Сияние Каракума (сборник) - Курбандурды Курбансахатов 12 стр.


Комекову стало неудобно от своей вспышки, тем более, что к ним подходили сержант Мамедов и несколько бойцов. "Нервы ни к чёрту… раскричался, как истеричка Нурджемал", - вспомнил он почему-то припадочную и дурную односельчанку.

Пленный, увидев, что страшный чёрный капитан успокоился, подобрал челюсть и снова зачастил скороговоркой, трогая Комекова за рукав кожанки, стуча себя в грудь растопыренной пятернёй.

- Чего ты повесил его на мою шею? - сердито сказал капитан Холодову. - Полагаешь, что у меня других дел нет? Веди!

- Идём, немец… ком, фриц!.. - заторопился солдат.

Но тог отталкивал его руку не глядя, умолял о чём-то капитана.

- Что ему надо от меня?

- Он, товарищ капитан, утверждает, что из рабочей семьи, - пояснил сержант Мамедов, немного разумеющий по-немецки. - Говорит, что насильно мобилизован, нацистов ненавидит, по русским никогда не стрелял, он механик.

- Ну и что из того, что механик? - сказал Комеков. - Их вон сколько, "механиков", по полю лежит. Пусть он даже сам инженер - обниматься мне с ним, что ли? Веди его, Холодов, в штаб!

- Разрешите, товарищ капитан? - козырнул Мамедов.

- Ну?

- Если фриц правду шпрехает, го он полезным для нас может оказаться. Они ведь, немцы, если мастеровые - народ дотошный, способный. Пусть покопается в нашей американской "коломбине" - может, наладит.

И, не дожидаясь разрешения капитана, уверенный в своей правоте, Мамедов подтолкнул пленного.

- Шнель, механик, ком мит мир арбайтен!

Глядя им вслед, Комеков ощутил новую вспышку раздражения: дел невпроворот, а они носятся с пленными.

- Мамедов! - крикнул он вслед. - Оставь немца, займись своими делами! Где твоя пушка? Где твои люди? Иди сюда!

Придерживая на груди автомат, Мамедов подбежал.

- Слушаю, товарищ капитан!

- Люди где твои, спрашиваю? - Комеков говорил так, словно в этом красивом, с щеголеватыми бачками сержанте заключались все невзгоды дня. - Пушку где бросил? Машину наладили?

Мамедов, стоя по стойке "смирно", спокойно отрапортовал:

- Пушку доставили сюда, товарищ капитан. Машиной второго расчёта. Карабеков ремонтирует свою коломби… свою автомашину. Расчёт готовит огневую позицию. Явился уточнить у вас схему расположения батареи.

Капитан невольно улыбнулся.

- Жук ты, однако, Мамедов: что же тебе уточнять надо, если ты уже огневую готовишь?

Улыбнулся и Мамедов.

- Порядок такой, товарищ комбат.

- Порядок… А время зря зачем с пленным теряешь?

- Не теряю, товарищ капитан. Его Холодов к машине повёл. Может, башковитый фриц окажется, отремонтирует нашу заокеанскую лендлизицу.

- Откуда у них башковитость! Разве умные люди допустили бы такую мерзость, как фашизм?

- Кроме ума ещё и понятие требуется, товарищ капитан. Может трофейных закурите? Солома, конечно, если по правде говорить.

- Чего ж ты своего комбата соломой угощаешь? Давай уж лучше из махорочки свернём.

Они закурили. Помолчав, Мамедов спросил:

- Как думаете, долго мы задержимся здесь? Я к тому, насколько основательно нам позицию оборудовать.

- Боишься лишнюю лопату земли бросить?

Мамедов пожал плечами.

- А зачем её зря бросать? Ребятам и так достаётся.

- А мне от Фокина достаётся за ваши недосыпанные брустверы, донял?

- Фокин, он ничего мужик, с понятием.

- Ладно, - сказал капитан и щелчком выбросил окурок, - пойдём, Мамедов, пройдёмся, поглядим вокруг, какие тут подступы и секторы обстрела, а то пехотное начальство опасается немецкой контратаки.

- Вряд ли атакуют с такого драп-марша, - усомнился Мамедов, тактично отставая на полшага от капитана.

- Тоже мне Рокоссовский! - усмехнулся капитан. - Ты лучше ориентиры для привязи орудий замечай.

Некоторое время они шли молча вдоль линии немецких окопов. Услышав невнятные голоса, Мамедов насторожился.

- Кто-то тут есть! - спросил он полушёпотом, сдвинул предохранитель автомата и, опережая капитана, шагнул к окопу. - Наши, товарищ капитан! Сестричка здесь!

Он спрыгнул вниз.

Комеков заглянул в окоп.

- Инна? - удивился он. - Ты что тут делаешь?

Она посмотрела снизу вверх, сняла ушанку, провела ладонью по лбу и пышным, туго скрученным в косы, русым волосам, вздохнула.

- И долго ты думаешь тут сидеть? - пошутил капитан.

- Раненый у меня, - без улыбки сказала она. - Сам выбраться не может, а у меня сил не хватает его вытащить.

- Да, сил у тебя действительно не то чтобы очень, - согласился Комеков. - Давай руку, помогу вылезти.

- Раненого сначала надо, товарищ капитан.

- Вытащим и его, не сомневайся. Ну, давай руку, что ли?

Инна посмотрела на свою ладошку, вытерла её о телогрейку, протянула капитану.

- Обе, обе руки давай, так тебе легче будет, - сказал он, нагибаясь и беря её маленькие холодные пальцы в свои. - Эх, где ты, моя молодость и сила! Если в двадцать пять лет силы нет, то уже никогда не появится.

- Накидываете себе два годика, товарищ капитан?

- Да нет, - сказал он, - это такая туркменская приговорка… Ну, разом взяли!

Вытащив Инну и не отпуская её, капитан покачал головой.

- Лёгкая ты, как пушинка, того и гляди ветром унесёт.

- Спасибо за комплимент, - сказала она, осторожно, но настойчиво высвобождая свои руки.

- Похудела ты за последнее время. Повар, что ли, урезает тебе норму?

Он спрыгнул в окоп, помогая Мамедову поднять раненого. Инна помогала сверху. Короткая военная юбка открывала её круглые, испачканные в глине коленки. Капитан старался не смотреть на них. А Инна сидела на корточках, поддерживая раненого, и думала: "Чудик ты, Акмамед! Что я похудела - заметил, а сам и вовсе с лица спал, скулы одни остались. Ещё выше стал, совсем на мальчишку похож… Чудик ты мой, чудик… И повздорил с кем-то, верно ведь? Спроси я тебя - отшутишься, а на лице-то всё написано, ничего ты скрывать не умеешь. И грубишь иной раз потому, что застенчивость свою, деликатность показать боишься. А зачем стыдиться хорошего? Грубости и нахальства кругом достаточно, другие на твоём месте и глазами едят и зубами хватают, успевай только локти подставлять, а ты…"

Раненый застонал.

- Полегоньку, товарищ капитан, ему ведь больно очень, - попросила Инна, - то и дело сознание теряет.

- Давай, Мамедов, мы его на твоей шинели унесём? - предложил капитан, когда они с сержантом выбрались из окопа.

- Не надо! - возразила Инна. - У него такое ранение, что тревожить лишний раз опасно, а санчасть наша далеко, за переездом остановилась.

- Как же быть прикажете? - развёл руками Комеков.

- Надо ещё санинструктора с носилками - мы бы его на носилках потихонечку донесли. Или, может быть, на машине, если осторожно.

- Сейчас что-нибудь сообразим, - обронил Мамедов и зашагал к расположению батареи.

- Очень замёрзла, Инна-джан? - теплеющим голосом спросил капитан. - Может, тоже пойдёшь погреешься в доме, а я посижу здесь?

- Ничего, я привыкла, потерплю, - ответила Инна тихо. - Вы идите, товарищ капитан, у вас, вероятно, дела. - И добавила: - Кожанку свою порвали где-то, рукав…

Он посмотрел на вырванный с мясом лоскут чёрного хрома, но не мог вспомнить, где его угораздило зацепиться, и только пожал плечами.

- Зайдите как-нибудь, я вам подштопаю аккуратненько, - сказала Инна.

- Зайду, - пообещал он. - Ты, пожалуйста, извини, Инна-джан, мне боевое донесение писать надо и ещё одну… одно донесение…

Инна улыбнулась бледными губами. Ползая за ранеными по полю, она разгорячилась и промокла. И сейчас с трудом сдерживала зябкую дрожь. Но на миг ей показалось, что в мире вдруг стало теплее.

* * *

Пленный шёл весело и легко, стараясь приноровить свой широкий шаг к шагам Холодова. Он всю дорогу пытался что-то рассказывать, улыбался во весь рот и лишь иногда делал нарочито испуганное лицо, таращил прозрачные стекляшки глаз в белёсых ресницах: "Шварцкапитан, у-у-у бёзэ… паф-паф… волен шиссен". - "Давай топай быстрее, шиссен, - торопил его Холодов, с пятого на десятое где понимая, а где догадываясь, о чём толкует немец. - Товарищ капитан опомнится - он нам с тобой такой шиссен покажет, что не обрадуемся: - "У-у-у! - снова испугался немец, нарочито ломая язык. - Шварцкапитан гут, шиссен - нихт гут… никс карашо стреляйт! Гитлер капут!" - "Иди, иди, фриц!" - посмеивался Холодов. "Наин! - возражал пленный - Нихт фриц! Ганс! Их бин Ганс!" Он тыкал себе в грудь растопыренной пятернёй и показывал в улыбке полный рот тусклых металлических зубов.

Возле заглохшей машины было безлюдно. "Студебеккер" стоял, во всю ширь разинув свою зелёную пасть, и оттуда торчали только сапоги да обтянутый ватными штанами зад шофёра Карабекова. Из-под капота доносилось невнятное ворчание - Карабеков тихонько ругался по-туркменски и по-русски.

- Хальт! - скомандовал Холодов. - Стой, фриц, прибыли!

Пленный остановился.

- О-о, машин! Гут машин! Их понимайт!

- Вот и показывай, как ты "их" понимаешь, - Холодов шмыгнул носом и постучал по сапогу увлёкшегося Карабекова. - Хозяева дома?.. Вылазь, земляк, помощь пришла!

Карабеков выбрался потный, измазанный в отработанном масле.

- Гнида, а не машина, - пожаловался он. - Зараза припадочная! А это кто с тобой, откуда этот рыжий?

- Механик это. Фриц пленный.

- Нихт фриц! Ганс! - уточнил немец.

- Он что, в машинах разбирается?

- Похоже, что да. На танке механиком был, должен разбираться.

- Разбираешься, фриц? - повернулся к пленному шофёр.

- Нихт фриц, их бин… - начал свою волынку немец, но опешил, увидев перед собой подобие страшного "шварцкапитана", замолк на полуслове, вытянул руки по швам.

Карабеков с сомнением оглядел долговязую фигуру.

- Ладно, - решился он, - фриц ты или шприц, но если отремонтируешь эту дуру, половину грехов тебе прошу. Лезь, ремонтируй! Растолкуй ему, Холод-джан, что к чему.

Пленный оказался человеком сообразительным.

- О-о, ремонтир, ремонтир! Их шнель, бистро-бистро!

Ом нахлобучил на уши пилотку, взгромоздился на передний буфер "студебеккера" и стал копаться в моторе.

- Как там наши? - осведомился Карабеков. - Все мои друзья живы-здоровы?

- По-моему, все, - ответил Холодов, - старшина там уточняет. Наш расчёт цел. А русановские… говорят…

- Жалко ребят, - вздохнул Карабеков. - Русанов настоящий джигит. И почему оно так бывает всегда, скажи, пожалуйста: герой - погибает, а трусишки, вроде меня… или тебя - живыми остаются. Почему это?

- У Ромашкина научился подначивать? - обиделся Холодов. - Я всё время на передовой был, снаряды подтаскивал! Не прятался за всякие заглохшие машины!

- Один-один, счёт ничейный! - беззлобно засмеялся Карабеков. - Давай по этому поводу перекур устроим, а то у меня бумажка кончилась, да и табачку нет.

Он вытер руки промасленной тряпкой, бросил её на крыло "студебеккера".

- Некурящий я, - сказал Холодов.

Карабеков сожалеюще поцокал зубами.

- И зачем только в армию берут таких молочных сосунков? Может, не ты фрица в плен взял, а он тебя?

- Сержант Мамедов специально для тебя прислал, - не стал вдаваться в подробности Холодов. - Больно хвалился фриц. Вот сержант и решил, что он сумеет наладить твою машину… чтобы ты в следующий раз тоже участие в бою принимал, а не расспрашивал о нём у других.

- Удары ниже пояса - приём запрещённый, - парировал Карабеков. - А хвалиться многие любят. Кого ни встретишь, все без исключения хвастаются, а как до дела коснётся - в кусты. Впрочем, бывают и по-настоящему знающие люди. В нашем колхозе механик такой был. Я его вспомнил, как на немца посмотрел: рослый такой же, и зубы вставные, только не рыжий правда, а чёрный, у нас все черноволосые. Так этот механик настоящий чудодей был. Настолько машину знал, что любую неисправность определял по звуку, даже на спор шёл.

Послушает минуту, другую и, ни до чего руками не дотрагиваясь, говорит: там-то неисправность, в таком-то месте дефект. А фрицу, думаю, её не осилить.

- А что с ней? - поинтересовался Холодов, чтобы поддержать разговор.

Он поднял брошенную Карабековым промасленную тряпку и стал тщательно протирать свой автомат.

- Знал бы я что, так и беды бы не было никакой! - воскликнул Карабеков. - То тянет, как зверь, и пушку, и полный кузов снарядов, и расчёт впридачу. Любой подъём, любая грязь ей нипочём. А то вдруг ни с того ни с сего встанет - и хоть ты лоб об неё расшиби, а без буксира не заведётся. На этот раз даже буксир не помог. Другие машины на мины нарываются, на снаряды, а эту заразу никакой снаряд не берёт! Когда сегодня застряла возле насыпи и танк из оврага выскочил, думаю: ну, всё теперь, отмучился ты, Карабеков, избавился от своей болячки. Даже бога упомянул: помоги, мол. Нет, не помог. Наверно, в самом деле нет бога.

Холодов хмыкнул:

- Чудишь ты, Карабек - при чём тут бог? Был бы он, в первую очередь Гитлера бы убил, всех фашистов огнём спалил. А то, подумаешь, горе - машина какая-то неисправная!

- Сам сядь за руль, тогда узнаешь, где горе, а где беда! - огрызнулся Карабеков.

- Говорят, автомеханик у вас в полку был хороший. Саша. Я его не застал уже.

- Был такой. Не то что в полку, на всю дивизию славился. Комдив себе забрать его хотел, да не успел: убили фрицы Сашку. Эй, ты, фашист, долго копаться будешь?!

- Их бин кайн фашист, - сказал немец, слезая с буфера, - их бин кайн наци… я есть рот-фронт, ферштеен зи? Понимайт рот-фронт?

- Машину сделал?

- Карашо машина!

- Сейчас проверим.

Карабеков включил зажигание, нажал кнопку стартёра. Мотор чихнул, оглушительно выстрелил выхлопом, но не завёлся.

- Их гемахт! - засуетился пленный. - Я делайт!

- А это видел?! - Карабеков показал ему шиш. - Пусти тебя за руль, а после пешком догоняй? Нашёл дурнее себя!

- Пусть попробует, Карабек, - вступился за немца Холодов.

- А как удерёт на машине?

- Он не дурак, зачем ему удирать, если он добровольно в плен сдался. Я иду, а он из-за танка вылазит с поднятыми руками и орёт "Гитлер капут". Другие-то из экипажа удрали, мог бы и этот пятки смазать, а он - видишь? - не захотел. В крайнем случае - автоматы у нас, от пули и на машине далеко не уйдёт.

- Подведёшь ты меня, Холод, под трибунал, - потряс головой Карабеков, но согласился: - Лезь в кабину, рот-фронт! Поглядим, что у тебя получится.

У немца получилось - мотор заработал. Не заглушая его, пленный вылез обратно и повёл Карабекова показывать, где была неисправность.

- В трамблёр тычет, - сказал Карабеков Холодову, - я так и думал, что с зажиганием какая-то ерунда. Сто раз уже себя ругал, что в школе физику плохо учил, особенно электричество. Вот оно меня и подводит. Но Ганс наш, однако, молодец. Гут, механик! - он похлопал немца по спине. - Такой классный мастеровой, тебе бы дома работать да работать, а ты на чужое позарился! Жаль, Холод, по-ихнему я не кумекаю, а то расспросил бы его, неужто немецкая земля такая дрянная, что они всегда чужую стараются захватить?

- Не все стараются, - резонно возразил Холодов, щурясь и проверяя на просвет чистоту канала ствола автомата. - Есть у них Тельман, есть рабочий класс, не все они фашисты.

- О-о, я, я! - воскликнул немец. - Тельман! Рот-фронт!

Он вдруг засуетился, словно вспомнив что-то, растегнул торопясь комбинезон, из пачки бумаг в целлофановом пакетике извлёк фотографию.

- Майне киндер! Малшик. Драй… три есть дети!

С фотографии улыбались три славных ребячьих рожицы. Другая карточка являла самого Ганса - строгого, торжественного и немножко смешного рядом с маленькой миловидной женщиной. На третьей тоже был он в окружении парней в рабочих спецовках.

- Майн товарич, - пояснил пленный, - арбайтеркляссе. Ферштеен зи? Работа-работа, кайн кемпфэп… никс воевать. Гитлер есть думкопф… дурак. Дойч арбайтер наци либен нихт… не есть любить наци, ферштеен?

- Похоже, что не врёт, - сказал Карабеков, возвращая пленному фотокарточки, - может, и в самом деле рабочий. И ребятишки у него весёлые, шустрые, видать, пацанята… Что делать с ним будем? Садись, Ганс, в кабину!

- Вообще-то капитан велел в штаб отвести, - сказал Холодов. - Он, знаешь, какой злой был? Чуть не пристрелил и фрица и меня вместе с ним.

- За что?

- Кто его знает. Я его первый раз таким сердитым видел. Может, из-за расчёта Русанова расстроился? Фриц перепугался, просто спасу нет, побелел весь и трясётся. Всю дорогу мне бу-бу-бу: "Шварцкапитан… шварцкапитан". Чёрный, значит, капитан напугал его. Спасибо, сержант вовремя подоспел, выручил, а то, может, и фриц сейчас покойником был бы и машина твоя стояла бы с раззявленной пастью. Вот и получился бы "шварцкапитан".

Услышав неоднократно повторенное страшное имя, пленный забормотал "Нихт шварцкапитан!" и стал выбираться из кабины.

- Сиди где приказано и помалкивай, у тебя советов не спрашивают! - прикрикнул на него Карабеков и с силой прихлопнул дверцу "студебеккера". Почесал затылок, размышляя.

- Комбат наш, может, и вспыльчивый человек, однако не без понятия, он тоже не дома отсыпался, когда аллах, как говорят, разум людям раздавал. Если у Ганса в голове немножко сквозняк, то руки у него славные - пусть поработает на советскую армию, искупит часть своих грехов. Так мы и объясним капитану.

Назад Дальше