Полковник Шаблий вспомнил командиров, красноармейцев заставы капитана Тулина и своего сына. "А все ли я сказал Андрею?" - спросил сам себя Семен Кондратьевич. А собственно, что он мог сказать? О том, что фашистская Германия готовится к войне, на границе знали. Но разве мог повернуться язык, чтобы сказать о войне как о неизбежном. Кажется, достаточно и того, что сказал он перед строем пограничников про чувство ответственности перед народом и историей. А как смеялись Андрей и Шмель, рассказывая про погоню в фургоне за диверсантами. "Нет, эти ребята - смелые, мужественные и улыбчивые - не могут быть сломлены. Они умеют шутить и быть стойкими. Андрейка, сынок мой! Как ты там?" - подумал Семен Кондратьевич, глядя на всходившее утреннее солнце.
"Отец! Когда же придет помощь? Когда развернутся наши войска, чтобы изгнать захватчика?" - мысленно спрашивал Андрей, поглаживая Каштана, прибежавшего к нему, несмотря на взрывы и стрельбу.
- Ну скажи!
- Ты меня? - отозвался Оленев.
- Не тебя. Отца вспомнил, - ответил Андрей. - Где ты, наш вчерашний день?
- Вот именно. Даже удивительно, что сегодня и сказать нечего, а вчера говорили не останавливаясь. - Он помолчал и более бодрым голосом сказал: - Колотуха с Терентием и красноармейцами бегут…
Это уже была помощь Стоколосу и Оленеву, окопавшимся в пятистах метрах южнее заставы.
- Вас тут аж трое! - Старшина оглядел всех вроде бы с удивлением, хотя и видел, когда Каштан мчался к Стоколосу. - А ты что? Ранен?
- Да так. Царапнул медведь лапой.
- Мы слышали, как вы тут отстреливались. Капитан Тулин так и сказал: "Молодцы Стоколос и Оленев". Обещал передать в Киев Шаблию! - подморгнул Колотуха, снимая с плеч ранец. - Перекусить принес.
Иван радостно улыбнулся, запустив руку в ранец, и вытащил гранату. В растерянности моргнул, посмотрел то на Андрея, то на старшину.
- Что, правда неплохая закуска? Граната - это как "каша-шрапнель" у нашего Сокольникова на второе! - раздавал Колотуха ручные гранаты. - По шесть на брата. Жить можно!
- А есть-то принес? - в сердцах спросил Оленев.
Старшина вытащил бутылку вина, две банки консервов, полбуханки хлеба.
- Это тебе не какой-нибудь спирт с глупой формулой, а натуральное красное молдавское вино. Дети его берут в школу вместо молока.
- Кончай травить! - принимаясь за еду, бросил Оленев.
- Ну как там, на заставе? Возле моста? - спросил Андрей.
- Была заваруха. По деревянному мосту прорвалась почти рота солдат. Наш отряд перестреляли. Сокольникова не нашли… Даже не верится. Еще вчера он играл на баяне.
- Да и тут тоже проскочило немало по железнодорожному…
- Тебе бы, Оленев, на заставе обработать рану. Ведь заражение может быть, - на этот раз участливо посоветовал старшина.
- А кто здесь останется? Заживет как на медведе.
- Ну ладно, - не вступал в полемику старшина. - Пулеметчики, давай за тот бугорок. Двое на тропе. А ты, Андрей, бери трех парней и располагайся, чтобы можно было действовать гранатами. А вслед за вами слово пулеметам. Вопросы есть?
- А когда помощь придет? - с упрямством спросил Терентий.
- Обязательно придет помощь из комендатуры, и все будет в порядке! - потер руки Колотуха, вроде его знобило.
Передышка была недолго. Кустарниками напролом прямо на заставу двигалось два взвода гитлеровцев. Вначале показался дозор, осмотрелся и дал знак остальным. Медленно двигалась группа, за ней отделение. Стоколос с бойцами швырнули гранаты в хвост колонны. Автоматчики полоснули в ответ, но гранаты заставили их попятиться навстречу пулемету Колотухи. Однако это была лишь первая группа. Приблизилась вторая и стала вести густой огонь по красноармейцам. Несколько немцев подползли совсем близко и бросили свои гранаты с длинными деревянными ручками. Одна из них покатилась к старшине.
Максим не успел подумать об опасности: Каштан схватил гранату, как палку, и помчался к ползущим вражеским солдатам.
- Каштан! - закричал сквозь шум выстрелов старшина. Но пес даже не обернулся и приближался к гитлеровцам. Те были ошеломлены этой стремительной атакой собаки, а когда очнулись, то было поздно: Каштан бросил возле них гранату. Взрыв скрыл верного сторожа границы.
Колотуха выскочил из-за укрытия и крикнул:
- За мной! Бей гадов!
Пограничники бросились с криками "ура". Атака была стремительная и неожиданная.
- Бей их! - доносилось отовсюду.
- Вот именно!
- На всякий случай!
У каждого было свое любимое словцо, ругань или просто выкрики, которые придавали им какую-то солдатскую силу и уверенность, что так необходимы в бою. Гитлеровцы не выдержали и в беспорядке стали отступать, боясь окружения. Всюду лежали вражеские солдаты, скошенные пулями, осколками гранат. Андрей Стоколос наклонился и погладил холодеющего Каштана, вспомнив и того четвероногого друга, тоже Каштана, который погиб на Амуре от пули бандита.
Колотуха устало похвалил бойцов:
- Все молодцы! Видите, можно побеждать и малыми силами. Главное - момент.
Старшина был готов хвалить и хвалить своих бойцов, поднимавшихся в атаку, хотя и знал, что многие из них идут на верную смерть. Тяжелые то были минуты. Но и десятки врагов никогда больше не поднимутся. Какой-то час до прихода Красной Армии выигран. Он говорил, и говорил, и надеялся заполнить время, вытеснить тревогу и даже безнадежность, охватывающую бойцов. Враг же давил все сильнее, становилось ясно, что он неизмеримо превосходил их, а подкрепление все не подходило.
Андрей смотрел на убитых вражеских солдат: "Неужели несколько минут назад они думали, что должны убить нас?"
К нему подошел Колотуха с ребятами, подбиравшими трофейное оружие. Старшина снял планшет с убитого офицера и проверил, что в нем.
- Ты что такой хмурый? - спросил Колотуха Андрея.
- Да разве не видишь? - махнул рукой тот.
- Не падай духом! - подбодрил Максим. - Выше голову, дружище! У тебя фамилия какая! Стоколос! Не просто колос, а целая сотня - Стоколос! Значит, должно хватить силы и мужества на всех!
Колотуху слушали и удивлялись: человек изменился за несколько часов. Еще вчера он валял дурака, подначивал, ерничал, а сегодня все чувствовали его доброжелательность, рассудительность и доброту. Или проявилась его находчивость, которую еще вчера ребята называли хитростью? Сегодня они с ее помощью отбили врага.
Минуты шли, атака не повторялась.
- Старшина! А подкрепление действительно идет? - спросил Андрей.
- Обязательно. Сам помначштаба приведет.
- Снова ползут! - предупредил кто-то.
- Приготовились! - скомандовал Колотуха.
Это был тяжелый бой с превосходящим противником. Убили двух красноармейцев, ранили в руку Максима. Группа старшины еще так-сяк пыталась сдерживать противника, отбиваться, но становилось ясно, что задержать врага уже не сможет. Силы были неравны. Из кустов появился Москвитянин. Он передал приказ Тулина: "Все на заставу!"
- А где твое подкрепление? Помощь? - истерично закричал Живица. - Нам же здесь всем смерть! - Закрыв лицо руками, Живица зарыдал.
- Замолчи! Ты считаешь, нам легче, чем тебе? А лейтенанту Рябчикову? У него же тройня ребят. Захватят заставу, всем им крышка. А ты закатил истерику! Успокойся, - Оленев положил руку на плечо Терентия. - А еще сват! Мы еще вместе поедем к Наде.
Грязным кулаком Терентий вытер слезы, а потом снова заплакал. У каждого на сердце стало горько и жутко. Страшно стало и за детей.
- Замолчать! А то… - что было силы крикнул старшина, успокаивая всех и себя.
Шестерка пограничников отходила к заставе. Красноармейцы ползли, чувствуя всем телом землю, за которую так упорно сражались.
7
Застава боролась, хотя силы были трагически неравными. После очередного артиллерийского и минометного обстрелов наступила тишина. Готовилась новая и, может быть, последняя атака. Пауза тянулась недолго… Немецкие солдаты снова ринулись на штурм. Вопя и стреляя, они устремились к воротам. Тут-то, за несколько метров от них, и взорвались самодельные мины лейтенанта Рябчикова. Боевой напор в атаке угас. Но десятки солдат все же ворвались на территорию заставы и кинулись к складам. Со всех сторон их встретили пулеметные очереди и выстрелы винтовок. Взрывались гранаты и мины Рябчикова. Двор заставы через несколько минут покрылся телами фашистов.
Капитан Тулин крикнул:
- В атаку! Вперед!
Противник не ожидал контратаки пограничников, и солдаты побежали назад. Рослый офицер поднял пистолет и остановил бегущих. Но тут с флангов, совсем уж неожиданно для немцев, выскочили, поддерживая атаку Тулина, две группы пограничников - отделения лейтенанта Рябчикова и младшего сержанта Рубена. Если несколько минут назад враг был убежден, что быстро расправится с заставой, то сейчас, отступая, немецкие солдаты уже спасались сами.
Артур Рубен догонял немецкого лейтенанта, тот вобрал голову в плечи, ожидая удара штыка между лопаток.
- Хенде хох! Стой! Руки вверх! - выкрикнул Рубен.
Тяжело дыша, немецкий лейтенант остановился и поднял руки. Обернулся к Рубену и, хватая ртом воздух, выдохнул: "Иван… Хенде… х… х… хох!" Его лицо перекосила злобная усмешка. Сильный удар сбил Артура с ног, на него навалились один за другим четыре солдата, заломили руки и связали. Ярость душила Артура: "Как он позволил, не оглянулся, увлекся. Хотел взять в плен, и вот сам в плену". Артура тащили вперед, но для врага там был тыл.
Офицер самодовольно похлопал по трофейной винтовке, которую заприметил еще раньше в блокгаузе:
- Аллес ин орднунг!
Рубен понял, что тот сказал: рядом с их хутором в Латвии было поселение немцев.
Он чувствовал терпкий запах пыли, соленость крови. Казалось, ведут его уже целую вечность, хотя и прошли-то всего несколько сот шагов. Да и не прошел он, а протащили солдаты его по этой земле. Артур сопротивлялся, они били его, подталкивали.
Кусты раздвинулись, и неожиданно из-за них выскочил Москвитянин. В руках он держал винтовку со штыком. С ходу он бросился на немцев. Один из них тут же рухнул, насквозь прошитый штыком, второй осел с проломленным черепом, третий пустился наутек, а четвертый успел поднять карабин. Прозвучало одновременно два выстрела. Усталость, плен, позор, смерть - все то, о чем думал минуту назад Артур, отошло на второй план. Он спружинил и бросил свое тело на офицера, нанеся ему мощный удар ногой в живот. Тот рухнул, как мешок. Артур напряг все мышцы, освобождаясь от веревок. Оглянулся, увидел Москвитянина, лежащего ничком на земле. Артур прикоснулся к лицу друга - тот не шевелился. Вот и не стало товарища. "Как же это? Это же несправедливо! Он же спас мне жизнь!" - растерянно и в отчаянии думал Рубен.
Мысль о том, что офицер придет в себя, отползет в кусты, не приходила ему в голову. До этого мгновения Артур действовал почти бессознательно, хотя и молниеносно. Все помыслы, каждая клетка мозга его были направлены на одно: как вырваться, ослабить веревки. И вот сейчас, когда он освободился, все в нем как-то расслабилось. В таком положении до беды был один шаг. Нужно было время, чтобы взять себя в руки, но ему это не удавалось: ведь воевал он всего несколько часов.
Артур по-детски навзрыд плакал над убитым товарищем. Судьба его спасла и на этот раз. Лейтенант Рябчиков уже отходил назад и обезоружил поднимающегося офицера.
- Артур! Голубчик! Дорога каждая секунда. Бери Москвитянина, а я поведу офицера.
Артур взял на руки Москвитянина, из груди которого сочилась кровь.
8
С пограничных застав в штаб отряда, а оттуда в округ приходили все более тревожные сообщения о вступлении в действие крупных сил фашистских войск. Связь то и дело нарушалась. Телефонные кабели разрывались снарядами и минами. Под линейным бешеным пулеметным огнем приходилось то и дело соединять провода, ликвидировать повреждения. И только с одной заставы передавали по рации в штаб отряда сообщения непосредственно с пограничного участка: "Всем командирам приграничных участков соединить наряды в один кулак. Все на заставу!"
"Все на заставу!" - такое боевое распоряжение было передано всеми способами связи еще в 4 часа 15 минут из штаба отряда. Централизованное управление боем уже исключалось. И не только потому, что ненадежной была телефонная связь, что использование конных связных и мотопосыльных требовало много времени на доставку распоряжений. Централизация в управлении боевыми действиями была нецелесообразной, потому что она обязывала "ждать команды" сверху, а обстоятельства требовали решительных действий. Дорога была каждая секунда.
Особенность охраны и обороны участка государственной границы: небольшие силы пограничников, отсутствие необходимых и оперативно подвижных резервов требовали от командиров всех рангов и особенно от комендантов и начальников застав разумных, инициативных и решительных действий. Настал час, когда нужно помнить лишь одну команду старшего: "Без приказа не отходить!"
Противник совсем не считался с потерями в первых своих атаках на мосты и заставы. Против позиции Тулина враг сосредоточил силы, которые многократно превосходили пограничников. Это позволило противнику форсировать Прут и захватить железнодорожный и шоссейный мосты. Попытка завладеть заставой потерпела неудачу. И тут снова со всей мощью на заставу обрушилась артиллерия. Паузы между артиллерийским обстрелом заполнялись новыми атаками противника. Но у пограничников после серии атак, которые они отбили на протяжении четырех часов с того момента, как началась война, оставалась еще вера в то, что вскоре подойдет подкрепление.
Вера эта была и в первые минуты боя, когда ефрейтор Иван Оленев и рядовой Андрей Стоколос громили вражеский десант, когда семерка пограничников рассеяла два взвода солдат и сдерживала натиск целой роты, когда пулеметы лейтенанта Рябчикова и сержанта Рубена перешинковали на деревянном мосту еще одну вражескую группу и обоз. Вера эта была и в рукопашном бою на заставе, в схватке Москвитянина с четырьмя фашистами, что вели Артура Рубена.
Да, пока еще подкрепление ни из комендатуры, ни из армейских частей не подошло. Но не угасла надежда на приход. А враг усиливал натиск, уже хорошо зная, что перед ним только горстка пограничников.
Вспомнился Андрею вчерашний разговор с отцом. Собирался Семен Кондратьевич проведать тетку Софью. Но, видимо, пока не сбудется мечта Шаблия побывать у земляков. А как искренне смеялся отец, услышав рассказ о том, как Мукагов и Андрей попали в фургончик.
Вспомнился и вечер.
Будет ли подобный ему в жизни Андрея? Удивительно. Ночью будут гореть те же звезды, что и вчера, а думы уже будут совсем другими и у него, и у Леси. На них легла печать войны. Звезды те же самые, а жизнь совсем иная! Жизнь! Как хочется Стоколосу дожить хотя бы до той минуты, когда бойцы застав с помощью армии восстановят границу! Как все-таки мало хочется. И это должно совершиться через несколько часов. Может быть, вечером. Может быть, завтра… Но тогда уже, наверно, может не быть ни Андрея Стоколоса, ни Ивана Оленева, ни Максима Колотухи, ни Василия Рябчикова, на плечи которых легло вот такое тяжелое бремя защиты Родины.
- Вот именно! - с досадой сказал Оленев, будто угадав, о чем думает Андрей.
- Ты, Ваня, не очень обижайся на меня, - сказал миролюбиво Максим Колотуха. - Теперь я убедился, что полковник Шаблий не зря тебя премировал часами!
Шум, поднятый вражескими солдатами, вдруг захлебнулся в протяжном "ур-уррр-а-а-а!". Дружно и на высшей ноте заговорили два станковых пулемета, поливая свинцом гитлеровцев.
- А что я говорил! А что я говорил! - воскликнул Максим Колотуха. - А ты, Живица, не верил!
- Хлопцы! Помощь пришла!
- Теперь мы зададим им перцу!
- А ты слезу пустил, Живица!
- Да я же не камень!
Это известие окрылило пограничников, прибавило им силы и стойкости. Максим почти бегом пошел на заставу за подкреплением.
А был седьмой час утра, третий час войны. На заставу прибыло два отделения из комендатуры, которые привел помначштаба старший лейтенант Постиков. Потом из расположения 72-го кавалерийского полка появились целых два взвода всадников и сразу пошли в бой уже вблизи железнодорожного моста. К соседнему селу тоже направилось подразделение кавалеристов из этого же полка, чтобы встретить врагов и преградить им дорогу к железнодорожной станции. Немало значили эти первые часы, которые выстояла застава, для положения здесь, на данном участке фронта.
Враг не смог уничтожить пограничников, с ходу оседлать мосты, которые контролировались пулеметным огнем. Превосходящие силы противника не смогли пройти в глубь левого берега. Сейчас же положение на заставе с приходом кавалеристов даже улучшилось.
Щуря от солнца глаза, из бомбоубежища робко вышли дети. Только у лейтенанта Рябчикова их было трое - два маленьких мальчика и старшая девочка, которой исполнилось пять лет. Увидев отца, детвора кинулась к нему. Один повис на шее, другой прижался к груди. Девочка целовала запыленные щеки отца. Так, обняв всех троих, и выпрямился отец.
- Наш папка!
- Мой!
- Что ж, Василий Михайлович! Тебе и отвозить ребят на железнодорожную станцию, - сказал капитан Тулин.
- Папочка! И я. Оседлаем сразу двух коней! - настойчиво предложила Леся. - Брички разбиты взрывами.
- Верно. Давай. Детей в мешки, чтобы больше поместилось за один рейс. Потом прямо через кустарник, а по открытой местности рысью, - изложил свой план лейтенант Рябчиков.
- Папа! Разреши, я помогу, - попросила Леся.
- Поедешь и ты с мамой. Есть приказ: женщин и детей отправить в глубокий тыл. Пришло подкрепление, Василий Михайлович. Ты тоже можешь оставить заставу.
Павел Тулин прощался с дочерью и женой, которым предстояла долгая дорога на восток. Жена вытирала слезы. Сколько дорог они прошли вместе! И Каракумы, и Памир, и степь над морем в Крыму, и Днестр, и вот еще Прут.
Сколько пережито и за прошедшие часы войны?! Да, настало время расставаться Маргарите со своим Павлом. Когда теперь встретятся? Как развернутся события на заставе после обеда, вечером?
Маргарита и Павел поцеловались. Поцелуй в их семье - это последнее прикосновение, проводы мужа в поход, вдогонку лазутчикам и диверсантам, в бой с бандой вооруженных нарушителей государственной границы и, конечно же, встречи из этих походов. Ни одно расставание Маргариты и Павла не было столь печальным и тревожным, как в это утро 22 июня 1941 года.
- Прости, что не всегда был внимателен к тебе. Все на службе. Все некогда. Прости меня, - вдруг прошептал Тулин.
- Что ты, Павлик! Это я, неженка, нюнила втихую, когда тебе было тяжело, всего побаивалась. Даже на коне не научилась ездить. И теперь на виду у всей заставы приходится садиться вместе с Василием Михайловичем на одного коня! - стыдясь, говорила Маргарита, обнимая мужа. - Леся! Где ты? - оглянулась мать.
- Она со старшиной собирает вещи, - ответил Павел. - Как много сейчас хочется сказать. Кажется, что у нас и времени не было поговорить. Не плачь. Надейся на лучшее, любимая моя!
- Павел, милый! Береги себя, - сдержанно всхлипнула Маргарита, прижавшись к груди мужа.
Максим Колотуха и Леся принесли два чемодана. У девушки был солдатский мешок, в который она положила кое-что из одежды, несколько книг и шкатулку, подаренную Майборским. Леся никогда еще не видела такими печальными и растроганными отца и мать.