По Большой Пироговской проехали три машины. Одна свернула в Хользунов переулок, где стояло здание пединститута, а дальше - корпуса медицинского. Туда и туда слушатели-холостяки ходили на вечера и танцы, чтобы выбрать девушку в жены. Ходил и он, Григорий. Варвару встретил в академическом клубе. На концерте она читала стихи. Но тогда подойти к ней не посмел. Встретились на Дальнем Востоке, куда она приехала по призыву Хетагуровой. Играла в театре Уссурийска… Дальше вспоминать их отношения не стал - зачем бередить душу, если Варя - его жена и мать его сына.
Лазарет, куда перевели последних раненых на долечивание, располагался в отсеке. Спустился на четвертый этаж и зашел в него. Николай лежал на кровати, укрывшись халатом. Увидев генерала, не сразу узнал в нем дядю. Затем, обхватив железную раму кровати, он попытался сесть. Колосов придержал племянника.
- Не приветствуй, стоя навытяжку, - пожимая предплечье Николая, участливо сказал Григорий. - Я сам возьму стул и сяду напротив.
Усевшись, Колосов внимательно присмотрелся к племяннику. Идет на выздоровление, а радость встречи тревожная.
- Как идет выздоровление, Николай?
Трое выздоравливающих, поняв, что к полковнику пожаловал родственник, на костылях или прихрамывая, вышли из палаты.
- По оценке врачей - нормально.
- Но ты, кажется, не в восторге от "нормального".
- После окончания лечения придется многое менять… Инвалидов в строю не оставляют.
- Я только что от начальника академии. Если тебе по душе работа преподавателя, можешь считать себя им.
- Но такая хромота!..
- Для преподавателя самый важный орган - голова. Война проредила академистов настолько, что будут приглашать в преподаватели не только хромых, но даже фронтовиков, не имеющих высшего военного образования.
На бледном лице Николая проступило что-то похожее на радость.
- Так что, Коля? Или звать тебя по имени уже нежелательно?
- Для детей твоей сестры - моей мамы, ты всегда был из недосягаемого мира. Так что называй меня, как тебе будет удобно. Что касается преподавательской службы… Никакой другой не нужно. Только вот смогу ли?.. В сравнении с полковником Сальниковым, нашим преподавателем на третьем курсе, я - капитан, не более.
- Преподавать начнешь с первого курса. К третьему пополнишь знания, обретешь степенность.
- Степенность - не для меня. В пример возьму генерала Соболева. Он держал наше внимание знаниями, человеческими и военным опытом и тактом.
- Теперь поговорим, Коля, о другом. Догадываешься о чем?
- Может, в другой раз?..
- Для следующего раза могу не выбрать время. Приближается лето. Пора горячая. Мои длительные поездки на фронт станут неизбежными.
Николай опустил голову, догадавшись, что разговор пойдет о Томе.
- Варя мне сказала, что за тобой самозабвенно ухаживает милая, добрая сестра милосердия. Она взяла твою фамилию, сопроводила до Москвы и здесь делает все, чтобы ты твердо стал на ноги.
- Все это так…
- И что же?..
- Не знаю, как решить наши добрые и… в то же время сложные отношения.
- Ты же знаешь, что с первого твоего ранения, школьницей, она ухаживала за тобой в Ленинграде, потом поехала к нашим в Ключи, и следом за тобой на фронт…
- Все это так, Гриша. Сознаюсь, она мне небезразлична. Если я не вижу ее день, во мне возникает беспокойство. Но я же калека! Каким я буду выглядеть рядом с ней?! Она красива, моложе меня на много лет. С каким сожалением будут смотреть на нее люди, и с каким осуждением на меня: урод, а отхватил себе красавицу. Не иначе, как принудил ее своим положением и званием.
- Если Тома взяла твою фамилию, когда ты был на краю могилы…
- Я узнал об этом только в Москве.
- Фамилию в солдатской книжке поменяли, конечно, с ее согласия. Варя мне сказала, что она не вернет себе девичью, если даже не станет твоей женой. Твоей хромотой она будет гордиться: она - жена фронтовика, получившего увечье в боях.
Николай долго не отвечал на доводы дяди. Попытался представить свои и Томы первые дни, когда они станут мужем и женой. Вырисовывалось только то, что происходило изо дня в день. Наконец промолвил:
- А где мы будем жить?
- Какое-то время у моих стариков, потом можно снять комнату.
- Но расписываться сейчас, когда боль порой простреливает от пятки до затылка…
- Она же медик, понимает твое состояние и потерпит до того дня, когда ты станешь крепким мужиком. Главное сейчас, Коля, чтобы она поверила, что непременно станет твоей женой. Оформите брак - она уволится из армии, поступит в мединститут - рядом их два. Профессор, который сохранил тебе ногу, поможет ей оформиться сразу на второй курс. И у тебя будет свой личный доктор.
- Жизнь мою с Томой ты разрисовал на годы вперед, и все же страшновато. - Набрал в грудь воздух, задержал, подумал и объявил: - Хорошо. Я поступлю так, как ты советуешь, но не тотчас…
- Тотчас ты познакомишь меня с ней, - утвердительно заявил Григорий, чтобы отрезать Николаю все пути к отступлению.
Тома вошла в палату настороженно. Колосов прошел ей навстречу.
- Рад, Тамара, с вами познакомиться и выразить свою благодарность за племянника. Окончательно поставите его на обе ноги - ждем вас в гости.
- Вместе? Это зависит не от меня.
По радушности, с которой обратился к ней дядя Николая, девушка догадалась: разговор между родственниками шел и о ней. Ответила, взглянув на Николая:
- Сопровождать Николая Васильевича я готова всегда и куда угодно.
6
Разговор с дядей, его приглашение в гости вместе с Томой, ее готовность сопровождать его куда угодно и когда угодно, обезоружили Николая настолько, что он не знал, как же теперь вести себя. По логике вещей теперь он должен сделать признание в своих чувствах и попросить ее руки. Но то, что следовало у молодоженов дальше, для него немыслимо - он еще лежачий инвалид. И вообще, вернутся ли к нему силы быть полноценным мужем красивой и здоровой девушки. Три ранения с контузией в придачу могут о себе дать знать. После прошлой мировой войны солдаты, вернувшиеся домой, умирали в тридцать - сорок лет. Ему уже к тридцати. Оставить Тому молодой вдовой?
Мозг как-то мимоходом, как арбузную семечку, выдавил имя Ирины. В душе не возникло даже упрека. Что ж… выбрала достойного. Даже большая разница в годах не остановила перед выбором. Возможно, полюбила, но счастье оборвала война. Она не успела даже стать Потаповой. То, что ждет его после возвращения из плена, едва ли подвигнет ее на жизнь с опальным генералом. Тома вот готова…
В памяти всплыло лицо Нины. Если бы знала, что жив, конечно, ждала его. Но стала бы жить с калекой? Долго искал примирительный ответ, и он пришел: поступила бы как мать. Та приняла безногого, похоронила в тридцать два и довела дочерей до ума.
И вот Тома, третья женская душа, с которой свели его две войны, два ранения - третье не в счет, мелочь. Полюбил ли он ее или только привязался к ней? В поисках ответа перебрал свое поведение с ней, не раз прислушался к своей душе, ударам сердца. Тут же возник вопрос-упрек: что, тебе хочется новых потрясений?! Ты же калека! Хромоногий калека. А калека - не тот человек, в которого влюбляются, которого будут искать глазами, ждать ответного внимания, тем более чувств. Конечно, женихов становится все меньше и меньше, а девушек, жаждущих иметь семью, детей, уже сейчас невесть сколько, а конца войне еще не видно. Различить, где любовь, а где тоска по семье, трудно. Замужество может охладить душу женщины, и, как затем пойдет жизнь с инвалидом, не предугадать. Молодой, красивой захочется потанцевать, покрасоваться, а тут рядом калека. Уведешь домой - обидится. Ну и…
Когда Тома долго не появлялась в палате, Николаю казалось, что она догадывается о его раздумьях, которые, если судить строго, похожи на предательство - самое презираемое на войне. Предать девушку, обмануть ее надежды? Невесть ради чего?
При каждом выходе из сумбура чувств и мыслей Николая остро охватывало желание видеть Тому, подержать ее руку в своей и сказать: "Я уже не могу даже в воображении представить рядом с собой иную девушку, чем ты. Я ежечасно жду твоего появления в палате, заботы твоих рук, твоего теплого любящего взгляда. Думаю, уверен, со временем рассудительная любовь-привязанность обретет ту крепость, которую не разорвут никакие невзгоды. По сути, Тома, на такой любви живет большая часть человечества. И мы проживем до зрелости наших детей, до той старости, которую отмерила нам война".
Какой бы дорогой или тропой ни ползли раздумья Николая, они непременно вели к Томе. Судьба? В ее преувеличенную веселость там, в Ленинграде, он не верил. Тома нашла его в госпитале, едва отползающего от черты смерти. Затем два года ни вести, ни весточки друг о друге. Вторая встреча за тридевять земель от Ленинграда, да еще после года такой жертвенной войны. Не думал о такой, а она все же произошла. Как не поверить в безотвратность предназначенной судьбы.
С этого часа Николай стал думать о себе и о Томе как о нареченных: как они пойдут в ЗАГС, как распишутся в книге, как пойдут домой. Но куда? Дома же нет. Пока их дом - лазарет. Что-то придумает дядя Гриша или Варвара Сергеевна. И перескакивал к тому часу, когда они окажутся наедине.
С Ниной все произошло на минутном порыве, в котором о последствиях, тем более о семье, не успели подумать. Оказались наедине, испытали лишь минутную неловкость, после которой в молодом порыве забываюсь все. Тома с такой открытостью не заговорит о своей любви - слишком много перенесла и в Ленинграде, и увидела, и услышала в дивизионном госпитале, у операционного стола. В конце концов он склонился к тому, что словесные выражения любви, тем более пылкие, не для них. У них будет взаимопонимание без слов или при обмене несколькими фразами. Семейная жизнь? Раз они будут понимать друг друга с полуслова, их жизнь будет идти в полном согласии, открытости для других, при постоянном внимании друг к другу. Нежность? Конечно, но только наедине, без театральщины.
Хотя семейная жизнь в сознании Николая определилась в различных проявлениях, он все же страшился первой близости. Боли, которые все еще простреливали его с ног до головы, похоже, нескоро пройдут. От этого предположения он цепенел, откладывал и откладывал разговор о той жизни, когда его выпишут из госпиталя.
После очередного осмотра лечащий врач заговорил с Николаем:
- Что ж, молодой полковник, к празднику вы можете обзаводиться изящной тросточкой и пройтись с Томой по Девичьему полю. Пройдете еще два-три подобных испытания - и можете облачаться в полковничью форму. Дальнейшая судьба ваша не в моей власти.
- Обещают оставить служить в этом же здании.
- Кем?
- Преподавателем.
- Прекрасно! Если не мечтаете о генеральских погонах, такая должность как раз для вас. Думаю, работа в академии интереснее, чем г. войсках.
- По сути - они сходны, но уровень преподавания разный.
- Вот именно. Примерно такая: школа и институт.
- Что-то в этом роде. Вот только выглядеть хромым перед молодыми офицерами…
- Сошьете обувь с одним высоким каблуком, и хромота будет не сголь заметной. Вы танцуете?
- Умел. Вальс в обе стороны.
- Тома, вы примете его приглашение на вальс?
- Сочту за счастье танцевать с орденоносцем.
- Это говорит такая красивая, а все дурнушки будут бросаться вам на шею.
- И моя нога переломится от тяжести. Обяжите Тому ухаживать за мной до полного выздоровления.
- Я присмотрю за полковником Березовым, - вторглась в разговор Тома. - Обязана и по долгу службы, и как жена.
- Догадываюсь о вашем девичьем подвиге. Молодой полковник, отбрасывайте все свои сомнения и вписывайте Тому в свое личное дело. Прекраснее жены вы не найдете. Поверьте моему жизненному опыту.
Хирург, ободряюще пожав Березову руку, вышел в сопровождении Тамары. Вскоре она вернулась. К удивлению Николая, расстроенной.
- Хирург за дверью сказал тебе что-то недоброе?
- Напротив. Осенью, если я уволюсь из армии, он поможет мне поступить в институт сразу на третий курс - первый же я закончила в Ленинграде, а второй - на войне. Что-то придется досдать.
- Это же прекрасно, но на твоем лице я не вижу радости.
Мне показалось, пожелание хирурга ты воспринял тоже без восторга.
- Возьми стул и сядь рядом со мной, - попросил Николай.
Девушка присела на краешек стула, настороженно, боясь, что неловкое ее движение отдалит от нее Николая безвозвратно.
- Ты, Тома, знаешь обо мне все или почти все. Думаю, ты убедилась, что я не говорил тебе неправду. Конечно, что-то умалчивал, что-то недоговаривал. В нашем санбате, да и здесь ты слышала немало стонов и криков солдат и офицеров не только от ран, но и от страха, что будет после выписки их в гражданку. От болей в душе я не стонал, но думы о будущем терзали и меня. До того дня, когда дядя Гриша сообщил мне о возможной моей работе в академии. И чем я больше думал, терзался о своей будущей жизни, я не представлял ее без тебя, без того, чтобы не видеть тебя каждый день и много раз на дню. Может быть, это любовь, которую ты ждешь от меня, - не знаю? Не изменится ли твоя любовь, когда станешь женщиной в расцвете сил и красоты, а меня одолеют раны и пережитое? Не спеши с ответом. Есть еще немного, может быть, мелочей во мне, которые способны огорчить и даже разочаровать тебя, поколебать твои представления о счастье со мной. Сейчас я не смогу назвать их тебе, девушке. Но эти мелочи породили во мне беспокойство, порой переходящее в страх за наше будущее.
В длинном объяснении Николай не произнес "Я люблю тебя" или что-то в этом роде. И потому ждал больше "нет", чем "да". Тамара склонилась к лицу Николая и долгим поцелуем закрыла его губы, чтобы они не произнесли больше ни слова.
- Коля, еще на фронте я тебе сказала: ты много раз жертвовал собой, почему я не могу пожертвовать всего один раз ради тебя, любимого. Тобой я и наши дети будем гордиться. Я сделаю все, чтобы ты забыл о своем увечье, оно же получено под Сталинградом, на Тракторном, у кромки волжского берега. Что касается твоей жизни, я сделаю все, чтобы она длилась до моей старости.
Николай закрыл глаза, из-под ресниц покатились слезы. В их мерцающем блеске означилась надежда на счастье.
7
Приближался май. Тепло сменялось холодом. В одну из ночей даже выпал снежок. Проглянули звезды, и до слуха москвичей донесся знакомый гул немецких бомбардировщиков. Зенитчики, уже отвыкшие от воздушных тревог, поспешили к орудиям. Но бомбардировщики прошли так высоко, что стрелять по ним не было смысла. Только через день дошли слухи, куда летели и что бомбили они, - Горький, а в нем Автозавод - самое уязвимое предприятие страны, снабжавшее грузовиками армию. Действительно, завод был выведен из строя, и часть легких артиллерийских и минометных бригад выехали на фронт без тягачей.
Пролет бомбардировщиков напомнил москвичам, что фронт по-прежнему близок и не исключено, что может вновь приблизиться, как в сорок первом - к югу он проходит по одному меридиану столицы: Мценск, чуть восточнее Орла и западнее Курска, Белгород, а далее Северский Донец, Ворошиловград, Таганрог - еще восточнее.
Но верхи уверовали в неотвратимость наступления Действующей армии к Днепру на всем его протяжении, а может быть и дальше. По меньшей мере, прямой удар на Москву немцы не предпримут, а кружными путями они до нее не доберутся. В Москву уже вернулись ЦК, Верховный Совет, многие министерства, некоторые предприятия, возвращались и академии, в частности, Академия имени Фрунзе. По утрам служилый люд спешил в учреждения, школьники - в школы, студенты - в институты и техникумы, хозяйки - в магазины. По воскресеньям пригородные поезда увозили москвичей к дачным поселкам или клочкам земли, чтобы засеять их картошкой и другими овощами.
В академию из Ташкента приехали начальники кафедр, разработчики лекций и тактических задач. Обслуга поднимала на этажи учебные столы, стулья и расставляла их по классам. Само здание, коридоры, кабинеты выглядели еще полупустыми.
В лазарете разместили только тех офицеров, которых отобрали для работы преподавателями. На праздничные дни кое-кто из них отпросился к родственникам и знакомым. Николай еще не мог совершать походы до метро или трамвайной остановки и потому не поехал к старикам Варвары, куда был приглашен вместе с Томой. В палате лазарета Николай остался один. Едва от него вышел полковник, появилась Тамара.
- Кадровик заходил. Ознакомил с приказом наркома о моем назначении преподавателем академии, - сообщил Николай новость.
- Такая новость к празднику - к счастью. Можно бы пойти в пляс.
- Когда-то умел бить чечетку, но и она мне уже противопоказана. Навсегда. А хочется тряхнуть стариной.
- Ты - старик? - и запнулась. - Хотела назвать тебя детским именем… Позволишь? Николай Васильевич, тем более наедине, как-то отдаляет нас друг от друга. Мои бабушка и дедушка называли друг друга только Сережа и Маша.
- Попробуй, может быть, прозвучит тепло.
- Хорошо, попробую, но завтра, в праздник.
- Надо бы как-то отметить его.
- Если тебе очень хочется, можно.
- Накапала спиртного?
- Целых пятьдесят граммов. А закуски завтра будет на большой стол - ведь многие ушли из лазарета отмечать праздник у знакомых.
- Похоже, из тебя получится предусмотрительная хозяйка.
- Всегда и во всем я помогала маме и кое-чему научилась.
Кто-то, постучав в дверь, произнес: "Сестру на выход!"
Тома вернулась в палату с Варварой. Оценочно осмотрев Николая, констатировала с режиссерской определенностью:
- На мой взгляд, Николаша, ты посвежел, посветлел и выглядишь боевым. Дай мне тебя поцеловать. Вот так! - и смачно поцеловала в щеку. - Раз гора не может прийти к Магомету… всё, что Гриша смог добыть у себя на службе, отослал вам.
- Для военного времени это роскошь, - ответил, смутившись, Николай. - Спасибо, Варвара Игнатьевна.
- Ты меня записал уже в старухи! Мы же почти ровесники с тобой.
- Но ты еще и знаменитость.
- Быть знаменитой в среде родственников - это вывих в сознании.
- Хорошо, Варя.
- А вы-то, как теперь общаетесь между собой?
Николай и Тома смутились.
- Ты, Николаша, все еще Васильевич?
- С завтрашнего дня "Васильевич" будет отброшен.
- Тогда, может быть, мне благословить вас? У Томы, к сожалению, родных не осталось, а у тебя, Коля, они далече.
Николай и Тома переглянулись. Хотели помолвку отметить завтра, Варвара приблизила ее на день.
- Вставайте под венец! - скомандовала Варвара. - Вот так! Вы же Богом сотворенная пара. Бла-го-слов-ляю поцелуем. - Поцеловав, добавила: - Будьте вечно любящими, берегите любовь. Ну и догоняйте меня и Гришу в производстве наследников. А теперь накроем свадебный стол. Кагор есть, закуски мало, но жениху и невесте не положено наедаться за свадебным столом.