Туманов от радости сказать ничего не может, задыхается. А вот Рустаму страшновато стало. Не то что бы опасности его пугали. Вновь одолели сомнения! "А вдруг не справлюсь? Разведчиком родиться надо".
Выслушав доводы земляка, лейтенант улыбнулся.
- Родиться, говорите? А разве вы не родились на белый свет? На разведчика учиться надо, верно. Вы я будете учиться. Ученик вы способный. А война - это такой университет!.. Если понадобится, шаровары через голову надевать научит. Так, значит, договорились?
- Ясное дело, договорились, товарищ лейтенант, - ответил за двоих Туманов. - Разведчик - глаза и уши полка, почётная должность. Только вот ещё бы одного парня взять надо. Карпакова. Возьмите, не пожалеете.
- Карпакова? Знаю такого. Что ж, идёт. Зовите Карпакова.
Вернувшись с очередного поиска, Рустам завалился спать. На душе было худо. Поиск не удался. "Языка" не удалось взять, а двоих своих парней потеряли. Плохо, очень плохо! "И от Мухаббат почему-то писем нет. Что случилось? Не заболела ли? Или… Неужели! Нет, не может быть. И я тоже хорош! Писем не пишу. Правда, до писем ли нынче! Бои за боями, а как в разведвзвод попал - ещё больше работы… Однако как же взять "языка"? Говорят, не только в штабе полка - в армейском штабе "языка" ждут с великим нетерпением.
Рустам долго ворочался с боку на бок, наконец заснул. И привиделась ему забавная история, приключившаяся в далёком детстве. Жил Рустам тогда с родителями па окраине Ташкента. Соседский мальчишка, года на три старше Рустама, верховодил во всей махалле. Властвовал с помощью кулаков. И никто с ним справиться не мог. Доставалось и Рустаму. Однажды после очередной трёпки сидел Рустам с разбитым носом, всхлипывал и мечтал о мести. Как отплатить новоявленному махаллинскому "эмиру"?
И придумал. Позвал ещё двоих побитых тираном, и они приступили к работе. На большом листе обёрточной бумаги нарисовали карикатуру на "эмира" и повесили на ветке урючины в рустамовском дворе.
"Эмир" клюнул на приманку немедленно. Ветка с висящей на ней карикатурой находилась от дувала шагах в двух-трёх. Тиран забрался на дувал, спрыгнул на землю… И тут-то его ожидал неприятный сюрприз. Как раз перед урючиной находилась яма глубиной метра полтора-два с отвесными стенами - видать, давным-давно начали рыть здесь колодец, да так и не дорыли, бросили. Рустам с приятелями прикрыл яму сверху ветками, сухими листьями, и "эмир" прямиком очутился в ловушке.
Досталось ему крепко. До того крепко, что с той поры "эмир" стал как шёлковый, тирания была свергнута, и в сообществе махаллинских мальчишек восторжествовала демократия.
… Проснулся Рустам, потёр виски. Забавный сон! И тут же вскочил как ужаленный, бросился будить лейтенанта Исаева.
- Вставайте, проснитесь, лейтенант!.. - и по-узбекски: - Слушай, дорогой Ибрагимджан, нельзя много спать, растолстеть можно. Вставай!
С трудом разбудил. Лейтенант, зевая, слушал сбивчивый рассказ Рустама. Наконец не выдержал, покрутил возле виска:
- Врачу покажись, земляк. Я две ночи не спал, а ты разбудил и рассказываешь о каком-то махаллинском "эмире". Зачем мне это?
- А затем!.. - Рустам сел рядом с Исаевым на охапку соломы, зашептал ему в ухо. По мере того, как Шакиров шептал, лицо лейтенанта меняло выражение: сперва оно было сонливое, затем удивлённое и наконец восторженное. Исаев вскочил, пригнув голову, прошёлся по землянке, воскликнул:
- Ай да Рустам! Не голова, а Совнарком! - и вдруг испуганно добавил: - А клюнут ли?
- Ещё как клюнут! Если мой "эмир" клюнул, то эти и подавно.
На следующее утро Рустам, Туманов и Карпаков приступили к делу. Достали несколько мешков, распороли, сшили общим полотнищем. Получился большой квадрат. Набили квадрат на деревянные рейки, и на нём нарисовал Рустам сажей жуткую харю, удивительно похожую на морду Гитлера. Солдаты со смеху покатывались:
- Ну и образина!
- Эй, разведчики, вы что же, академию художественных наук в своём взводе открыли?
- "Языков" надо брать, а вы прохлаждаетесь и "языков" малюете!
Разведчики помалкивали, отшучивались. Ночью с великими предосторожностями установили "портрет" метрах в пятидесяти за линией окопов
Как только развиднелось, фашисты открыли бешеный огонь по "портрету". Длился он, однако, не больше минуты - наступила гробовая тишина. Наши солдаты веселились.
- Сообразили, дьяволы, что по особе самого Гитлеряги шпарят. Какой-никакой, а всё же портрет ихнего вонючего фюрера.
Весь день только и разговоров было о забавной проделке разведчиков. Когда же стемнело, лейтенант Исаев, Туманов, Карпаков и Шакиров тихо выползли из окопа и притаились в большой бомбовой воронке неподалёку от "портрета".
Лежали и волновались: а вдруг не придут фрицы?!
Но они пришли. Поздно ночью разведчики увидели тихо двигающиеся по снегу беловатые холмики - гитлеровцы ползли в белых маскировочных костюмах, осторожно ползли. Было их шестеро, но на стороне наших разведчиков - внезапность.
Всё закончилось во мгновение ока. Разведчики буквально в упор расстреляли четверых непрошеных гостей, а двоих, оглушим прикладами автоматов, уволокли в окон. После этого только немцы спохватились, открыли яростный огонь из всех видов орудий, разметали в клочья "портрет" обожаемого фюрера, даже в атаку пытались рвануться, однако их воинственный пыл быстро охладила наша артиллерия.
Разведчики Исаева ходили именинниками. Шутка ли, их остроумной "охотой" восхищались чуть ли не во всей армии. Да и "языков" захватили толковых - лейтенанта и фельдфебеля!
Шакиров радовался вместе с друзьями Но на душе у него кошки скребли. Расстроило его письмо, прибывшее от Фазыла. Из далёкой Пензы сообщал он о том, что лежит в госпитале, потрепало его основательно: обе ноги теперь ни к чёрту не годятся, хотя, если потихоньку и с костылями, то двигаться можно. "Короче говоря, Рустамджан, отвоевался я. До слёз обидно. Не повезло. А за долгое молчание извини. Не только писать - говорить не мог. Завидую тебе и Кате зверски. Здорово бьёте фашистов! Кате я тоже письмо написал. Черкните мне обязательно! И ещё, Рустамджан, очень тебя прошу! Как это поаккуратней выразиться… Я ведь теперь инвалид. Бывалые инвалиды уверяют, что дадут мне вторую группу, никак не меньше…"
Рустам сложил письмо Фазыла, спрятал в нагрудный карман, рядом с нераспечатанным его письмом к Кате. Задумался. Эх, Фазыл! Не знаешь ты ничего. Пропала Катя, без вести. Как тебе всё это написать?
В землянке разведчиков тишина. Кто читает - никак начитаться не может! - только что прибывшие из дому письма; кому писем пет - грустит втихомолку. К Рустаму, пошатываясь, подошёл Карпаков. Рустам подумал сперва, что приятель его выпил. Карпаков, однако, был трезв. А глаза мутные, ненормальные. Молча протянул Рустаму листок.
Размашистые, нервно выписанные строки:
Валентин!
Знаю, будешь проклинать меня, ругать последними словами. Это твоё право. И всё же скажу тебе прямо: я вышла замуж. Мне уже двадцать четыре года. Молодость позади. А войне конца не видать. Да и (прости за откровенность) вернёшься ты с войны - и глядеть на меня не захочешь. Кому тогда я буду нужна? Два года мы встречались, два года тянется эта проклятая война. Итого четыре! Сколько можно! Ещё раз прости, хотя я знаю, что не простишь.
Люба.
Рустам прочитал раз. Не понял. Другой раз прочитал. Уставился в ненормальные глаза товарища, всем существом ощущая бьющееся в судорогах собственное сердце. Рустаму показалось, что это письмо от Мухаббат. Люба… Любовь… Мухаббат! Карпаков криво улыбнулся. Наклонился к Рустаму, шепнул на ухо, по секрету:
- Убить её, а?
Рустам тупо поглядел в одну точку.
- Убью. Подлая… Вот подлая!.. - Карпаков всхлипнул, тяжело опустился рядом с Рустамом, обхватил за плечи, сжал до боли.
- Я здесь… А она…
Тут только у Рустама развязался язык. Торопясь, от волнения глотая концы слов, стал утешать друга, а у самого сердце билось, билось в судорогах.
- Не расстраивайся. Не стоит она твоей любви. Ты ещё встретишь настоящую девушку…
Карпаков сидел, спрятав лицо в ладонях, раскачивался из стороны в сторону. Как ни тихо говорили между собой Рустам и Карпаков, разведчики тут же узнали о постигшем Карпакова несчастье. Открылась целая дискуссия.
- Не горюй, Валёк! На свете баб тыща тыщ.
- Она ещё будет локти кусать…
- Плюнь ты на неё. Коли баба со слабинкой, добра не жди. Рано или поздно…
- Что?.. Что ты сказал?! - вскинулся Карпаков. На него было страшно смотреть. Тот, что говорил насчёт "слабой бабы", добродушный увалень с детскими голубыми глазками, испуганно попятился.
- Ты что?.. Что ты! Да я… Ты же сам…
- Заткнись, гад! - Карпаков по-медвежьи поднялся, шагнул вперёд. Все отшатнулись от него. Карпаков сел и снова спрятал лицо в ладонях.
И вновь - тишина, гнетущая, мрачная. Откровенная подлость безвестной Любы, о которой, как это ни странно, Карпаков никогда не рассказывал, сразила всех. Разведчики вспоминали жён, любимых, и омерзительный червь сомнения точил их души: "А вдруг!.."
Дня через три разведчики получили новое задание. Как сообщил перебежчик, гитлеровцы подготовили специальную диверсионную группу по захвату в нашем ближнем тылу "языка" покрупнее. Они хорошо разведали расположения полковых и дивизионного штабов, пути движения из глубины обороны в батальоны. Знали гитлеровцы и о том, что наши штабные офицеры часто выезжают на передовую, чтобы скоординировать выработанные в штабах планы с положением дел на местах. Этим обстоятельством фашисты и решили попользоваться, разрабатывая свою смелую, дерзкую операцию.
Дерзости надо было противопоставить дерзость. Лейтенант Исаев вернулся из штаба дивизии в приподнятом настроении.
- Ну, разведчики, гордитесь! Нам выпала большая честь. Ребята из других полковых и дивизионной разведок горючими слезами плачут от зависти, Нам повезло. Дело в том, что перебежчик сообщил, где именно "охотники" пожалуют к нам в гости. Оказалось - в расположении нашего полка.
- Можно ли верить перебежчику? - угрюмо спросил Рустам. Он всё ещё находится под впечатлением письма, полученного Карпаковым.
- Можно. Он прямо сказал: "Узнал я о готовящемся поиске случайно. От писаря. Но это точно. Можете расстрелять меня, если я ввожу в заблуждение". И вообще… довольно симпатичный фриц. Да-да, не улыбайтесь. Хитрый, дьявол. Повар он. Кухню его разбило прямым попаданием тяжёлого снаряда, напарника в клочья, а наш фриц в это время куда-то отлучался. Вот он и решил воспользоваться удобным случаем, перебежал к нам - пусть его начальство думает, что повара разнесло в дым. Он нам и место, где фрицы сделали проход в колючей проволоке, указал.
- А вдруг перебежчик всё врёт? - не унимался Рустам.
- А вдруг… А вдруг! - конечно, риск есть и немалый, - лейтенант рассердился. Рассердился потому, что Рустам задавал дельные вопросы. Однако план операции уже был утверждён. Чего уж тут дискутировать? - Не думаю, чтобы у фрицев нашёлся новоявленный Сусанин. Если перебежчик обманул - его кокнут.
- Вот хорошо придумали! - долговязый Туманов состроил па лице глубокомысленную мину. Разведчики расхохотались. Не удержался от смеха и лейтенант. Но тут же сделался серьёзным.
- Шутить будем после проведения операции. Идут только добровольцы. Требуется полдюжины сорвиголов.
План операции отличался тремя достоинствами: он был отработан до мелочей, тщательно согласован с артиллеристами и… нахален. Казалось бы, проще всего брать диверсантов в своём тылу. Однако в тыл шли матёрые волки, их так, нахрапом, не возьмёшь. В крайнем случае возьмёшь трупы. А зачем брать трупы? Надо живых.
… Рустам с товарищами лежал в пятидесяти шагах от немецких окопов, возле колючей проволоке, в которой аккуратные фрицы заблаговременно проделали проход.
Коли есть проход, стало быть, надо ждать "гостей". И всё же… А вдруг перебежчик наврал? Не может быть…
Сколько трудов стоило доползти сюда! Хотя расстояние между нашими и немецкими окопами небольшое, метров двести - сердце бьётся так, словно километров тридцать пробежал.
В пятидесяти шагах от разведчиков притаился чужой мир. Фашисты спрятались от мороза в блиндажи "лисьи норы". В окопах торчали лишь наблюдатели. Они изредка постреливали из автоматов, освещали передний край ракетами, и тогда разведчики, полузасыпанные снегом, сжимались, моля судьбу, чтобы их миловала она. Белые маскировочные рубахи с капюшонами, белые маскировочные брюки поверх ватных штанов, обмотанные бинтами автоматы вселяли надежду: "Пронесёт!". Но едва вспыхивала осветительная ракета, леденящая душу мысль кричала: "А вдруг!.."
Страшный, злобный мир в пятидесяти шагах от Рустама. Вот звякнуло что-то. Котелок, что ли?.. Короткий разговор, похожий на лай двух охрипших псов… Скорей бы уж появились! Если они не появятся через полчаса, а одеревенею…
И уж совсем неуместная в этой ситуации мысль: "Мухаббат!.. Что случилось? Отчего не пишешь?.."
Они появились неожиданно, хотя разведчики истомились, их ожидая. Четыре белых комочка перевалили через заснеженный бруствер, поползли навстречу своей погибели. Сперва Исаев, возглавивший операцию, растерялся. Не может быть, что их только четверо! Наверное, это дозорные. Вот так влипли!..
Белые комочки приближались. Больше никого. Ну и волчищи!
Рустам, зарывшись в снег, слышал тихое сопение… Они всё ближе, ближе… Десять шагов… Пять!
- Хенде хох! - послышался шипящий шёпот Исаева. Это сигнал: "Брать!" Рустам вскочил, бросимся на дёрнувшийся белый ком… Рванулись вперёд Туманов, Карпаков, другие разведчики. Взметнулась ввысь красная ракета - сигнал нашей артиллерии…
Рустам мало что запомнил из происходящего. Он обрушился на белый ком, но тут же очутился под рычащим, вонючим зверем. Зверь стиснул Рустаму горло, и свет померк в глазах… Опять он увидел ночь - тёмно- зелёную, вздрагивающую. Зверь навалился теперь на Карпакова, и рядом тоже кто-то кого-то душил. Над самой головой - вой, скрежет и совсем, совсем рядом бушует огонь разрывов. Рустам приподнялся, всем телом рухнул на зверя. "Его надо, непременно надо взять живьём!.." И опять зверюга подмял его под себя, блеснуло лезвие… Рустам, теряя силы, успел всё же перехватить лапищу, сжимавшую кинжал. Лапища жала с неистовой силой… и вдруг обмякла… Лицо Карпакова, залитое кровью…
Потом они бежали, не хоронясь: немецкие окопы заволокло дымом и огненными всполохами. Лишь отдельные мины рвались на их пути, но разведчики теперь уже ничего не боялись. Самое страшное осталось позади.
Рустам и Карпаков, волоча за шиворот зверя, свалились в окоп… Исаев… Туманов… Ещё кто-то… Ударила немецкая артиллерия.
Звон в голове. Землянка. Пить, пить, пить… До чего хорошо пить! И ещё зверски хочется спать. Но сон нейдёт. Говорить больно. Тот… зверь измял горло. Голос Исаева: "Карпаков - тяжёлый, вряд ли выживет". Чьи-то голоса… И тьма.
Пришёл в себя Рустам - ничего понять не может: привиделся, что ли, весь этот ужас? Карпаков с перебинтованной головой. Нет, не привиделось! Хотел спросить ребят: в чём дело? И тут голос Исаева:
- Встать! Смирно…
- Вольно! - голос подполковника Белоусова.
Разведчики вскочили - командир полка замахал руками, мол, сидите, сидите, не до устава нынче. Приземистый, плечистый, он широко улыбался. Простецкое лицо его сияло.
- А ну-ка! Подойдите поближе, герой! Эге!.. Разрисовали вас вчерашние гости. Но не горюйте. Радуйтесь, что ещё легко отделались.
- Карпаков, говорят, не выживет, товарищ подполковник, - вздохнул лейтенант Исаев.
- Враки. Выживет. А зверюг подкараулили вы отменных. Специальную подготовку проходили. Да и силой, ростом фашистский бог их не обидел. Все сверхчеловечки, как на подбор, вроде вашего Туманова. Жаль, конечно, что только одного целого взяли.
Туманов смутился, не зная, как реагировать на эти слова командира полка: гордиться или всё же стоит обидеться, ведь с фашистами его подполковник сравнил! Смутился и Исаев - четверых вроде бы брали, а подполковник почему-то об одном говорит. Белоусов пояснил:
- Четвёртый сверхчеловек оказался к сожалению, покойником Перестарались, братцы-разведчики.
Разведчики сконфуженно молчали. Рустам переглянулся с Карнаковым. Пожалуй, это и они перестарались. Командир полка посмеивался.
- Да вы не горюйте, орлы. И за одного великое вам спасибо. Все трое как на подбор, а командир диверсионной группы - обер-лейтенант. Ну вы его, правда, ухлопали. Вот ведь до чего Гитлер дошёл, лучшие свои кадры нараспыл пускает. Видать, очень хотелось ему советского генерала вблизи посмотреть, а вышло всё наоборот: охотники в дичь превратились. И целая куча гитлеровских генералов сидит нынче в сталинградском котле, и, по всему видать, скоро мы с ними, как говорится, лично познакомимся.
Полковник присел на табуретку, сделал знак своему ординарцу, такому же приземистому, с простецкой физиономией, - до удивления похожему на своего хозяина, только моложе раза в два. Ординарец метнулся вон из землянки и тотчас же вновь объявился, нагруженный пакетами и, сверх того, держа в руках две немецкие фляги, обшитые сукном, с чёрными пластмассовыми стаканчиками, прикрывающими горлышки.
Не успели разведчики глазом моргнуть - их самодельный стол, сработанный из дверной створки, положенной на козлы, оказался уставленным всякой снедью: корчажка кислой капусты, буханка серого хлеба, добрый шмат сала, жареная баранья ляжка, две банки "Второго фронта" (американская тушёнка).
- Располагайтесь, герои, - Белоусов радушно повёл короткими руками. - Как видите, полное изобилие военного времени. Заслужили!
Разведчиков дважды приглашать - только время понапрасну терять. Живо расположились вокруг стола. Во фляжках оказался чистый спирт. Разлили по кружкам. Подполковник сказал тост - короче не придумаешь:
- За Победу!
Выпили, закрякали - уж больно забористое питьё, жидкий огонь. Навалились на еду. Некоторое время ели молча, только за ушами трещало. Командир полка спросил лейтенанта Исаева и Рустама с хитрой усмешечкой:
- Что же это, вы, товарищи мусульмане, свиное сало трескаете? Грех ведь, кораном запрещено.
Исаев и Рустам с набитыми едой ртами промычали что-то нечленораздельное. За них ответил Туманов:
- Они, товарищ подполковник, даже гитлеровских свиней превращают в смирных барашков, так что обыкновенных свинок вполне даже уважают.
Чтобы очень остроумно сказал Туманов - вряд ли, однако все расхохотались.
Распахнулась дверь землянки, вплыл клуб морозного пара, и из него, как сказочный дух из бутылки, возник замполит командира полка старший батальонный комиссар Шевченко. Был он высок ростом, сутуловат, висячие запорожские усы, нос картошкой. А очки профессорские, с позолоченной оправой. Он до войны и был профессором, докой по части политической экономии. Бойцы в ном души не чаяли. Простой, душевный человек. Трусам и паникёрам, правда, крепко от него доставалось.
- Ага, вот вы где, голубчики! - воскликнул замполит хрипловатым баритоном и с притворным ужасом схватился за голову. - Горькую гложете! Да ещё во главе с командиром. Нехорошо, хлопцы, зело нехорошо… замполита забывать!
Все бросились усаживать Шевченко. Налили но второй. Шевченко разгладил запорожские свои усы.