"А что, если убрать со своего пути не Турханова, а переводчика? – как молния сверкнула новая мысль в голове шефа гестапо. – Сильные мира сего не брезгуют этим способом, когда нужно избавиться от ненужных свидетелей. Если благодаря своему участию в допросе советского полковника переводчик узнает о секретах, которых не положено ему знать, сделать так, чтобы он погиб при автокатастрофе? Людей, способных сделать это дело, в моем распоряжении больше чем достаточно. Только намекни – любой из них сочтет за честь выполнить мое желание. В штате у нас десять переводчиков, знающих русский язык. Из них семь немцев и три русских. В интересах немецкой нации можно было бы пожертвовать одним из трех русских. Но не станет ли подосланный убийца шантажировать меня самого при первом же удобном случае? Пожалуй, этот способ для данного случая не подойдет",- засомневался Иммерман.
Как раз в это время без предупредительного стука раскрылась дверь, и в кабинет вошла стройная, миловидная девушка в форме офицера СД, весело улыбнулась, по-военному приложила руку к козырьку, после чего шутливо отрапортовала:
Герр штандартенфюрер! Прибыла без вашего приказания. Разрешите в знак признательности за вчерашний концерт обнять вас.
С этими словами она приблизилась к шефу и, продолжая улыбаться, подставила щеку для поцелуя.
"Только тебя недоставало!" – подумал Иммерман, но быстро встал и слегка П2икоснулся губами к ее щеке.
И тут его осенила блестящая, на его взгляд, идея. "Фанни – дочь профессора Вагнера. У нас она работает переводчицей. Если и услышит во время допроса о некоторых секретах нашей лаборатории, то вряд ли посмеет разгласить их, ибо этим самым наверняка погубит своего отца",- подумал Иммерман и пригласил ее быть переводчицей при допросе Турханова.
– Нет, милый,- отрицательно покачала головой девушка. – Когда я согласилась работать у вас, то обязалась переводить только письменные материалы. Присутствовать на допросах живых людей не могу.
– Почему?
– Потому что от неприличной брани, которой следователи щедро осыпают допрашиваемых, у меня вянут уши.
– На сей раз допрашивать буду я, а не следователи. Даю вам честное слово не браниться, не оскорблять арестованного. Другие переводчики все заняты, а хефтлинга необходимо допросить не медля ни минуты. Христом-богом прошу, пожалуйста, выручайте, Фанни!
– Ну, хорошо. Пусть будет по-вашему. Скажите хоть, кого вы собираетесь допросить?
– Одного полковника. Хотя он и красный, но не бойтесь, говорят, пока не кусается.
С этими словами шеф гестапо написал несколько слов на каком-то бланке, подписал и передал адъютанту для исполнения.
– А теперь, милая Фанни, сядьте вон за тот столик и приготовьтесь исполнять обязанности переводчика. На всякий случай возьмите этот словарик,- протянул ей шеф немецко-русский словарь.
– Обойдемся без словаря,- отказалась девушка от протянутой книги. – Русский язык давно стал для меня вторым родным языком.
– Прошу прощения. Совсем забыл, что вы учились в Москве. Недаром все еще неравнодушны ко всему красному,- усмехнулся Иммерман, указывая глазами на ее рубиновый перстень.
Вошел адъютант. Он доложил, что хефтлинг 78901 доставлен под конвоем. Шеф приказал ввести его в кабинет и усадить на табуретку, поставленную в центре комнаты специально для арестантов.
Скоро появился и Турханов. Он был в наручниках. Бессонная ночь и события сегодняшнего утра не могли не отразиться на его облике Портила общее впечатление и полосатая тюремная форма. Но, несмотря ни на что, советский полковник сохранял свой обычный внушительный вид и держался с достоинством.
Произошла немая сцена. Все трое не без любопытства разглядывали друг друга.
"Нет, этот не из тех, которые без боя складывают оружие,- размышлял начальник гестапо. – Какой спокойный и в то же время властный взгляд! Какая уверенность в себе! Чутье подсказывает мне: немало попортит он нам крови. Но все равно добьемся своего".
"Какой он странный,- с явной симпатией смотрела на хефтлинга девушка. – Какие у него печальные глаза. Интересно, о чем он сейчас думает? Сам вот стоит здесь, а душой, вероятно, находится в далекой России, среди родных полей и лесов".
Турханов тоже внимательно приглядывался к окружающим. Он остановил свой взгляд на Иммермане. "Из всех противников, которые попадались на моем пути, этот будет, пожалуй, самым серьезным. Предстоит жестокая борьба. Причем, по сравнению со мной, он находится в выгодных условиях, На его стороне сила и власть, а я должен один выдержать натиск. Но на войне побеждают не только числом, но и умением. Постараемся и мы проявить максимум умения",- думал Турханов, изучая своего врага.
Иные чувства испытал он при виде переводчицы. "Что могло привести эту прелестную голубку в стаю презренных стервятников? – размышлял он – Виною тому, несомненно, человеконенавистническая пропаганда нацистов. Только фашизм способен превращать таких вот ангелов в злых фурий".
– Садитесь! – предложил Иммерман хефтлингу, рукой указывая на табуретку. – Следователь Кляйнмихель доложил нам о вашем поведении на первом допросе, поэтому мы вынуждены выводить вас из камеры в наручниках.
Выжидательный взгляд гестаповца заставил его изменить первоначальное решение. Терпеливо выслушав перевод, он усмехнулся и сказал:
~~ Наверно, смеетесь над моей наивностью. Никогда не думал, чтобы один невооруженный арестант нагнал такой страх на его до зубов вооруженных тюремщиков. Эти слова переводчицу привели в восторг. Позабыв о своих обязанностях, она вознаградила полковника веселой улыбкой.
– Что он сказал? – нетерпеливо спросил у нее Иммерман.
Фанни перевела. Ответ Турханова привел гестаповца в ярость. Он тут же растерзал бы его, но в присутствии любимой девушки не рискнул показать звериного лица представителя высшей расы. "Наглец! – выругался он про себя. – Ты еще заплатишь за такое оскорбление".
– Никто и не подумал испугаться его,- сказал он, стараясь казаться спокойным. – А чтобы ни у кого на этот счет не осталось сомнения, я прикажу снять с него наручники.
Так и сделали.
– Благодарю вас! – сказал хефтлинг, но смотрел при этом не на шефа гестапо, а на его переводчицу.
– Я распорядился пригласить вас не для допроса, а только для знакомства,- начал хитрить Иммерман. – Познакомимся. Это – наша переводчица Фанни, я – ее начальник штандартенфюрер Иммерман. Сообщаю, ваш спор со следователем Кляйнмихелем разрешен в пользу вас. В дальнейшем вашим делом будет заниматься старший следователь Швайцер.
Выслушав перевод, Турханов кивнул головой.
– Теперь я хочу кое-что спросить у вас об одном человеке. Скажите, что вы знаете о Елфимове Анисиме? – спросил шеф.
– Кто это такой? – вопросом на вопрос ответил Тур ханов.
– Как кто? – сразу начал нервничать Иммерман. – Разве вы не с ним провели эту ночь в одной камере?
– А-а, вспоминаю. Проснувшись ночью, я действительно видел на соседней койке спящего человека, но не знаю, как его зовут. Хотел было познакомиться на следующий день, однако не успел, из камеры увели его до подъема, когда я спал.
– И он вам ничего не сказал?
– Решительно ничего.
– А о Вагнере слыхали вы что-нибудь?
– О Вагнере кое-что слыхал,- подтвердил Турханов. Услышав это, гестаповец вскочил с места словно ошпаренный. – От кого и что вы слыхали о Вагнере?
– Еще в школе учителя говорили нам, что он великий немецкий композитор, автор гениальных опер "Лоэнгрин", "Тангейзер", "Летучий голландец" и многих других. Потом "Лоэнгрина" слушал в театре.
– Не о композиторе спрашиваю вас, а об ученом,- разочарованно махнул рукой Иммерман.
– Признаюсь, об ученом с таким именем действительно ничего не слышал. Очевидно, он еще не успел прославить свое имя. По крайней мере в нашей стране не знают такого деятеля науки.
Фанни должна была перевести ответ Турханова на немецкий язык, но вместо этого она начала спорить.
– Ошибаетесь! – крикнула она. – Имя моего отца знают везде, лучшие ученые мира с трепетом произносят его. Знают его и в вашей стране. Я сама видела, как его буквально засыпали вопросами студенты МГУ, когда он там прочитал свою знаменитую лекцию по органической химии.
– Возможно,- согласился Турханов,- Химия никогда не интересовала меня, поэтому, кроме Менделеева, я не знаю ни одного химика.
Спор мог бы еще продолжаться, но Иммерман прервал спорщиков.
– Фройлен, вы забыли свои обязанности,- упрекнул он – Немедленно переведите все, что вы тут наговорили!
Девушка перевела. Тут только гестаповец вздохнул с облегчением. "Слава богу! – подумал он. – Елфимов так и не успел раскрыть наши тайны. Иначе Турханов не болтал бы тут о композиторе".
Фанни умела читать его мысли.
– Как видите, он и в самом деле не слыхал о моем отце. Значит, мое вмешательство тоже пошло нам на пользу,- сказала она.
– Все равно вопросы задавать только с моего разрешения. Мы тут не в гостях, развлекаться разными пустяками не имеем права. Передайте ему, пусть теперь расскажет свою биографию. Предупредите, пусть говорит правду и только правду. Ложь усугубит его вину, а мы все равно доберемся до истины.
В голосе Иммермана послышалась явная угроза. При переводе его слов Фанни постаралась несколько смягчить эту угрозу.
Турханов слово в слово повторил ту легенду, которую в свое время продиктовал профессору Флемингу в госпитале. История Турханова произвела сильное впечатление на молодую девушку. "Настоящий приключенческий роман,- думала она. – Какая досада, что встретились мы с этим полковником в тюрьме, а не на, свободе…"
Шеф гестапо тоже выслушал рассказ Турханова не без внимания, но и не без скепсиса. Заметив, как его переводчица пришла в восторг от рассказа хефтлинга, он посмотрел на нее с нескрываемой насмешкой.
– И вы поверили ему? – спросил он.
– Как же не поверить! – возмутилась Фанни. – Не маленький же он, чтобы врать.
– Да, он не маленький, а вы вот, фройлен, совсем маленький ребенок. Он обманул нас. Впрочем, не обижайтесь, на его крючки попадались рыбки и покрупнее. Не давно он в течение целого месяца водил за нос нашего агента, а вместе с ним группу ротозеев, среди которых, к сожалению, были один профессор и несколько офицеров.
– Не может быть! – возмутилась девушка. – Вы клевещете на него.
Не без умысла затеял Иммерман этот спор. Ему хотелось еще и еще раз проверить, действительно ли Турханов не понимает по-немецки или только притворяется. Поэтому он внимательно следил за малейшими изменениями в выражении лица противника, но советский полковник был начеку: он не проявил ни малейшего интереса к их спору, а на лице его если и отражалось какое-либо чувство, то это было чувство безразличия и скуки.
– Хотите убедиться в обратном? – со злорадной ухмылкой спросил Иммерман у девушки. Та кивнула. – Тогда умерьте свой восторг и смотрите на него не как теленок на свою мамашу, а как удав на кролика. Переведите мой вопрос. Вы сказали, что в Варшаву прибыли второго октября. До этого в Польше никогда не бывали?
– Нет, не бывал,- спокойно ответил Турханов.
– Ду люгст, швайнкерл! [Врешь, вонючая свинья (нем.)] – заорал гестаповец, стукнув кулаком по столу.
Переводчица опешила.
– Вы слышали? – спросил Иммерман. – Переведите!
– Не буду! – решительно заявила девушка и встала. – Вы дали обещание не ругаться при мне. Я ухожу.
Штандартенфюрер взял ее за руки.
– Простите, пожалуйста! Уверяю вас, больше это не повторится. Клянусь честью,- сказал он, целуя ее руки.
В то же время он продолжал внимательно следить за Турхановым, но тот оставался совершенно спокойным и бесстрастным и, только когда Иммерман начал целовать руки девушки, отвел глаза.
Эта сцена окончательно убедила гестаповца в том, что Турханов действительно ни слова не знает по-немецки, "А в остальном он врет как сивый мерин. Но я разоблачу его!" – подумал он и велел девушке переводить их дальнейшую беседу.
– Мягко выражаясь, вы говорите неправду,- начал он,- В генерал-губернаторство вы прибыли не осенью, а ранней весной, и прибыли не с целью собирания материалов для будущей книги, как только что уверяли нас, а для организации партизанской войны против нас. Во второй половине апреля в Люблинском воеводстве вам уда лось сформировать партизанский отряд, который вы назвали первым Интернациональным отрядом советских партизан. Во главе этого отряда вы сражались против нас сначала в Люблинском, а потом в Келецком воеводствах. Об этом рассказывают имеющиеся у нас документы.
Иммерман достал из сейфа копии двух донесений абвера и подал переводчице. Та сначала прочитала их по-немецки, потом перевела на русский язык. Как и предполагал Турханов, агенты абвера давно напали на его след. Он знал, что голое отрицание очевидных фактов не всегда приносит пользу, поэтому некоторые из них подтвердил сразу, обрисовав их в выгодном для себя свете.
– Теперь расскажите нам все, что знаете о полковнике Планке. Вам известно, чем он занимался в Келецком воеводстве? – спросил Иммерман.
– О полковнике Планке? – переспросил Турханов. – Фамилия знакомая. Говорили, как будто бы он является шефом полевой авторемонтной мастерской.
– От кого вы это слышали?
– От своего начальника штаба. Он несколько раз до прашивал его жену.
Жену полковника Планка? – с изумлением спросил гестаповец.
– Да, – подтвердил полковник. – Звали ее, кажется, Бертой. Да, Берта фон Планк. Сам я ее не.видел, но очевидцы отзывались о ней как об очень красивой женщине, это заинтриговало не только наивную Фанни, но и такого матерого гестаповского волка, как Иммерман.
– В то время я находился на лечении после контузии, поэтому подробности мне не известны. Знаю одно, при форсировании Вислы наша радистка попала в плен. Па неизвестной причине ее не посадили.в тюрьму, а передали в руки начальника полевой авторемонтной мастерской. Узнав об этом, друзья радистки выкрали жену начальника мастерской и обменяли ее на радистку.
Наступило молчание. Все погрузились в размышления. Фанни уже не сводила с него своих красивых глаз. "Какой необыкновенный человек! – думала она. – Какая у него удивительная судьба! Как много он видел в своей жизни! Боже мой, неужели нам так и не удастся поговорить с ним без свидетелей?"
Турханов, естественно, тоже не был безразличен к своей судьбе. "Сведения о загадочной деятельности полковника Планка и о его не менее загадочном исчезновении не могут не интересовать гестапо,- думал он. – Из всех живых свидетелей, находящихся в руках немцев, только я могу удовлетворить их любопытство. И пока им не удастся установить истину по делу Планка, они не уничтожат меня. Значит, мне необходимо сообщать им нужные сведения только по частям, с большими промежутками. А выйти я отсюда должен обязательно живым, чтобы успеть предупредить людей о той опасности, которая угрожает им со стороны профессора Вагнера и ему подобных фашистских ученых…"
Иммерман знал о страсти абвера – этого соперника и коварного врага гестапо – в целях маскировки выдавать свои оперативные группы за тыловые учреждения или за небольшие воинские части, вроде различных мастерских, полевых хлебопекарен. Поэтому "услышав о помещении пленной партизанской радистки в авторемонтную мастерскую и об обмене ее на супругу начальника этой мастерской, он" сразу же догадался, что речь идет тут не иначе как об одной из оперативных групп абвера, которые в оккупированных странах нередко выполняли особые задания недавно арестованного адмирала Канариса. Знал он также, что делом Канариса занимается сам Кальтенбруннер – начальник имперской службы безопасности СД. До Иммермана доходили слухи о весьма щедрой награде, выдаваемой Эрнстом Кальтенбруннером тем, кто помогает вносить ясность в запутанное дело Канариса и его шайки. "Не удастся ли выжать из этого советского полковника такие сведения, которые могли бы заинтересовать Кальтенбруннера? – думал он, глядя на утомленное, но все еще спокойное лицо Турханова. – Это несомненно помогло бы мне подняться на очередную ступень служебной лестницы и приписать еще немалую сумму к моему текущему счету в банке".
Воодушевленный заманчивыми перспективами, гестаповец даже не пошел обедать, а с новой силой продолжил допрос.
– Что говорила о полковнике Планке ваша радистка после своего освобождения? – спросил он.
– Хорошего мало,- ответил Турханов. – Говорила, что ее всячески старались перетянуть на сторону противника, принуждали к выдаче сведений секретного характера о партизанах.
– Как вы думаете, для чего могли понадобиться такие сведения начальнику авторемонтной мастерской?
– Мы знали, что немецкие офицеры всегда интересуются сведениями о противнике, поэтому в поведении полковника Планка ничего необычного не усмотрели.
– Так я и поверю вам,- сказал Иммерман.
– В то время мы действительно принимали заведение Планка за авторемонтную мастерскую. Только в последствии нам стало известно, что это была маскировка.
– То есть? – пристально посмотрел на него гестаповец.
– Мы узнали, что полковник Планк возглавлял оперативную группу абвера под номером 505.
– Откуда вы узнали об этом?
– От некоего Астахова. Он предложил нам вместе с его отрядом окружить и уничтожить группу полковника Планка.
– Вы приняли его предложение?
– Нет.
– Почему?
– Среди партизан он пользовался дурной репутацией. Одни считали его провокатором, другие утверждали, что он власовец.
– А кем он был в действительности?
– Трудно сказать. Впоследствии говорили, что он собственноручно расстрелял полковника Планка, но я не ус пел докопаться до истины.
– Не успели, потому что вам пришлось срочно вы ехать в Варшаву?
Нет. Однажды на партизанскую засаду напоролась группа подозрительных людей. Дело было ночью. Произошла перестрелка. Вся группа была уничтожена. Среди погибших наши партизаны опознали Астахова к его помощника Юманова. Я сам тоже до этого случая дважды встречался с Астаховым, поэтому узнал его сразу, когда утром прибыл к месту происшествия. Документов или иных материалов, подтверждающих его личность, при нем не оказалось. Поэтому я до сих пор не могу сказать с уверенностью, на кого он работал – на вас или на нас.
"Мы это выясним,- подумал Иммерман. – И если он работал на нас, то скажу Турханову, что они убили своего человека. Пусть хоть немножко попереживает, если только большевики способны на это".
– Теперь расскажите, как вы оказались в Варшаве? Ведь наши санитары нашли вас не в Келецком воеводстве, где вы воевали.