- Когда я говорю с рабочими, они должны меня слушать.
- А-а… что ты… мне… за начальник? - немного растерявшись, спросил белоглазый.
- Руки по швам, грубиян!
Почувствовав начальнический тон, парень опустил руки по швам.
- Ты что тут делаешь?
- Ремонтирую вот.
- Что ремонтируешь?
- Да вот крейцкопф приказано починить. Я и починил.
- Починил?
- Я говорю…
- Ну, посмотрим!
Заслонов пощупал крейцкопф, потом постучал по нему молоточком, проверил ползунки. Даже неопытным слухом можно было сразу уловить самое обычное позвякивание металла, которое бывает всегда, когда детали машины не подогнаны как следует одна к другой.
- И это называется ремонт? Так подгоняют ползунки?
Рабочий молчал и хлопал белесыми ресницами.
- Да за такой ремонт расстреливать надо, негодяй. Ты своей работой подводишь всех нас под удар - и меня, и вот их! - указал он на рабочих. Они стояли насупившись, сосредоточенные. Трудно было разгадать по их лицам, на чьей стороне их сочувствие - начальника или этого мешковатого парня, который поначалу так дерзко вел себя, но теперь стоял окончательно смущенный и туповато глядел белесыми глазами из-под нависших космами волос, прикрывавших его лоб.
- Ты давно здесь работаешь?
- Недавно, господин начальник.
- А слесарем давно?
- Слесарем? Д-а-а… Учили…
- Какой же идиот поставил его на такую ответственную работу? - спросил Заслонов, обратившись уже ко всем рабочим.
В это время в депо появилась прихрамывающая фигура шефа депо, Штрипке.
- Знакомитесь с работой, господин Заслонов? - пискливо произнес он.
- Да какая же это работа? Не работа, а вредительство. Вот полюбуйтесь. Видите, что он наделал!
Штрипке смотрел на указанную деталь, смотрел и ничего не понимал, хотя для приличия пощупал ее рукой: видно, есть основание у этого русского инженера-паровозника, если он так взбудоражился. И шеф депо счел самым лучшим согласиться с ним, а заодно и учинить разнос незадачливому рабочему.
- Ах ти есть шволяч, такая шволяч! - Он даже угрожающе тянулся к его лицу своими сухими кулачками. - Я научу тебя работать как следует. Ты совсем подрываешь мой авторитет, не выполняешь моих приказов о добросовестной работе. Я буду еще говорить о тебе!
И вдруг, словно в отчаянии, махнул рукой и тихо сказал Заслонову:
- Мы с ним еще разберемся. Прошу вас, господин инженер, в контору.
Когда они выходили, кто-то из рабочих подтрунивал над неудачником:
- Вот это, брат, начальник! Его на мякине не проведешь!
Кое-кто огрызнулся:
- Уж очень ты им восхищаешься! Был человек, как человек, а теперь, гляди, как на нашего брата набросился. Хорошенькое дело - грозить человеку расстрелом.
- Какому это человеку?
- А хотя бы и ему… нашему брату, рабочему.
- Нашему? Иди поцелуйся с ним в канаве! Нашего отыскал!
Уже разгорелась целая дискуссия о Заслонове. Разные были тут соображения, разные рождались догадки, хотя и не говорилось о них вслух. Даже те, которые становились на сторону белесоглазого неудачника, сознавали, что защищают его только формально, для виду. Ни у одного рабочего не лежала душа к этому человеку. И откуда он взялся и зачем сюда пришел, а что у него на душе было - никто толком не знал. Сам он говорил, что раньше работал в брестском депо. Но рабочие, у которых там были знакомые, вскоре разоблачили его в самой обыкновенной лжи, так как он даже не мог ответить, кто там работал, кто был начальником.
- Я, знаете ли, болел, память совсем ослабела, все фамилии позабыл.
- Это бывает! - иронически поддакивали рабочие и, наблюдая за его слесарной работой, спрашивали: - Видно, ты из-за этой болезни и работать разучился?
Если тот отмалчивался, его оставляли в покое:
- Дело не наше, а начальства. Поставили его на работу, пусть он за нее и отвечает.
И если не было особенного проворства в его руках, то болтать языком он был мастер. Такое подчас нагородит, такую чушь мелет, что рабочие слушали и озирались на дверь, как бы тем временем не появилось какое-нибудь начальство, господин Штрипке или хотя бы тот же Шмулька-Брунька. Но вступать в близкие отношения с этим незнакомцем не решались. Чорт его знат, что он за человек, лучше подальше от него.
Тем временем в конторе господин Штрипке деликатно справлялся у Заслонова:
- Ну, какие у ваг впечатления от депо?
- Впечатления? Плохие, господин Штрипке. Депо совершенно развалено. Все надо начинать почти заново. И главное - дисциплины нет. Работают, как говорится, ни шатко, ни валко, лишь бы смену отбыть. Дисциплина нужна, дисциплина. Точный график, план нужен. Без всего этого мы наши паровозы не поднимем. Эшелоны будут стоять. Вы понимаете, господин Штрипке, стоять будут! Но я не имею права вмешиваться в эти дела, я только начальник паровозных бригад.
- О, на это вы не обращайте внимания! И я прошу вас, господин инженер, не ограничивать себя определенными рамками. Вы не смотрите на то, что я, так сказать, шеф депо, ваш начальник и тому подобное. Я вам предоставляю в данном случае полную свободу и полномочия делать все для того, чтобы наладить работу в депо. Вы знаете этих людей, знаете все местные условия. Я обещаю вам… дружбу и всяческую поддержку в вашей работе. В наших общих интересах - как можно скорее поставить депо на ноги.
- Поставим… - задумчиво произнес Заслонов.
- Не поставим, а должны поставить, господин инженер.
- Видите, господин Штрипке, я не привык бросать слова на ветер. Раз сказал поставим - значит точка. А митинговать я не люблю.
- О-о! Вы, однако, серьезный человек. Я люблю таких людей. Я тоже серьезный человек, человек дела. Но, признаться, - мы ведь с вами инженеры, свои люди, - депо не моя специальность. Я инженер-путеец. Пустите меня, пожалуйста, на линию. Пустите меня на участок, на рельсы. Я там на всех перегонах, закруглениях, подъемах и уклонах, на всех профилях и габаритах буду играть, как хороший музыкант на рояле. А тут… Тут мне немножко трудно. Вот мы осматривали крейцкопф… Ну, конечно, нельзя сказать, чтобы я был полным профаном в этом деле, но его тонкости, святая святых для меня недоступны. Тут нужен опытный глаз паровозника. И я заметил, как вы сразу оценили всю работу хозяйским глазом специалиста, увидели изъяны в каких-то там ползунках…
- Не изъяны, а вредительская работа! Диверсионная работа!
- Боже мой, боже, что вы говорите?!
- Говорю то, что слышите, господин Штрипке. Такого рабочего надо немедля отдать под суд, а в лучшем случае за воротник и за ворота. Кстати, господин Штрипке, отдайте приказ об этом рабочем.
- Да-да-да… Я… я подумаю… подумаю, - сказал Штрипке.
- А о чем тут особенно раздумывать?
- Да-да! Раз человек халатно относится к своим обязанностям…
- Не халатно, а преступно, господин Штрипке! С такими рабочими я не могу наладить дело.
- Да… Я согласую, обязательно согласую.
- Разве увольнение рядового рабочего требует специального согласования? С кем?
- О-о… вы еще не знаете как следует наших порядков! - несколько смущенно сказал господин Штрипке и, очевидно, чтобы выпутаться из какого-то неприятного положения, в которое он попал, заговорил уже более развязно:
- Видите ли, у нас высшее начальство должно быть осведомлено о каждой мелочи. Я обязан обо всем докладывать.
- Ну вот и докладывайте об этой мелочи, как вы говорите, Хотя я считаю это не мелочью, а самой настоящей диверсией.
- Да-да… Я непременно доложу. Но бросим говорить об этом рабочем. Не в нем дело. Я хочу спросить у вас, как вы думаете наладить нормальную работу всего депо?
- Это сложный вопрос, господин Штрипке! Но я к вашим услугам. Вот попробуем разработать вместе с вами подробный план, учитывая ежедневную и еженедельную потребность в паровозах, а также принимая во внимание и всякие экстренные, порой внеплановые нужды, которые вызываются условиями военного времени.
Вооружившись карандашами, они просидели несколько часов над разными таблицами, выкладками, проектами.
Во время этой работы в дверь конторы тихо постучали. Вошел рабочий. Комкая шапку в руках, он обратился к Заслонову:
- Я к вам, господин начальник!
- По какому там делу?
- Дело простое, господин начальник… - в глазах рабочего тлела лукавая усмешка, которая сразу погасла, лишь только он заметил, что господин Штрипке оторвался от бумаг и посмотрел на него.
- Такое дело, что и говорить как-то неудобно. На работу я пришел.
- На работу? Это не по моей части. Я не начальник депо. Обращайтесь вот к непосредственному начальнику депо, к господину шефу, - и, повернувшись к Штрипке, добавил: - Вот видите, человек на работу пришел, из прежних рабочих.
- А вы, господин Заслонов, принимайте их уже сами.
- Нет, нет… Я такой же подчиненный, как и они, не мне этим заниматься.
- Ну бросьте здесь считаться со всякими обязанностями. Вам нужны разные рабочие, так берите их. Я официально даю вам согласие принимать людей на работу по вашему личному усмотрению. Вы их знаете лучше, чем я. Да и дел у меня, извините, так много, что мне некогда заниматься отдельно с каждым рабочим. Так что прошу вас, вы уже сами.
Заслонов учинил целый допрос рабочему:
- Фамилия?
- Да вы же знаете меня, господин начальник, машинист водокачки я, работал под вашим руководством.
- Да, я знаю, но господин шеф видит тебя впервые.
- Не беспокойтесь, не беспокойтесь обо мне, господин Заслонов!
- Где ты раньше был, Воробей?
- Да так уж довелось, господин начальник, что нигде не был… Просидел вот в деревне, у сестры… Хворал немного…
- Видно, неправду говоришь, Воробей. Вероятно, боялся, оттого и не шел на работу. Скажи мне чистую правду, не люблю, когда меня обманывают.
- Вы угадали, господин начальник, как в душу заглянули, ей-богу. Что тут говорить, побаивался я, очень побаивался. Ходили всякие слухи, что они вот, - и он с самым покорным и виноватым видом посмотрел на господина шефа, - что немецкая армия будет очень строго обходиться с каждым рабочим.
- А дальше?
- Что ж дальше? Встретил знакомых из депо. Расспросил. Работают. Как работали, так и работают. А чем я хуже других? Хоть я и Воробей, но и воробью есть надо. Вот я и пришел. И прошу: зачислите меня, пожалуйста, на работу.
Шеф депо медленно поднялся со стула, заковылял к рабочему, остановился перед ним, испытующе заглядывая в лицо:
- Гм… когда додумался пойти на работу! Сколько объявлений одних и приказов было вывешено!
- Не доходят, господин начальник, не доходят до нас эти объявления. И откровенно скажу, боялся я здорово, а теперь вижу, что напрасно, работают все те, что и прежде работали. А которые и теперь еще боятся да работают в деревнях, в своем хозяйстве.
- Гм… шволячи… тут дело стоит, а они… в хозяйстве!
- Да они тоже готовы работать, господин начальник, если бы их позвать.
- Гм… слышите, что говорит этот лодырь? Однако надо принять во внимание его слова. Нам нужны рабочие. Приказываю… прошу вас, господин Заслонов, употребить все меры для того, чтобы каждый, кто работал здесь, вернулся в депо.
- Это я выполню, господин шеф.
- А тем, кто и впредь будет саботировать наше дело, о-о… с теми мы поговорим потом иначе. С ними будет говорить господин комендант, с ними будет говорить господин комиссар Кох.
Штрипке долго еще кипятился, угрожая всякими смертельными наказаниями этим людям, этим неразумным "шволячям", которые не желают работать. Наконец, он угомонился:
- Знаете, когда я разволнуюсь немного, такой беспорядок начинается у меня в голове, такой беспорядок, что можно подумать, будто там поселилось стадо свиней! Я пойду уж, прогуляюсь немного на свежем воздухе, а вы сами тут присмотрите за порядком. А этого, - он ткнул пальцем в сторону Воробья, - зачислите на работу и прикажите, чтобы он разыскал всех, кто еще где-то слоняется без дела. О-о, я знаю… самый опасный человек - это тот, кто не делает ничего полезного. Да-а-а! Надо, чтобы каждый работал, чтобы каждый сознавал ответственность перед нашим… да, да-а-а… великим делом. Еще фюрер сказал, что труд… Да… да-а-а! Он сказал… да…
Господин Штрипке еще силился вспомнить, что там такое сказал фюрер, но перепутал все цитаты и, с трудом закончив речь, заковылял к дверям.
Воробей, который стоял все время навытяжку и настороженно следил за каждым движением хромого шефа, проводив его кургузую фигуру взглядом искоса, не выдержал, наконец, и так и прыснул в свою лохматую шапку-ушанку.
- Ну-ну, держись, Воробей, а то не клевать тебе конопли! - засмеялся и Константин Сергеевич, глядя на рабочего лукаво прищуренными глазами…
- Ну как там у вас?
- Подтягиваются Константин Сергеевич, собираются. Почти вся группа в сборе, в городе тут, у знакомых пока что пристроились.
- Ладно. Передай, чтобы не все сразу. По одному, по два.
Услышав стук в дверь и впустив посетителя, - это был Шмульке, - Заслонов приказал рабочему:
- Как сказал уважаемый господин Штрипке, с завтрашнего дня становишься на работу. Но смотри, чтобы работа горела в руках. Стоило бы поподробнее расспросить тебя, какими ты делами занимался до прихода в депо. Но у меня на это нет времени. Может, вот уважаемый господин Шмульке поговорит с тобой?
- Что вы, что вы, господин инженер! Это ваше и господина шефа дело заниматься такими вопросами.
- Пусть будет по-вашему, господин Шмульке. Так вот, Воробей, иди и становись на свое прежнее место, на водокачку.
- Слушаю, господин начальник! - И рабочий, попрощавшись, ушел из конторы.
- Как вам нравится этот Воробей? - спросил Заслонов у Шмульке.
- Неплохой рабочий, господин Заслонов. Водокачка гудела в его руках. Как игрушка была водокачка, не то, что теперь. Так запустили, что порой и воды не хватает, приходится из реки брать, на мост паровозы гонять.
- А какой человек этот Воробей?
- Что тут говорить? Веселый человек, обходительный. Шутник.
- Это все так, господин Шмульке… Но мне хотелось бы вот о чем попросить вас: вы когда-то жили с ним близко, почти соседями были. Знаете вы его превосходно. А вот что он делал эти месяцы, где он был, этого ни я, ни, тем более, вы не знаем. Стоит ближе поинтересоваться, присмотреться, что он за человек теперь. Работа наша очень и очень ответственная, тут нужны исключительная добросовестность и старание! Преданность, можно сказать, делу!
- Да я, господин инженер, поинтересуюсь, конечно. Но, очевидно, вы мне не поверите. Вы же, верно, не забыли, что я остался тогда… Выходит, не выполнил вашего приказа…
- И помешали взорвать водокачку!
- Ой, не говорите. Именно так было…
- А вы не очень волнуйтесь! Я на вашем месте сделал бы то же самое. Это патриотический поступок, достойный всяческой похвалы и, если хотите, прославления. Вы немец и поступили в данном случае, как надлежит сыну своего отечества…
Шмульке слушал и только вздыхал. Как бы ему хотелось поделиться с этим необыкновенным инженером некоторыми мыслями, которые он скрывал даже от своей жены. Но опасно в такое время соваться с разными там мыслями. Никак не раскусить этого человека, не понять ни его поведения, ни его поступков, ни его появления в депо, ни, наконец, смелости его неожиданного прихода к немцам. И что он делал, этот человек? И что он думает? В конце концов любопытство Шмульке было в этом случае своеобразным, бескорыстным. Просто хотелось как-то распознать человека, разгадать смысл его жизни, такой непохожей на его, Шмульке, жизнь.
Шмульке намеревался что-то сказать или спросить о чем-то, но подумал и вздохнул.
- Отчего вы вздыхаете, господин Шмульке?
- Да веселого мало, господин Заслонов. Трудновато живется. Это кабы я один, как вы, к примеру, тогда и заботы мало. Но ведь семья. Трудно теперь прожить с семьей на наши заработки.
- Ну, что вы, господин Шмульке, говорите? Я просто даже поверить не могу. Вы немец. Порядки теперь немецкие. Законы немецкие. Власть ваша. Армия ваша. Теперь вам жить и жить. Вот нам, русским, конечно, труднее. И это так естественно. Что ни говорите, а мы - завоеванный народ.
- Да-а-а… - только вздохнул Шмульке и, чтобы уклониться от ответа и вообще от всего этого немного неприятного для него разговора, спросил:
- Вы скажите мне, господин Заслонов, как нам быть с бронзой, свинцом? На складе не осталось ни грамма. А тут требуются и подшипники, и сальники, и ползунки…
- Кстати, господин Шмульке, я осмотрел сегодня ползунки, которые поставил тот негодяй на крейцкопф. Кто приказал заменять медь чорт знает чем?
- Это приказал, извините, господин шеф… - замялся Шмульке.
- А он разве не знает, что так делать нельзя?
- Он, возможно, и не знает. Но если бы и знал, то ничего лучшего не придумал бы, потому что лишней меди у нас ни грамма, как я уже вам говорил. Господин шеф принял некоторые меры, просил, чтобы ему подбросили медный лом, который собирали у населения. Но господин комендант не разрешил. Больше того, он приказал забрать медный лом на паровозном кладбище - все паровозы ободрали, где что только можно было, от арматуры до последнего вкладыша, гайки. Господину коменданту нужна медь для снарядов, патронов, танков. Он говорит: "Вы уже сами там выкручивайтесь, как можете, а я должен помогать фронту".
- А господин комендант понимает, что медь нужна и для паровоза?
- Возможно, господин комендант и знает. Но у господина коменданта свои соображения, свои планы. У господина коменданта свое начальство, свои приказы.
- Да-а-а, господин Шмульке! Дела у нас в депо - курам на смех. Но мы подтянем депо, господин Шмульке, внесем ясность в паровозное дышло. Как вы думаете, внесем? Вот мы с вами, - вы же отличный мастер, мастер на все руки? Так вытянем, думаете?
- Я что? Мое дело, господин инженер, маленькое. Что прикажете, то и сделаю. А вы все можете, у вас оно выходит так, что и не приметишь, а дело и пошло. Я вот прошел сейчас по депо: работают! Ну, как бы по-старому работают…
- По-старому они не могут работать. Но иначе, чем до сих пор, они могут работать и будут работать!
Заслонов задумался, потом спросил, медленно, подбирая каждое слово:
- Вот мне хотелось бы… выяснить у вас, господин Шмульке… Чем это… объяснить, что ваши соотечественники… которые по праву могли бы гордиться некоторыми достижениями своей культуры, - я говорю, разумеется, о прежнем времени, - люди, которые считали себя такими выдающимися… техниками, организаторами… одним словом, вы помните, как наши люди порой говорили, что немец и обезьяну выдумал. Так вот эти самые люди за несколько месяцев не могли привести в человеческий вид не такое уж сложное предприятие, как наше депо, как наша станция. Ведь в самом деле стыдно смотреть сейчас на наши пути, депо. Так чем все это можно объяснить, господин Шмульке? Разве тем, что у них так много забот там, на фронте?
Ссутулившаяся фигура Шмульке явно свидетельствовала о его полной растерянности, У него даже пот выступил на лысине. Человек, очевидно, напрягал все свои мыслительные способности и, наконец, закряхтел с явным удовлетворением, найдя, повидимому, подходящий ответ. Тяжело вздохнув, он заговорил шепотом: