На Камиле была старая, побелевшая от солнца гимнастерка, залатанные на коленях брюки, на голове видавшая виды пилотка, на ногах заношенные ботинки с обмотками. Черные волосы были наголо острижены, а лицо на ветру и солнце почернело, и бывший директор школы выглядел теперь рядовым в самом обычном смысле этого слова.
- Может быть, ты думала, что увидишь меня в новенькой форме офицера? Ничего, Миляуша! Это старье только в лагерях носят, перед отправлением на фронт выдадут новое.
Увидев любимого учителя в столь неприглядном обмундировании, Миляуша действительно почувствовала обиду за него. Но, заметив, что Камиль по-прежнему держится независимо, тут же забыла об этом.
- Нет, Камиль-абый, - сказала она, смеясь, - вы, оказывается, все такой же.
- А зачем мне меняться, Миляуша?
Отделившись от толпы, они пошли к лесу и остановились под толстой березой.
- Ну как дела, Миляуша?
- Я могу сообщить вам радостную весть. Во-первых, привет вам от Сании-апа, от Хасана…
- Живы, здоровы?
- Живы и здоровы. И еще привет от вашей дочки, маленькой Розочки.
- От Розочки? - переспросил Камиль тихо. На щеках его проступил румянец.
- Да, от Розочки. Очень красивая девочка. Поздравляю.
- Спасибо, Миляуша. Вот уж действительно обрадовала меня! А то я в эти дни совсем…
Почему-то Миляуша, его бывшая ученица, показалась ему повзрослевшей.
Миляуша, словно чувствуя это, добавила почти наставительно:
- А вы, Камиль-абый, ни чуточки не беспокойтесь о семье.
Она рассказала, как ходила навестить Санию, когда та лежала в родильном доме. Сказала, что Сания сейчас живет не одна, с ней русская женщина, из эвакуированных.
От Миляуши Камиль узнал и о Рифгате с Шакиром. Они, оказывается, посланы в танковое училище. Миляуша уже получила от них письма. Пишут, что оба довольны, мечтают вскоре стать командирами танков.
Наконец Камиль спросил Миляушу о ее делах.
Оказывается, она приехала в Казань сдавать экзамены.
- Можете поздравить, - сказала Миляуша, улыбаясь. - Только что сдала экзамены. Принята в университет.
У Камиля поднялось настроение от хороших вестей, и он душевно порадовался за свою ученицу.
- Молодец ты, Миляуша! - сказал он, пожимая руку юной студентке, - Поздравляю, поздравляю!
- Спасибо, Камиль-абый, но… не знаю, удастся ли учиться в военное время?
- Почему бы нет? Какой факультет?
- Химфак.
- Замечательно! Учись - будешь открывать тайны природы.
Время встречи истекло. Камиль тут же, наспех написал письмо жене. Сообщил, что скоро едет на фронт, хотя говорить об этом пока у него и не было прямых оснований. Но ему это дело казалось решенным.
И действительно, слова его оправдались. Через два дня он шагал в составе маршевой команды на железнодорожную станцию. Была ночь.
"Как хорошо, что Фуат ничего не знает", - порадовался про себя Камиль.
Но радоваться ему было рано…
4
Не прошло и двух суток, как их эшелон был в Москве. А на следующий день утром остановились на большой станции по дороге в Ленинград.
Здесь уже ясно чувствовалось, что фронт недалеко. Толпы солдат, рев моторов, контрольные посты на углах, выкрашенные в зелено-черный цвет машины (на некоторых из них Камиль видел пробоины от пуль), спрятанные в садах зенитки - все говорило о близости фронта. И вот вдруг эти зенитки заговорили - над станцией кружила вражеская разведка.
Камиль не заметил немецких самолетов - они летели высоко, только видел в небе белые клубки разрывов и слышал глухой гул, доносившийся из-за высоких облаков.
На станции солдат покормили обедом и выдали на дорогу сухой паек. А вечером поезд двинулся на запад.
В вагоне, куда попал Камиль, почти все были примерно того же возраста, что и он. Со многими он перезнакомился и разговорился. Но только один из них, чуваш Яков, стал по-дружески близок Камилю.
Вышло это не сразу. Не только Камиль, но и другие соседи по вагону сначала косо смотрели на него, Небольшого роста, коренастый и рыжеватый, с бледными веснушками на лице и голубыми глазами, он ничем не выделялся среди других. Но не было, наверно, в эшелоне другого человека, столь приверженного к соблюдению разных правил и предписаний. Скажем, играют солдаты в карты. Играют не на деньги, в дурачка, чтобы скоротать дорогу… Вышел кто-то из игры - на его место зовут Якова.
- Нет, нет, - отвечает тот испуганно, - начальник эшелона не велел играть в карты.
Или подъезжает эшелон к какой-нибудь станции. В таких случаях красноармейцы высыпают на перрон. Якову это кажется нарушением порядка.
- Думаешь угодить начальству? - ругают его солдаты.
- А вдруг останетесь? - говорит Яков. - Поезд тронется - не успеете сесть.
Но когда убедились, что Яков вовсе не стремится подладиться к начальству, над ним стали подтрунивать как над трусом. Он ни на кого не сердился и на насмешки не обижался.
Чем больше Камиль приглядывался к Якову, тем больше ему нравился этот тихий и добродушный парень, а вскоре почувствовал какую-то внутреннюю близость между ним и собой. Яков довольно бойко говорил по-татарски, и это еще больше сблизило их. Камиль даже стал звать его по-татарски - другом Якупом.
Вот они смотрят в раскрытую дверь вагона.
- И здесь лес такой же, как у нас, - замечает Яков. Помолчав, говорит неожиданно: - Сколько меду в нашей стране пропадает!
- Меду? Почему это ты вспомнил, друг Якуп?
- Ведь я пчеловод.
И Яков начинает рассказывать о своей деревне, об отце, работающем пчеловодом с самого начала организации колхозов, о любимом деле.
…Эшелон идет в сгущающейся темноте леса без огней. Близко фронт.
На верхних нарах солдаты поют незнакомую Камилю песню. Но вскоре обрывается песня, не слышно и разговоров, только слышен стук колес, однообразно отсчитывающих такты. Кажется, в пустом, темном вагоне Камиль едет совсем один. Но настроение у него приподнятое.
Неясное чувство, похожее на страх и на любопытство, пронизывает его, от этого мурашки пробегают по всему телу. Во время купания, перед прыжком с высокой вышки, всегда охватывала такая же дрожь. Но Камиль никогда не отказывался от прыжка. Раз надо прыгать, так уж…
Непрерывный укачивающий стук колес вызвал дремоту. Камиль улегся и вскоре заснул. Заснул крепко, как спят пассажиры в поездах, убаюканные плавным движением. Но вскоре откуда-то - казалось, йз-под земли - стал нарастать гул, а затем грохот. Камиль вздрогнул и сразу проснулся, услышав над самым ухом сердитый голос:
- Воздух!
5
Поезд остановился. Вскочившие с нар по неожиданной тревоге солдаты толкались и падали, наваливаясь друг на друга. Где-то близко с ревом прошел самолет.
- Воздух!
Солдаты кинулись в настежь раскрытые двери, прыгали на землю. Сержант сердито призывал к порядку.
Мгновенно опустевший поезд дал задний ход и ушел в черневший вдали лес. Солдаты залегли между пнями на вырубке, спрятались под кустами.
Камиль лежал на земле, под молодой елкой. Увидев поблизости солдат, он хотел встать, но самолет сделал новый заход, и Камиль крепко прильнул к земле. Самолет с бешеным ревом промчался над ним, обстреливая дорогу из пулеметов.
Камиль поднял голову вслед за удалившимся самолетом и увидел поезд, идущий обратно из лесного укрытия. Порожний поезд, словно догоняя немецкий самолет, летел на всех парах.
"Маневрирует", - решил Камиль. Начали подниматься и другие солдаты, лежавшие до этого ничком. Но сержант резко крикнул:
- Не двигаться!
"Видно, сержант трусоват", - подумал Камиль. Он считал, что раз самолет удалился, опасность миновала. Но в ту же минуту опять послышался рев мотора, и Камиль снова прильнул к земле.
Поезд, с грохотом промчавшись вперед по лесной просеке, был уже довольно далеко. А немецкий самолет, как назойливая оса, преследовал его, делая новые заходы.
Наконец самолет исчез из виду. Стало тихо.
Лишь только теперь Камиль заметил, что уже рассвело и на высокие верхушки елей упали первые лучи солнца, поднявшегося где-то за лесом. Солдаты стали собираться кучками, пошли оживленные разговоры. Их построили по команде, поданной откуда-то начальником эшелона, и колонна двинулась по опушке догонять ушедший вперед поезд.
- Хорошо еще, что бомбовозы не прилетели, - сказал кто-то. - Это был разведчик.
- Не торопитесь. Если был разведчик, прилетит и бомбовоз…
Продвигаясь по кочковатой лесной опушке, Камиль заметил столпившихся в кустах можжевельника солдат. Но задерживаться не давали. До ушей Камиля донеслись болезненные стоны. Мелькнули в траве куски ваты, окровавленные бинты. Больше Камиль ничего не видел - торопили. Кто-то из шагающих впереди сказал:
- Семь человек ранило.
Другой добавил:
- Есть и убитые, двое.
И Камиль впервые после отъезда из Казани ощутил, как холодной волной прошел по его сердцу страх. "А вдруг даже не попадешь на фронт - вот так ранят или убьют…"
Сам того не замечая, он ускорил шаги, догоняя шагавших впереди солдат.
Кажется, в толпе почудился знакомый ему голос, Камиль прислушался, вглядываясь в мелькавшие за стволами елей фигуры.
- Спасибо скажешь, если удастся остаться в живых, хотя и без ноги или без руки…
"Батюшки, да ведь это Фуат!"
Камиль хотел было окликнуть его, но удержался и зашагал медленнее, чтобы отстать. Зачем ему Фуат! О чем им говорить?
Потом Камилю показалось, что, может, не следовало прятаться от земляка и старого знакомого. Может быть, здесь он будет вести себя по-другому? Что такое он сказал? Камиль не обратил внимания на сказанную Фуатом фразу. Смысл ее дошел до его сознания с опозданием.
"Спасибо скажешь, если удастся остаться без ноги или без руки," - так, кажется, он сказал? Да, все тот же Фуат. Так мог сказать только он. И как он попал сюда? Камиль вспомнил, что на станции Юдино к ним присоединилась новая команда. Видимо, Фуат прибыл с нею. Недаром он жаловался на своего старшину. Значит, действительно его "сослали"…
Паровоз, как бы приглашая солдат возвращаться в вагоны, дал короткий гудок. Командиры торопили бегущих. Скоро все погрузились в вагоны, и эшелон тронулся. Новички солдаты с интересом подсчитали пробоины на потолке и стенах вагона.
- Вон засела пуля.
- И тут прошла.
- А у меня три дырки!
- Смотрите-ка, смотрите! Прямо в сахар попал. Все куски в порошок.
- Удачно получилось, - смеялись солдаты, - колоть не надо!
- Радуйся, что мешок был не на спине!
6
Эшелон выгрузили на станции, у большого поселка, В суете Камиль растерял почти всех соседей по вагону. Только друг Яков оказался с ним в одной команде.
- Ками-и-иль?! - сказал он с веселым удивлением в голосе. - Мы опять вместе?! Хорошо!
- Очень хорошо, Якуп, родной, - обрадовался а Камиль.
- Ну, тагын… - Яков, не зная, как сказать по-татарски, запнулся и промолвил по-русски: - Еще бы.
Вскоре солдат усадили на грузовики и повезли дальше. Машины, мчавшие с невиданной в тылу скоростью, миновали поселок и, пройдя около двух километров, повернули влево, на узкую дорогу, скрытую в густом березняке.
Здесь начало сильно подбрасывать, и машины замедлили ход. Под колесами была бревенчатая гать, приложенная через большое лесное болото.
Яков сказал, ни к кому не обращаясь:
- А вдруг навстречу попадет машина, что будет делать шофер? Гляди-ка, даже сигналов не дают.
Ему никто не ответил.
Только приехавший принять команду сухощавый лейтенант откликнулся:
- А ты стрелку заметил? По этой дороге можно ехать только в ту сторону. Встречные машины идут по другой дороге…
Кто-то из новичков, как бы желая показать лейтенанту свою осведомленность, добавил:
- Это, брат, тебе не проселочная дорога, а фронтовая.
Вскоре лес слева кончился, и машины снова вышли на твердую, ровную дорогу. То и дело были видны колеи машин, поворачивающих направо, к лесу: мелька ли в чаще деревьев какие-то строения, встречались куда-то направляющиеся группы солдат. Было слышно, как рубят лес, с треском падали высокие сосны, - большой лес, со стороны казавшийся безжизненным, на самом деле жил беспокойной прифронтовой жизнью.
Машины неожиданно повернули вправо и, подскакивая на ухабистой дороге, на выступающих из земли толстых еловых корнях, вошли в лес. Через некоторое время остановились. Кругом никаких построек, не видно даже вырубок.
Когда моторы заглохли, все услышали далекие, глухие раскаты орудий. И солдаты поняли: это был фронт. Все выжидательно смотрели на привезшего их лейтенанта, поглядывали на шоферов, которые, выйдя из своих кабин, стали закуривать. Но для лейтенанта и для шоферов как будто не было ничего нового. Они были равнодушны к грохоту пушек.
И новоприбывшим они не дали времени для расспросов: послышалась команда разгружаться и строиться.
Из-за деревьев в сопровождении нескольких командиров появился высокий человек с тремя шпалами в петлицах.
Камиль предположил, что это полковой комиссар, и, глядя на его черные брови и смуглое лицо, подумал, не татарин ли он.
Но тут Яков прошептал ему на ухо:
- Комиссар! Лицом он похож на чуваша. Как по-твоему?
Камиль не успел ответить. Сухощавый лейтенант подал команду "смирно" и отдал рапорт комиссару.
Комиссар, не усиливая голоса, поздоровался. Затем отдал команду "вольно" и начал говорить. По мягкому произношению звука "г" все сразу определили украинское происхождение комиссара.
Он говорил о том, что тяжелые потери Красной Армии ни для кого не секрет, но было бы преждевременным делать из этого какие-либо выводы.
Комиссар рассказал, что бойцы дивизии вот уже две недели стойко держат оборону, отражая беспрерывные, яростные атаки врага.
- По расчетам Гитлера, эти места, где мы стоим, еще два месяца тому назад должны были быть захвачены немецкими войсками. Но мы не дали им взломать нашу оборону. Если тот или другой населенный пункт противник собирался захватить сегодня, а мы сумеем удержать его до завтра - в нынешних условиях для нас и это победа…
Слушая речь комиссара, Камиль представил себе огромную нашу страну сплошным фронтом. Нелегко дается врагу победа. У нас нет другого выхода, как только любой ценой задерживать врага, изматывать его силу, пока мы не оправимся от его ударов и не перейдем в наступление сами.
Ничего утешительного не было в речи комиссара. Камиль и его товарищи поняли, что полк понес большие потери и приведен сюда на пополнение.
Суровая правда слов комиссара произвела на всех сильное впечатление. Невольное уважение почувствовали прибывшие солдаты к этому человеку.
Яков шепнул Камилю:
- А наш комиссар - умница. Верно, Камиль?
Камиль засмеялся.
- Якуп, ты умеешь чужие мысли читать. Я тоже об этом подумал.
Лейтенант строго оборвал их:
- Не разговаривать в строю!
Яков, словно провинившийся мальчик, покраснел до ушей и вытянул руки по швам.
Началась разбивка по подразделениям.
- Беляев Яков!
Охотно и звонко Яков откликнулся:
- Я!
Он пошел в другую группу, и Камиль от души пожалел, что приходится расстаться с этим хорошим парнем.
7
Камиля определили в пулеметную роту.
Его привели к шалашу, покрытому еловыми ветвями. Почти все в отделении были новичками. Только командир отделения, сержант Мартынов, служил в армии еще до войны да еще казахский парень Субаев Коттыбай, наводчик пулеметного расчета.
- Ну… ребята, - спросил Мартынов, - из каких краев приехали?
Голос его звучал просто, по-свойски.
Камилю это понравилось. Отделенные командиры, которых он видел в тылу, держались по-другому, любили поважничать перед рядовыми красноармейцами. А этот… Видно, фронтовые условия изменяют характер человека.
Камиль, прищурив глаза, вглядывался в командира отделения. Это был крепкий здоровяк, что называется, кровь с молоком. Лицо его сильно загорело, обветрилось, и потому он казался старше своих лет. Камиль подумал, что этому человеку и форма полковника была бы к лицу.
Когда уже все рассказали о себе, Мартынов повернулся к Камилю:
- А вы?
- Я из Татарии.
- Э, да мы соседи! У меня в Казани знакомые есть, Вы не из Казани?
- Нет, я с Камы.
- С Камы? - Мартынов даже повеселел. - Значит, земляк! Мы с вами одну воду пили!
Они дружелюбно улыбнулись друг другу. Синие глаза Мартынова из-под ресниц смотрели с юношеским любопытством, и Камиль почувствовал, что сержант еще очень молод.
- А вы, товарищ сержант, откуда будете?
- Из Сарапула.
Сержант что-то вспомнил и, отвернув рукав гимнастерки, глянул на часы. Это были большие карманные часы, но они ловко сидели на ширококостной веснушчатой руке.
- Ладно, - сказал сержант. - Об остальном после…
Он ушел. Новые красноармейцы с уважением смотрели на сержанта Мартынова и на Субаева Коттыбая, уцелевших из всего отделения после тяжелых боев. Коттыбай, как и Мартынов, держался просто и приветливо. С каждым поговорил о домашних делах. Узнав, что Камиль учитель, он как бы забыл, что в глазах новичков является старым боевым солдатом, заговорил почтительно, как говорят с командирами. Голова Коттыбая была забинтована, перевязаны бинтом и сложенные вместе четыре пальца. Ранения, по-видимому, были легкими, сам Коттыбай, казалось, и не помнил о них. А новичкам хотелось расспросить его об этом.
Но поговорить не пришлось. Пришел старшина Шугаев и поднял на ноги всю роту - дал команду построиться с пулеметами. Мартынов встал на свое место. Послышались команды за командами.
Камиль не мог понять, что случилось, но не растерялся. Вместе с Коттыбаем он подхватил пулемет. Роту тут же увели в глубину леса.
Новички решили, что их отправляют в бой. Оказалось, что это была только проверка боевой готовности. Неугомонный старшина приучал новичков действовать в фронтовых условиях.
Шугаев был старшиной с начала войны. Ему много раз приходилось принимать маршевиков, необстрелянных новичков. Оказавшись в каком-нибудь неожиданном положении, они часто приходили в замешательство. И для старшины не было секретом, как дорого обходилась в бою такая, хотя бы минутная, растерянность.
Вот почему Шугаев первым делом решил проверить боеспособность новоприбывших красноармейцев. Ведь не знаешь, может быть, сегодня же придется выступить на передовую линию - на фронте всякое бывает… Эту полезную инициативу Шугаева командир роты и командир батальона всегда поощряли. Правда, среди бойцов были и такие, которым не нравилась неугомонность старшины. Особенно ворчали красноармейца, уже побывавшие в бою. Но Шугаев все внимание отдавал новичкам, а "стариков" старался не беспокоить. Так было и на этот раз.