреннего напряжения навалилась усталость, и он прикрыл глаза, решив, что сегодня же расскажет Штореру о визите агента НКВД. А тот пусть решает, что с ним делать.
Утром разговора со Шторером не получилось. Рабочий день начался с объявления о том, что ровно через час в Ригу приезжает генерал Власов. Антон не мог не отметить оперативность информации, которой владел Скопов.
Встречать Власова вместе с представителями военного командования Шторер поручил трем сотрудникам, в том числе и Антону.
На вокзал приехали буквально за пять минут до прихода берлинского поезда. Вагон остановился точно напротив группы встречающих, и в проеме тамбура появился бывший командарм. Он выпрямился во весь рост, на насколько секунд замер, окинув взглядом людей, стоящих внизу, и сошел на платформу.
Власов был в шинели без знаков отличия, и лишь офицерская фуражка с кокардой РОА являлась единственным элементом его формы, говорившим о ее действующей военной принадлежности. Антон отметил, что лицо генерала изменилось - стало более хмурым и озабоченным.
Он поднял в приветствии небрежно согнутую в локте правую руку - что-то между красноармейским отданием чести и нацистским "Хайль!" и со сдержанной улыбкой на лице поздоровался с генералом Линдеманном, а затем по очереди со всеми встречающими. Когда очередь дошла до Антона, он крепко пожал ему руку и безо всяких эмоций в голосе пробасил:
- Живой?
- Та к точно.
- Рад, - сказал он и двинулся дальше.
В это момент Антон вспомнил, как Власов вызволил его из рук особистов, вспомнил Скопова и подумал, что так должно и быть - что на каждого энкавэдэшника должен найтись свой Власов. В этот момент он вдруг ясно осознал, что другого пути для него нет, кроме того, на котором он уже находился, каким бы тяжелым и нелицеприятным был этот путь.
Весь день Антон вместе с другими сопровождал Власова по Риге. Они посетили митрополита Сергия, староверческую молельню, где генерал долго наблюдал сосредоточенно молящихся людей перед большой, поблекшей от времени иконой Богоматери.
После окончании молитвы все вышли на улицу, и пока шофер подгонял ко входу автомобиль, Власов в беседе с офицерами неожиданно сказал:
- Я хотел бы снова уметь молиться так, как эти люди. Я потерял свою детскую веру, но я чувствую, что есть выше нас Сила и что человек теряет свое духовное "я", если отрывается от нее. И чем больше я думаю об этом, тем яснее мне видится, что этот отрыв от Высшей Силы, от бога, и есть корень всех зол, которыми больны сегодня и отдельные люди, и народы. У них нет больше ничего, что держало бы их на правильном пути. Только я не могу больше вернуться к простой детской вере и верить в то, что Сила над нами есть наш личный Бог, наш Бог-Отец. Может быть, два хороших русских священника, с которыми я говорил недавно в Берлине, и правы. Они сказали, что вера без любви к Богу-Отцу, просто вера в Бога бесплодна.
Вернувшись в отдел, генерал, уже будучи изрядно утомленным, пообщался с сотрудниками. Он рассказал о целях своей поездки по оккупированным немцами советским городам, которая заключалась в как можно большем привлечении внимания среди русского населения и немецких армейских офицеров к Русскому Освободительному Движению.
Под конец встречи к Власову подошел его адъютант и что-то тихо сказал. Генерал поискал поверх голов взглядом и, увидев Антона, что-то ответил адъютанту.
После того как гостя проводили в гостиницу, Антона вызвал к себе в кабинет Шторер.
- У генерала Власова в дороге заболел переводчик, - сообщил он, - и он попросил, чтобы сегодня вечером переводили ему вы, господин Берг.
- А что будет сегодня вечером? - спросил Антон.
- Прием у командующего генерала Линдеманна, - ответил Шторер. - У вас есть хороший штатский костюм?
- Я бы не осмелился назвать его хорошим…
- Вот деньги, - сказал Шторер, достав из сейфа несколько крупных купюр. - Поезжайте немедленно в магазин готовой одежды Крафта и выберите себе что-нибудь посолидней. На приеме будут высшие офицеры из группы войск и большие чины из СД.
Дождавшись у ворот особняка машину Власова, Антон вместе с генералом прошел в дом.
- Переводи точно, - сказал ему Власов. - Чтобы эти болваны себе четко уяснили, что без Русской Армии им хана.
- Буду стараться, - ответил он.
Внутренняя обстановка поражала своим убранством и роскошью - на окнах атласные шторы, по стенам картины со сценами средневековой охоты, по углам рыцарские доспехи и залитые воском массивные чугунные канделябры. Антону ни разу в жизни не приходилось присутствовать на подобных мероприятиях, и он был слегка ошеломлен увиденным. В большом зале был накрыт длинный фуршетный стол. Вокруг него с бокалами вина в руках прохаживались приглашенные, среди которых были дамы в вечерних платьях и мужчины, большей частью в военной форме.
При появлении Власова все как-то оживились и направили на него свои взоры. Генерал Линдеманн, худощавый человек с узким утонченным лицом, представил Власова обществу и пригласил всех к столу.
Во время фуршета Власов сказал речь, суть которой была очень близка к содержанию его обращений, а также открытого письма "Почему я встал на путь борьбы с большевизмом", которое Антон изучил незадолго до приезда генерала.
Власов говорил, как всегда, ярко и по-актерски выразительно, приковав к себе внимание присутствующих. Антон же старался переводить громко и как можно ближе к тексту, иногда усиливая моменты, повторяя соответствующие интонации.
- Меня ничем не обидела советская власть, - повторил Власов фразу из открытого письма. - Но теперь я вступаю на путь борьбы с большевизмом и зову за собой весь народ, сыном которого я являюсь, потому что видел, как тяжело живется русскому рабочему, как крестьянин был насильно загнан в колхозы, как миллионы людей исчезали без суда и следствия. В СССР террор распространился не только на армию, но и на весь народ. Не было семьи, которая так или иначе избежала этой участи. Армия была ослаблена, а запуганные люди с ужасом смотрели в будущее, ожидая подготовляемой Сталиным войны. Пожалуй, нигде не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, как на практике Второй Ударной армии. Управление этой армией было Централизованно и сосредоточено в руках главного командования. О ее действительном положении никто не знал, и никто им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия была обречена на верную гибель. Русские люди умирали героями, но за что? Я до последней минуты оставался с бойцами и командирами этой армии. Нас оставалась горстка, и мы до конца выполняли свой долг солдат. Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесу и в болотах. Но теперь во всем объеме встал вопрос: следует ли и дальше проливать кровь русского народа? В интересах ли русского народа продолжать войну? За что воюет русский народ? Как высокопоставленный советский военачальник, я был прекрасно осведомлен о планах Сталина летом сорок первого года совершить нападение на Европу с целью разгрома Германии и распространения большевизма на всей ее территории. Известно, что именно эти планы и вынудили Германию напасть на Советский Союз. Но я также отдаю себе отчет, что если бы Сталину удалось первому совершить нападение, то война была бы не менее масштабной и кровопролитной. В конечном итоге именно большевизм втянул наши народы в эту страшную войну. Так не является ли большевизм, и в частности Сталин, главным врагом русского народа?! Я давно пришел к выводу, что мой долг призвать русский народ к прекращению кровопролитной, ненужной ему войны за чужие интересы, к борьбе за создание новой России. Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с германским народом. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с теми периодами истории, когда он связывал свою судьбу с судьбой Европы, когда он строил свою культуру, свое хозяйство, свой быт в тесном соединении с народами Европы. Но большевизм отгородил русский народ непроницаемой стеной от Европы. В союзе с германским народом русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия.
В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую Родину в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы…
Когда Власов закончил речь, посыпались частные вопросы, на которые Антон только и успевал реагировать.
- Скажите, генерал, - обратился один из офицеров. - В чем вы видите конечные политические цели для России, если вам удастся разгромить большевизм?
- Паритетный мир с Германией и присоединение к свободной Европе, - незамедлительно ответил Власов. - А дальше - восстановление хозяйства и установление настоящего социалистического строя, с роспуском колхозов, свободой торговли и ремесел.
Спустя некоторое время Антон заметил, что на генерала подействовал алкоголь, и тот стал более смелым в своих высказываниях, пообещав немцам занять Ленинград силами РОА.
- Кончится война, - сказал он, - мы освободимся от большевизма, и тогда в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, будем принимать немцев как дорогих гостей!
Реакция на это смелое заявление у многих офицеров была не слишком восторженной, и Антон заметил это по некоторым лицам и сопутствующим тому комментариям.
Когда интерес к Власову снизился, генерал направился к невысокому улыбчивому брюнету, который беседовал в обществе одного военного и яркой молодой женщины в парадном офицерском мундире.
Антон давно обратил внимание, что этот скромного вида человек уже давно бросал заинтересованные взгляды на Власова. Теперь он охотно отделился от своих собеседников и направился им навстречу.
- Вальтер Шелленберг, - представил его генерал Линдеманн. - Бригаденфюрер СС, шеф разведки.
Антон много раз слышал это имя.
В беседе с Шелленбергом Власов моментально протрезвел, хотя и говорил с ним жестко и напористо. Антон понял, что эта встреча является для генерала одной из наиболее важных на этом приеме.
- Пропаганда не может длиться до конца войны, - говорил он. - Если Гиммлер не поддержит создание реальной боевой армии, то все, чем мы занимались целый год в пропагандистском плане, вскоре станет просто бессмысленным.
- Вы так мрачно оцениваете обстановку на фронтах? - с интересом спросил Шелленберг.
- Я, как боевой генерал, считаю, что Сталин уже переломил обстановку на фронтах в свою пользу. Общаясь с офицерами вермахта, я убедился, что многие из них точно так же оценивают ситуацию. Но сейчас еще не поздно исправить положение формированием регулярных русских освободительных сил, подчиненных единому командованию.
- Не скрою, генерал, - задумчиво произнес Шелленберг, - что наше руководство не доверяет вам по двум причинам: во-первых, многие боятся, что, выступив в роли военного союзника Германии, вы выдвинете далеко идущие политические требования, а во-вторых, некоторые… - он замялся, - недалекие партийные руководители считают, что вы можете вести двойную игру и, обладая армией на передовой, повернете свои винтовки против нас, открыв на этом участке путь советскому наступлению.
На эти слова Власов только развел руками, а Шелленберг тут же добавил:
- Я, конечно же, понимаю всю абсурдность подобных домыслов, но, к сожалению, у меня пока нет весомых аргументов, чтобы убедить свое начальство.
- Но, в конце концов, они должны понять, что только настоящая русская армия, столкнувшись на фронте со своими соотечественниками, способна внести сомнения у них в праведность этой войны для России. Тем более что все основные ресурсы пропаганды, на мой взгляд, уже исчерпаны. На сегодняшний день под моим именем стоят более миллиона русских добровольных помощников и регулярных солдат, а это уже более пятидесяти дивизий! А если к ним прибавить еще более миллиона "остовцев", годных к военной службе, работающих на предприятиях Германии?! А тысячи военнопленных, которые охотно могут пойти за мной?! А бывшие белогвардейцы, разбросанные по Европе?! А загнанные в колхозы жители оккупированных территорий?! Неужели вы думаете, что они не присоединятся к нам, когда по Украине и Белоруссии строевым шагом промаршируют регулярные части РОА?! Я мог бы собрать четыре - четыре с половиной миллиона человек! - Власов раскраснелся и громко, так, что некоторые обернулись, воскликнул: - Я дал вам четыре с половиной миллиона людей! Где они?!
Шелленберг с пониманием кивнул, нисколько не смутившись напора Власова, и спокойно произнес:
- Не горячитесь, генерал. Я понимаю вас и полностью разделяю вашу точку зрения. Но чтобы не быть голословным, обещаю вам лишь одно - доложить рейхсфюреру о нашем разговоре. Со своей же стороны я уже собираюсь предложить вам сотрудничество. Мы могли бы предоставить вашему штабу право на создание собственной разведывательной службы. От нас - вся необходимая техническая и иная помощь, от вас - всего лишь возможность для СД пользоваться добываемой вами информацией.
- Благодарю за доверие, - успокоившись, отреагировал Власов. - Я с удовольствием принимаю ваше предложение и готов сразу же по возвращении в Берлин заняться этим вопросом. Но помимо этого я не оставляю надежду на ваш разговор с Гиммлером.
Шелленберг кивнул и обернулся к своим прежним собеседникам, стоявшим поодаль. Поймав его взгляд, женщина и офицер подошли к ним.
- Фрау Вайкслер, - представил он женщину. - Эльза Вайкслер - наш сотрудник.