И все! Освободились! Видать, ванты "утопленника" порвали. Всплываем на заднем ходу. Горизонт чист. Высыпаем на палубу, смотрим. Серьезных повреждений нет. Погнута леерная стойка, еще две вырваны с корнем. Пробуем носовые рули - свободны и не повреждены. Командир раскуривает трубку, Боцман скребет затылок. С облегчением, а не в раздумье. Настроение - как после удачной атаки. А то и повыше. Вырвались снова из объятий "спрута-восьминога". Курящая вахта дымит так, что, будь тут рядом немец, за пароход бы нас принял. Или даже за два.
А мне вот опять же подумалось: сколько уже кораблей за эту войну легло на дно морское. А людей?… Много больше. Только вот корабли можно новые построить…
Боцман был очень доволен оснасткой. Командир хмурился, но не возражал, только проворчал, когда, повинуясь нашим рукам, паруса поползли вверх:
- Бред какой-то!
А Боцман настоял на проведении ходовых испытаний:
- Завтра утром будет хороший ветер.
- Откуда ты знаешь?
В ответ Боцман выдал стишок из своего запаса:
Если небо красно с вечера,
Моряку бояться нечего.
Если солнце село в воду -
Жди хорошую погоду.
Вечер, и впрямь, был тих. Солнце садилось в воду, окрасив полнеба в ярко-алый цвет.
- Это радует. - Командир покачал головой и прошел на корму. Оглядел рулевое устройство. Скептически хмыкнул: - Наворочали… Только немца вашей кочергой пугать.
Но по голосу было понятно, что он нами доволен. Одобряет нашу техническую смекалку. Да еще, наверное, нашего "ерша" вспомнил, коктейль этот чертов. Был у нас такой боевой эпизод, когда мы в базу практически без топлива вернулись. Это в самом начале войны случилось. Попали мы под жестокую бомбежку, молотили нас глубинками два противолодочных корабля. И никак мы не могли от них оторваться. Применяли испытанный маневр - двигались только во время взрывов и затаивались в промежутках между ними. Маневрировали, меняли курс, но вцепились они в нас жестоко.
Маневрировать уже не можем, батареи на исходе. Легли на грунт.
А дышать все тяжелее. Будто на груди камень лежит. В висках стучит, голова - ровно свинцом залита. Холодный пот, дрожат руки, лица у всех краснотой налились. Апатия, неудержимо валит в сон. Кое-кто уже взялся за патроны регенерации, а кое-кому уже нет сил втянуть через них воздух. Тяжко…
Командир приказывает свободным от вахты улечься повыше - на торпеды, на дизеля, - углекислый газ ведь внизу больше всего скапливается, он тяжелый. И сам по себе, и для жизни.
- Вахтенным, - говорит Командир, - включиться в кислородные аппараты. Боцман, известь из патронов регенерации рассыпать в отсеках на пол.
Опять наверху серия рванула. Доклады из отсеков после каждого взрыва идут вялые, будто сонные.
- Люди на пределе, - говорит Штурман. - Углекислота выше четырех процентов.
- Это радует, - слабо улыбается Командир и включает общую переговорку.
- Внимание экипажу. Слушать сюда! Противник нас теряет. Нужно еще продержаться. Вы устали. Приказ: беспартийным - отдохнуть. Коммунистам и комсомольцам принять вахту. За себя и за своих товарищей.
И тут вдруг пошли ответы из отсеков:
- Вахту стоим! Беспартийных нет!
- Центральный! Пятый отсек просит считать весь личный состав коммунистами! Вахту стоим!
- Шестой отсек докладывает! Двое беспартийных подали заявления в партию!
Сейчас кому-то это покажется смешным и нелепым, а тогда партия была у нас великой силой. И вступали в нее не для звездочек на погоны, не за высокие посты и награды. В минуту смертельной опасности писали: "…прошу считать меня коммунистом". И как же горько, больно в наше время слышать от иных: "Прошу не считать меня коммунистом". И ведь не в минуту опасности они сказали эти отвратительные слова, а ради личной выгоды, ради большого куска…
- Вот привязались! - в сердцах высказался Командир.
- Следим, Командир, - предположил Инженер. - Соляром, видно, обозначаемся.
Скорее всего, так оно и было. Пробило нам цистерну, соляр всплывает на поверхность и выдает нас с головой.
Бомбили нас несколько часов, а потом бомбежка прекратилась, немцы ушли.
- Это радует. - сказал Командир. Но по его голосу и тону было ясно, что он подозревает, почему тральщики нас потеряли. И это совсем не радует.
Едва продержались до темноты, всплыли. Отдышались. Осмотрели нашу побитую "Щучку". Так и есть: пробиты топливные цистерны. Мы оставляли след на поверхности, а потом этот след прервался… Потому что соляр кончился, весь вытек.
- Бяда, - покачал головой Трявога. - Как есть бяда.
Еще бы не беда. Инженер проверил уровень топлива.
- Самую малость осталось. Даже на зарядку аккумуляторов едва хватит… А, может, и не хватит.
До базы триста миль. До немцев и двадцати не наберется.
Дали радио в базу; в ответ радировали, что нам направлена помощь. Мол, держитесь.
А что делать? Будем держаться. Запустили дизель на остатках горючего, чуть-чуть подзарядку смогли дать аккумуляторам. Инженер глянул на приборы, нахмурился.
- Погрузиться не сможем, не потянут электромоторы.
Ночь прошла тревожно. Хода нет, погрузиться не можем. Со светом нас наверняка обнаружат. И добьют.
Командир объявил полную боевую готовность. Подготовили торпеды, орудия, пулеметы. Разобрали личное оружие. "Щучку" нашу подготовили к взрыву.
Я нес вахту на палубе, наблюдал. И что внизу делалось, конечно, не знал. А там Инженер и Боцман вовсю химичили. Придумали такое, что только русский моряк может придумать. Ну где, спрашивается, можно в открытом море топливо для дизелей достать? У немца не попросишь, а свои далеко…
Таки достали, как Одесса-папа сказал, поднявшись на палубу.
- Товарищ Командир, сотворили топливо, - доложил. - Разоружили торпеду. Коктейль устроили. А если по-нашему, то "ёрш". Миль на сто его хватит.
- Внятно доложите. Какой, к черту, коктейль?
В самом деле - чертов коктейль. Откачали керосин из торпед, смешали с машинным маслом.
- Сейчас запускать дизель будут.
И точно: дали сжатый воздух, провернули двигатель. Он чихнул раз, второй… и заработал.
В общем, до темноты мы еще подрейфовали в полной боевой готовности, а в ночь пошли в базу. Тарахтели, чихали, коптили чистое небо, но добрались. До базы, конечно, нам этого "ерша" не хватило. Опять зависли, но вскорости наши катера подошли. Взяли нас на буксир.
Инженеру с Боцманом за морскую смекалку благодарность объявили. А я так и ордена бы им не пожалел. И тут мне смешно немного стало. Видишь, что вспомнилось - чертова смесь вместо топлива. А сейчас вместо топлива - паруса из чехлов и одеял. Не, никому нас не победить…
А тоска понемногу наползает, начинает душу тревожить. Думается о всяком, вспоминается. То березка под снегом, то мамкина улыбка, а больше всего - родная плавбаза.
Со стороны моря база в Полярном охранялась сторожевыми судами и минными заграждениями. По берегу тянулись ограждения из колючей проволоки, был поставлен КПП, где несли круглосуточную вахту бойцы морской пехоты.
На базе мы ремонтировались, пополняли боезапас и снаряжение, отдыхали. Здесь мы получали долгожданную почту, смотрели фильмы, нередко к нам приезжали из Москвы артисты, поэты, композиторы.
Да у нас и своих артистов и поэтов хватало, художественная самодеятельность на весь фронт славилась. И кстати, кто не знает, скажу: был у нас свой театр Северного флота. Спектакли там ставил - вы не поверите - знаменитый на весь мир (ну, еще не тогда) молодой Валентин Плучек.
Наш командующий очень театр любил, особенно всякую классику - Чехова там, Островского, а тут вдруг сказал Плучеку:
- Хорошо бы вам поставить спектакль на нашем боевом материале. У нас ведь герои не слабее шекспировских.
Ну и что? Исидора Штока знаете? Вот он приехал, пообщался с нами, написал пьесу. Плучек поставил нашими силами. Успех был оглушительный. Еще и потому, что мы в героях на сцене узнавали наших товарищей, героев на море и на суше.
Или вот Кербель - под плеск волны вспомнился. Его-то все знают, великий скульптор. А тогда его, студента-выпускника, направили в наше соединение краснофлотцем, чуть ли не мотористом.
Тут уж командующий строго распорядился:
- Такие руки, такой глаз беречь надо для будущего, чтобы они людей радовали.
Организовали ему сарайчик, оборудовали там мастерскую, и начал этот юный Кербель делать там скульптурные портреты наших подводников. Долго после войны я их в Третьяковке видел.
И что думается уже сейчас: теперь все это прошлое, а тогда было настоящее, этим жили, этим на будущее надеялись. В этом сила наша победная была.
И еще мне на палубе нашей подбитой "Щучки" вспомнилось, как после первых боев, после первых потерь стали приезжать к нам вдовы, незамужние невесты, обездоленные матери, сестры наших погибших товарищей. Они приезжали не для того, чтобы букетик цветов на могилки своих близких положить - могилой им было бескрайнее холодное море, - а чтобы постоять в молчании на причале, откуда их сыновья и братья ушли в свое последнее плавание.
И почти все они, эти женщины и девушки, матери, вдовы, сестры, оставались в Полярном. Продолжить службу своих погибших. В штабе, в канцелярии, в санбатах, радистками приняли эстафету борьбы за свободу своей Родины. Эстафету мести ненавистному врагу.
И кстати сказать, на средства, собранные семьями моряков-подводников, была построена подлодка. И нарком ВМФ дал приказ присвоить ей название. До этого названия давали лишь крейсерам, линейным кораблям, а подлодке было положено только литерно-цифровое наименование. И получила она очень символическое имя - "Месть". И уходила в море с нашей базы.
Сейчас эта база казалась мне родным домом. Хотя, по правде говоря, родным домом была для нас и наша лодка. Искалеченная, беспомощная, она связывала нас с Родиной - не очень далекой, но практически недосягаемой.
Парус наш обвис, стал похож на деревенское лоскутное одеяло. Медленно дрейфуем в темноте. Море спокойно, чуть плещет в правый борт. Несу вахту сигнальщиком, вглядываюсь в северную ночь. Где-то там, вдали, неприветливый берег, маленькая норвежская деревушка. Возле нее - немецкий наблюдательный пост. Там не так давно мы высаживали на берег группу разведчиков и принимали на борт другую группу, "отработавшую" в тылу врага почти месяц.
Помнится это - будто вчера было… И помнится не только трудным заданием, пережитой опасностью, а еще и тем, что война (да и вся жизнь тоже) бывает шибко щедрой на неожиданности.
К примеру вспомнилось. Командир одной нашей "эски", что с Тихого океана к нам прибыл, идет себе по своим делам. Навстречу боец в шинели. Круглолицый такой сержант. Не очень ладный. Честь отдает - словно чайку от густых бровей отгоняет. Хотел уж было каперанг замечание сделать, а в глазах у бойца что-то знакомое засветилось… Сестра! Родная! Вот так встреча на войне!
Оказалось - кончила курсы радисток, направили ее на Северный флот. К родному брату. Да что говорить, мы все тогда родные были.
Но это еще не фокус. Вы вот хоть раз такое слышали, чтобы бойца или командира наградили за то, что он… не выполнил приказ? А ведь такое бывало. С нами в тот раз похожее получилось. Приказ не выполнили, а награду получили…
Командира вызвали на командный пункт. Вручили, как обычно, папку с документами, карты, кальки, поставили боевую задачу.
Он пришел в наш кубрик. Тотчас - гитара на гвоздь, шахматы в коробку, книги на полку, письма потом допишем. Если доведется, конечно.
- Завтра выходим в море. Задание у нас простое, но очень сложное. - Командир улыбнулся самому себе. - Высадить разведку и принять на борт прежнюю разведгруппу. После этого приступить к уничтожению кораблей противника на вражеских коммуникациях. - Командир помолчал. - Район, где будем действовать, сложный. Хорошо охраняется и с моря, и с суши. Контролируется авиацией. Прикрыт минным полем. Командирам боевых частей довести до каждого матроса и старшины дополнительные обязанности на время высадки и приема десанта.
- Задание выполним, - за всех ответил наш Военком.
- Экипажу - отдыхать, офицерам - задержаться.
Никто из нас, конечно, отдыхать не стал, вся команда ушла на лодку - еще раз проверить ее готовность к выходу на задание. Мы этого часа ждали, еще накануне загрузили торпеды, боезапас к орудиям, продукты.
…В море нас проводил Комбриг, обошел все отсеки, каждому нашел доброе напутственное слово.
Подошли разведчики. Невидные в общем-то ребята, подбористые. Плащ-палатки горбятся заплечными мешками, на груди у каждого - автомат, в руках тугие тючки. Прошагали по сходням, нырнули в люк - не хуже нашего, ловко, по-змеиному друг за дружкой скользнули.
Мы их приняли, разместили - поудобнее постарались, хоть и самим тесно. А как же иначе? Мы у себя дома, они как бы в гостях. Да и не к теще на блины идут. Как говорится, в логово зверя.
Ну все. Получили "добро" на выход, отдали швартовы. Забурлило за кормой, все дальше родные берега. Скрылся Рыбачий в "далеком тумане", пошли открытым морем. Горизонт чист, спокойная низкая облачность. Через сколько-то времени вышли в заданный район.
Минное поле - две или три банки - Командир решил пройти под водой: все-таки лучше задеть минреп, чем саму мину.
- Прошли, - наконец сказал Штурман.
И единым вздохом облегчения ответил ему экипаж. Минные поля преодолевать - это надо нервы иметь. Даже Одесса-папа не пошутил. Оно и правильно - только дурак дурной гибели не боится.
Один из разведчиков вытер платком лоб:
- Ну и отважные вы ребята. И каждый раз так? Мало того что под водой, так еще и меж минами.
Они вообще, как мы погрузились, немного зажались. Неуютно им стало. А я подумал: идти в тыл врага, работать там, где каждый камень, каждый куст таит погибель, где ниоткуда не придет помощь, где даже малая рана, подвернувшаяся нога или даже сильная простуда становятся союзниками врага. Не знаю, смог бы я так? То ли каждому своя смелость положена от природы, то ли привычка к опасной работе развивается. Не знаю…
Тут к ним Трявога подобрался.
- А что это у вас, ребяты, оружие не наше? Не хватает, ага?
Разведчик понятливо усмехнулся, объяснил:
- "Шмайссер" - автомат короткий, с ним способнее среди камней и в лесу.
- Во как! - Трявога подобрался поближе, переложил тючок.
- Осторожней, - сказал другой разведчик, - это взрывчатка.
Ну, уж этим Трявогу не спугнешь, у нас этой взрывчатки - десять торпед, не считая снарядов.
- А с патронами как же?
Разведчик снова усмехнулся, как на неразумного пацана.
- С этим добром не сложно, всегда у немца разживемся.
- О как!
А я подумал: "разживемся", просто как. Будто за каждым камнем скобяная лавка, где нашим бойцам немецкие патроны продают. Лихие ребята, что и говорить. А под водой все-таки робеют.
Тем временем всплыли под перископ, осмотрелись, определились по месту. Штурман, как говорится, "связался с луной", четко определил место встречи. До которой оставалось еще более суток.
Чтобы не тратить время следующей ночью на определение нужной точки, Командир принял решение здесь же лечь на грунт. Ждать - оно ведь вроде последнее дело, а на войне, сказал бы, самое трудное.
Я в центральном посту в это время был, слышал, как Командир сказал Штурману:
- Удобное место для высадки выбрали - рядом с постом. Это радует.
Штурман не сразу ответил.
- Наверное, выбор был не богат.
Потом-то уж мы узнали, что в деревушке рядом с постом группа норвежских патриотов очень активно помогала нашим разведчикам и обеспечила их шлюпкой.
Около полуночи Командир вновь уточнил задачу всему экипажу.
- Зрительное и акустическое наблюдение - на пределе внимания. Во время высадки и приема я - на мостике. В критическом случае командование кораблем и всей операцией берет на себя Штурман.
Всплываем. Бесшумно, под электродвигателями, движемся к берегу. Где-то слева чуть заметно мигает синий огонек - там пост наблюдения. Правее слабо теплятся редкие - два-три - огоньки деревушки. И все это - в неприветности чужих скал, в безбрежности моря, на котором идет война.
Зябко. Но, хорошо, не штормит. Идет - вал за валом - спокойная прибойная волна. Ждем. Опять ждем. Замер расчет у кормового орудия. Готовы "максимки", на мостике прилаживаются поспособнее Трявога и Мемеля с ручниками. Луна торопится, бежит, то скрывается за облаками, будто от холода, то снова сияет в небе, словно сбросив надоевшее одеяло. Ждем…
И вот он - условный сигнал. Мигает в темноте и угрозе слабенький луч фонарика. Отвечаем.
- Приготовить понтон, - командует Боцман.
- Отставить, - командует Командир. И правда - в тиши и в темноте слышен равномерный плеск весел. Идет от берега невидимая шлюпка.
Ждем… Ждем беспощадной вспышки ракеты, яростного воя сирены, слепящего луча прожектора. Пулеметных очередей.
Тихо. Глухо стукается в борт шлюпка. Принимаем разведчиков, помогаем взобраться на борт. Они налегке, только с оружием. Маскхалаты трепаные, прожженные местами.
Втягивают наверх - так мне показалось - какой-то бесформенный, мычащий куль. Подхватывают его, волокут по палубе. В свете освободившейся от облаков луны мелькают у этого куля серебристые погоны - "язык"! И видать, в больших чинах. Однако, несмотря на чины, разведчики сбрасывают его в люк, как мешок с картошкой.
- Все в порядке? - негромко спрашивает Командир.
- Почти. - Кто отвечает - не вижу. - Ушли всемером, вернулись втроем.
Война. У нас иногда из рейда по пятьдесят человек не возвращаются. Навсегда поглощенные морем. Хотя - какой тут может быть счет. Зарубки на сердце.
С той же шлюпкой уходят на берег разведчики - смена, так сказать. И сколько их вернется? Кто знает…
Опять ждем. Тишина не взрывается. Командир не спешит давать отплытие. Хотя, если что, чем мы сможем этим ребятам помочь? Разве что снова принять их на борт. Да разве они вернутся?…
Немца запихнули куда-то в торпедный отсек. Я его так и не разглядел - хотя, если подумать, какая мне от того радость? Задушил бы своими руками.
Разведчики как-то невидно и неслышно нашли себе местечко, угнездились. Однако в тусклом свете плафонов было видно, что глаза их и сейчас настороженно поблескивают. А руки лежат на рукоятках автоматов.
Да что тут разглядывать? У нас своя работа. Погрузились, взяли курс на Вардё. Охотиться будем. Со светом Командир решил скрыться в маленьком фиорде. Его и на карте-то не было. Заползли туда, как змея в норку. Затаились. Чтобы немца побольнее ужалить. Желательно - смертельно.
Опять ждем. Подвахтенные дремлют. Разведчики будто растворились. Немцу кляп изо рта вынули, руки развязали. Встряхнулся, как петух после дождя, глазами злыми зыркает. Оно понятно: мы же на его фатерлянд напали, да и его самого, такого важного, взяли в плен.
Штурман попробовал с ним заговорить, так эта морда фашистская так на него глянул, будто тот у него три копейки украл.