- Великолепно, - похваливал редактор, - роль партийного руководства ясна и рельефна. Монолитность и самодеятельность масс! Все в порядке! Вот что значит подлинный советский талант в плане руководящих указаний гениального товарища Сталина! Только кое-где маленькие неувязки: вот, например, неотмеченный на карте остров! К чему он? И местные организации могут заявить справедливый протест - целый остров просмотрели! Где же бдительность? Сделаем так: Крузов выведет колхозников на новые площади, указанные облземуправлением. Пустяки! Поправки лишь в первых главах… ну, и в конце немножко… Открытие, экспедиция как-то нелогично. Скажем лучше: прибытие специальной контрольно-ревизионной комиссии на предмет обследования передовых колхозов и внедрения стахановских методов труда, согласно личным указаниям всеобъемлющего товарища Сталина. Просто, коротко и ярко! А какая сила образности! Поправки в сущности пустяковые. Да, кстати, изменим и заглавие. Уточним. К чему это "Советский Робинзон"? Конечно, наследство классиков… освоение предшествовавших культур… Но, согласитесь, - несовременно! Вне темпов развития. Назовем лучше "Колхозник Крузов", а еще лучше "Стахановец полей Кукурузов"! Предельная насыщенность социалистического романтизма! Так ведь?
В день, когда исправленный и дополненный в плане мудрых указаний великого отца народов-"Стахановец Кукурузов" был сдан в набор, его талантливый автор, получив всю сумму гонорара с надбавкой на дополнительные главы, сидел в непосредственной близости к свежей куче мусора против бочки Диогена.
Накрапывал мелкий осенний дождь. Его капли, стекая с писательского лба, скоплялись в седеющих бровях и оттуда струйками сбегали по щекам, мешаясь с мутными, пьяными слезами. В бочке, поджав по-турецки ноги, сидел Диоген. Перед ним, на пробитом ведре - литр и банка селедок в томате.
- Не о себе плачу, пойми, - всхлипывал писатель, - я что?! Винт. Гайка. Шестерня. Зубчик отскочит - и к чорту! Давай другую. Меня - в мусор и все тут! Диалектика жизни. Не о себе, а о нем… о Робинзоне! Двести лет жил, поколения воспитывал… Теперь пожалуйте - в утиль! За не-год-ностью… его, Робинзона… в утиль… на свалку…
На соседнем дворе визгливо выла побитая кем-то собака.
Случаи в ОблКустПромВинПлодОвощи
Петр Петрович был гражданином лояльным, активистом и, можно сказать, стопроцентным беспартийным большевиком. Не только что секретарь профкома, но и сам парторг на общих собраниях его в общем и целом в стандартный образец ставил:
- Вот, - говорит, - кто последовательно и неуклонно генеральную линию трудовой дисциплины в бытовом плане оформляет, так это товарищ Воронин!
- Правильно, - отвечаем, - товарищ Воронин целиком и полностью является маяком нашего Облкуст-промвинплодовощеоюза, отображающим лучезарный свет солнца мирового пролетариата товарища Сталина! Премировать его! Не товарища Сталина, то-есть, а Воронина.
И премируют. Прислушиваются к нашему единогласному народно-демократическому голосу.
- Кто против?
Конечно, таких несознательных нет. Кто сам себе враг?
Достойно и заслуженно премировали Петра Петровича.
Подойдет, например, ежегодный обязательный срок требования поголовного добровольного займа, профком еще стопроцентную явку на собрание обеспечивает - все выходы запирает во избежание утечки политически недоразвитых, а Петр Петрович уже по совместительству с парторгом резолюцию составляет. После доклада он же первым выступает с конкретным предложением.
- Товарищи, - скажет, - граждане великой соцродины! Гениальный организатор счастья народов, мудрейший товарищ Сталин… - пойдет, и пойдет с беспредельно нарастающим энтузиазмом, а как дойдет до передачи взаймы государству денежных излишков в размере месячной зарплаты, так у многих из нас слезы умиления выявятся.
Сами посудите: к примеру, Вера Петровна, машинистка, окладу ей 135 целковых, значит, на руки за вычетами и 90 рублей не придется, а тут еще тринадцать с полтиной в графу непредвиденных потерь сносить! У" ее же самой три продукта семейного производства на иждивении, а основной производитель в Колыме, на "курорте"… ну, как ей не умилиться до слез!
Случаются, конечно, и проявления мелкобуржуазных пережитков. Конюх Чижок, например, хотя и красный партизан гражданской войны, даже орденоносец, а классовое чувство утратил.
- Я-то, - говорит, - в кредит государству дам, а оно-то мне, хотя бы за наличный расчет, портки даст? Вот они - дыра на дыре! - и в подтверждение их дефективности свою тыловую часть демонстрирует.
Но товарищ Воронин ему тотчас же уклон актуально разъясняет.
- Мы, - говорит, - товарищ конюшенный техник, здесь не текущий ремонт вашей спецодежды в частности обсуждаем, а передачу излишков наших сбережений государству в целом. Это в ваших же интересах… - и так бдительно это "в ваших" произнесет, что конюх тут же всю свою оппозицию ликвидирует, хотя и в градусе состоит.
Руководящие статьи в нашу стеннушку "Плодоовощная правда" тоже всегда Петр Петрович составлял. Большим талантом обладал! Точь в точь как в самой "Правде" получалось, а к почетному юбилею нашего учреждения даже стихом вдохновился:
Союзплодовиновощь
Коммунизма строит мощь!
Союзовощвиноплод
Государству шлет доход!
Пушкину так не сочинить! В точку!
О заданиях пратии и правительства Петр Петрович никогда не забывал. Стопроцентный, железный активист был. Увидит, примерно, что в каком-нибудь кооперативе по полкило селедки дают - сейчас туда заходит. У прилавка, ясно-понятно, давка: несознательные элементы друг на друга прут, стремятся в индивидуальном порядке продвинуться.
Петр Петрович легонько между ними свой портфельчик просунет и кованым уголком его по прилавку постучит:
- Не задержите меня, товарищ отпускающий, чтобы я мог тотчас вернуться к выполнению заданий партии и правительства, а вы, гражданин в спецовке, не протестуйте! Цели нашей партии выше ваших единоличных. И в бумажку мне заверните, товарищ отпускающий, чтобы я мог успешнее осуществить указаний нашей партии и ее вождя…
Про бумажку-то он потому упомянет, что она дефицитная, и тем, кто своей не запасся, продавец с весов в пригоршню валит.
Неуклонно и повсеместно тов. Воронин свою политическую активность проявлял, даже сны актуальные видел, вроде как бы проработки докладов тов. Молотова с фотоиллюстрациями. Всем учреждением слушать сбегались. Кое-кто даже в сомнение по этому поводу впал, но парторг разъяснил:
- Сонные иллюзии в часы нормально-трудового отдыха вполне допустимы. Отчего же? Пожалуйста!.. Партия не против того, если, конечно, без мистики…
Ну, а Петра Петровича не только что мистикой, но и формализмом сны не пахли. Сплошной революционный реализм.
- Снилось мне, - начнет он - захожу я в нашу учрежденческую столовую. На буфете - полный гастроном: колбаса трех сортов, икра черная и красная, селедочка свеженькая, как комсомолочка, на блюдце лежит, прованским маслицем залита, каперсами обложена…
- Это что за продукция - каперсы? - спросит Валечка, комсомолка.
На нее цыкнут: -Не прерывай докладчика! Вопросы запиской!
- А рядом с ней - сиг копченый…
Тут и другие разъяснения потребуют. Главбух Иван Яковлевич, еще в царском казначействе служил, облизнется и заинтересованных удовлетворит:
- Рыба такая водилась раньше. Во рту палку имела и высокую гастрономию содержала…
И не только продовольственные, но и организационные сны видел Петр Петрович. Как пойдет в Москву наш отчет с 180-процентным перевыполнением плана, ему обязательно тов. директор приснится в трудогероическом виде. Недели не пройдет, а из Москвы благодарность и премирование директора полугодовым окладов… Ну, и еще кой-кого, плановика, конечно, Петра Петровича… Однако, через такой именно сон и произошла досрочная физическая кончина тов. Воронина.
Директором у нас был тогда Фишман, Лев Борисович, совнаркомовского ума человек. Нам, неответственным, ничего не заметно, а глядим - в годовом отчете 250 % перевыполнения! Глазам не веришь!
Подходят сроки, и Петру Петровичу очередной сон снится. Входит он утром и тотчас сообщает:
- Видел нынче нашего самоотверженного героического руководителя в обстановке трудового подвига плодоовощного строительства!
Все, как полагается, изложил и, закончив красочной иллюстрацией блеска ордена на груди тов. Фишмана, причитающихся оваций от нас ожидает. А картотетчица наша, комсомолка, вдруг ему внеочередной вопрос задает:
- А вы, тов. Воронин, областную газету сегодня читали?
- Нет, - отвечает, - в силу длительности нормально-трудовых иллюзий в постели задержался. Не успел.
- Почитайте. Там статья интересная "Космополит в плодоовощи". Вот вам и номерок.
У Петра Петровича очки так на лоб и вскочили. Схватил газету и глазами к статье прикрепился.
Видим, кровеносная пульсация у него кверху пошла и конечности трясутся, а как дошел до фамилии Фишмана - газету выронил, а главбух будто про себя замечает:
- Тов. Фишмана сегодня в кабинете нет. Замзав ассигновки подписывает…
Смотрим, Петр Петрович в левый уклон подался и со стула на пол. Мы к нему, а у него уже и язык саботирует. Тут погрузили мы Петра Петровича на свои транспортные средства, и Чижок его в горбольницу отбуксировал. Там к вечеру и покончил он свое физическое существование, не приходя в классовое сознание…
Хоронили его, как полагается, всею демонстрацией пролетарской мощи. На могилу возложили от учреждения плодовощной венок. До самого вечера лежал, ну, а как стемнело, конечно, сперли… Как иначе?
Порченые вожди
"Парк культуры и отдыха" в этом южном областном городе СССР был старинный, тенистый, с аллеями столетних каштанов, насаженных там еще по приказу именитого вельможи, одного из первых устроителей той полуазиатской окраины, но отдыха в нем было маловато. По вечерам на обеих "заптанцплощадках" ревели и джас-бандитски завывали фокстроты две голосистых радиопианолы. Многочисленные поклонники заатлантических шимми, которых здесь фамильярно называли "джимкой", космополиты обоего пола усиленно полировали дырявыми социалистическими подметками третий пол - буграстый асфальт площадок. Культуры было и того меньше. Вся она полностью умещалась на столике единственной культсотрудницы, тишайшей Анны Ивановны, приютившейся в непротекавшем уголке обветшалой крытой веранды некогда бывшего здесь городского клуба. На этом столике лежал десяток газет и столько же неразрезанных агитационных брошюрок.
Зато стены веранды были обильно и причудливо украшены множеством портретов и плакатов. Художественный вкус Анны Ивановны был, несомненно, близок к некогда знаменитому Бердслею и отчасти заумным поискам Пикассо. Она необычайно любила контрастирующие тона:
- Здесь черненькое - рядом беленькое. приговаривала она, притыкивая кнопками очередной компанейский плакат, - а сюда вот этого, красненького… - и, отойдя, любовалась, склонив голову набок, - совсем, как в мануфактурном магазине в старое время!
В результате ее творчества получались довольно неожиданные тематические сочетания: низколобый мопс Молотов подозрительно оглядывал наползавшую на него огромную сыпнотифозную вошь; резвые детишки в порыве благодарности за счастливое детство протягивали букеты цветов к рукам какого-то скелета, просунутым сквозь решетку тюремного окна, подпись под которым "все - в МОПР" случайно попала под угол их плаката; а сам "отец народов" во всем своем многообразии (висело не менее пятнадцати его изображений) то указывал своим мудрейшим перстом на афишу заезжего театра лилипутов, то демонстрировал перед поднятой им на руки счастливейшей из советских школьниц все, точно перечисленные, последствия аборта, то убеждал, если верить наклеенной внизу ленте, почтительно внимающего ему Горького нести деньги в советскую сберкассу…
В политические тонкости этих странных ситуаций Анна Ивановна не углублялась.
- У меня и без того дела хватает, - возражала она на мои робкие замечания о некоторых странностях ее развески, - я и пыль обметаю, и за ребятишками смотрю, чтоб чего не написали, и подмокших заменяю. Не до политики мне! А если вам политическая нужна, ищите другую! На шестьдесят рублей в месяц какая вам политическая пойдет?
Доводы Анны Ивановны были неоспоримы. Ее заработок в "Парке культуры и отдыха" действительно покрывал только затраты на 800 граммов хлеба по карточкам для нее и дочери. Служила она не ради заработка, а чтобы этой службой обеспечивать владение маленьким домиком на окраине города с крошечным огородом и кормилицей-коровой. Без службы обладание всеми этими богатствами ставилось более чем под знак вопроса.
Но к принятым на себя обязанностям Анна Ивановна относилась строго до щепетильности. Украшавшие веранду гипсовые бюсты вождей и отцов социализма ежедневно обметались и ни пылинки нельзя было найти даже в могучих бородах Маркса и Энгельса. С мальчишками, проявлявшими наклонность к внеплановому творчеству в области литературы, она вела беспрерывную, полную азиатских хитростей, войну.
Особо выдающихся партизан она знала наперечет и не допускала даже их приближения к веранде. Рассчитывать ей приходилось только на собственные силы: оба парковых милиционера были далеко и у каждого из них было по горло работы. Один дежурил у входа, отражая явные и камуфлированные попытки проникнуть в парк лиц, чрезмерно запасшихся градусами в соседней закусочной, а другой состоял верховным арбитром хореографии на обеих "заптанц-площадках" и был поглощен неустанным наблюдением за неприкосновенностью основных правил "джимки": не давать подножек счастливым соперникам, ссыпать шелуху от "сталинского шеколада", а по-старому "семячек", непосредственно в карман, а не на пол, и, в целях той же половой санитарии, извлекать папироски из ртов танцующих, что было особенно трудно: танец с папироской в зубах служил дипломом на ловкость кавалера, а обнаружить и уловить чемпиона можно было лишь по чуть заметному дымку…
Поэтому, в силу своей изолированности, Анна Ивановна была принуждена вести войну всеми видами современного оружия. Угадав диверсанта в приближавшемся с небрежным видом мальчишке, она уже издали начинала психологическую контр-атаку:
- Думаешь, я тебя не знаю? Ты на Подгорной живешь, и у мамки твоей корова рябая… Напиши, напиши, попробуй! Я и матери скажу, и сама с тобой разделаюсь!
Если диверсант продолжал наступление, то холодная война переходила в горячую - в него летели заготовленные в ящике стола камешки, а при упорстве врага сама Анна Ивановна с метлою устремлялась на противника в качестве броневого корпуса.
Редко кому из мальчишек удавалось начертать хотя бы самое короткое из крылатых слов даже где-нибудь на уголке самого незначительного плаката, вроде "все на сбор утильсырья". Портреты же хранили нерушимую девственность, и лишь раз, когда вызванная срочно к директору Анна Ивановна неосторожно доверилась бдительности техника-подметайлы Калиныча и не заперла дверей веранды, враг проник на территорию читальни и не только глубоко выскреб гвоздем короткое, но звучное крылатое слово на лбу самого гениальнейшего, но и протравил гипс тут же приготовленным составом из собственной слюны и химического карандаша со стола Анны Ивановны.
К счастью, в чулане при веранде имелся столь же мудрейший дупликат и замена осталась неизвестной широким массам. Калиныч и Анна Ивановна уволокли пострадавшего от происков мировой буржуазии вождя в чулан, а на его место внутрипартийным порядком водрузили нового. Прочие трудящиеся не заметили произошедшего переворота, но нетленные остатки изуродованного "солнца мира" Анна Ивановна не кремировала и не погребла за верандой, куда но утрам Калиныч сгребал осколки спасенных от бдительности входного мильтона, но случайно разбитых бутылок (небитую кто же бросит? Это валюта!).
Для изуродованного бюста она, как в Москве для Ленина, соорудила из обрезков фанеры род мавзолея в темном углу чулана. Отскребать же гениальнейший лоб она не решилась: яд буржуазной отравы проник до самых гипсовых мозгов мудрейшего из мудрых.
- Еще на меня подумают… Языки-то у всех длинные, а комиссию на акт созывать - огласка, - решила умудренная революционным опытом Анна Ивановна, но в тетрадку с его же светоносным изображением на обертке все же занесла убыток, причиненный врагом государству рабочих и крестьян. В обращении с социалистической собственностью страны советов Анна Ивановна была аккуратна, как аптекарь. Поэтому каждый поступающий к ней портрет, плакат и даже самую ничтожную листовочку она тотчас же заносила в приход, а вышедшие из широкого и узкого потребления - в расход" с указанием причины. Баланс всегда сходился, и британским министрам, начинавшим свои социалистические опыты, можно было бы многому у нее поучиться.
Словом, даже без политграмоты, валютой, подлинной валютой, а не совслужащей была эта скромная шестидесятилетняя библиотекарша! Казалось, никакая беда не может омрачить ее нормированное и планированное, безупречно-лояльное советское существование. И все же…
Рок подстерегает нас именно там, где мы менее всего ожидаем его ударов. Вот эта-то точность и аккуратность при обращении с социалистической собственностью и стали причиной гибели бедной Анны Ивановны.
Однажды в персонально-социализиройанном авто и в столь же персонально сшитом из западно-европейского гнилья пиджаке пожаловал к нам в парк культуры и отдыха один из тех, кто в СССР называются ответработниками, так как их самоотверженная работа устремлена к привлечению нижестоящих к ответственности в уголовно-поголовном порядке.
Парк разом ожил, хоть и был закрыт в этот час. Выскочивший навстречу директор административно распахнул дверцу подъехавшего авто; бухгалтер и оба счетовода в стройном трио защелкали на счетах и выразили на лицах нарастающий энтузиазм; картотетчица вонзилась бдительными очами в ряды разноцветных карточек, а технический подметайло тотчас же замел брошенный гостем толстый окурок в совок и в единоличном порядке понес его к урне. По дороге, конечно, окурок перешел в карман подметайлы: такие ответственные "бычки" не каждый день попадаются… Совком все же над урной он потряс.
Анна Ивановка тоже встрепенулась за своим столиком, выпрямила его уклонившиеся от генеральной линии ножки, обмахнула платочком безукоризненную чистоту брошюрок и переложила свои тетрадочки из ящика на поверхность стола. Чего ей бояться? У неё все "в ажур": вожди на местах, социализм торжествует на всех стенах и даже ни одного неосвоенного местечка не найдешь… Стахановская работа!
Это сразу понял, войдя в читальню, и сам ответственный. Окинув привычно бдительным взором все убранство, он не нашел в нем ни одного процента сомнительности. Это была уж моя заслуга, как зав. культ, частью. Я каждый день к знакомому уборщику окружкоме бегал, пивом его поил и неустанно повторял:
- Не забудь, дорогой товарищ, срочно информировать, когда у вас свежего врага народа со стенки снимают! Будь мне октябринским отцом! По самый крематорий не забуду!
Ну, и все в порядке было. В главлите еще висит предатель, а у нас - уже готов! Спекся! Секретарь агитпропа прибежит и похвалит:
- Вот это темпы! У вас словно с Лубянки прямой провод!
Оглянув стены, ответственный осмотрел и поверхность стола. Безупречно! "Известия", "Правда", "Труд" расположены в рамках плановой конвейерной системы, "Краткий курс истории ВКП(б)" горит маяком коммунизма…