- Одесский "Варяг"… Ну да, конечно. Броню для "Варяга" на Привозе клепали?
Одесса-папа руки к груди прижал:
- За это не скажу, товарищ старший лейтенант. А за то, что экипаж крейсера сплошь из одесситов набирали, вот за это отвечаю.
- А капитан "Варяга" с Молдаванки? - усмехнулся Штурман.
- С Пересыпи, товарищ старший лейтенант.
Покалеченная лодка мягко покачивалась на волне. Волнение небольшое, балла три, не выше. Казалось, именно косо летящий над морем тяжелый, мокрый и крупный снег прижимает верхушки волн, не давая им подняться во весь рост, вспениться белыми гребешками.
Береговая черта едва просматривалась неровной скалистой грядой.
Командир приказал проверить орудия и приготовить к бою пулеметы. Покинул мостик, спустился в еще теплое, маслянисто пропахшее брюхо "Щучки".
- Командир, - тревожно сказал ему Боцман, - я знаю этот район. До войны я ходил здесь на "Адлере".
- Кто такой "Адлер"?
- Научная шхуна Мурманской биостанции. Мы бросали с нее бутылки.
- В кого? - несмотря на крайнюю озабоченность судьбой корабля и его экипажа, чувство юмора Командира не оставило.
Боцман шутку не принял.
- Карту течений составляли. Траектории писали. Так вот здесь, Командир, очень сильная прижимная струя. Нас несет к берегу, Командир.
- Это радует. Штурмана ко мне!
- Разрешите? - Нагнув голову, в проеме переборки появился долговязый красавец Штурман. - Я как раз хотел доложить… Дрейфуем к югу, в расположение противника, со скоростью в полтора узла. Часа через три будем в пределах видимости. И в пределах досягаемости…
- Это радует. - Командир ткнул пальцем в карту: - А что здесь?
- Здесь наблюдательный пункт противника. А в двух милях южнее - его береговая батарея.
Воевать-то я, хоть и на флоте служил, на суше начал. Так война меня застала. Она у нас недели за две до 22-го июня 1941 года началась.
На Северном флоте к тому времени полная боевая готовность была, ждали мы нападения. Стали нагло в наши воды военные немецкие корабли заходить, иной раз и артиллерийский огонь открывали. Правда, без особого успеха для них и урона для нас. Потом самолеты начали наглеть. Один "мессер" даже очередь по школе дал, когда из нее детишки высыпали. Но, к счастью, никого из них не задел.
А мы, как приказано, на провокации не поддавались. Вот тут и грянуло… И оказались мы на самом крайнем правом фланге Великой Отечественной.
Флот здесь у немца еще слабый был, так он с суши попер.
У них, это уж давно всем известно, план "Барбаросса" был, а в этом плане еще один план: "Зильбер фокс" назывался. Так у немцев было закодировано наступление на нашем участке фронта. Означает этот "фокс" "Серебристая лисица" или "Серебряный лис" - по-разному переводили. А суть одна: захватить Мурманск и нашу главную базу - Полярный. Взять Кандалакшу, Ухту. Оккупировать Карелию, овладеть бассейном Белого моря. Ну и, конечно, перерезать Кировскую железную дорогу, изолировать этим Кольский полуостров.
Летом сорок первого года положение сложилось угрожающее. Немцы готовили наступление значительными силами. В районе реки Западная Лица сосредоточились горнострелковые дивизии. Это были хорошо подготовленные к ведению боя в таких условиях егеря, усиленные частями СС.
Мы же здесь оборонительных рубежей практически не имели. Предстояло в самые кратчайшие сроки - дни и часы - создать сухопутную оборону, развернуть строительство укреплений, усилить пехотные части.
Регулярной морской пехоты как таковой у нас еще не было. Она была создана в считанные дни. Из добровольцев-моряков. Но ведь с кораблей много людей не возьмешь. В морпехи спешно набирали молодых краснофлотцев, проходивших учебу в школах корабельных специалистов, брали из береговых частей и тыловых служб, собирали моряков запаса, прибывавших с Большой земли. Меня тоже из учебки забрали. Получил я стальную каску, винтовку, подсумок и пошел немца воевать. Боевого опыта у нас не было, не хватало умения. Зачастую и оружия не хватало.
Но была у нас флотская гордость, неукротимая ненависть к врагу. И лихачество наше морское. Как в атаку - так каски долой, бескозырку на голову, ленточку в зубы и вперед: "Полундра!" Перепоясывались, как помнится, на манер революционных матросов, пулеметными лентами. Но это не шик был, не бравада, а необходимость. Не надо в горячке боя по карманам обоймы шарить, да что там обоймы - россыпью порой патроны гремели. А в ленте - они всегда под рукой, да и запас приличный.
Окапыванием пренебрегали. Да там, на голом камне, в сопках, не особо и окопаешься. Шли в рост под огнем, не пригибаясь. И несли, конечно, из-за этого большие потери.
Но немцы не выдерживали нашей бесшабашной краснофлотской отваги. Опытные, обстрелянные егеря, хорошо обученные и огневому бою, и рукопашному, панически срывались со своих позиций, особенно когда мы, морпехи, шли в штыковую атаку. "Полундра!"
Однако сил, чтобы опрокинуть и отогнать немца, нам не хватало. Командующий обратился в Центр, к самому Ворошилову, за подкреплением. Но Москва не смогла дать существенной помощи - фашисты угрожающе наступали по всему меридиану. Гитлер вытягивал линию фронта от Архангельска до Астрахани. Хорошо, хоть прислали оружие. Подняла тогда в воздух свою эскадрилью военно-транспортных самолетов знаменитая героиня Валя Гризодубова. Доставили нам крупную партию винтовок, боеприпасы.
Словом, наступление "Серебристой лисицы" удалось сдержать, но шкуру с нее еще не сняли, положение оставалось напряженным. Командование приняло решение о высадке десанта с моря в ближние тылы противника, чтобы отрезать передовые части. Немец, он страх как боится воевать, когда у него за спиной тылов нету. Одновременно с этим вступили в действие тяжелые орудия береговой обороны и главные калибры двух эсминцев. Напомню (с гордостью), что в этом районе боевых действий враг так и не пересек нашу государственную границу. Ни разу за всю войну.
Словом, все силы были брошены на то, чтобы сорвать наступление немецких частей на Полярный и Мурманск.
В эти дни нарком ВМФ адмирал Кузнецов дал Военному совету Северного флота телеграмму: "Любом положении Северному флоту оставаться Полярном, защищая последней крайности".
Но мы и без приказа решили: из Полярного не уйдем!
Наступление гитлеровцев, рассчитанное на быстрый захват Полярного и Мурманска, выдыхалось. Наступил перелом. Противник перешел к обороне. Но это еще не означало, что угроза Полярному миновала. И очень скоро нам пришлось в этом убедиться. И сказать свое веское слово в его обороне.
Подводников к тому времени вернули в базу - флот начал укрепляться, пошла матчасть железной дорогой; своим ходом двинулась бригада подлодок с Дальнего Востока, нужно было срочно укомплектовывать экипажи специалистами. Меня назначили на "Щучку", как мы ее называли, под командование капитана 2-го ранга Курочкина.
Стало быть, приняли мы свой корабль. Торжественно подняли на нем военно-морской флаг. Командующий, поздравляя экипаж, напомнил, что в традициях российского и советского флота флаг в бою никогда не спускать. Так у нас и в Уставе записано: "Погибаю, но не сдаюсь!" Волнение в нас большое было. Словно мы еще раз присягу принимали. И каждый в душе, наверное, клятву давал - сражаться беззаветно, до Победы.
Капитан у нас очень боевой был. Ему фамилия не Курочкин, а Орлов была бы кстати. Воевал беспощадно и умело. Его, как и каждого из нас, сильно война обездолила. Исчезла в ее ненасытном пламени вся семья капитана. Накануне получил он весточку от жены: вместе с детишками - десятилетним Егоркой и совсем уж малой дочкой - поехала она погостить к своему брату, что служил полковым врачом в Белоруссии, на самой границе. И с той поры никаких известий от них не было. Ни от жены с детками, ни от брата.
Зло воевал Курочкин. Отважно, решительно. К тому же был он человеком творческим. Устав есть Устав, приказ приказом, но частенько успех в бою обеспечивало неожиданное решение, противное всем уставам и приказам.
Курочкин одним из первых применил на подлодке надводный бой, из которого экипаж вышел победителем, а сам командир… сам командир из боя живым не вышел.
Решение провести надводный бой было неординарным. Ведь основное оружие подлодки - торпеды и минные заграждения, но никак не орудие и пулеметы.
В районе мыса Харбакен лодка обнаружила вражеский транспорт. Это было в первые дни войны. Немецкое командование в ту пору не было обеспокоено безопасностью транспортных караванов и не обеспечивало их конвоем. На транспортном судне устанавливалось вооружение и отчасти усиливался экипаж.
Капитан Курочкин намеревался нанести торпедный удар, но из-за большого курсового угла торпедная атака стала невозможной. Подлодка всплыла и открыла огонь по транспорту из орудий, усиливая его действие пулеметными очередями. Обстрел был удачен, транспорт был остановлен, и затем - добит и потоплен.
За этот бой командир орудия Одесса-папа получил свой первый орден, капитан 2-го ранга Курочкин был удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно). Потерь экипажа лодка почти не понесла, единственной пулеметной очередью с гибнущего транспорта был смертельно ранен только ее командир. Лодка с победой вернулась в базу. На нее был назначен новый командир, тоже боевой и опытный офицер.
"Щучку" нашу и еще две лодки из бригады соединили с торпедными катерами, поставив задачу контролировать Варенгер-фиорд, не позволять противнику доставлять морским путем на сушу подкрепления и технику для бешеной "Серебристой лисицы".
Разные задачи мы выполняли. Ставили минные заграждения, высаживали скрытно на берег наших разведчиков, принимали разведку, возвращавшуюся с задания, подбрасывали топливо, боеприпасы, эвакуировали раненых.
И в этих повседневных рабочих буднях войны крепчала наша спайка, росла любовь к нашему кораблю. Накапливался опыт. В том числе и тот, от которого зависела не только живучесть и боеспособность лодки, но и жизнь всего экипажа.
Может быть, именно поэтому и удался нам тот героический поход, который "яркой страницей вошел в историю советского боевого мореплавания".
Конечно, наш рейд под парусами не зря назвали героическим. Правда, сначала мы об этом не задумывались. Вернулись в базу, в общем, с победой, привели захваченное судно, предотвратили нападение на Полярный. В газете нашей "Северная вахта" сразу же о нас написали, представили к наградам.
Но до нас как-то не доходило, что мы совершили именно подвиг. Ну какой там вдруг подвиг! Шла война. Мы делали свою военную работу. У нас был боевой корабль, сильно поврежденный, но оставшийся на плаву и вооруженный. Мы просто выполняли свой повседневный долг - боролись за живучесть лодки, за возвращение к родным берегам, чтобы продолжить битву с врагами. Какой же это подвиг? Тем более, что все наши товарищи по флоту точно так же воевали, в одном с нами строю.
А вот позже, особенно после войны, я часто об этом вспоминал и задумывался… Подвиг… Что ж это такое? Что-то высокое, выше обычных человеческих сил. Откуда он берется? Кто его совершает? Живет себе человек, обычной жизнью живет, работает, детей растит, а потом вдруг - бац! - и совершает подвиг? И благодарное человечество ставит ему памятник?
Не бывает так. Я думаю, к подвигу человек идет постепенно, поднимается к вершинам своего духа словно по невидимым ступеням всяких дел и поступков. Все выше и выше. Овладевает своим мастерством, закаляется духовно, помогает товарищам, укрепляется ответственностью за общее дело.
И вот вспоминаются мне наши боевые походы на нашей "Щучке", разные события, эпизоды и ситуации, из которых нам приходилось выходить ценой огромных усилий, мужества, верности присяге. Это и есть наши ступени к главной победе.
Чего ведь только не было до этого нашего подвига. И в сетях мы запутывались, и на минах подрывались, и на мель садились, и лежали на грунте под страшной глубинной бомбежкой, и задыхались без воздуха, и страдали без пресной воды, и падали от усталости. А потом и подвиг совершили.
Подвиг… Слово-то простое, да уж очень многое за ним кроется. И к слову сказать, четыре года в окопах - это не подвиг? Под открытым небом и зимой, и осенью, не всегда сухо и сыто, никогда в тепле, с постоянным ожиданием смерти. Идти в атаку, когда каждая пуля, каждый осколок в тебя метит. Лежать под артобстрелом или под бомбежкой на вздрагивающей земле. Месяцами мучиться по госпиталям, не получать весточки с Родины, пережить гибель близких от злобной руки супостата. Это не подвиг?
Четыре года на палубе боевого корабля, за штурвалом самолета, в гремящем железе танка, в ледяной воде наводя переправу - это разве не подвиг?
А девчонки на войне? Среди мужиков, в нечистоте, всегда на глазах. Вытаскивать на себе с поля боя, под огнем, раненого, с развороченной плотью, бойца - это не подвиг?
А женщины и дети в тылу? Сутками на заводе у станка, в поле - ради хлеба для фронта и для всей страны - это не подвиг?
Подвиг… Каждую минуту переламывать себя, давить в себе страх, переносить тяготы и лишения, голод, усталость, тревогу.
Кто-то мне когда-то сказал, что в других языках (кроме русского) слова "подвиг" нет вовсе. Да и слово "родина" есть только у немногих. И понимают они его совсем не так, как мы. У них родина там, где родился. У нас - та земля, ради которой живешь и жизнь отдашь, если надо…
А подвиг - это еще и долг. Который у наших военморов был превыше всего. И совершали эти подвиги не какие-нибудь геройские киношные супермены, а простые парни и девчата. Да, кстати, и вовсе штатские. Вроде экипажа гидрографа "Шмель".
Вспоминается… Крейсируем в заданном районе. Ведем наблюдение за морем, за небом, за далеким берегом. Здесь вскоре должен пройти конвой из Исландии. Наша задача обезопасить его от подлодок. Они ведь акулами рыщут, выбирая момент для нападения.
Одесса-папа, пробравшись на корму, раз за разом бросает в кильватерную струю самодельную блесну с грузилом - рыбу ловит.
Боцман, потирая замерзшие уши, ворчит на него:
- Весь экипаж при деле, один одессит сачкует.
- А если мне рыбки хочется? - удивляется Одесса. - Скучаю я без рыбных блюд. У нас, на Черном море, чтоб ты знал, самая красивая рыба водится. И самые красивые девушки. А как поют, ты не слышал?
- Кто? - ухмыляется Боцман, - рыбки?
- Русалки! - Одесса снова швыряет "закидушку". - Мы их сетями вылавливаем. И замуж берем. От нас у них моряки-подводники рождаются…
- А как же вы?…
- Отставить пошлости! - командует Штурман.
В люке появляется голова Радиста.
- Радио, товарищ Командир. - Протягивает радиограмму.
- "Срочно сообщите ваше место", - читает Командир. - Штурман!
- Есть! - Штурман ныряет в центральный пост.
Вообще-то наше место в штабе известно, но, видать, им большая точность зачем-то срочно нужна.
Получив "место", штаб отзывается мгновенно: "Данным воздушной разведки пятьдесят миль ЮЮВ ведет бой гидрограф "Шмель". Окажите помощь".
Срочно меняем курс. Самым полным идем на помощь. Узкий корпус лодки ножом режет волну. Ныряет носом, раскатывая по палубе пенящуюся воду.
- Не поспеть, - вздыхает Боцман. - Что там у этого "Шмеля"? Один пулемет - и все его вооружение. Эх, ребята…
Флот - это большое соединение. В нем корабли, самолеты, береговая артиллерия и всякие вспомогательные службы. В том числе и гидрографическая. Очень нужная нам служба. И несут ее ребята, в основном штатские. Старательно несут. Промеры глубин, определение грунтов, сезонные течения - без этого нам никак. Наш Штурман с ними очень дружит. Да, кажется, на "Шмеле" командиром его однокашник по училищу. В общем, судно мирное, хотя во время войны мирных кораблей не бывает, каждая шлюпка свою службу несет.
В последнее время "Шмелю" обязанностей прибавилось - дозорная служба по охране водного района. Прикомандировали к нему четырех военморов, пулемет крупнокалиберный добавили, новую радиостанцию поставили.
И сейчас они с кем-то бьются. А мы на помощь идем. Поспеть бы…
В заданном квадрате командир "Шмеля" отправил донесение о прибытии на место; настроили эхолот, начали работу.
- По пеленгу 350 подводная лодка! - доложил сигнальщик. - В надводном положении.
Оповещения о ней не было - значит, вражеская. Командир доложил в штаб, там подтвердили, что наших лодок в этом районе нет.
Командир скомандовал "боевую тревогу", пошел на сближение, решив ее атаковать. Лодка чуть изменила курс и погрузилась. Шумы ее не прослушивались - то ли затаилась, то ли ушла, решив не тратить торпеды на такую незавидную мелочь. Хотя обычно немецкие подводники и такой мелочью не гнушались. Торпедируют сейнер, а в боевом журнале запишут: "противолодочный корабль".
- Отбой тревоги! Наблюдать внимательно!
Начали работу, вроде все спокойно. А через час в штабе получили радио: "Подлодка. Вступил в бой". Последнее радио от "Шмеля". Через полчаса сообщение об этом бое продублировал самолет-разведчик.
Подлодка всплыла и открыла огонь почему-то из пулеметов. Видимо, торпеды уже израсходовала, а снарядов пожалела. Огонь велся жестокий. "Шмель" беспощадно отвечал, посылая трассирующие очереди, впечатывая их в корпус рубки. Запросить помощь по радио он уже не мог. Рация разбита вдребезги. На палубе вспыхнул пожар.
Командир понимал, что немецкая лодка здесь не случайно, у нее какая-то задача и, может быть, потому она жалеет торпеды. Значит, чем дольше будет длиться этот неравный бой, тем меньше у нее шансов выполнить эту задачу.
Командир "Шмеля" не ошибся. Некоторое время спустя курс конвоя союзников был скорректирован, немец об этом узнал, лодка "сидела в засаде". А какой-то шмель надоедный вертелся у нее перед глазами. Расстрелять его, чтоб не мешался.
Однако не так-то это было просто. "Шмель" успешно огрызался, пылая уже сверху донизу. Ему помогала держаться его маневренность, лодка - неповоротливая - не поспевала уследить за его "виражами", он крутился, как маленькая собачка вокруг большого зверя.
Замолк пулемет. "Шмель" вдруг резко пошел влево. Командир обернулся - рулевой безжизненно висел на штурвале. К штурвалу стал командир, пулеметчику тоже нашлась замена. Остальные люди, кстати уже не по разу раненные, тушили пожар.
На палубу лодки выскочил орудийный расчет. Пулеметная очередь отпугнула его от орудия, но это была последняя очередь.
Первый же снаряд перебил штуртрос рулевого управления. "Шмель" беспомощно закружил почти на месте. Он теперь не только безоружен, но и неуправляем - мишень для злорадного обстрела.
Но судно боролось. Машинист вручную качал топливо: насос был поврежден; один из матросов налаживал рулевое. Даже тяжело раненные черпают забортную воду и заливают беспощадно бушующий огонь.
Четверо военных, трое гражданских моряков. Боевой экипаж. "Погибаю, но не сдаюсь!"
Немцы обнаглели, не встречая ответного огня, подошли вплотную лагом к борту "Шмеля". Сначала что-то прокричали по-немецки, а потом предложили по-русски сдаться.
Ну и ответили им тоже по-русски. Но куда красочнее. Однако немцы поняли.
Лодка пошла вперед, стала разворачиваться на циркуляции. Матрос доложил, что рулевое исправно. И командир, видя беззаботно подставленный лодкой борт, скомандовал: