- Быстрее! Быстрее давай! - торопил он шофёра, одним глазом глядя на дорогу, а другим пытаясь держать в поле зрения машины Рожковского. Они на полной скорости подходили к насыпи. Когда он взглянул на них через несколько секунд, машины уже перевалили через полотно железной дороги. "Молодцы, ребята!" - одобрительно подумал капитан и снова заторопил шофёра:
- Газуй, газуй сильнее!
Автоматчики подошли уже вплотную к окопам противника и лежали, набираясь сил перед новой атакой, когда беглым огнём заговорило орудие Русанова. Замаскированное между копнами сена, оно било прямо по брустверам окопов, сея среди фашистов смерть и панику. Это была очень рискованная стрельба, требовавшая от наводчика незаурядного мастерства, так как совсем рядом с ними прижалась к земле цепь атакующих, и малейшая неточность могла привести к тому, что огневой шквал накроет своих же.
Однако сержант Русанов не зря считался лучшим наводчиком в полку, не случайно носил боевой орден на своей груди. Он сам прильнул к панораме орудия, и его узкие, монгольского разреза глаза, привыкшие в сибирской чащобе ловить на мушку малокалиберки белку, так же уверенно и спокойно вели перекрестье панорамы по линии вражеских окопов, и там часто, словно стреляло не одно, а целых три орудия, взлетали чёрно-багровые фонтаны взрывов. Скорость стрельбы была тоже одной из примечательных особенностей русановского расчёта.
Услышав голос русановской пушки, капитан Коме-ков вторично подумал: "Молодцы, ребята!", - имея в виду оба расчёта, с которыми ушёл Рожковский. Но тут же сообразил, что ведёт беглый огонь только одно орудие, судя по частоте выстрелов, именно орудие третьего расчёта. А где же Мамедов, почему он молчит?
Машина запрыгала по настилу переезда, и перед капитаном открылось поле боя: возникающие и опадающие кустики взрывов, поднявшиеся в атаку автоматчики, бегущие немцы, движущийся наискосок танк. Секунду спустя он определил, откуда бьёт пушка Русанова, и мысленно похвалил командира орудия, хотя иначе и быть не могло: в бою Русанов никогда не горячился, не лез на рожон, использовал любое укрытие. И хотя копны сена являлись невесть каким укрытием, они всё же мешали танку вести прицельную стрельбу по огневой позиции артиллеристов. Да, танк, кажется, и не замечал опасности, он шёл к окопам, в которые уже прыгали первые автоматчики, выбивая остатки немцев.
Увидел капитан и машину первого расчёта. Она стояла, нелепо развернувшись боком, на полпути между насыпью и МТС, пушка была отцеплена, возле неё копошились артиллеристы. "Мамедов, ну что ж ты, Мамедов! - чуть было не закричал капитан. - Вперёд надо, вперёд, какого чёрта ты сел как чирей на ровном месте!" Он чуть было не приказал своему шофёру свернуть направо, но только скрипнул зубами.
- Дави на всю железку напрямик! Режь дорогу по полю!
Машину затрясло на кочках. В десятке метров перед ней прямо на ходу движения вдруг громыхнул взрыв снаряда, почти сразу же рвануло ближе и левее. Шофёр, клещом вцепившийся в баранку, крутанул руль, выходя из-под обстрела, но капитан, сунув руку в окошко дверцы, выровнял машину, цедя сквозь зубы:
- Прямо держи, герой, прямо!..
- Накроют, товарищ капитан! - испуганно оправдывался шофёр. Он сразу взмок, крупные капли пота катились по лицу, он сдувал их с кончика носа, боясь хоть на мгновение отпустить баранку.
- Газу, газу давай! - требовательно сказал капитан. - Вилять станем - скорей накроют…
Машина опять козлом заскакала по колдобинам поля. То и дело больно стукая трубками окуляров в переносье и надбровные дуги, капитан пытался углядеть, что же там творится возле пушки Мамедова, но тряска была такая, что разглядеть было невозможно ничего. И он не увидел даже, как ещё один танк с чёрным крестом на борту скользнул в неглубокую балочку, обходя с тыла огневую позицию Русанова.
Не видел этого и Русанов. Его внимание было приковано к тому танку, который, добравшись наконец до окопов, вилял по их линии, рыскал то в одну, то в другую сторону. "Я тебе порыскаю, гад!" - с холодной яростью подумал Русанов, догадавшись, что танк пытается разрушить окопы вместе с засевшими в них автоматчиками. И скомандовал:
- Выкатывай на прямую наводку!
Расчёт стал выталкивать пушку из-за скирд, а Русанов шёл, не отрывая глаз от панорамы, крутил маховичок наводки, отпуская ствол орудия.
- Стой!
За этой командой должен был прозвучать выстрел. Но кто-то из засевших в окопах пехотинцев удачно швырнул под танк связку гранат, и тот сразу остановился, густо задымил.
- Так тебе, фашисту! - удовлетворённо сказал Русанов, в глубине души досадующий, что кто-то опередил его верный выстрел. - Огонь по отступающему противнику!
Но тут испуганно закричали:
- Танки!
- Танки с тыла!
Из овражка, задрав в небо тонкий ствол пушки, выбирался немецкий танк.
- Разворачивай орудие! - спокойно дал команду Русанов. - Подносчик, два бронебойных и подкалиберный!
По всей видимости, машина нацеливалась на расчёт Мамедова, но, заметив неожиданно возникшего противника, круто повернулась на одной гусенице, уводя от прямой наводки русановского орудия борт и подставляя лобовую броню. Задвигалась башня, пополз вниз ствол пушки, клюнул острым и красным жалом пламени.
Туго ахнуло сзади. Горячий вихрь сорвал с Русанова шапку, швырнул сержанта на казённик орудия. Зажимая рукой рассечённый при ударе лоб, чтобы кровь не заливала глаза, тот крикнул замешкавшемуся подносчику:
- Снаряд давай!
Оглянулся и увидел, что подносчик уткнулся лицом в землю, прижимая обеими руками к груди не донесённый до пушки снаряд. Русанов выхватил его из холодеющих рук подносчика, сунул в патронник, заряжающий мягко клацнул затвором.
Немец выстрелил снова, но, на какую-то долю секунды опережая ею, сзади танка громыхнул взрыв. "Мамедов бьёт, - непроизвольно отметил про себя Русанов, - только почему он, чудак, фугасным бьёт?"
Он не знал, что это поспешил ему на помощь наводчик Ромашкин, не дожидаясь приказа своего командира орудия.
Когда мотор "Студебеккера", тянувшего пушку Мамедова, как всегда неожиданно заглох, едва только машина перевалила через железнодорожную насыпь, третий расчёт уже вёл огонь. Досадуя, что не поехал на машине Русанова, лейтенант Рожковский клял всех и вся: и фрицев, засевших в неудобном для наступления месте, и ленд-лиз, по которому богоданные союзнички сплавляют дрековскую технику, и комбата, подсунувшего ему капризную машину, и шофёра Карабекова, которому впору волам или этим, как их там, верблюдам хвосты крутить, а не управлять боевой техникой. Он попытался помочь шофёру, безнадёжно копавшемуся во внутренностях "Студебеккера". Но разбирался лейтенант в моторах весьма дилетантски, поэтому больше мешал, чем помогал, и нервничающий Карабеков посоветовал ему наконец покурить в кабине и не толкать под локоть.
Как раз в этот момент сержант Мамедов, понимающий, как дорога каждая минута, попросил разрешения занять огневую позицию. Рожковский напоследок ругнул самого себя за нерасторопность и велел отцеплять орудие. Огневики быстренько управились с привычной несложной операцией, выкатили семидесятишестимиллиметровку на удобную позицию, развели станины.
- По переднему краю фашистов… огонь! - скомандовал Мамедов.
И Ромашкин, втайне завидуя дерзкой точности огня Русанова, стал бить фугасными по левому флангу окопов, а когда немцы выскочили из укрытий и побежали, перенёс огонь вглубь. Это было очень в пору и до того удачно, что артиллеристы, с которыми ехал капитан Комеков, закричали "ура". Ромашкин, естественно, слышать этого не мог, однако после каждого выстрела сам себя нахваливал: "Ай, да Ромашкин! Ай, да наводчик!"
Немецкий танк, выскочивший из балки на орудие Русанова, первым заметил Холодов. А Ромашкин первым сообразил, какая опасность угрожает третьему расчёту, и потому, ни на миг не задумываясь, не дожидаясь команды развернуть орудие, повёл ствол пушки до отказа вправо и саданул по "панцеру" фугасным, предназначенным для немецких пехотинцев, в панике бегущих по полю. Оплошность заметили все трое - и Ромашкин, и Мамедов, и Рожковский и почти одновременно все закричали:
- Бронебойный!
И Мамедов добавил:
- Развернуть орудие!
На это ушли драгоценные секунды. Правда, потом даже самоуверенный Ромашкин чистосердечно признавался, что вряд ли из орудия, находящегося в первоначальном положении, он сумел бы так удачно попасть в танк. Но секунды ушли, и фашист успел выстрелить ещё раз, прежде чем уткнуться стволом пушки в землю и задымить.
- Ур-ра! - в восторге завопил Холодов. - Подбили! Молодец, Ромашкин!..
Но его никто не поддержал, а Ромашкин, тяжело, с надрывом выругался, смаху ударил кулаком по казённику орудия. Холодов недоумённо оглядел сумрачные лица товарищей, посмотрел по направлению их взгляда и увидел, что возле пушки Русанова никто не двигается и не суетится, а сама пушка не стоит, как положено, а косо лежит на боку, приподняв одно колесо. И Холодов почувствовал, как у него сжимается сердце и на глазах выступают слёзы.
- Ладно, ладно, малыш, - ободряюще похлопал его по плечу Ромашкин, не замечая, как у самого прыгают и кривятся губы. - На войне, как на войне, без жертв не бывает…
Горевать было некогда, надо воевать, тем более что на поле появились ещё три танка, и сержант Мамедов скомандовал открыть по ним огонь.
По приказу комбата в бой с танками вступило и орудие второго расчёта, а сам комбат с четвёртой пушкой помчался прямо ко двору МТС, из зданий которой автоматчики выбивали последних замешкавшихся немцев.
Они выскочили с целины на дорогу, обсаженную поредевшими, изувеченными взрывами тополями. "Студебеккер" завизжал тормозными колодками - дорога впереди была перекрыта срубленными деревьями и двумя сцепленными друг с другом веялками.
- Расчищать завал! - приказал капитан, соскакивая с подножки автомашины.
Солдаты с трудом поспевали за своим длинноногим комбатом. Они азартно, помогая криками и шуточками, принялись растаскивать заграждение, сваливая стволы деревьев в кювет.
- Веялки осторожно, не калечьте сельхозинвентарь, - сказал капитан, поднимая к глазам бинокль.
Пушка Мамедова била размеренно и чётко. Дымил уже третий танк, подбитый, по всей видимости, орудием второго расчёта. Два оставшихся танка удирали во все лопатки. А на огневой Русанова было безжизненно тихо и спокойно. "Неужели все погибли? - подумал Комеков. - Нет, не может быть, чтобы Русанов погиб! Вероятно, тяжело ранен…" Думать так было, конечно, легче.
Во дворе МТС Комекова встретил знакомый лейтенант - командир автоматчиков. На груди у него болтался трофейный автомат, телогрейка, брюки, руки и лицо были перемазаны глиной пополам с кровью, лоб стягивала грязная, наспех сделанная повязка, но глаза лейтенанта улыбались.
- Во время подоспел, капитан, спасибо, - сиплым, сорванным от команд голосом поблагодарил он. - Танков этих, понимаешь, не ожидали мы здесь, врасплох они нас застукали. Курнуть не найдётся, а то всё в глотке спеклось?
- Может, хлебнёшь с устатку? - предложил капитан. - Мирошниченко!
Ординарец, неотступно следовавший за комбатом, сообразительно протянул флягу. Лейтенант вожделенно покосился на неё, потряс головой:
- Нет, воздержусь, фрицы ещё могут в контратаку пойти, а я до чёртиков устал, с одного глотка захмелею. Вот утрясётся всё - приходи, тогда не откажусь… Дали нам джазу эти чёртовы тапки, чуть всю обедню не испортили.
- Разведка зевнула?
- Леший его знает, кто тут виноват, - ответил лейтенант, мусоля языком свёрнутую цигарку, - а только половину роты положил я здесь. Может, и все не поднялись бы, если б не твои "боги войны". Во-он тот, что за копнами сховался, больше всех нам помог. Здорово стреляет, стервец, - чисто снайпер, а не артиллерист. Ты его к ордену представь. Если надо, я рапорт напишу. Ты где собираешься располагаться? Мы по плану операции здесь закрепляемся…
Лейтенант говорил, а у капитана всё больше и больше портилось настроение. Мысль о Русанове, которого так расхваливал лейтенант, не давала покоя. Капитан хмуро окинул взглядом просторный двор МТС, разбросанные по нему в беспорядке и покорёженные сельскохозяйственные машины.
- Здесь позицию будем держать, - решил он. - Мирошниченко, передай командиру четвёртого, пусть разбирают вон там забор, вкатывают орудие и маскируют. А сам мотай к Мамедову, выясни, на чём они там споткнулись. Пусть немедленно подтягиваются сюда. И что там у Русанова, тоже узнай.
Обвешанные телефонными аппаратами, катушками, стереотрубами, подошли бойцы взвода управления во главе со своим командиром - молоденьким, недавно присланным из училища лейтенантом. У него ещё не выветрилась строгая дисциплина училища, и он то и дело покрикивает на своих бойцов: "Подтянись!.. Ногу, ногу!.. Раз-два… раз-два…"
- Где будем оборудовать, товарищ капитан? - деловито осведомился он.
Комеков ещё тоже не знал, где, и они стали высматривать удобное место для наблюдательного пункта.
Дел было много. Срочно требовалось составить боевую каргу для батареи: определить места расстановки орудий и секторы обстрела, наметить основные ориентиры. Надо было расставить орудия и произвести пристрелку, определить расчёты для стрельбы с закрытых позиций. Надо было, наконец, составить и послать в штаб полка боевое донесение.
- Начальство едет! - предупредительно сообщил один из бойцов. - Майор Фокин и начальник штаба!
Во двор МТС ворвался видавший виды "виллис" заместителя командира полка, заляпанный грязью, с помятыми крыльями, с пулевыми пробоинами на ветровом стекле. Он круто осадил, пройдя несколько метров юзом, и не успел ещё остановиться, как майор Фокин, приподнявшись на сиденье, закричал:
- Что здесь за базар? Кто старший? Ты почему, Комеков, собрал людей в кучу? Порядка не знаешь? Всех одним снарядом фриц накрыть может! Немедленно рассредоточить бойцов!
Капитан не стал возражать начальству, приказал командиру взвода управления разместить бойцов в укрытии. Лейтенант ревностно кинулся исполнять приказание, а Комеков вскинул руку к козырьку фуражки.
- Товарищ майор! Вверенная мне батарея боевое задание выполнила! В настоящий момент…
Фокин досадливо махнул рукой.
- Отставить!
Обвёл взглядом двор, задержался на четвергом расчёте, который уже заканчивал растаскивать обломки забора, покосился на въезжающую в ворота машину второго расчёта и упёрся тёмными недобрыми глазами в лицо Комекова.
- "Выполнила"!.. А что делается с другими твоими пушками, ты знаешь? Почему одна пушка застряла возле железнодорожной насыпи, когда приказ был - выходить на прямую наводку? Почему потерял лучший в полку расчёт? Опять приказ нарушил - раньше времени двинул батарею, потому и потери. Разболтался ты, Комеков, своевольничать стал! Кожанка на тебе - это по форме или как?
- Ладно, Иван Иванович, не кипятись, - примирительно сказал добродушный начальник штаба, протирая кусочком замши очки. - Не в кожанке дело. Жаль, конечно, что люди гибнут, но задание они всё-таки выполнили с честью. Сам знаешь, обстановка изменилась, не могли мы всё предусмотреть. Надо приветствовать инициативу комбата, который сумел разобраться в сложившейся ситуации и принять правильное решение. У вас боевое донесение готово, товарищ капитан?
- Не успел управиться, товарищ майор, - хмуро ответил Комеков. - Сейчас напишу.
- Инициатива инициативой, а порядок тоже должен быть! - не успокаивался сердитый Фокин. - Анархию допускать нечего! Где твой Рожковский отсиживается? Всё цацкаешься со штрафниками? Гляди, дождёшься ты у меня, Комеков, не посмотрю на твои заслуги!
Во двор сунулся было ординарец Мирошниченко, но, увидев, как распекают его командира, опасливо спрятался за забор - в подобных случаях лучше не попадаться на глаза.
Майор Фокин пошумел ещё немного и укатил в соседнюю батарею, приказав на прощанье Комекову явиться в штаб полка к двадцати ноль-ноль с объяснительной запиской.
- И боевое донесение, пожалуйста, не забудьте, - вежливо не по-военному напомнил начальник штаба. Он вообще был очень вежливым и корректным человеком.
ГЛАВА ВТОРАЯ
- Товарищ капитан, пленного вот задержали! Что с ним делать прикажете?
Холодов сиял, чувствуя себя богатырём, ждал похвалы от комбата. Улыбался и немец - высоченный рыжий парень в комбинезоне, его словно потешало то обстоятельство, что он, такой огромный и сильный, покорно подчиняется приказам своего коротышки-конвоира, который ростом-то едва ему по грудь.
Капитан скользнул по пленному равнодушным взглядом, приподнял бровь, узнавая в маленьком артиллеристе подносчика снарядов из первого расчёта. Он совсем недавно прибыл в батарею из госпиталя, до этого, кажется, в пехоте служил. Ну чего он сияет, как медный пятак, пленного никогда не видел, что ли? И фриц - тоже щерится, радуется. Ну, этому-то, понятно, есть чему радоваться - война для него закончилась, скоро к своей фрау под перину вернётся. А вот русановский расчёт…
- Я сам лично задержал его, товарищ капитан! Куда его девать?
"Делать тебе больше нечего, как с вшивым фрицем таскаться", - подумал капитан и сухо ответил:
- Если задержал, сам и веди в штаб. Мне эти фрицы вот как осточертели! - офицер провёл ребром ладони по горлу. Улыбка сползла с лица пленного. Жест капитана он понял по-своему и быстро заговорил, захлёбываясь, глотая слова, кривясь посеревшим от страха лицом.
Комеков меньше всего сейчас был склонен разбираться с пленным. Ещё не улеглось нервное напряжение боя, не захоронены тела погибших, не перевязаны все раненые, ещё кипит обида из-за несправедливого разноса майора Фокина. "Почему остановилась машина Карабекова… почему потерял расчёт Русанова…" Им легко говорить такие слова! Это ведь не тактическая игра на минполигоне, а война! А на войне случается что и убивают… И что случилось от того, что машина Карабекова остановилась в не предусмотренном вами месте? С Карабекова я, конечно, стружку сниму за машину, но орудие-то хорошо действовало. Эх, поторопился бы чуток Мамедов - глядишь, и уцелели бы русановцы! Но ведь это только предположение, товарищ майор, я уверен, да и вы сами уверены, что Мамедов не мешкал, сделал всё от него зависящее.
Капитан смотрел на пленного, сдерживая поднимающуюся в груди ярость и думал: "Лопочешь, проклятый фашист? Трясётся твоя вшивая душонка, как овечий хвост? "Гитлер капут… фашист капут…. их арбайтен…" Все вы "арбайтен", когда припекло вам пятки на советской земле, а сам, наверное, по Русанову стрелял сволочь!"
- Где взяли пленного?!
- Из танка подбитого он, товарищ капитан… Танкист…
- Танки-ист?.. - глаза капитана зловеще сузились, рука непроизвольно скользнула к бедру, нащупывая холодную кожу пистолетной кобуры. - Танки-ист?.. Из какого танка взяли?!
Пленный задохнулся фразой, словно ему перехватило горло, задрожал отвисшей челюстью. Испугался и Холодов, понявший скрытый смысл ком батовского вопроса.
- Не из того… не из того, товарищ капитан! - заторопился он, боясь, что не успеет объяснить и капитан застрелит пленного. - Этот тоже мы подбили! Но не возле оврага, а возле окопов!.. Фриц сам сдался… Он не стрелял, он механик-водитель…