Поначалу вроде бы и ничего - так, запашок только беспокоил. А потом все хуже и хуже. Люди начали бредить, терять сознание. Но мало что отравились - одна искорка - и взрыв! И нет больше боевого корабля Северного флота. И нет больше его гвардейского экипажа…
Из всей команды только наш Инженер-механик, старший лейтенант, держался на ногах, владел руками и соображал головой.
Настало время всплывать. Он попытался привести хоть кого-нибудь в сознание - не получилось. Воздух и так был уже некачественный, да тут еще и бензин.
Тогда Инженер решил произвести всплытие в одиночку. Что это значит, только подводнику дано понять. На корабле у каждого свой пост. Каждый выполняет свою работу. А здесь один человек, обессиленный, должен был выполнить работу двадцати человек. Подготовить отсеки к вентилированию, электродвигатели, продуть балластные цистерны, и еще десятки операций.
И он это сделал. Поднял лодку на поверхность. Открыл рубочный люк, вытащил на мостик Командира, Штурмана. Они пришли в себя, стали вытаскивать остальных.
Один за всех… Все - за одного… Но дело даже не в этом. А в том, что Инженер знал на нашем корабле каждый винтик, каждую заклепку, назначение каждого узла и механизма. И этим своим примером убедил нас пуще всех своих умных лекций.
Да, школа нашего Инженера всем нам впрок пошла. Сложнейшее по конструкции и назначению судно привести в рабочее состояние в общем то примитивным способом - для этого надо многое знать и хорошо уметь.
Рулевое управление, которому больше всего досталось от взрыва, вышло из строя полностью. Но ни Инженера, ни Боцмана это не смутило. Сняли баллер (это ось руля), выправили его и вновь соединили с пером, но уже с устройством, которое позволяло управлять рулем с палубы. Это устройство называлось румпель.
- Румпель, - с гордостью сказал Боцман, - это такая штука, которая должна быть в башке у каждого моряка!
Он нас немало насмешил этим утверждением. Потому что румпель, который они с механиком соорудили на кормовой палубе, был похож на громадную кривую кочергу.
Мотористы тем временем запустили дизеля и начали зарядку аккумуляторов. А меня и еще двух матросов Боцман отрядил на берег.
- Обеспечить материал для мачты и двух гиков. Диаметр стволов - не менее пяти дюймов, длина - шесть метров и два по четыре. Ясно? Выполняйте!
"Выполняйте!" Лесок на Виктории - корявый, короткоствольный. Выбрать в этом леске прямослойные стволы - задача не из простых. Мы сняли с противопожарного щита топоры и долго бродили по острову, по пояс в снегу, в поисках мачты и гика. Кок увязался за нами.
- А тебе-то что надо? - спросил его я.
- Приварок пошукаю. Должна же здесь дичь ховаться. Куропать всякая. Оленина.
Оленина по острову не бродила. "Куропать", правда, ховалась и взлетала из-под ног, будто рвались в снегу противопехотные мины.
- Ружьишко бы, - все вздыхал Кок. - С мелкой дробью. Я б такое застолье - адмиральское - сделал!
Одну куропатку Кок все-таки сбил из автомата одиночным выстрелом. Да толку с этого выстрела не было. Подобрали комок перьев - и все. Ударом автоматной нули вышибло из птахи все косточки, вместе с мясцом.
Ну а стволы для гиков мы все-таки нашли. Обрубили сучья, ошкурили. А вот с мачтой - проблема.
- На берег надо идти, - подсказал Кок, не зря он за нами увязался. - Плавник шукать.
Это он правильно сказал. Тут до войны проложили свой путь лесовозы. Время от времени штормовая волна смывала с их палубы связки бревен и несла к берегу. Там их молотил прибой и забрасывал на скалы.
Мысль Кока оказалась удачной. На западном берегу мы набрели на целые завалы из бревен. И без труда выбрали нужное. С ним даже не пришлось возиться - прибойная волна ошкурила бревно до восковой желтизны.
Боцман остался доволен. И под его присмотром мы установили мачту на палубе подводной лодки. Принайтовив ее стальными стяжками к стволу перископа. Лодка сразу же приняла лихой морской вид. Будто ей предстояло кругосветное плавание.
На следующий день Инженер взял у Штурмана листок миллиметровки и занялся какими-то расчетами. Он в масштабе нарисовал силуэт нашей "Щучки", прочертил ватерлинию и стал просчитывать подводную часть корпуса, делать на ней какие-то загадочные пометки. Меня он держал под рукой и время от времени посылал на палубу сделать уточняющие промеры, как он говорил, "по фактическому состоянию".
Наконец кончил подсчеты и нанес на подводную часть лодки жирную точку, а рядом с ней написал три загадочные буквы: ЦБС.
- Понял, салага?
Салага ничего не понял.
- Учись, пока я жив. Чтобы парусное судно слушалось руля, нужно, чтобы центр бокового сопротивления примерно совпадал с центром парусности. Вот теперь я прикину форму и размер парусов, приведу это все к согласию - и в море!
В соответствии со своими выкладками Инженер заставил нас пошить новые паруса.
Но тут возникла еще одна проблема: не хватало ниток для шитья. Боцманский запас истощился.
Наш минер, хитрый ярославский мужичок, высказался:
- Проболка. Энтой проболки у Радиста цельная катушка. Он ее под подушкой сохраняет.
- Проболка! - обиделся Одесса-папа, что не сам об этом догадался. - Ты когда по-русски говорить станешь?
- Завтря. Ужо по утру.
Так он хитро это "ужопо" сказал, что все рассмеялись. Тем более, что совет был добрый. Шить парусину "проболкой" куда как удобно - иглы не надо.
Распороли прежние паруса, начали кроить новые, по схеме Инженера, по его расчетам. Брезента не хватило, одеяла в ход пошли. По верху обоих парусов сделали рукава, в которые плотно вошли наши гики.
Инженер похвалил Трявогу за сообразительность.
- У нас на дяревне все такие-то, - не стал бахвалиться минер.
Он был бесхитростный мужичок, делал свое дело. Но так, что переделывать или исправлять за ним никогда не приходилось. А в одном нашем рейде так же бесхитростно совершил свой малый подвиг. Рискуя жизнью, спас весь экипаж. И никому из нас не пришло в голову похвалить его. Похлопали по плечу: "Молодец, Трявога". На что он ответил: "А у нас в дяревне все такие-то, молодцы".
А дело было так. Вышли на конвой. Транспорт, эскорт. Атакуем.
Пошли на сближение. Все теснее подходим к намеченной точке залпа. Время от времени поднимаем перископ, чтобы уточнить расчеты на стрельбу. Делаем это ("высовываем глаз") очень быстро. Чтобы угроза осталась незамеченной. Перископ оставляет за собой заметный расходящийся след. Заметив его, торпедируемый корабль сразу же меняет курс, чтобы уйти от удара, а корабль эскорта немедленно наносит ответный удар. В работе с перископом в момент атаки счет ведется на секунды.
Напряжение большое. А я Командиром любовался. Как дирижером оркестра. Ни слова матросу, управляющему перископом. Скупые, но емкие жесты. "Стоп поднимать", "Убрать перископ". Делает быстрый разворот на цель. Определяет дистанцию до цели, курсовой угол. Пеленг цели взят.
- Пли!
Как поется в нашей любимой песне: "Минута другая - и взрыв!"
Попадание. Резко уходим на глубину. Но ударов "глубинок" не слышим. Догадываемся: немец решил, что транспорт подорвался на мине. Оно так и оказалось. Позже на базе наши радисты поймали немецкое радио: транспорт такой-то (сейчас уж не помню его клички) задел плавающую мину и затонул.
К ночи всплыли на зарядку. Подышали, покурили на воздухе. В лодке-то не больно покуришь. Там и без того воздух тяжелый. Да и мало его, не хватает, как правило. Даже Командир на глубине пустую трубку посасывает.
Со светом налетели самолеты. Мы нырнули, да поздновато. Рванула рядом, прямо над нами, бомба. Тряхнуло так, что лодка с маху ударилась форштевнем в грунт. На ногах только Командир удержался. Правда, трубку изо рта выронил.
- Осмотреться в отсеках! - не успели на ноги подняться, уже Командир приказал. А сам еще и трубку не подобрал.
Вот эта команда, хоть и подается, как правило, в критической обстановке, но на экипаж хорошо действует. Командир командует - лодка живет - воюем дальше. Только подлатаемся чуток.
Во всех отсеках серьезных повреждений не оказалось. А вот в носовом разошелся в обшивке шов. В пробоину бьет вода. Вы представляете, на глубине в сорок метров каким напором она бьет? Под каким давлением? Это не то, что из крана на кухне.
В отсеке в это время Трявога находился. Дверь в отсек наглухо задраили. Он остался один на один с мощной струей воды, которая раз за разом сбивала его с ног и бросала на переборку. А он с ней боролся. И знал мужичок, что, если не справится, отсек заполнится водой до отказа. Лодка-то останется на плаву. А он останется в отсеке, навсегда.
Лодка лежит на грунте. Вокруг рвутся бомбы. Видимо, в прозрачной воде мы все-таки просматриваемся с воздуха. Минуты кажутся часами…
Командир приказал выпустить из цистерны немного солярки. А Боцман через пустой торпедный аппарат вытолкнул старый бушлат и еще какой-то хлам. Все это поднялось на поверхность. Будто разбило лодку бомбой.
Трявога бьется со стихией уже по грудь в ледяной воде.
И вдруг слышим его голос из переговорной трубы:
- Пробоина заделана.
Воды лодка набрала много, но всплывать можно. У Трявоги руки в крови, лоб рассечен, мокрый не то что насквозь, аж до самых кишок. Командир его обнял от души. А тот: "У нас все такие-то".
Самолет ушел. Докладывать, что потопил советскую лодку. Видно, сработала наша хитрость. А мы всплыли, откачали воду, связались с базой. Получили приказ срочно возвращаться за новым заданием.
Один за всех, все за одного…
Бежит и бежит где-то возле сердца пестрая лента памяти. Будто кино кто-то назад крутит. То одно, то другое вспомнится. Говорят, что человек за минуту до своей гибели всю свою жизнь, как в быстром фильме, успевает увидеть. С самого раннего детства до последней минуты. Но я не согласен.
Да, конечно, когда мы в таком скверном положении оказались, радости большой, как вы понимаете, не было. Большая была реальность нашей гибели. Что корабль, что человек без руля и двигателя - игрушка в руках судьбы. Она, судьба эта, и на полку тебя может поставить и об пол шмякнуть. Только вот то, что у меня в тот момент в памяти побежало, совсем не о прощании с жизнью говорило. Совсем наоборот, от зюйда к норду. Закрутились в памяти эпизоды (как киношники говорят), в которых наша "Щучка" и мы вместе с ней на волосок от общего конца были. И все-таки сбили смерть с нашего курса. Не порвался этот тонкий волосок, выстояли, нашли выход, победили. Как в тот раз, когда опять попали в подводный плен. Это, кстати, довольно часто с подлодками случается. Для нее в морской глубине ловушек много расставлено. Особенно во время войны…
…Зарядили, поползли осенние туманы. Немца это обрадовало - мол, под их прикрытием можно усилить транспортные перевозки, активнее задействовать коммуникации. Однако и нам туманное море тоже на руку. Поиск вести, правда, трудно, зато и подобраться можно вплотную, ударить без промаха и в тумане раствориться.
Сейчас уж точно не вспомню, где это было, кажется, возле Нордкина. Накануне мы там большой транспорт потопили, двумя носовыми, и Командир решил с этой точки не уходить: чутье ему подсказывало, что нужно ждать - опять пойдет здесь немец. Он ведь аккуратист, но человек не творческий. А у нашего Командира чутье хорошего охотника - всегда знает, где стать с ружьем, за каким деревом, чтобы зверь прямо на него вышел.
Так и получилось… Дрейфуем в тумане. Кто вахту несет, кто отдыхает. Одесса-папа и мужичок Трявога новую песню "Прощайте скалистые горы" на два голоса раскладывают и души нам приятно бередят. Из камбуза чем-то заманчивым попахивает. Тихо. Как в деревне перед рассветом. Только там сверчки скрипят за печкой, а у нас в "избе" приборы пощелкивают, электромоторы ровно, мягко журчат. И гитара чуть слышно струнами подрагивает.
Акустик не дремлет. Лодка в тумане слепа, но слух у нее изощренный.
- Справа по курсу десять шум многих винтов! - идет от него в центральный пост доклад. - Конвой, товарищ командир.
Товарищ Командир буквально влипает в окуляры. Но кроме белесой мглы ничего не видит. Но мы идем по курсу "десять справа" на сближение. А тут новый доклад:
- По корме - сторожевик! Идет в кильватер!
Другими словами, кто знает, как он там оказался, но нас явно обнаружил, сейчас нагонит и отбомбит.
Командир разворачивает перископ. Но всем, кто рядом, ясно, что ничего, кроме молочно-белого марева, он не видит. Но мы уже к тому времени освоили атаку "вслепую", по акустическому пеленгу.
Акустик ловит шум и по его интенсивности выводит лодку на цель. Искусство.
- Стрельба по отсчету приборов! Акустик - внимание! Идем в атаку!
Сторожевик нагоняет. Вот-вот начнет бомбить. А надо тут сказать, что пеленгование в корму очень сложное дело. Ювелирное, если уж на то пошло.
В общем, Акустик дает пеленги, Командир корректирует движение лодки, вертикальщики нацеливают ее на врага. А у нас уже готовы к атаке и носовые, и кормовые аппараты.
- Кормовые - товсь!
- Кормовые - пли!
Отсчет секунд, и мы все слышим взрыв, лодка вздрагивает, прыгает вперед.
Командир (это уж мы потом узнали) видит в перископ столб воды с многоэтажный дом, перемешанный с желтым пламенем и черным дымом, летящие в небо мачты, шлюпки, надстройки, прожектора, людей…
- Не терять конвой! - следует команда. - Будем атаковать.
Сближаемся с конвоем. Туман - от нашей торпеды, что ли, - рассеивается. Ясно видно, что конвой идет противолодочным зигзагом и от него отделяются два противолодочных корабля, идут на нас.
- Боцман, ныряем! Акустик - слушать!
Да мы и без Акустика слышим, как над нами прошумели винты… И опять ждем. Затаив дыхание и почти остановив сердца, ждем разрывов бомб, каждый из которых может стать последним для любого из нас.
Но бомбить почему-то не стали. То ли проглядели перископ в тумане и прослушали мимо, то ли решили, что сторожевик мину поймал. А скорее всего - бросились своих вылавливать.
- К всплытию под перископ!
Конвой в это время очень удачно для нас делает поворот "все вдруг", и самый большой транспорт оказывается под нашим прицелом. Ничего не надо рассчитывать, уточнять, компенсировать. Форштевень его наползает прямо на нить прицела.
- Носовые - пли!
Срочное погружение. Стрелка глубиномера стремительно бежит вправо. Вторая минута с момента залпа - слышим раз за разом три взрыва.
Словом, отстрелялись отменно. Начали послезалповое маневрирование, чтобы уйти от бомбежки.
Немцы нас, конечно, слушают, стараются бросать бомбы прицельно. А наш Командир хитрит. Как только пошла серия бомб, команда "Полный вперед!" - в это время немец не только нас, он и себя в этом грохоте не слышит.
Отгремели глубинки - команда: "Стоп моторы!" - и в лодке тишина. Даже не слышно, как Боцман спички из коробка в коробок перекладывает. Пошла очередная серия - мы опять на полном ходу. А взрывы все дальше и дальше за кормой.
Вскоре Акустик докладывает:
- Горизонт чист!
Штурман прокладывает курс в базу. Настроение радостное: домой идем, с победами. Там нас три порося ждут, благодарность командования, а с течением времени - и ордена.
И вот на тебе!
- Центральный пост! Скрежет по левому борту! - пошли доклады из носовых и кормовых отсеков.
Да мы и без докладов слышим омерзительный визгливый звук металла о металл. И у всех одна мысль: "Минреп зацепили!" И у всех опять одно ожидание. А чего ждем? Ждем взрыва. Сейчас подтянем к борту рогатую сволочь - она и ахнет.
- Стоп моторы!
После этой команды лодка должна начать медленное погружение. Однако "Щучка" зависает, остается на прежней глубине.
Мало того, что нас что-то держит, так появляется еще и крен. Непонятно ведет себя эхолот: показывает попеременно то пять, то аж семнадцать метров. Хотя лодка висит стабильно.
Боцман, по своей привычке, скребет клешней в затылке. Командир и Штурман переговариваются вполголоса, ищут разгадку морской загадки.
- Это не минреп, - говорит Командир. - Что-то другое. Сеть?
- Откуда здесь сеть? Да и минного поля здесь быть не должно.
- Не минреп. Шли самым малым, а толчок - будто в стену ударили.
- Если бы минреп, - вставляет свое слово Боцман, - мы бы мину на этом ходу притянули бы к себе. И уж она бы себя обозначила!
- Это радует! - Командир сосет пустую трубку. Даже себе он не позволяет курить на глубине. - И скрежет для минрепа не характерный, минреп мягче скребет. Обо что-то массивное тремся.
Штурман, вдруг сообразив, кинулся к вахтенному журналу. И Командир, будто что-то вспомнив, склоняется над вчерашней страницей.
Они переглянулись, и оба согласно покачали головами. Штурман ткнул пальцем в нужную строку:
- Вот! И время, и место.
Все стало ясно: под нами затонувший корабль. Тот самый, который мы здесь вчера (время и место) пустили на дно. Мстит, стало быть.
Лодка, вероятно, впарилась между его мачтой и стальными винтами, застряла.
- Мы таки жертва вчерашней жертвы, - изрекает Одесса-папа.
- Не смешно, - обрывает его Командир. - Даже глупо.
- Я знаю. - Голос Одессы тих и печален. Но страха в глазах нет.
- Вляпались, - шепчет мне в ухо Трявога. - Как в коровью ляпешку.
"Ляпешка"… Если бы…
Лодка под водой слепа. Как она застряла, чем зацепилась? А ведь лодке есть чем зацепиться, это ведь не гладкое веретено. Тут тебе и рули, и антенны, и леера - много чего есть. И как выбраться, чтобы не повредить ее жизненные узлы? Что можно сделать и чего нельзя делать ни в коем случае? Офицеры советуются, мы прислушиваемся.
Всплывать нельзя - еще плотнее увязнем и опасно повредимся. Дать задний ход еще опаснее. Что там под кормой - неизвестно; если повредим винты, тогда уж точно не выберемся.
- Утяжеляемся, - решает Командир.
- И раскачиваемся, - советует Боцман.
Так и сделали. Приняли воду, начали перекачивать балласт - из кормы в нос, с носа в корму. Раскачали лодку.
- Кажется, сползаем, - сказал Штурман. - Стали… Носовые рули держат.
Командир приказывает провернуть валы вручную. Вроде все нормально - винты свободны. Даем одним мотором "полный назад". Впустую. Крепко в нас "утопленник" вцепился. Рулевые - горизонталыцики пробуют шевелить носовые рули глубины - не шевелятся. А Командир спокоен. Думает.
Зато Одесса-папа не думает:
- А если нам торпеду из носового дать?
- Точно, - вздыхает Штурман и вполголоса добавляет: - Точно - на Привозе дурака делали. С похмелья.
- А я виноват? - обижается Одесса. И крутит своей бедовой головой.
Как все-таки важно в трудную минуту что-нибудь веселое услышать. Тут даже Командир улыбнулся. И махнул рукой:
- Оба - средний назад!
Лодка дернулась, в носу заскрежетало так, что хоть уши затыкай и сердце ладонью прижми.
Скрежет на пределе терпения. Корма приподнимается. Треск оглашенный…