Эти вспышки вселили надежду на скорое избавление от тяжких испытаний, люди почувствовали прилив бодрости, зашагали увереннее.
Но бодрости хватило ненадолго. Надежда осталась, а силы покидали людей. Шедший впереди Ефимов безуспешно боролся с одолевавшим его сном. Все чаще ему казалось, что он проваливается в бездну; он вздрагивал, испуганно таращил глаза и, успокоившись, опять засыпал. Наконец, потеряв равновесие, упал и даже не пытался встать.
Подсознательно отметив, что люди подходят и тоже ложатся, Ефимов моментально уснул. Он не слышал, как Изотов, на обязанности которого лежало следить за тем, чтобы своевременно передавали мешок с "крутилкой", уже трижды спросил:
- У кого "крутилка"?
Встревоженный молчанием, он, шатаясь, подошел к Ефимову, с трудом разбудил его.
- Слушай, Петрович! Я что-то "крутилку" не нахожу. Не ты ее нес сейчас?
Ефимов почувствовал, как у него перехватило дыхание. Не в силах крикнуть, он вскочил на ноги. Сна и усталости как не бывало. Изотов едва успевал за ним. Стали выяснять. Оказалось, что последней несла ее Лора и передала Гороховскому, а от Гороховского невозможно добиться толка - на все вопросы он бессмысленно бормотал одно и то же:
- Чего пристаете? Говорил - чертова дюжина… Подохнем поодиночке…
Было очевидно, что до него не доходит смысл вопросов.
Его оставили в покое. И так ясно, что мешок с "крутилкой" брошен им где-то на последнем этапе перехода; Лора вспомнила, что передала его Гороховскому много позже того, как они увидели вспышки зарева.
При мысли, что пропала "крутилка", что нельзя будет передать на Большую землю очень ценные сведения, Ефимова бросило в жар. "Что делать, как быть?"- сверлил мозг вопрос, на который он не находил ответа. Он отчетливо сознавал, что усталость подчиненных ему людей достигла такой фазы, при которой воля пропадает, все становится безразличным. Нет, не мог он рассчитывать на то, что кто-нибудь, даже Петя Изотов, способен пойти на поиски с твердым намерением отыскать "крутилку" во что бы то ни стало. "Выход один, - заключил он. - Пойду сам". Он снял с себя рацию, сумку с рабочим питанием, ремень с запасными дисками, все это сунул Лоре и сказал:
- Отвечаете за сохранность головой!
При нем осталась лишь полевая сумка с шифрами и документами. Уже на ходу он обернулся и громко, так чтобы все слышали, крикнул:
- Командование группой до моего возвращения возлагаю на старшего сержанта Изотова! Всем подчиняться ему беспрекословно!
Он шел по едва различимому в темноте следу, сворачивал в сторону, когда чудилось, будто видит что-то похожее на занесенный снегом мешок, разочарованный возвращался и шел все дальше и дальше. "Ведь этот безумец, наверно, не на глазах у всех бросил мешок, а ушел далеко в сторону", - думал он, "его охватило отчаяние. Несколько раз Ефимов сбивался со следа, возвращался обратно, шарил ногами, ощупывал руками. Наконец изнемог и остановился, чтобы отдышаться. Потянуло прилечь всего на пять минут, но он устоял против соблазна, боялся, что не поднимется. И снова побрел. Ему показалось, будто стало светлее. Посмотрел на часы и ужаснулся: было около шести утра! "Все равно, - решил он, дойду до того места, откуда увидели вспышки. На обратном пути будет виднее. А не найду - расстреляю мерзавца, хоть он и полоумный!" Он сделал еще несколько шагов и замер. Чуть в стороне, у дерева, топорщился необычной формы снежный бугорок. Не рассчитав сил, Ефимов рванулся к бугорку и упал, вытянувшись всем телом вперед. Сердце колотилось так, что он не решился тотчас же подняться, медленно, крадучись, прополз шага два, дотянулся руками до бугорка, нащупал что-то твердое. "Она!" - вскрикнул он. Спазмы сдавили горло, из глаз покатились слезы. Словно ребенка, обхватил он тяжелый брезентовый мешок с кожаными лямками, бережно стряхнул с него снег и стал целовать и шептать самые нежные слова…
Так в обнимку с мешком он пролежал несколько минут, пока не успокоился, потом поднялся и пошел к своим, тихонько бормоча: "Нет, милая, больше я тебя из рук не выпущу, нет, нет…"
Навстречу шла Лора. Одна. С его рацией, ремнями и дисками.
- Боялась, собьетесь с пути и нас не найдете, - сказала она.
Сделав несколько шагов, они увидели человеческий силуэт. Это был Изотов. И он вышел навстречу, так и не отдохнув как следует.
- Давай, Петрович, поднесу, - предложил он, но вместо ответа Ефимов повалился в снег и, только отдышавшись, ответил:
- Нет, Петя! Возьми у Лоры сумку с батареями, а "крутилку" сам потащу, сам…
Когда добрались до своих, Ефимов на ходу приказал подыматься и, не останавливаясь, пошел вперед. Он чувствовал, что если приляжет, то не сможет подняться, а Ипуть должна быть уже недалеко. В такт шагам он бормотал: "И… путь… И… путь" - и не заметил, как поредел лес, как потянулся густой кустарник и, миновав его, они вышли к крутому обрыву.
В низине угадывалась скованная льдом река.
- Ипуть! Товарищи, это Ипуть! - вскрикнул Ефимов.
В ответ послышались возбужденные голоса:
- Никак дошли, братцы?
- Дотопали!
- Даешь баланду!
На этот раз никто самовольно не опустился на снег. Ожидали команды Ефимова.
- Короткий, самый короткий привал, - распорядился он, но продолжал стоять, разглядывая местность.
На противоположной стороне сквозь пелену лениво падавших снежинок в предрассветном мраке проступали очертания леса, левее его едва можно было различить контуры нескольких хат. При виде их Ефимов обрадовался, но тотчас спохватился: "Отсюда, вероятно, и взлетали ракеты!" Он решил, не теряя ни секунды, переходить на ту сторону, чтобы к рассвету успеть углубиться в лес, а ночью выслать разведку и узнать, есть ли в селе немцы.
Поднялись дружно, без обычной раскачки, но по всему было видно, что люди напрягают последние силы. Только Васин и Гороховский поднялись последними и оказались в хвосте цепочки. Друг за другом по склону обрыва начали спускаться вниз, к реке. Снег здесь был по пояс. Преодолеть его казалось немыслимо трудно. Головные менялись чуть ли не через каждые пять шагов, иной раз продвигались ползком, поминутно приподнимаясь на руках, чтобы оглядеться по сторонам. Ведь именно тут проходила линия немецкого кольца, окружавшего партизанский край.
Противоположный берег был более пологим. Первым по склону вскарабкался Изотов, за ним радист и оба шифровальщика. Ефимов отстал и взобрался на склон вконец измученный. Все распластались на снегу тут же, за первым рядом молодого ельника, что тянулся в полусотне метров от векового массива.
Стало уже совсем светло, но Ефимов не мог подняться, чтобы осмотреться кругом, проверить, все ли собрались. Он, как и другие, лежал на снегу, откинувшись навзничь, раскинув руки и ноги, и учащенно дышал широко раскрытым ртом. Перед глазами плыли разноцветные круги, к горлу подступала тошнота. Было так плохо, что он с ужасом подумал: "Ведь вырвались и… неужели это конец?" Тянуло сесть, казалось, что только в этом теперь спасение. Медленно повернулся он на бок, стал приподыматься и тут впервые недобрым словом помянул тянувшую его к земле "крутилку". После долгих усилий ему удалось сесть. В первое мгновение все поплыло перед глазами, он зажмурился, потом открыл глаза и опять зажмурился… С каждым разом окружающие предметы проступали все отчетливее, и наконец, когда все встало на свои места, он увидел, как посреди реки, то вставая, то падая, передвигались два человека. Немного впереди их шел третий. Ефимов узнал в нем Васина. Стало быть, те двое - Гороховский и Лора. После смерти радиста она не отходила от Гороховского, опасаясь, что и с ним может случиться непоправимое.
За минувшую ночь Ефимов особенно ослаб. Его не покидали дурные мысли. Теперь немцы рядом, а он неспособен даже держать автомат в руках, да и что толку в автомате, если патронов осталось раз, два и обчелся. Но в груди еще тлел огонек надежды, порою он разгорался сильнее, и мрачные мысли отступали. Так хотелось снова почувствовать себя сильным, здоровым, способным бороться.
Подошла наконец и Лора. Ее миловидное румяное лицо стало неузнаваемо - осунулось, побледнело, из-под съехавшей набок ушанки свисали растрепанные волосы. Она взглянула на Ефимова глубоко запавшими, усталыми глазами и, проходя мимо, сказала:
- Сил нет таскать Гороховского. Оставила его внизу с Васиным. Больше не могу…
Было тихо, кружились снежинки. Над хатами вился сероватый думок - село просыпалось. Становилось светлее, Ефимов уже различал изгороди. Беспокоило, что Васин и Гороховский все еще где-то внизу, на открытом месте, что их могут заметить. Наконец и они вскарабкались на склон. Ефимов молча пропустил их мимо себя, поднялся и только теперь сообразил, что пришедшие раньше могли уснуть. Так оно и оказалось. Он стал тормошить одного, другого, но безрезультатно. Лишь Изотов, чуть приоткрыв один глаз, раздраженно спросил:
- Ну, что?
- Петь, а Петь! Надо углубиться хотя бы на сотню метров, будет безопаснее… Здесь могут обнаружить. След-то виден!
- И черт с ним… - выдавил Изотов сквозь зубы. - Запорошит.
Начавшийся еще с ночи снегопад не прекращался, и Ефимов подумал, что Изотов, пожалуй, прав.
Усталость взяла верх над осторожностью. Запахнув плотно полушубок, он втянул голову в поднятый воротник и, согреваясь собственным дыханием, погрузился в тревожный сон. Засыпая, Ефимов не переставал думать о том, что надо бы уйти в лес, подальше от села, в котором могут быть немцы, выставить пост. И ему казалось, что он кого-то тормошит, уговаривает, но тщетно… Потом почудилось, что кто-то осторожно дотрагивается до него, он хотел приподняться, оглянуться, но ощущение быстро угасло, и он снова погрузился в тревожный сои.
Его разбудил едва слышный рокот моторов. За время долгих блужданий по лесу ухо впервые уловило знакомые каждому партизану настораживающие звуки. Ефимов приподнялся, отвернул воротник, сдвинул ушанку. "Да, точно! Тарахтят моторы… Значит, тут немцы…". Он стал вглядываться в просветы между молодыми, причудливо заснеженными елями, перевел взгляд на то место, где лежали товарищи, и… никого не увидел. Он вскочил на ноги и только тогда сообразил, что их завалило снегом.
Сугробы, прикрывавшие спящих, напомнили привал в лесу на снежных могилах безвестных людей. Машинально он пересчитал сугробы и удивился. Пересчитал еще раз:
- Один, два, три, четыре, пять… Я - шестой. Где же остальные?
Быстро прошел вдоль ряда спящих, варежкой смахивал с них снег, еще раз пересчитал: не было Васина и Гороховского. И место, где они лежали, уже замело пушистым снегом. "Куда их понесло?" - недоумевал Ефимов. Оглядевшись, он увидел едва заметные следы. Они привели его к проторенной группой дорожке, которая вилась по склону. "Зачем? Неужели?.." Мелькнула догадка. Он взглянул в сторону низины и ужаснулся. Метрах в двухстах по пояс в снегу с трудом пробирались два человека. Они шли к тому самому селу, из которого недавно доносилось урчание моторов.
- Так и есть! - с досадой произнес Ефимов. - Выбросили отруби и теперь с голодухи лезут в самое пекло! Идиоты!
"Догнать, во что бы то ни стало, догнать и вернуть", - твердил Ефимов, расстегивая ремни и сбрасывая с плеч задубевший от мороза полушубок. Забыв об усталости, в одной гимнастерке, он кинулся вдогонку за ушедшими. По проложенной ими снежной траншее Ефимову было легче двигаться. От шедших впереди его отделяло уже не более двадцати шагов. Он хотел тихо окликнуть их, но в этот момент Гороховский упал. Подымаясь, он увидел Ефимова, что-то сказал Васину, и тот мгновенно обернулся, держа наготове автомат. Стараясь не кричать и едва переводя дыхание, Ефимов со злостью выпалил:
- Вы, кретины, вашу… понимаете, что делаете? Там же немцы! Сейчас же обратно!
Васин выждал, пока Ефимов приблизился и, с ненавистью глядя на него, прошипел:
- Обратно? Нет, гад, и ты пойдешь с нами!..
Ефимова будто обухом по голове ударило. Он еще не понял, в чем дело, но сердцем почуял неладное.
- Иди, говорят, вперед! Быстро! - угрожая автоматом, шипел Васин.
Ефимов растерянно бросил вопросительный взгляд на Гороховского: "В своем ли уме Васин?" Но Гороховский старался не смотреть в глаза Ефимову.
- Пошли, пошли… - сказал он.
- Да что вы, с ума спятили? Вас же там повесят!
- Не пугай! Не с пустыми руками идем. Вот она, секретная заветная! - издевательски ответил Васин, показывая на висевшую через плечо полевую сумку Ефимова. - Топай вперед, большевистская собака, прокладывай дорогу!..
Только теперь Ефимов заметил свою полевую сумку. Сердце словно оборвалось, кровь прилила к лицу. Он, словно окаменел. В мозгу проносились, казалось бы, беспорядочные мысли, в действительности они были звеньями одной цепи: "…во сне показалось, что меня тормошат. Это он срезал ремень от сумки… так вот он кто! Костры разжег, сани заказал - все для того, чтобы навести на нас карателей… Что я натворил? Прибежал один, безоружный. Бесславный конец? Нет, нет! Пусть смерть, но только не плен!"
В груди кипела ненависть к предателю, решимость руками, зубами вцепиться в него, задушить, растерзать…
Вдруг он вспомнил: "Финка! Ведь она со мной!" - и его осенила мысль: "Обмануть врага, молить о пощаде, унижаться, лишь бы приблизиться к нему…" Ефимов постарался принять жалкий, поникший вид.
- Братцы, за что вы… - начал было он заискивающе, но Васин оборвал:
- Иди, говорю, гадина! Руки вверх, слышь?!
С поднятыми руками Ефимов стал приближаться к Васину, чтобы обогнать его и потом уже первым идти под наставленным в спину автоматом. "Идти сдаваться?! Нет, этому не бывать!" Неудержимая дрожь одолевала его, челюсти непроизвольно отстукивали мелкую дробь, но он и не пытался сдерживаться. "Пусть думают, что я окончательно обмяк…". В нескольких шагах от Васина он опять заговорил дрожащим голосом, умоляюще глядя в свирепые, налитые кровью глаза Васина:
- Старший лейтенант, дорогой, да вы не сердитесь на меня, старший лейтенант, за то… Простите, прошу вас…
- Там будешь извиняться! Шагай, шагай!
Гороховский тупо, безразлично посматривал то на Ефимова, то на Васина, руки его были безвольно опущены, трофейный автомат свободно свисал с плеча. По всему было видно, что он не сознает ни своей роли в происходящем, ни того, что происходит, ни того, что ожидает его там, в селе. Мельком взглянув на него, Ефимов с облегчением отметил, что Гороховский окончательно впал в прострацию и вряд ли способен помешать ему расправиться с Васиным. Подвигаясь вперед мелкими шажками, он не переставал слезно умолять:
- Старший лейтенант, дорогой мой, простите, что ударил вас тогда… Ну, ударьте, прошу, ударьте меня. Я виноват перед вами, братцы, простите, прошу… - и, зарыдав, Ефимов упал на колени.
- Вставай, собака, не то стрелять буду! - Разъяренный Васин направил на Ефимова автомат. - Овечкой прикидываешься, гад!
- Встаю, встаю, только не убивайте… Я пригожусь вам, старший лейтенант, не убивайте меня, - причитал Ефимов.
Он поднялся, сделал еще два - три шажка и, поравнявшись с Васиным, упал, стараясь как можно глубже утопить правую ногу в снегу. Васин не переставал сыпать ругательствами, угрожать, понукал Ефимова быстрее встать и идти вперед, а он, барахтаясь в снегу, запустил руку в правый валенок, нащупал рукоятку финки, судорожно сжал ее и, плаксиво приговаривая: "Встаю, встаю, старший лейтенант, встаю", вдруг рывком разогнулся, резким движением левой руки отвел от себя автомат Васина н нанес ему смертельный удар.
Эта сцена вывела Гороховского из оцепенения. Он судорожно схватил автомат и, когда Ефимов уже повернулся лицом к нему, оттянул затвор, нажал на курок… Выстрела не последовало - затвор замерз и, не дойдя до конца, остановился.
- Игорь!.. Опомнись!.. Не стреляй! - приближаясь к нему, отрывисто выкрикивал Ефимов. Но расстроенный рассудок Гороховского диктовал другое. Дергая затвор взад и вперед, он успел еще раз безрезультатно нажать на курок и, прежде чем Ефимов приблизился вплотную, протяжно завопил истошным голосом.
Ефимов, вероятно, мог бы обезоружить обезумевшего парня, но дикий вопль, раскатившийся многоголосым эхом по окрестностям, лишил его власти над собой. Гороховского постигла та же участь…
Много месяцев продолжалось следствие. Когда же оно было закончено и дело прекращено ввиду отсутствия состава преступления, Игнат Петрович Ефимов мог задать вопрос, который не давал ему покоя на протяжении долгого времени.
- Теперь, товарищ следователь, если не секрет, скажите, как случилось, что эта печальная история всплыла через двадцать лет?
- Что ж, пожалуй, теперь это не секрет, - подумав, ответил следователь. - Случилось это так. Много лет спустя после окончания войны судьба свела родных Гороховского с одним человеком - фамилию называть не стану, - которому случайно довелось узнать об этой истории. Ему рассказал ее кто-то из ваших товарищей. Человек этот не скрыл, что Игорь погиб не в бою, но, как теперь стало ясно, намеренно не сказал родным всей правды. Он изобразил дело так, будто Игорь поплатился жизнью за то, что вопреки приказанию не сохранил отруби и, изнемогая от усталости, самовольно бросил какой-то груз… В качестве командира группы был назван старший лейтенант Васин. Но проверкой установлено, что в тот отрезок времени в районе, где произошло это событие, никакого старшего лейтенанта Васина не существовало. Вместе с тем. было установлено, что командиром взвода связи, в котором служил Гороховский, являлись вы - лейтенант Ефимов. Вот как возникло это дело и вот почему вам было предъявлено обвинение в убийстве одного, а не двух человек.
Игнат Петрович слушал следователя, понурив голову. Он глубоко сочувствовал родным Гороховского. Гибель Игоря они пережили трижды, и каждый раз все более тягостными становились выяснявшиеся обстоятельства его смерти. "Пропал без вести" - сколько страшных картин рисовалось им за этими стандартными словами, но все же не угасала надежда, что, быть может, он еще жив, вернется… Потом и вера в то, что он погиб, как подобает советскому солдату, и надежда на его возвращение были жестоко растоптаны дошедшей до них версией о самосуде, учиненном над Игорем. "И, наконец, теперь, - думал Ефимов, - каково им сознавать, что Игорь погиб от руки своего, советского человека, погиб, лишившись здравого рассудка и только потому став пособником предателя…".
- Вы говорите одного, а не двух человек, - сказал Ефимов. - Давайте скажем точнее: погиб действительно один человек - Гороховский. Убит тоже один, но это не человек. Убит предатель…