Он перекинул через себя этого человека, по сам, не удержавшись, упал. На него набросилось несколько человек. Лежа на земле, он пытался еще вырваться, но руки уже были загнуты за спину, а запястья - стянуты жестким, врезавшимся в тело ремнем.
- Ух, гад фашистский! - ругался матрос Сашка, держась за руку.
- Ишь, гусь какой…
Обер-лейтенант только дернулся.
Лукьянов подтолкнул его дулом в спину.
- Иди, гад, иди!
На рассвете часовой разбудил майора Млынского и доложил:
- Там Полищук и Лукьянов "языка" привели.
- Впусти, - сказал Млынский.
Проснулся спавший рядом Алиев.
…В избу входят Сашка и Лукьянов, очень уставшие. Обер-лейтенант, посиневший от холода, в разорванной шинели, прислонился к косяку двери. Сашка кладет на стол документы и оружие пленного.
- Товарищ майор, в лесу поймали.
Лукьянов. Офицер.
Млынский подошел к обер-лейтенанту. Посмотрел на него и сказал солдатам:
- Ну спасибо, ребята. Молодцы.
Алиев раскрыл свой планшет.
- Фамилия, имя, звание?
Обер-лейтенант внимательно посмотрел на Млынского и ответил по-русски:
- Прикажите развязать мне руки!
- Развяжите!
Офицер подошел к скамейке, тяжело опустился на нее и сказал:
- Нам нужно поговорить наедине.
Млынский взглянул на Алиева, посмотрел на офицера. Алиев молча кивнул и вышел из избы. Удивленные Сашка и Лукьянов - следом.
Млынский молча смотрит на обер-лейтенанта.
- Вы майор Млынский? - спросил офицер.
- Предположим, - ответил Млынский.
- В Москве безоблачное небо!..
- Что вы сказали? - спросил майор.
- В Москве безоблачное небо!.. - четко повторил офицер.
- Капитан Афанасьев!.. В Берлине скоро будет пасмурно!.. - ответил Млынский. - Мы ж вас повсюду разыскиваем!
Афанасьев молча подошел к печке, взял чайник, налил себе кипятку. Небольшими частыми глотками начал пить. Медленно снял шинель, фуражку и присел к столу.
- Мне нужно связаться с Центром.
Млынский достал кусок сала, хлеб и бутылку с оставшейся на дне водкой.
- Нате, выпейте, согреетесь.
Афанасьев налил себе, залпом выпил, закусил кусочком сала. Закурив сигарету, прислонился к теплой печке.
- Случилась беда, товарищ майор!.. Мой радист и рация погибли… Связи с фронтом нет. Явок в городе у меня тоже нет. Ну а сам я в плену у вас. - И грустно улыбнулся.
- Что же произошло?
- Не знаю, - устало сказал Афанасьев. - Засекли пеленгаторы или выдал кто… пока не знаю.
- А явки? Что с ними?
- На всех - сигнал опасности. Одна уничтожена. Надо срочно связаться с Центром.
- Егорычев! - крикнул майор.
Вошел часовой.
- Вакуленчука быстро ко мне!
- Есть! - Часовой ушел.
- Не вышел на встречу и мой запасной связной, служивший в полиции, - продолжал Афанасьев. - Кстати, вы получили наше предупреждение о гестаповских агентах в отряде?
- Да, спасибо, но еще до вашего сообщения к нам в отряд пришел с повинной полицай Охрим Шмиль. Правда, он ничего не сказал об остальных заброшенных к нам гестапо.
- Темнил?
- Похоже, не знает. Ну, на всякий случай мы ведем наблюдение за всеми пришедшими к нам в отряд. Что-то недоговаривает этот Шмиль, а что - понять не могу.
- Надо бы с ним побеседовать… Может, удастся узнать что-нибудь о моем пропавшем связном.
- А вы его знаете?
- Только словесный портрет.
Входит Вакуленчук.
- Разрешите?
- Да, мичман. Охрима Шмиля ко мне и предупреди Наташу, чтоб готовила рацию, срочно.
- Есть! - ответил мичман, удивленно покосившись на "обер-лейтенанта".
- Он далеко? - опросил Афанасьев.
- Да нет, здесь рядом. - Вакуленчук вышел.
Млынский протянул Афанасьеву телогрейку.
- Возьмите пока…
- Благодарю вас, - сказал Афанасьев. Взял телогрейку, поднялся, услышав, как хлопнула дверь в сенях. - Я оттуда, из-за занавески, погляжу на этого типа.
Едва Афанасьев скрылся за занавеской, как Вакуленчук привел заспанного Охрима.
- Разрешите?
- Расскажите, Шмиль, о всех сотрудниках полиции, которые служат в городе, - сказал майор.
- О тех, которых знаю?
- Ну разумеется.
- Я служил в караульном взводе… Иногда мы обслуживали комендатуру и гестапо.
Млынский. Так, по порядку. О полицаях вашего взвода. Как они выглядят. Поподробнее.
Шмиль. Ну, нас было человек двадцать пять, и…
Из-за занавески неожиданно выходит Афанасьев. Шмиль, мельком взглянув на него, отворачивается.
- Скажите, Шмиль, - спрашивает Афанасьев, - где вы бывали каждый вторник между часом и двумя?
Млынский удивленно посмотрел на Афанасьева. А Шмиль, подумав, спокойно произнес:
- На Центральной улице, в галантерейной лавке, над дверями которой висит подкова.
- Зачем?
- Ко мне должен был подойти человек с вопросом…
- У вас нет зажигалки? - сказал Афанасьев.
- Зажигалки нет, есть спички довоенного производства.
- Ну здравствуй, - улыбнулся в ответ Афанасьев и повернулся к Млынскому. - Вот, товарищ майор, прошу любить и жаловать: мой пропавший связной. Да, не думал я вас здесь встретить…
- Так получилось, - сказал Охрим и добавил, обращаясь к Млынскому: - Простите, что все не мог вам сказать, товарищ майор.
- Понятно, товарищ Шмиль, - кивнул майор и протянул ему руку. - Ну, давайте мозговать, как быть дальше.
Афанасьев. Мне нужно все время быть в городе.
Млынский. Тогда вам потребуется постоянная связь.
Афанасьев. И явка тоже.
- Я просил меня отпустить, - сказал Охрим, - но мне отказали.
Афанасьев. Вам нельзя появляться в городе, не выполнив задания гестапо. Ну, связь мы наладим.
Млынский, помолчав, сказал:
- А что касается явки, то у меня есть на примете один человек в городе - отец Павел. Можно держать связь через него.
Афанасьев, взглянув на майора, усмехнулся.
- Чему вы улыбаетесь, капитан?
- Да так… давно я к этому попу приглядываюсь…
Оба рассмеялись.
Штаб генерала Ермолаева. В кабинете - Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.
- Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, - говорит Ермолаев. - И в ближайшие дни можно ожидать наступления.
- Какие дивизии у них на главном направлении удара? - спрашивает Садовников.
- 2-я, 12-я и танковая "Рейх".
- Это точные сведения?
- Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.
- Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.
- Фон Хорн - старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.
- Что будем делать, Сергей Павлович?
Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.
- Они могут прорвать нашу оборону, - замечает Ермолаев. - У нас здесь, - доказывает на карту, - только
три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…
Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:
- Что у нас в резерве?
- Две танковые бригады и дивизия Казакова.
- А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… - размышляет Садовников.
- Чем?
- Ввести резервы.
- Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.
Садовников смотрит на карту.
- Откуда он может снять свои части?
- Допустим, с левого фланга…
- Это 18-я танковая.
- Совершенно верно.
Немного подумав, Садовников предлагает:
- А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?
- Хорошо бы.
Член Военного совета продолжает рассуждать:
- Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.
Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:
- Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.
- Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? - продолжает Садовников.
- Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.
- А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, - предлагает Садовников.
- Резонно, резонно! - немного подумав, отвечает Ермолаев. - Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…
Лагерь Млынского.
В избу входит дед Матвей. Млынский спрашивает егоз
- Готов, Матвей Егорович?
- Солдат всегда готов, товарищ майор! - с хитрецой отвечает дед Матвей.
- Ну, присядь на дорожку. Чайку выпьешь? - Млынский берет чайник.
- Да нет, я уже попил.
- Оружие у тебя есть?
- Есть, а как же!
- Покажи.
Дед Матвей достает пистолет и показывает его командиру. Млынский мягко забирает у деда оружие.
- Береженого бог бережет. Отдам, когда вернешься. Задание у тебя ответственное. Штаб фронта ждет.
- Понимаю, Иван Петрович.
Млынский продолжает напутствовать Матвея Егоровича:
- Ты… погоди. Ты к отцу Павлу сразу не иди… Потрись в церкви, оглянись, не притащил ли хвоста… Ну, как водится, свечку поставь, помолись…
Дед Матвей с грустью в глазах говорит:
- Свечку поставить можно. Анастасьюшке моей.
- Ну вот… Не забыл молитвы-то?
- "Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…". Помню, надо же… - усмехнулся дед Матвей. - Я ведь в бога давно не верю, Иван Петрович.
- Ну, ты и теперь не верь. А все-таки храм божий. Млынский и дед Матвей смеются.
Лес у станции. Глубокий снег. По лесу идут для смены караула Охрим, Игнат и впереди них Вакуленчук.
Они вышли к опушке леса. Впереди - заснеженное поле. Вдали на пригорке - станция. Мичман прикладывает обе руки ко рту - и раздается крик кукушки. Из густого кустарника поднимается голова солдата. Он и его напарник подходят к Вакуленчуку.
- Смена пришла! - говорит Вакуленчук. - Намерзлись?
- Два часа лишних пролежали, - ворчит солдат.
- Как на станции?
- Шесть эшелонов прошли на север, к фронту, три из них - с танками. Четыре вернулись порожняком и два эшелона - с ранеными.
Вакуленчук берет у Игната бинокль, смотрит, возвращает бинокль. На станции видны маневровые паровозы, вагоны, цистерны, вышки с пулеметами. Медленно двинулся и вытянулся кишкой состав с цистернами. Два паровоза, набирая скорость, вытаскивают его на выходные семафоры. Вакуленчук приказывает Игнату принять пост и напутствует:
- Будь повнимательней. Смену пришлю к ночи.
- Есть, командир! - отвечает Игнат.
Вакуленчук с двумя солдатами скрылись в лесу.
На посту расположились Игнат и Шмиль. Игнат смотрит в бинокль. По железной дороге едет дрезина.
- Прижился ты, Охрим, в лесу-то! - закурив, говорит Игнат.
- Кури осторожней, - делает ему замечание Охрим.
- А ты, я гляжу, пугливый стал, даже чересчур! - замечает Игнат. - Небось забыл про своих хозяев-то, а? - смотрит на Охрима.
Охрим насторожился.
- Чего смолк? Испугался? Ха-ха-ха!…..засмеялся
Игнат и внятно произнес: - Тебе привет от Совы!..
Охрим ничего не ответил.
- Слышь, Охрим? Тебе привет от Совы!.. - повторил Игнат.
- Сова живет у дятла!.. - ответил Охрим.
- У дятла!.. - подтвердил, улыбаясь, Игнат и добавил - Ну вот и обменялись по всей форме… Засиделись мы тут с тобой и ничего не сделали!.. Не сносить нам головы… В общем, сегодня вечером надо устроить панихиду.
- Не рано ли?.. - замечает Охрим.
- Смотри, чтоб поздно не было! - зло обрывает его Игнат. - Они еще чего-то затевают. Я возьму на себя Млынского, комиссарчика и Серегина, они всегда в одно время в избе собираются… А ты Наташку и рацию кончишь. Чтобы одновременно… После развода придешь на кухню, там у меня гранаты припасены… Сделаем - и тиканем!
- Ладно! - угрюмо ответил Охрим.
Землянка радиста.
Наташа расшифровывает радиограмму, рядом стоит Млынский.
- Что там? - нетерпеливо спрашивает он.
- Опять запрос насчет разведданных, - отвечает Наташа, передавая листок Млынскому.
- Когда следующий сеанс?
- Дали время через каждые два часа… Очень ждут…
Входит Алиев.
- Дед Матвей появился.
- Где он?
- На заставу приполз. Совсем плох старик. Зина уже там.
- Наташа, передай: на связь выйдем позже, - говорит Млынский и вместе с Алиевым выходит из землянки.
На ложе из сосновых веток полулежал дед Матвей. Пламя от небольшого костра, прикрытого сбоку пологом плащ-палатки, бросало слабые отсветы на его лицо. Он тяжело дышал. Потные волосы вылезли из-под рваной ушанки. Зина растирала ему обмороженные ноги. Солдат охранения помогал ей. Увидев Млынского, дед отстранил Зину.
Майор наклонился над дедом Матвеем.
- Матвей Егорович!..
- Прости, Иван Петрович… - слабым голосом произнес старик, - подвел тебя дед Матвей… Заставы кругом, никак не пройти. Полем хотел было… да вот… снег куды большой. Прости… - Он попытался подняться.
- Лежи-лежи, Матвей Егорович, - сказал Млынский. - Зина, продолжай…
Зина снова принялась растирать деду ноги.
- Внутрь немного бы, а? - сказал дед.
- Сейчас, сейчас, - засуетилась Зина.
- Значит, пройти никак нельзя? - вздохнул Млынский.
- Я нынче не дойду, притомился… - тихо сказал дед.
- Я пришлю людей с носилками, - сказал Млынский Зине. - Перенесите его ко мне в домик…
Темная ночь. За кухней-землянкой в лесу стоят двое: Охрим и Игнат. Из-под присыпанного снегом валежника Игнат достает гранаты.
- Значит, договорились! - шепчет Игнат. - Вернется Млынский с Алиевым, свистну - начинай. Часового у входа снимешь. Наташка в землянке одна должна быть.
Семен - в карауле сегодня… Пять гранат хватит и на нее и на радию… - Передает гранату Охриму.
- Дай еще одну гранату, - просит Охрим.
Треснула ветка. Игнат резко повернулся… Тишина,
- Ты чего? - тихо спрашивает Охрим.
- Вроде бы шорох был.
- Ветер… - говорит Охрим. - Так дай еще одну!
- На, - протягивая гранату, шепчет Игнат.
- Может, еще и пистолет дашь?
- Ох жадный ты, Охрим, обойдешься гранатами.
Вдруг резкий луч фонарика ослепил Игната. Он от неожиданности на мгновение закрыл глаза, и тут же Охрим схватил его. Но Игнат с силой оттолкнул Охрима от себя, отскочил в сторону, выкрикнул: "Эх, ты, подлюка, легавый!" - дважды выстрелил из пистолета и побежал в лес. Охрим, схватившись за живот, застонал и упал на снег.
Из-за кустов выскакивают три матроса.
Впереди - Сашка. Он дает по убегающему Игнату очередь из автомата. Игнат, прячась за деревьями, бросает в матросов одну за другой две гранаты. Раздаются оглушительные взрывы.
Матросы продолжают стрельбу. Игнат, выронив пистолет, зашатался, упал за кустами мертвый. Луч фонарика высветил на снегу его тело. Невдалеке пытался подняться тяжело раненный Охрим.
Лагерь Млынского.
Дед Матвей лежит в избе на скамье, укрытый овчиной. Алеша, внук деда Матвея, поправляет тулуп, подтыкая его, чтоб не поддувало. Зина потрогала лоб деда Матвея, сказала:
- Леш, слетай ко мне в землянку, там металлическая коробка на полке под марлей, в ней аспирин. В общем, Мишутку разбуди, он тебе покажет. Давай.
Алеша выскочил из комнаты, едва не налетев на
Млынского, Алиева и Вакуленчука. Млынский, взглянув на деда, спросил у Зины:
- Ну как он?
- Да хуже ему, горит дед Матвей.
Млынский сел, снял шапку и с горечью сказал:
- Пришла беда - открывай ворота…
Дед Матвей заворочался и вдруг негромко произнес:
- Иван Петрович…
Майор не дал ему договорить:
- Ты лежи, лежи, Матвей Егорович, не волнуйся. Что-нибудь придумаем.
Дед Матвей настойчиво продолжал:
- Иван Петрович, Алешку с Мишуткой отправить надо. Они пройдут…
Млынский бросил на него взгляд.
- Да что ты, дед! Риск-то какой!..
- Для тебя - большой, для меня - чуть поменьше, а для них… мальцы… им сподручней прошмыгнуть. Да и Алешка дорогу знает…
- Дети, Матвей Егорович! Жалко, - сказал Алиев.
- А мне что, не жалко? - резко отвечает дед Матвей. - Алешка-то ведь внучек мой, единственная родная душа на свете… Иван Петрович, Москва ведь ждет. Может, сам Сталин ждет. Я Алешке объясню, что и как… Ты только охрану им понадежнее дай, чтоб до самых немецких постов проводили…
Млынский молчит.
- Товарищ майор, - вступает в разговор Зина. - Разрешите мне? Честное слово, пройду.
- Да не пройдешь ты, Зина, - устало сказал дед Матвей. - Первый немец тебя сграбастает… И Петренко по городу шарит, узнает враз…
- Зина, идите к себе в санчасть, Охрим Шмиль тяжело ранен, - сказал майор и повернулся к Алиеву. - Придется посылать мальчишек, Гасан, другого выхода не вижу.
- Да, - соглашается комиссар.
Млынский отдает приказание Вакуленчуку:
- Готовьте ребят в дорогу!
- Есть! - отвечает мичман.
В церкви идет утренняя служба.
Молящихся немного: старушки в черных платках, несколько стариков с бородами и лысеющими головами, плохо одетые, закутанные в платки и шарфы дети.
На большом иконостасе в золотом окладе висит икона божьей матери.
Ветер врывается в разбитую снарядами крышу. Она прикрыта листами железа, которые издают неприятный скрипящий звук. На длинной тяжелой цепи, чуть-чуть покачиваясь, висит огромная, наполовину разбитая хрустальная люстра.
Служба подходит к концу. Закончилась проповедь, прочитанная отцом Павлом. Церковный хор поет последнюю молитву, гулко разносящуюся под сводами церкви: "Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй, благослови…"
На возвышении стоит отец Павел. Серебряный крест висит на его груди. Когда хор закончил петь, он широко перекрестился, произнес заключительные слова службы: "Христос, истинный бог наш, молитвами пречистне своея матере и всех святых. Помилует и спасет нас, яко благо-человеколюбец". Затем взял обеими руками большой крест и, осеняя им молящихся, спустился с возвышения. Верующие подходили целовать руку отца Павла и крест. С некоторыми он разговаривал, что-то советовал, кого-то успокаивал. Люди уходили, прикладываясь к иконе, висящей па тяжелой колонне, поддерживающей своды церкви.
Алеша и Мишутка, держа в руках шапки, подошли к отцу Павлу. Нагнувшись, он что-то говорил внимательно слушавшей его маленькой сухонькой старушке. Она перекрестилась, поцеловала крест, руку отца Павла и сказала: