Я тоже за дисциплину. Готов, раз надо! Но я не согласен в другом: почему мы утюжим воздух, ждем, когда фриц изволит пожаловать, а не упреждаем их налеты? Разве нельзя собрать нас всех да врубить по их аэродромам, чтобы на корню? Сразу!
- Наверняка такую задачу решают другие полки ОМАГ. Как думаешь, куда летает бомбардировочная дивизия из АДД?
- Вот и я хочу туда же! С ними! А меня - облака утюжить! Тьфу! Ты разве забыл, как мы с тобой на Пе-2 с пикирования долбали точечные цели в Ельне, Ярцеве, Смоленске?
- Не горюй! Чует мое сердце, а оно вещее, сегодня будет работенка и в нашем качестве. Видишь, какая погода? Фрицы ее любят! Можно незаметно подойти в облаках, вынырнуть, ударить и удрать - самая излюбленная их тактика исподтишка. Так что придется нам держать ушки на макушке! Вертеться!
Усенко с сомнением оглядел хмурый небосвод, покачал головой:
- Едва ли! Они привыкли воевать интеллигентно, чтобы за ворот не капало да с перерывом на обед. Рисковать не любят.
- Хочешь пари, что будет по-моему? Ну?
Константин обернулся, пытливо поглядел в глаза друга.
- Все обогащаешься? Сначала шлемофон, а теперь что?
- Шлемофон я, между прочим, уже вернул Устименко. То ж была шутка. А с тобой всерьез: на… хорошее настроение? Идет? Ставлю кобуру, она у меня везучая! Ну-у?
Пилот с минуту думал. Потом резко протянул руку:
- Давай! - Глаза его горели азартом борьбы.
Гилим усмехнулся, неторопливо, будто выигрывая время, пожал руку и сказал безапелляционно:
- Что и требовалось доказать! Я выиграл! Посмотри в свои глаза, если не веришь! - Он вытащил из кармана небольшое зеркальце. - Повеселели! Вот такого я люблю.
Воздух по-прежнему был промозглым, с облаков срывались холодные капли начинающегося дождя. Со старта взлетели остроносые МиГи.
5
Летчики заканчивали осмотр и приемку у техников самолетов, когда дежурный по стоянке передал приказ:
- Летному составу собраться к машине командира полка!
Дождь прекратился. С плоскостей крыльев, с фюзеляжей и с моторов еще стекали струйки воды, когда Усенко с Гилимом подошли к командирской машине. Возле нее стоял исполняющий обязанности командира второй эскадрильи капитан Кузин, его штурман Родин и сержант Киселев с бомбардиром звена лейтенантом Ананьевым. Константин хорошо знал этих летчиков: с ними он начинал службу в Белоруссии, воевал в Подмосковье, а с Киселевым познакомился в марте этого года в Балашовском авиаучилище, когда тот был курсантом. Сейчас он летал у Кузина ведомым.
Летчики тепло поприветствовали друг друга, пошли расспросы. Вокруг шумела небольшая толпа - как всегда перед вылетом, у самолетов собрались авиатехники, механики, штабные работники. Все ждали флагманский экипаж: майор Богомолов и капитан Серебрян были вызваны в штаб ОМАГ.
Усенко увидел Владимира Цеху, поздоровался.
- Опять в море? - поинтересовался техник и потянулся за "летным". - Надолго? "Маленькие", - показал он в сторону одномоторных истребителей, - летают восьмерками. А раньше только двумя парами. Что-то серьезное ожидается?
- Придет комполка, узнаем.
В соседней группе раздался дружный хохот.
- Родин травит! - прислушался Цеха и предложил: - Пойдем послушаем! Вася мастак поднимать настроение.
Усенко прислушался.
- Что вы, Петя? - громко говорил Родин. - Когда речь заходит о вашем училище, я - хенде хох! Обучают там на высшем уровне! Специалисты к нам приходят превосходные, всегда, вот как ты, все знают! Но все же, не посчитайте за проверочку, так, на засыпку один вопросик, разрешите?
Румяный Киселев согласно кивнул, но, увидев, что все заулыбались, спохватился, предупредил:
- Можно любой, но только по программе училища.
- Факт! По программе. Скажите, что такое "эрликон"?
Сержант сморщил лоб, поправил на голове шлемофон.
- Да вы не огорчайтесь. Мы ведь до войны тоже не знали, пришлось знакомиться в бою. Запомните на будущее: "эрликон" - это такая проклятая немецкая зенитная пушечка. Калибр ее невелик, всего двадцать миллиметров, но ужасно говорлива! Каждую секунду плюет по пять снарядов. Снаряды тоже невелики - вот как большой палец у нашего инженера. Но такой снарядик, если ненароком попадет в вашу машину, развернет в ней дыру диаметром до полуметра.
- Подумаешь, размеры! - попытался взять реванш Киселев. - Наша ШВАК посильнее! Снаряд ее делает метровую дырищу.
- Не перечу! Только в прошлом году на наших "пешках" стояли не ШВАКи, а ШКАСы - пулеметы замечательные! Скорострельность - самая высокая в мире: триста выстрелов в секунду! Я не ошибся, Сергей Митрофанович? - Штурман обернулся к стоящему рядом с ним небольшого роста старшему политруку, одетому в шинель. Усенко знает политработника: это комиссар второй эскадрильи Хоменок.
- Точно! - подтвердил тот. - Тысяча восемьсот выстрелов в минуту - сплошная струя пуль, можно резать!
- Можно! - согласился Родин. - Жаль, калибр маловат, не то что броню, блоки цилиндров не пробивают. Эх, если б у нас тогда были ШВАКи, мы б при знакомстве с "эрликонами" в Смоленске наворочали б!
- В прошлом году в Смоленске? - живо переспросил Киселев. - А в Смоленске в июле прошлого года уже были немцы! Ага? - Сержант победно смотрит вокруг. - Как вы там оказались?
- Оказался, Петя. Да не один, а на пару с твоим любимым командиром товарищем Кузиным. Я не ошибаюсь, товарищ старший политрук? Когда начались налеты на Москву?
- Двадцать второго июля. Я запомнил, в тот день был в политуправлении. Бомбардировала Москву не фронтовая авиация, а специальная эскадра, которую Гитлер перебросил из Германии на Восточный фронт. Только к Москве прорвалось их немного.
- Вот-вот! Нам тогда приказали найти, откуда летают эти стервятники. Полетели экипажи Щербакова, Григорьева, Челышева, Устименко и наш, то есть Кузина. Кузин тогда был старшим лейтенантом, командовал звеном, и все называли его не Георгием Ивановичем, как сейчас, когда стал комэском, а… товарищ капитан, пожалуйста, отвернитесь! - просит Родин Кузина. Тот стоит тут же, слушает, хохочет со всеми. - Поймите мое положение: смущаюсь, и вдохновение пропадает. Я ж должен вас называть как тогда! А комиссар может это посчитать за панибратство - пятно на эскадрилью!
- Давай, давай! - посмеивается Георгий Иванович. - Заливай, а то в моряки не возьмут. Не слышал разве? Новый приказ вышел: отбирать в моряки только тех, кто умеет не меньше восьми часов кряду, как они говорят, балаган разводить!
- Разводят всякую живность, Георгий Иванович, а моряки баланду травят.
- Во-во! Оно самое! Так ты, Василий Григорьевич, того, потренируйся! Авось проскочишь, клеш носить будешь!
- Есть, товарищ капитан, проскочить в клеш, - шутливо выпрямился штурман. - Но разрешите продолжать? Одним словом, товарищ Киселев, полетели мы с Жорой на разведку. Посмотрели в одном подозрительном месте, во втором, облетели почти весь западный район. Нашли, конечно, кое-что, но не то, что нужно. А время на исходе, пора возвращаться. Перед нами Смоленск. ПВО у фрицев там, знали, злющая, до шести тысяч метров по высоте лупят зенитки. Как подойти? Предлагаю командиру: "Жора! Давай заберемся повыше, сфотографируем - документ будет". А он в ответ: "Зачем время терять на набор высоты? Нас обед ждет. И потом, - говорит командир, - что ты с восьми тысяч разглядишь? Реку? Город? Так нам не география нужна, а самолеты считать". Говорю: "Они ж на снимках будут, посчитаем на земле". - "Нет, - возразил Жора. - Такой вариант не годится. А если снимки не получатся? С чем прилетим? Кто поверит? Еще под трибунал… Придумай что-нибудь стоящее!"
Штурман так образно передавал разговор в экипаже, что окружающие смеялись не сдерживаясь. А тот, не меняя голос, с увлечением продолжал:
- "Давай, - говорю, - проползем по крышам. У них пулеметы паршивые, не попадут, проскочим и не только самолеты, мы погоны у фрицев разглядим". - "Можно! - соглашается Жора. - Но мне не цвет петлиц, а самолеты нужны, понимаешь? Как считать на большой скорости?" - "Резонно! - отвечаю. - Тогда потопали на трех тысячах метров, все разглядим, сфотографируем. Немцы разрешат, им не до нас: обедают! Едва ли бросят обед из-за одного советского самолета!" - "А что? - оживился Жора. - Идея!" И пошли мы, брат Петя, в Смоленск на… четырехстах метрах! Высота - с винтовки не промажешь, но летим. Выходим на аэродром, смотрю: кругом "юнкерсы", а за ними "хейнкели" по два мотора, по четыре. Одни замаскированы, другие стоят открыто, только прилетели, возле них фигурки копошатся, кверху головы поднимают, нас, стало быть, разглядывают, ручками машут. Они! Я включил аэрофотоаппарат. Летим прямо над серединой летного поля. Жду: сейчас увидят красные звезды и тюкнут, начнется варфоломеевская ночь среди бела дня! Не стреляют! У ВПП с флажком в руках немчонок стоит, приглашает садиться. А у меня от страха колени трясутся, зуб на зуб от вибрации не попадает. Думаю: "Уже прицелились, вот сейчас… сейчас врежут! Поминай, родная, меня, как звали твоего любимого сыночка, Василия Григорьевича!" И молюсь этому, как его… во-во! Аллаху, прошу: "Пронеси! Жив буду, свечку поставлю самую дорогую!"
- О! Врет! - хохочет Кузин. - Ты ж орал благим матом, чуть телефоны не сгорели: "Смотри, что у них справа! Слева!"
- То я с перепугу, чтобы не так страшно было! В общем, пролетели бы, Петя, благополучно, ни одного выстрела! Думаю: "Видно, и впрямь у фрицев обед вкусный, жрут, сволочи, не могут оторваться. Что удивляться? Добра было много, награбили…" Успокоился я и даю курс домой. А Жора вдруг закладывает вираж а обратную сторону. "Куда ты?" - кричу. А он: "Не рассмотрел, что у них на обед подали: курей или гусей?"
Хохочут летчики, хохочут техники, младшие авиаспециалисты - все, кто собрался вокруг рассказчика.
- Я кричу: "Пропади пропадом те куры-гуси! Уноси ноги! Собьют, не доставим и того, что обнаружили!" Но Жора не слушает, заходит на аэродром, как на посадку, даже шасси выпустил. Немчонок, что у ВПП, сразу руку под козырек…
- Шасси ты же сам предложил! А потом бомбы шарахнул по самолетным стоянкам! Они и начали из этих "эрликонов"! Трассы со всех сторон, будто сеть накинули. Ну, мы из пулеметов.
- Расскажи лучше, на чем домой вернулись. От тех "эрликонов" в крыльях дыры были такие, что человек пролезал головой. "Пешка" стала как решето!
- Что "пешка"? Долетела. Только Алексей Иванович отказался ее ремонтировать, списал на запчасти.
Алексей Иванович - это Лысенко, инженер эскадрильи, самый пожилой из присутствующих, многим годится в отцы - посмеивается. Всегда невозмутимый, услышав неточность, запротестовал:
- Нет, нет! На какие запчасти, когда на вашем самолете, товарищ командир, живого места не было? Мы все поражались: как только долетели? Как живы остались? Радиста лишь царапнуло.
Смех пропал: юмор рассказчика не мог скрыть трагизма отчаянного положения, в котором оказались храбрые разведчики. Окружающие с уважением поглядывали на Кузина и Родина.
- Так вы разведданные привезли? - спросил Киселев.
- В том и дело, что привезли… Сам командующий ВВС Западного фронта генерал Мичугин прислал благодарность!
- А потом? - не унимался сержант. - Потом вы ударили?
- Это уже следующая серия. Пусть адъютант расскажет.
Адъютант эскадрильи старший лейтенант Лопатин отмахнулся. На его лице, как и у Усенко, рубцы ожогов - они летали тогда в одном экипаже и вместе горели в тот августовский день прошлого года. С тех пор кожа лица у Лопатина осталась ноздреватой и багрово-красной, при смехе темнела от прилива крови. В авиаполку к этому привыкли, не замечали, чему Макар Давыдович немало способствовал своим общительным характером и острословием. Знали также, что о своих подвигах адъютант рассказывать не любил.
- Мы ж должны учиться у вас, фронтовиков, - уговаривал Лопатина Киселев, - изучать боевой опыт, как того требует товарищ комиссар Михайлов.
- Вот придет командир полка, - напомнил тот, - спросит, как вы, товарищ сержант, настраиваетесь на боевой вылет!
- Настроены по-боевому, товарищ старший лейтенант! Готовы гнилой фашистской нечисти загнать пулю в лоб.
От слов молодого летчика повеяло бравадой, и адъютант нахмурился, как видно, хотел одернуть его, но пощадил и только пристально посмотрел.
- Я могу дать вам справку, товарищ Киселев, - вмешался в разговор начальник штаба полка майор Тихонов. - В боевой истории полка есть запись, что 26 июля 1941 года 13-й авиаполк прорвал усиленную ПВО Смоленска и тремя эскадрильями нанес удар по его аэродрому, в результате которого было уничтожено и повреждено до двух десятков бомбардировщиков и ангар. Между прочим, тот ангар уничтожил экипаж Усенко - Лопатин. Вот так-то, молодой человек! Понятно?
- Так точно, товарищ майор! Значит, наш командир рисковал недаром - вот что для меня главное! - И посмотрел на Кузина так, что всем стало ясно: попади Киселев в аналогичную ситуацию, не задумываясь, поступит так же.
- Каков у меня командир? - не скрывая восхищения, тихо спросил Цеха у Константина.
Тот ответил тоже тихо:
- Любит во всем ясность. Значит, мыслит! Это неплохо, Владимир Самойлович. Летчик должен всегда думать!..
6
К самолетам скорым шагом подходили поджарый Богомолов, коренастый Серебряк и возвышающийся над ними Михайлов.
- Летный состав, поэкипажно ста-а-новись! - запоздало подал команду Тихонов. - Р-р-равня-а-йсь!
Командир полка выслушал рапорт и подошел к строю вплотную, цепким взглядом осмотрел каждого летчика.
- Как настроение? Больные есть? - задал он обычные вопросы. - Нет? Порядок. Слушайте боевую задачу! Карту!
Капитан Серебряк вышел вперед и развернул планшет, под целлулоидом которого голубела полетная карта.
- Смотрите! - Богомолов показал карту. - Вот здесь, под Архангельском, у острова Мудьюг, и южнее на рейде Двинской губы, стоят в ожидании разгрузки восемь крупных транспортов. В их трюмах пушки, боеприпасы, прицелы. Все это позарез нужно фронту. Об этих грузах знают и немцы. Генерал Петрухин предупредил, что ожидается их воздушное нападение на транспорты: воздушная разведка настойчиво пытается проникнуть в наш район. Нам приказано установить на дальних подступах в море на возможных направлениях появления противника непрерывное патрулирование на все время разгрузки. Решаю: создать две патрульные зоны. Первая - северо-западнее острова Мудьюг на удалении видимости. Вторая - юго-западнее. Патрулирование осуществлять парами Пе-3. Время нахождения в зоне - три часа. Первыми в зону номер один вылетают Богомолов и Усенко, в зону два - Кузин и Киселев. Сменяют: пары Михайлова и Костюка. В резерве на случай необходимости наращивания сил остаются Соловьев и Иштокин. Потом все повторим. Прошу на карта" отметить границы зон.
Серебряк продиктовал квадраты моря. Летчики записали. После уточнения деталей полета командир полка предупредил:
- Имейте в виду, товарищи! Одновременно с нами в восточных секторах барражируют истребители соседей. Не спутайте! В готовность приведены все наличные силы. Вопросы есть?
- Разрешите? - поднял руку Ананьев. - Нас на другие задания будут привлекать или только на патруль?
- Нет, товарищ Ананьев, не будут. Здесь нагрузка ожидается такая, что на отдых будет очень мало времени. Штаб! Продумайте обеспечение полетов до мелочей. У летчиков отдых будет кратковременным, но он должен стать отдыхом! Инженер Белан, подготовьте встречу прилетающих машин так, чтобы осмотр и дозаправка выполнялись в самые сжатые сроки. Сейчас на месте остаться вылетающим, остальные свободны! Начальник связи Лободюк! Сообщите коды, позывные: "Я - свой".
…Ревут и ревут моторы. Отворот влево - прямая, разворот вправо - прямая, отворот вправо - прямая, разворот влево - прямая - друг за другом галсируют и галсируют в заданных квадратах двухмоторные истребители. От однообразных движений притупилась острота восприятия. Пилотируя самолет, Усенко поглядывает в сторону острова Мудьюг. Там на темном фоне воды сереют неподвижные громады транспортов. Это из-за них приходится ему выкручивать барражные восьмерки. Надо! Как говорится, тут ничего не попишешь!
Почти бессознательно Константин следил за мелькавшим перед глазами светло-зеленым хвостом машины командира авиаполка, автоматически двигал нужной ногой - нажимал педаль, крутил рог штурвала, в точности повторяя движения ведущего, в то же время настороженно разглядывал воздушное пространство перед собой.
Враг уже показывался дважды. Это были хорошо знакомые Константину двухмоторные разведчики "хейнкели". Поодиночке они пытались проникнуть в район Архангельска, но, завидев "Петляковых", немедленно поворачивали обратно. Усенко погнался было за одним из них и уже увеличил обороты моторам, поравнялся с командирской машиной, но вовремя оглянулся и… увидел рассерженное лицо и увесистый кулак: уходить из зоны и гоняться за одиночными самолетами противника было категорически запрещено. Враг был хитер, возможность провокаций с его стороны не исключалась. Летчик опомнился, вернулся на свое место и теперь смирно "плелся" сзади.
Позади пилота на своем месте трудился Гилим. Он прослушивал эфир, чтобы не пропустить команд ведущего или с капе ОМАГ, тоже внимательно наблюдал за тем, что происходило в воздухе и на воде, искал врага, отвлекаясь от этих занятий всего на несколько секунд, чтобы после разворота записать в бортжурнале время выхода на очередной курс - галс - предусмотрительность в море крайне нужная, чтобы знать, где находится экипаж.
Именно бомбардир после очередного разворота первым увидел темную черточку под кромкой облаков, быстро приближавшуюся с запада в зону патрулирования пары Богомолова.
- Костя! Справа По борту, курсовой шестьдесят вижу одиночный самолет. Летит курсом на восток.
- Где? - откликнулся летчик.
- Метров триста повыше нас под облаками. Нашел?
- Есть! - обрадовался Усенко. - Так это ж… опять "Хейнкель-111"! Точно! Дай очередь, сообщи "земле"!
Александр повернулся к пулемету и направил в сторону противника короткую очередь: зеленоватые и малиновые искорки трассирующих пуль прочертили в хмуром небе цветастую строчку и пропали - то был условный знак. Ведущий тотчас ответил, качнув с крыла на крыло: "Понял! Вижу!" Но продолжал полет прежним курсом.
Немец вел себя странно. Он не мог не видеть советских истребителей и трассы, однако не удирал, как предыдущие собраты, а продолжал сближаться под острым углом. На белом фоне облаков хорошо различались контуры врага: его удлиненный фюзеляж, прижавшиеся к нему с боков крутолобые моторы, высокий киль. Расстояние до "хейнкеля" было не более пяти километров - самое время занять выгодную позицию для атаки, но ведущий почему-то мешкал. Константин не выдержал:
- Сокол первый! - нажал он кнопку рации. - Не пора?
Ответ был неожиданным и коротким:
- Не болтать!
До вражеского самолета оставалось три километра, когда Богомолов плавно завалил машину в крен и начал неторопливый разворот. Усенко повторил его маневр и удивился: немец тоже лег в разворот, стал отворачивать на запад. И опять скорость полета он не увеличивал, будто приглашал гнаться за собой.
- Сокол двадцать один! - раздался в эфире спокойный голос Богомолова. - Как меня слышите? Я - первый! Прием!