А случилось вот что. Пограничник Терентий Живица с Черниговщины дал адрес своей двоюродной сестры Нади Калины сибиряку Ивану Оленеву. Первое письмо Иван не решился написать сам и попросил сделать это Андрея Стоколоса. Андрей так горячо и красочно рассказал о далеком и родном Ивановом крае, что Надя сразу согласилась переписываться с ним. Оленев был не столько рад этому, сколько озадачен и даже напуган. Он стал просить Андрея, чтобы тот продолжал писать письма. А когда Надя попросила выслать фотокарточку, Максим Колотуха, отвозя почту с заставы, распечатал конверт и заменил фотографию Оленева на фотографию Стоколоса. Подлог выяснился совсем недавно, когда Надя написала, что Оленев очень понравился всем девушкам в селе. "Волосы белые, брови черные, глаза ясные, будто заглядывают прямо в душу". Это вроде бы так говорили Надины подруги. Да только Оленев догадался, что это ее слова. Значит, Наде понравился парень, настоящее имя которого - Андрей Стоколос. Вот и происходит теперь словесная дуэль между Оленевым и Колотухой. "Какой же ты олень, когда побоялся написать ей письмо! - подначивал Максим. - Телок ты безрогий, а не енисейский олень!" С тех пор и прилипло к Оленеву прозвище Телок. Иван и правда запутался, не знает, как выпутаться из этой истории…
- Молчишь? - еще раз переспросил Андрей.
- Как-то надо выкрутиться еще до демобилизации, - озабоченно сказал Оленев. - А как Колотуха стибрил у тебя фото?
- Взял незаметно из моего альбома.
- Слушай, Андрей! Пиши и дальше ей вроде от меня, пока чего-то лучшего не придумаю! Тебе что! Леся Тулина так и ест глазами, как увидит тебя. Таня из-под Белой Церкви неравнодушна. Я по почерку вижу, что любит тебя.
- Не удивлюсь, если ты по медвежьему следу сможешь определить, сколько зверю лет, - пошутил Стоколос. - Но точку над "i" нужно тебе, Ваня, поставить!
- Какую точку? - не понял Оленев.
- Открыться нужно Наде, - посоветовал Андрей. - Будь посмелее! На всякий случай!
- Тебе легко говорить, - с горечью сказал Оленев. - Верно старшина называет тебя телком… А мне еще ни одна из девушек не понравилась!
- И твоя Таня? - удивился Оленев.
- Не знаю еще, моя Таня или не моя.
- Не знаешь? Почему же?
- Потому как за ней ужом увивается химик.
- Какой химик?
- Учитель этой премудрой науки. Молодой, а шустрый! Даже мне ставил "отлично".
- Подкупить тебя хотел? - спросил с возмущением Оленев.
- Нет. Заставил меня штудировать эту проклятую химию. Представь себе. Вызывает меня к доске и говорит: "А напиши-ка формулу мыла…"
- А разве у мыла есть формула? - удивился вдруг Оленев. - Про формулу воды и соли я слышал. А вот мыла…
- Вот вызовет меня химик, - вел дальше Андрей, - а я ни бе ни ме. Поэтому и учил химию, чтобы не краснеть ни перед учителем, ни перед Таней.
- А спирт тоже имеет формулу? - поинтересовался Оленев.
- Конечно: це два аш четыре о аш, - весело ответил Андрей. - А для чего тебе эта формула?
- Знаем для чего! Повтори еще! Так. Так! - загадочно улыбнулся Оленев, как будто повторял какой-то шифр, и, с удовлетворением хлопнув рукой по прикладу винтовки, тихо добавил: - Проэкзаменуем одного умника!
Они подходили к заставе. Стоколос взял на поводок Каштана.
- Иди, Каштан! Пора завтракать! - похлопал Андрей по мускулистой шее собаки.
Юноша взглянул на веранду домика, разделенного на две квартиры, в которых жили начальник заставы капитан Тулин и его заместитель. На веранде возились жена и дочка Тулина. Обе чернявые, красивые.
Увидев пограничников, Леся выбежала им навстречу.
- Что нового на том берегу? - спросила она озабоченно.
- Суета у них, - неуверенно ответил Андрей. - А из вашего дома даже сюда доносятся запахи.
- А мы пироги печем. Сегодня же выпускной вечер в школе! - напомнила Леся. - Приглашаю и вас обоих.
- Спасибо. Но…
- Вот именно! Рады в рай, да грехи… - сказал Оленев. - Ваш отец не отпустит в город.
- А если я попрошу его дать вам увольнение? Сегодня же суббота! - не сдавалась Леся.
- Пожалуй, не поможет и ваша просьба, - ответил Андрей.
- Так тревожно на том берегу? - снова спросила девушка, взглянув вдаль, за реку, где виднелось чужое село.
Андрей перехватил взгляд черных глаз, в них отражались лучики утреннего солнца.
Ее смуглое, с румянцем лицо излучало радость, которой девушка жила в этот торжественный, неповторимый в жизни день, когда пришла пора расставаться со школой.
- Вы какая… какая-то вроде солнечная, Леся, - задумчиво сказал Андрей, все так же глядя на девушку.
- Это вы серьезно?
- Вы как будто вобрали в себя его лучи и вся сияете…
Леся смутилась и сказала неуверенно:
- Может, это потому, что я жила в Туркмении, которую называют солнечной. Там папа служил целых три года. Я успела загореть! Да и "Крыша мира" - Памир близок к солнцу. А мы и там жили… - Девушка встретилась с его взглядом и сказала смущенно: - А теперь вот здесь, на реке Прут.
- И излучаете радость для нашей заставы, - приподнято и как-то торжественно сказал Андрей и повернулся к ефрейтору Оленеву. - Что на это скажешь, Ваня?
- Вот именно! Леся - наша радость и чья-то, естественно, любовь! - ответил Оленев и подумал: "Солнечная девушка! Сказать бы так Наде Калине, когда встретимся!.."
- Пусть сбудутся ваши мечты, Леся, на новой дороге жизни! - пожелал Андрей.
- Спасибо! - тихим голосом ответила Леся и, обернувшись, увидела Колотуху. - За вами уже соскучился старшина. Рукой машет, зовет.
- Успеет с козами на торг! - недовольно буркнул Оленев.
- Тогда я побежала! Если вы не придете в школу, я постараюсь пораньше вернуться на заставу, - пообещала девушка. - У нас же сегодня концерт.
Оленев расправил гимнастерку под широким ремнем, чтобы грудь была колесом, как этого требовал старшина, дотронулся пальцем до фуражки - на месте ли звезда. Иван не хотел лишней перебранки с Колотухой о выправке, белом воротничке, заправленной гимнастерке и начищенных до блеска сапогах.
Свободные от нарядов красноармейцы белили тир, где завтра, в воскресенье, должны были состояться соревнования по стрельбе, и ставили мишени. Два пограничника заметали дорожки между клумбами, а Терентий Живица, "сват" Оленева, вслед за ними посыпал дорожки белым песком. И на спортивной площадке оживление. Красноармейцы упражнялись на брусьях, турнике, а главный силач заставы, раздетый до пояса богатырь Артур Рубен, командир отделения, в котором служили Оленев и Стоколос, выжимал штангу. Он был борцом классического стиля и готовился к спартакиаде округа.
Возле казармы в кругу пограничников наигрывал шотландскую застольную баянист, повар Сокольников. Он будет аккомпанировать вечером. А отвечал за концерт вездесущий старшина Колотуха. Он давал указания, бросал упреки. Максим был горд и воинствен, как важный петух.
- Почему не застегнулся на верхнюю пуговицу, рядовой Стоколос? - сделал замечание Андрею. - А еще сын полковника Шаблия.
Стоколос сразу же вспыхнул:
- Прошу тебя, старшина! Когда говоришь о пуговицах или каком-нибудь пустяке, то не вспоминай, чей я сын!
- Извини, - быстро попросил прощения Колотуха, что случалось с ним чрезвычайно редко.
- Ты же знаешь, что у меня большой кадык. Выпирает! - сказал, уже усмехаясь, Стоколос. - В моряки мне нужно было идти. И никакой бы старшина не упрекал за расстегнутый ворот! Еще будешь цепляться, напишу рапорт отцу, чтобы помог мне перейти в морской флот! - Андрей громко рассмеялся, застегивая ворот гимнастерки.
- Вот уж мне эти десятиклассники и студентики! В печенках вы у меня сидите. Пока не брали вас, умников, то все было хорошо. У того кадык выпирает, а тому, видите ли, трехлинейка наша не нравится.
- Если задушусь от этой пуговицы, ты сам за меня споешь на концерте! - пошутил Андрей.
Оленев захохотал. Известно, что старшине медведь на ухо наступил и он только умеет командовать под песню. Колотуха поморщился:
- А ты тоже…
- Что тоже? - не понял Оленев.
- Пилотка поперек головы! - серьезным тоном заметил Колотуха. - Ты не Наполеон!
- Да я же в фуражке, а не в пилотке! - с возмущением сказал Оленев.
- Все равно подтянись, товарищ Оленев. На заставу прибыл начальник Управления пограничных войск. Может в любой момент вас обоих вызвать.
Стоколос недоуменно посмотрел на старшину:
- Почему же не сказал сразу, что приехал отец?
- Не хотел, чтобы ты вот такой растрепанный попался ему на глаза! Полковник Шаблий интересуется каждым шорохом на той стороне границы.
- Мы с Андреем смотрели и слушали внимательно, а кое-кто в свое время даже задержал трех нарушителей границы.
- Тебе, Оленев, просто повезло, - с деланным равнодушием заметил старшина.
Несмотря на то что Колотуха и Оленев служат вместе уже третий год, относились они друг к другу как старослужащий и новобранец. А после того как Максим подменил карточку Ивана, отношения между ними, казалось, разладились навсегда.
- Андрей! Как ты считаешь, спросить у старшины формулу спирта? Или не стоит, потому что все равно не знает. Ведь знать формулу спирта - вещь более сложная, чем его попивать.
- Что-то я тебя не пойму! - сказал Колотуха, приложив руку ко лбу Оленева. - Может, температуришь?.. А пить я люблю не спирт, а молдавское вино. Что касается формулы, то могу сказать, - глубокомысленно продолжал дальше старшина.
- Скажи на всякий случай! - подзадорил старшину Андрей.
- Вот именно! Говори… - не терпелось услышать ответ Оленеву.
- Одним словом? Или можно по слогам? - спросил Колотуха, хитровато прищурив глаз. - Так слушайте: ал-ко-голь…
Стоколос захохотал, а Оленев ошарашенно заморгал глазами, удивляясь, что старшине удалось выкрутиться.
- Скажешь, что неправильно? - озорно прищурил глаз старшина. Но в это время с крыльца канцелярии громко позвали Стоколоса и Оленева, и уже мирно Колотуха добавил: - Идите!
2
Всегда будет помниться Андрею та страшная и долгая, как полжизни, ночь. Отец прибежал с заставы и отдал матери винтовку и мешочек с патронами.
- Может, и не придется стрелять, Марьяна, но с винтовкой как-то уверенней!
Мать уже давно просила его, чтобы принес винтовку и побольше патронов. Всюду по Амуру рыскали остатки белогвардейских банд, то и дело через реку пробирались контрабандисты, шпионы.
В ту же ночь отец с конниками отправился преследовать банду. А шестилетний Андрей и мать остались в избе, стоявшей на околице села. Во дворе был их верный пес.
Бандиты узнали, что начальник заставы Стоколос поехал в тайгу, и подкрались к его дому. Каштану кинули кусок мяса. Пес яростно залаял. Тогда кто-то выстрелил ему в голову.
Началась настоящая осада избы. Вскоре вылетели все стекла. Мать Андрея стреляла то из одного окна, то из другого, то из дверей. Один из бандитов прокрался вдоль стены и бросил через разбитое окно гранату. Раздался взрыв… В эти страшные минуты Андрей прятался в углу за мешком с гречихой. В мешок впилось несколько осколков, но зерно они не прошили. Он остался жив и, когда развеялся дым, увидел сквозь оконный проем неестественно большой месяц, а на полу в луже крови неподвижную мать с раскинутыми руками. А утром на подводе привезли из похода мертвого отца. Мальчика взял к себе начальник соседней заставы Семен Кондратьевич Шаблий. С тех пор и остался Андрей в семье Шаблиев названым сыном.
Андрей относился к Семену Кондратьевичу как к родному и называл его отцом. А вот жену его матерью не называл, хотя она всем сердцем стремилась к мальчишке и любила его так же, как свою дочурку Лиду. Не мог называть матерью Полину Шаблий, потому что когда смотрел на нее, то почему-то всегда перед его глазами стояла родная мать…
Может быть, Андрей считал ближе, роднее Семена Кондратьевича еще и потому, что любили его все пограничники, и это понимал и видел мальчуган. Семена Кондратьевича не раз отмечали на оперативной работе, и зарекомендовал он себя как вдумчивый и смелый чекист, способный выполнять любое боевое задание, обезвредить, разоружить группу нарушителей или заманить их банду в ловушку. Командование выносило благодарности Шаблию, премировало его ценными подарками, а во время конфликта с белокитайцами он был награжден именным оружием - саблей. Шаблия всегда посылали служить туда, где было трудно.
В начале тридцатых годов Семена Кондратьевича послали учиться в Москву, в Высшую пограничную школу. Полина с Андрейкой и Лидой жили во Владивостоке, который Андрей считал самым лучшим, самым величественным городом на свете. Вернулся из Высшей школы Шаблий уже командиром маневренной группы войск Наркомата внутренних дел, и его направили служить в Даурию. Больше трех лет здесь не служили, учитывались тяжелые условия. На этом плоскогорье схватывались ветры из монгольской степи, Сибири и Арктики. Вихри эти неистовствовали, принося летом песок, а зимой нестерпимые холода. Вблизи заставы не было даже пресной воды. Воду привозили в бочках.
В ту пору фашистская Германия упорно готовилась к войне. Необходимо было укреплять западную границу СССР, и туда направили служить многих опытных начальников застав. Перевели на Днестр и Шаблия начальником штаба отряда. Когда Андрей перешел в восьмой класс, Шаблий отвез мальчика в село под Белую Церковь, к своей тетке Софье. Поэтому и учился Андрей три последних года до призыва на военную службу в селе. Семен Кондратьевич тем временем стал начальником пограничного отряда, а осенью сорокового года его отозвали в Киев - в Управление пограничных войск округа.
Одноклассники Андрея пошли осенью сорокового года в армию и на флот. Андрей в это время помогал колхозу, работал на комбайне. А когда землю сковало морозами, устроился на работу в радиоузел. Весной - снова в поле. Рассыльный из сельсовета принес ему повестку в тот день, когда боронили, закрывали влагу. А потом Андрей попал на западную границу, в отряд, которым еще недавно командовал Шаблий.
Нынешняя встреча Андрея с отцом была первой с тех пор, как он пришел на службу.
Всю неделю полковник Шаблий ездил вдоль границы. Был на Западном Буге, на Сане, в Карпатах и вот заглянул в бессарабские степи, в свой родной пограничный отряд.
На этом участке заставы Шаблию все знакомо: и здания бывшей таможни, в которых разместилась застава, и тропки в плавнях, и деревья на дворе, и даже клумбы.
- Обстановка напряженная - это очень общо! - обратился Шаблий к начальнику заставы Тулину. - А конкретней?
- В трех местах на том берегу расквартировано две дивизии. За последние три недели мы задержали двадцать пять лазутчиков. Непрошеных гостей интересует дислокация частей Красной Армии, аэродромы, типы самолетов, а также степень технического оснащения войск.
- Ведут себя наши соседи довольно нахально, - заметил Шаблий.
- В дотах на том берегу устанавливают пушки и пулеметы. Дней десять тому назад начали выселять местных жителей с прибрежной полосы. Только против участка нашей заставы - пехотный полк, пограничный батальон, три артиллерийских дивизиона.
- Вот это уже довольно конкретно, хотя для нас и неутешительно, - сказал Шаблий.
- Их силы нам известны, - продолжал капитан Тулин. - А вот намерения…
Двери в канцелярию открылись, и, чеканя шаг, вошли ефрейтор Иван Оленев и рядовой Андрей Стоколос.
- Товарищ полковник. По вашему приказанию явились… - начал докладывать Оленев.
- Вольно! - радушно, по-отцовски сказал Шаблий и усмехнулся. - Здравствуйте!
Полковник подошел к Оленеву и пожал ему руку. Потом прижал Андрея к груди.
- Сын мой!
Сняв с Андрея фуражку, Семен Кондратьевич провел рукой по ершистому чубу Андрея. Каким дорогим был для Шаблия этот названый сын, не по летам задумчивый. Шаблий был не из тех, кто стыдился своего чувства на людях, потому что было оно искренним, и он не прятал его от других.
Еще раз взглянув на сына, Шаблий подошел к карте. Он как будто собирался с мыслями. На лоб спадала прядь русых волос. Серые глаза смотрели будто из глубины и были задумчивые и грустные. На гимнастерке орден Красной Звезды и серебряная медаль "20-летие РККА". Полковник был, как всегда, подтянутый и стройный.
- Что скажете? - обратился он к пограничникам, кивнув на карту.
- На той стороне реки подозрительная возня, - ответил Андрей.
- Вот именно! Только чуть стемнело, так и начали греметь танки прямо до утренней зари, - горячась, добавил Оленев.
Стоколос заметил, что в канцелярии, кроме двух телефонных аппаратов, стоял еще и высокий ящичек, на котором блестела панель с черными ручками. Это рация. Еще взгляд - и перед ними карта. План участка границы, за который отвечала перед страной их застава, все бойцы знали хорошо. А вот полосу государственной границы всего отряда с укреплениями, уже построенными, и теми, что строятся, Андрей видел на карте впервые.
- Их техника сосредоточивается вот в этом урочище, - показал на карте Андрей. - Тянули ночью и гаубицы - на перекатах тягачи шли на первой скорости.
Капитан Тулин и полковник Шаблий переглянулись, скрывая улыбки. Им понравилась в ответах бойцов убедительная доказательность.
- Да вообще солдаты на том берегу ведут себя слишком нагло. Один жандарм из их пограничной службы, заметив меня и Оленева, погрозил кулаком, - продолжал докладывать Стоколос. - А на рассвете через Прут перелетел немецкий "Фокке-Вульф-190". А вот почему наши не шуганули его - неизвестно!
Наступило долгое молчание. Стоколос ругал про себя зенитчиков и пилотов-истребителей, не шевельнувших пальцем при виде чужого самолета. Оленев удивлялся умению Андрея вот так четко формулировать доказательства. Большое дело - погрозился кулаком солдат. А Стоколос представил это так, что теперь придется и спать с винтовкой. Иван Оленев не думал, что беда может случиться, хотя и жила застава напряженно. Перемелется. Существует же договор с Германией о ненападении.
Стремительно вошел старшина Колотуха. Присущим только ему лихим движением правой руки он козырнул и, щелкнув каблуками, четко отрапортовал:
- Товарищ полковник! Личный состав заставы построен.
- Хорошо, - ответил Шаблий, - сейчас идем.
- Разрешите? - все еще держал руку под козырьком Колотуха, искоса поглядывая на Оленева: дескать, вот как нужно говорить с командиром.
- Идите!
- Есть! - Колотуха молодцевато повернулся, чуть качнувшись, и прошагал так, что даже эхо четко прошагало по комнате.
- Вот служака! Такому хлеба не давай, лишь бы маршировать да командовать! - прошептал Оленев Андрею, выходя из канцелярии.
Оба стали в строй, когда к бойцам подошли полковник Шаблий и капитан Тулин.