- А, какая там тайна! Сверху видно каждую канавку. - Бекан махнул рукой. - Разве спрячешь от самолета противотанковый ров? Немцы разглядывают их как хотят, а потом составляют карты, как обойти. Иначе как бы они дошли до Ростова?
- Немец высматривает не только рвы. - Мисост постучал по дереву пальцем, как бы призывая к вниманию. - Он заглядывает и в наши души. Не одну державу заставил встать на колени. Тоже храбрились, как и мы. Теперь схватился с Россией… А малыми народами кто-нибудь да владеет…
- Тебя послушаешь, - перебила Хабиба, - так мы все равно что кисет с табаком, который ходит по рукам от курильщика к курильщику. Что из того, что народы малые. Десять мышей толкнут разом один камень, коту вход загородят…
Снова заскрипела калитка, и на этот раз вошла старая Хадижа. Сентраль попятился, спрятался за людей. Недавно недодал ей шесть рублей, как раз на пол-литра. Уж не пришла ли старуха пожаловаться?
Получив корову, Хадижа стала заметно бодрее, свежее лицом. Сама пасет свою кормилицу и даже спит, говорят, вместе с ней в хлеву.
Апчара побежала навстречу, взяла старуху под руку, и та осыпала ее молитвами, благодарственными ласковыми словами.
Спрашивать Хадижу о чем-либо бесполезно. Ее можно только слушать. О чем ни спроси, все равно будет говорить свое. Перебить или остановить ее тоже нельзя. С тонких старушечьих губ слова сыплются, словно просо из прохудившегося сразу во многих местах мешка.
- Узнала я, дочка моя, узнала, идешь на войну. Видано ли это, чтобы девушки воевали. Не каждый мужчина рискнет на это. Иной мужчина боится даже украсть коня. А война души ворует. Украла душу у моего внука. Погубили парня. Да. Придет погибель на землю германцев! Пусть вспыхнут пожаром все огни, что зажигались их предками, дедами и отцами. Не ходили мы на их землю. До дверных ручек их домов не касалась наша рука. А они наш дом хотят спалить. За что? Аллах только знает… дочка. Не возьмешь ли подарочек? Колхоз дал мне корову, дай бог ему долголетия. А на что мне столько молока? Я сварила сыр. Три головки. Не сыр, а чистое масло. Отдай ты его кому-нибудь. Если бы мой внук был жив, ему бы первый кусок… Ты найди парня, похожего на моего Мусу, пусть он поест моего сыру. Скажи, что я послала ему, Хадижа.
Апчара положила узелок с тремя головками сыра в общую кучу.
Бекан закричал в ухо старухи:
- Ну как корова, жива?
Хадижа закивала головой:
- Не корова, а буйволица. Доит прямо сливки.
- Благодари Апчару. Это она выбрала для тебя. Только смотри, сохранная расписка в колхозном сейфе.
Для старухи "сохранная расписка" и "сейф" - темнее темного леса, твердит свое:
- Буйволица, а не корова… Есть же добрые люди, не то что мошенники, не обошли меня, старуху.
За воротами послышался шум машины. Это за Апчарой приехал Чока Мутаев. Люди всполошились. Хабиба бросилась к Апчаре. Только сейчас она поняла, на какую опасность отпускает дочь. Апчара побежала одеваться. Мужчины стали разбирать узелки и свертки, готовясь укладывать их в машину. Ворота со скрипом распахнулись, и Чока въехал во двор. Откуда ни возьмись, сбежались ребятишки. Женщины засуетились. Около ворот вмиг образовалась толпа провожающих.
Машина наполнилась посылками. На мешочках, свертках, узелках и ящиках чернильным карандашом были нацарапаны имена бойцов, а около имен - номера полевой почты. Письма не поместились в портфель, в мирный клеенчатый портфель Апчары, еще недавно наполненный учебниками. Впрочем, последнее время Апчара держала в нем на ферме всю молочную бухгалтерию.
Апчара села в машину. Женщины кричали наперебой:
- Когда увидишь моего, не забудь…
- Моему передай, что его сестренка…
- Попроси моего, чтобы почаще писал…
- Увидишь похожего на Мусу… сыры…
Машина тронулась. Из всего шума и гвалта Апчара услышала только слова своей матери:
- Скажи сыну, что я довольна им. Так пусть же и аллах будет доволен. Да не померкнет свет радости в моих глазах. Пусть дорога, по которой он вернется к своей Даночке, будет короче той, по которой он ушел…
Апчара оглядывалась назад. Люди не расходились. Мать, как всегда, держала руки на животе, и слезы текли по ее щекам.
Рядом с Апчарой в машине сидел Бекан. Он тоже оглядывался на людей, смотрящих вслед машине.
Все трое - Чока, Бекан, Апчара - должны были сначала явиться на заседание Комитета обороны. На фронт делегация уезжала вечерним поездом.
КУЛОВ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Машина остановилась около дома, памятного Апчаре по торжественному прощальному параду Нацдивизии. С балкона этого дома на главной площади Нальчика выступил тогда Альбиян, заверяя всех, что насмерть будут стоять в боях с врагом. Угловой трехэтажный, то есть для Нальчика почти небоскреб, этот дом приютил у себя под крылом допотопную хибару, кривобокую, саманную, не стоившую одного окна, одного камня этого огромного здания, где разместились все правительственные учреждения республики.
Домик принадлежал, оказывается, сестре Мисоста, упрямой старухе, не пожелавшей, чтобы ее дом, в котором все было связано для нее с прожитым, был снесен в угоду общей красоте улицы. Уцелевшая хибара как бы бросала теперь вызов современному правительственному зданию и всем его обитателям.
Чока провел Апчару мимо милиционера, стоявшего возле столика со сверкающим телефоном. "Не пускает шпионов", - подумала Апчара. Она едва поспевала за Чокой по длинным коридорам, устланным такой же длинной ковровой дорожкой. Апчара не знала, чему удивляться больше: ковровой ли дорожке такой неимоверной длины или тому, что Чока не плутает в бесконечных коридорах, а уверенно, чуть не бегом тащит ее по ним. Как могли соткать такой длинный ковер? И зачем по нему ходят ногами? А Чока бежит так уверенно, словно всю жизнь и ходил по коврам.
Наконец они остановились около черной дерматиновой двери. Надо было немного отдышаться после бега по ковру. Чока с силой надавил на дверь и посторонился, пропуская впереди себя Апчару и отчима. Все трое оказались в большой комнате, но еще не в кабинете, как ожидала Апчара. За огромным письменным столом сидела миловидная девушка. Рядом, тут же, у нее под левой рукой стоял еще маленький столик, заставленный телефонами.
- Проходите, - девушка кивнула в сторону еще более грандиозной, но тоже черной, тоже дерматиновой двери. Апчара оробела, но Чока смело пошел вперед, и черная дверь поглотила всех троих одного за другим, как таблетки.
Теперь Апчара увидела стол, какого ей никогда не приходилось видеть. Он был зеленый и просторный, как поляна в Долине белых ягнят. Несколько телят свободно могли бы пастись на этом столе. По обеим сторонам зеленого сукна сидели важные люди. Апчара испугалась, что сейчас все эти люди встанут и придется с каждым здороваться за руку. Но ничего подобного не произошло. Никто не заметил, что вошли в кабинет новые люди. Только Кулов, сидевший в самой дали кабинета, на другом, далеком, как в перевернутом бинокле, конце стола, остановил на мгновенье свои глаза на вошедших.
Бекан взял Апчару за руку и усадил на свободный стул. Чока устроился поодаль. Прежде всего Апчарой овладело странное чувство, что с того совещания в штабе пастбищ никаких изменений не произошло. Продолжаются те же прения, по тем же самым вопросам. Люди сидели возбужденные, но какие-то запаренные, потные, словно только что вышли из парной бани. Говорили коротко, громко, как отвечали урок, "по-фронтовому", - подумала Апчара. Она затаила дыхание и ловила каждое слово. Она поняла, что Талиб Сосмаков, как и на пастбищах, все еще отстаивает свое мнение. От его лысины, окруженной с трех сторон черными короткими кудряшками, воскурялся парок. Волнуясь, он все время просовывал под ремень оба больших пальца и отодвигал складки гимнастерки назад, образуя все тот же петушиный хвост. Бекан тоже почувствовал себя, будто он сидел на совещании с самого начала. Тогда, в штабе пастбищ, Кулову не удалось досидеть до конца, вот теперь и продолжается тот же разговор.
- Я еще раз повторяю, - Сосмаков одной рукой держался за портупею, а другой размахивал в такт словам, - как коммунист и как человек, отвечающий за сельское хозяйство, я должен, я вынужден повторить: мы не можем держать на фермах табуны коней, особенно кабардинскую элиту. Вот сидит товарищ Диданов. Пусть подтвердит. Ну, рогатый скот останется, бог с ним. А лошадей надо спускать с гор, чтобы никакая случайность не застала нас врасплох. Лошадь для фронта так же важна, как танк и автомобиль. Это - транспорт. В предлагаемом нами проекте есть все: куда, какие табуны, по какому маршруту должны двигаться и кто за что отвечает. Мы составили подробнейший план, продумали все детали до мелочей: места привалов для маточного поголовья, места водопоя. Не будет принят этот план - снимаю с себя всякие обязанности…
Кулов не спешил высказаться. Он прислушивался к мнениям, чтобы выбрать из них наиболее правильное. Зато Бахов не вытерпел. Он считал себя компетентным во всех делах и старался поправлять каждого, пользуясь тем, что никто не смеет сказать ни слова о его работе:
- Снимаешь с себя обязанности!.. Не рано ли?.. До брода еще не дошли…
- Дошли, товарищ Бахов, - не дожидаясь, когда ему дадут слово, встал Бекан Диданов и провел рукой по пышным усам. Этот жест означал, что он решился на все и отступать теперь не будет ни перед кем. - Так дошли, что идти дальше некуда. Я хочу спросить вас, товарищ Бахов: для чего всаднику нужно подпересье? Вы не знаете? А я знаю. Подпересье служит не для красоты, хотя его и украшают серебром. Подпересье, или нагрудник, нужен, чтобы седло не сползло коню на хвост. Да, и не смейтесь…
- Ты не тронулся ли, седельщик? Не думаешь ли ты, что здесь сидят твои подмастерья? - зло сверкнул глазами Бахов.
- Нет, я не сошел с ума. - Бекан заговорил громче и тверже. Напрасно Чока взглядом хотел остановить старика, чтобы он не лез на рожон. - Когда на пиршествах делили баранью голову, видно, ни разу тебе не досталось ухо, иначе ты бы научился слушать старших. Без подпересья седло обязательно сползет на хвост при подъеме на гору, и всадник вылетит из седла. При спуске - тоже он угодит под копыта лошади. А мы, то есть народ, оказались теперь на крутой горе. Мы берем крутизну. Испытываются воля и ум народа. Настал тот день, когда проверяется, кто прочно сидит в седле, а кто - нет. Мы не имеем права падать с коня. Мы, если хотите знать, подпересье того седла, в котором сидит народ…
Кулов слушал мудрого Бекана как будто внимательно, но потом прервал его:
- Дорогой мой седельщик. Прошу извинить. Я не могу не прервать тебя. Времени в обрез. Мне было приятно услышать твою свежую мысль, но сегодня речь не только о седле - на карту поставлена судьба и самого коня.
Бахов тоже не сдержался и напал на Бекана:
- Не видно, чтобы ты сам часто ел бараньи уши, иначе научился бы слушать руководителей, мыслящих другими масштабами, чем ты… У них колокольня повыше твоей…
- Если ты один знаешь истину, зачем мы здесь сидим и ломаем голову? - возмутился опять Сосмаков. - Допустим, немцы еще далеко и прямой угрозы нам нет, Но не надо быть военным стратегом, чтобы понять, что будет, если немцы окажутся где-то в Сальских степях. Тогда они будут здесь раньше, чем мы успеем спустить лошадей на плоскость. Война моторов…
- Вот вам пораженчество чистейшей воды! - Бахов вскочил. - Перед вами одна из причин наших неудач на фронте. Слушаешь его, и кажется, что Красная Армия разгромлена, а немцы мчатся к нам по асфальту. Спасайся кто может! Так, что ли?
Апчара вдруг представила весь ужас своего положения. Она возвратится через неделю, а здесь ни фермы, ни матери - все эвакуировались, все разбежались кто куда. В какой толпе, на какой дороге она будет искать свою маму?!
От этой картины ей стало зябко, и она даже вздрогнула. Она посмотрела на Чоку, словно он один мог теперь спасти и ее и все положение.
А Чока и сам уже раскаивался, что устроил Апчаре эту поездку. Теперь он мучительно искал какой-нибудь повод, чтобы не пустить Апчару на фронт. Но ничего сделать уже было нельзя.
Хотя Чока и не любил Бахова и видел в нем первопричину всех своих неудач, но сейчас ему хотелось, чтобы правда оказалась на его стороне.
Апчара, чем больше слушала, тем больше дивилась. Она видела раньше, как все эти люди под гром аплодисментов важно выходят на сцену, в президиум, и рассаживаются за столом по рангу, по занимаемым постам, обмениваясь между собой лишь сдержанными улыбками. Она не могла представить, что между ними возникают такие жаркие споры. Она думала, что в Комитете обороны сидят спокойные мудрые люди, которые все знают на многие годы вперед. Сам Сталин звонит им, советуется с ними, подсказывает им. Иначе зачем же у Кулова на столе такое множество телефонных аппаратов…
Сосмаков разошелся:
- Не "спасайся кто может", а спасай народное добро! Большая разница. О себе мы будем думать в последнюю очередь. А ты все время думаешь только о себе и своих удобствах. Чтобы, не дай бог, на тебя не упала тень, чтобы не обвинили в паникерстве, чтобы остаться чистеньким. А случись беда - ты первый будешь нас обвинять во всех смертных грехах…
- Прошу…
Дальше в таком же духе совещаться было нельзя. Кулов поднялся с места.
- Есть предложение. - Голос Кулова обрел уверенность, и члены Комитета притихли. Сосмаков и Бахов сели. - Есть предложение - принять план эвакуации конского поголовья, предложенный товарищем Сосмаковым. Но с оговоркой: ни Сосмаков и никто другой, даже председатель Комитета обороны, коим являюсь я, не имеет права без специального разрешения Комитета приступать к его реализации. Будет сигнал - начинай эвакуировать. А пока надо довести план до каждого заведующего конефермой и до каждого табунщика.
Сосмаков кисло поморщился от половинчатого решения, но все же вместе со всеми проголосовал. Лучше это, чем ничего.
Тут поднялся Бекан. Может быть, другие люди успокоились тем, что проголосовали и приняли решение и не надо больше его обсуждать, но Бекан все принимал всерьез и думал не о том, как будет решение записано на бумаге, а как оно все будет происходить в жизни, на самом деле.
- Хорошо. Допустим, в последнюю минуту вы отдадите приказ, а как мы передадим его во все табуны, на все фермы? Они ведь в горах. Ни телефона, ни радио там нет. Иной раз случается, заболел пастух, и, пока привезут доктора, он или выздоровеет или отдаст богу душу.
- Но в штабе пастбищ должна быть рация. - Кулов поглядел на Чоку.
- Рация есть. Работает нормально.
- Тогда в чем же дело?
- Отец имел в виду фермы и табуны, разбросанные по дальним ущельям. Со многими из них у нас нет никакой связи. Некоторые табуны пасутся у самого хребта. Их искать будешь - не сразу найдешь. Я предлагаю… у нас при штабе есть отряд для борьбы с диверсантами. Надо использовать бойцов отряда в качестве гонцов.
- Хватит ли их на все табуны и фермы?
- На все не хватит.
- Зажигать сигнальные огни, - брякнул вдруг Сосмаков. - Наши предки, когда надо было сообщить всем о приближении врага, зажигали сигнальные огни. Заготовить в нужных местах сухие сучья, предупредить всех людей: если они увидят огни на вершинах гор, значит, поступил приказ об эвакуации скота.
- Война моторов и сигнальные огни, зажигаемые при помощи кресала! - съехидничал Бахов и рассмеялся. - Придется мне следить за Сосмаковым, как бы он не разжег костры уже сегодня ночью.
- Ладно. Посмеялись и хватит. - Кулов обратился к Чоке Мутаеву: - Приказ от меня получишь ты. А как будешь передавать по фермам и табунам - твое дело. Изобретай, выдумывай, используй все виды связи, вплоть до сигнальных костров. Но смотри, чтобы потом ни один табунщик не говорил, что его не успели предупредить. Отвечать будешь головой.
- Ясно.
Бекан пожалел сына. По молодости и нерешительности он сказал "ясно", но как он будет передавать сигнал? Одни табунщики ютятся у самых истоков Чопрака, другие пасут коней "нынче здесь, завтра там". Где их будешь искать? Но если задуматься и поглядеть здраво… Бекан как-то вдруг на все махнул рукой. В конце концов, кто может сказать, придут сюда немцы или нет? Когда? И как повернутся дела? И успеет ли еще сам Кулов отдать свой приказ? И будет ли перед кем отвечать головой Чоке Мутаеву? Есть во всей этой суете одно важное дело: спасти элиту кабардинской породы. Дело это поручено ему, Бекану. И никто, кроме него, не будет этим заниматься. И никакие споры и разговоры не помогут ему, Бекану, свое дело исполнить. И как его исполнить, надо думать самому.
- Переходим к следующему вопросу: об отрядах самообороны. - Кулов окинул взглядом сидящих за столом. - Кто докладчик?
- Придется мне. Я проверял, - встал молодой подтянутый человек. Говорил он приятным басом.
- Чоров, - представил Кулов докладчика и начал листать справку по обсуждаемому вопросу, с которой, видимо, не успел познакомиться заранее. Никто не знает, как все перемешалось у него в голове. За день обсуждается одиннадцатый вопрос. По каждому вопросу - пухлые папки. Когда их успеешь перечитать?
Апчара знала, что некий Чоров поедет во главе их делегации. Теперь она посмотрела на Чоку, как бы спрашивая: не он ли? Чока кивнул. Апчара ловила каждое слово докладчика. Чоров говорил деловито, спокойно и не без знания дела. Он не нажимал на то, что надо кого-то критиковать за благодушие и бездействие, а кого-то надо хвалить. Скорее, он давал только факты, не высказывая своего отношения к ним. Свою справку он читал по бумаге, и все у него шло чисто, гладко. Апчара внимательно слушала и верила сначала всем цифрам и фактам. Но вот докладчик дошел до отрядов самообороны и стал доказывать, что это - законченные боевые единицы, прошедшие обучение по строгой программе, под руководством опытных военруков. Апчара вспомнила свой отряд. Теперь чем больше она слушала Чорова, тем больше сомневалась, что он знает истинное положение дел.
Как бы угадав мысли Апчары, Бахов вдруг перебил докладчика:
- Кулачный бой тоже предусматривался программой?
Кулов оторвался от справки, долистав ее до последней страницы.
- Товарищи, все ли читали справку?
Послышалось неясное бормотание, которое при желании можно было принять за утвердительный ответ.
- Счастливый случай, товарищи, - оживился Кулов. - Здесь присутствует заведующая молодежной фермой - Апчара, наша героиня. Это она помогла поймать диверсантов….
- Помогла поймать, - добавил Бахов, - вооружившись горячим бульоном.
Все оглянулись на Апчару.
- Апчара, - ласково спросил Кулов, - может быть, расскажешь нам, как у вас в отряде самообороны идут дела? Чем занимаются бойцы? Это верно, что девушки упражнялись в кулачном бое?..
Апчара встала. Лицо ее горело, руки вспотели, перед глазами расплывался туман.
Сосмаков начал успокаивать девушку:
- Ты не волнуйся. Мы знаем, ты не готовилась. Тебя и пригласили не для этого. Ты сегодня едешь на фронт. Это мы знаем. А сейчас расскажи, как проходят занятия в отряде.
- Играем в чехарду! - как выстрелила Апчара. Все переглянулись, не понимая, что это она говорит.
- Играете в чехарду во время занятий? - Кулов пожал плечами.