Память у каждого своя…
Великая Отечественная… Она у каждого человека своя. Для кого-то - это тысячи километров пыльных военных дорог, для других - тяжелый труд, приближающий долгожданную Победу, для третьих - потерянное детство, когда, взобравшись на ящики, с трудом дотягиваясь до рычагов управления станком, день и ночь точили и точили снаряды. У взрослых и детей - своя война, своя память…
История жизни каждого человека военного поколения - святая страничка из летописи Родины. Даже если ты не стрелял из автомата, а, будучи грудным ребенком, вместе с мамой "жал рожь" в поле. Это тоже история, своеобразный материнский подвиг и детская боль…
Я расскажу вам о женщине, которая считает свою жизнь самой обыкновенной, как у большинства представительниц военного поколения.
Последний раз я встретила ее в городской поликлинике. Седенькая, уже плохо видящая, она шла под руку с большим и сильным молодым человеком - своим внуком, который привез ее на прием к врачу. Надо было видеть их лица! У нее - гордое: "Смотрите, люди, это мой внук!" У него же - доброе и жалостливое. Он бережно-бережно поддерживает ее. С таким лицом мужчины первый раз берут на руки своего маленького ребенка.
Лидия Андреевна Холманская - ей более восьмидесяти. Родом из села Пьянково. Деды ее были раскулачены, родители из многодетных семей, мама - простая труженица, отец - красный комиссар.
Отец, Андрей Тарасович Ваганов, был семнадцатым ребенком в семье. Когда мальчику было семь недель, мама умерла, и его отдали в бездетную семью в деревню Ваганову. Рос, как все деревенские дети. Он довольно рано женился, в восемнадцать лет. И когда пошел в армию, у него уже было трое детей, все девочки. Лидия Андреевна средняя из них. Лиду со старшей сестренкой увезли в город, а младшую отдали в покормята (помню это слово с раннего детства, мне говорили: "Будешь себя плохо вести, отдадим в покормята". - Примеч. авт.). Только в 1947 году Лидия Андреевна нашла сестру, забрала ее с собой. С тех пор они вместе.
Лидия окончила семь классов первой школы. Но война предопределила жизненный путь ее и ее поколения. Надо было работать. Первая строка в ее трудовой биографии - автоприцепный завод. В 1944 году поступила в мотоциклетный техникум - первый выпуск дневного отделения на базе семи классов. Она хотела и любила учиться, да и отец с фронта в каждом письме писал: "Техникум избирай себе, какой хочешь, но только поступай, учись, пока не поздно…"
После окончания техникума судьба привела ее на мотоциклетный завод на целых сорок лет, из них тридцать восемь - в механосборочном цехе на инженерной должности. Активная общественница. Без каких либо поручений она не жила: член цехового комитета, член профсоюзного комитета завода, народный заседатель. Для нее общественная работа как бы неотделима от основной и обязательна. Впрочем, в этом плане старшее поколение намного активнее, чем те, кто пришли позднее и говорили: "А мне за это деньги не платят…"
Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Годы идут, а Лидия Андреевна хранит в своем архиве, как самое дорогое, документы отца. У нее здесь своя память. Все читает и перечитывает отцовские фронтовые письма, а сейчас, когда стала совсем плохо видеть, - просто держит в руках, пальчиками разглаживает… Да и зачем ей их читать, она и так знает каждое слово наизусть.
Вот его характеристика, присланная из армии, и строки из нее: "Ваганов А.Т. прибыл в часть 10 января 1940 года. С большим желанием взялся за организацию жизни вверенного ему отделения и добился высоких показателей в боевой и политической подготовке. В ходе следования на борьбу с финской "белогвардейщиной" продолжал вести занятия с отделением… Не жалея жизни, со своим отделением впереди, поднял в атаку другие воинские подразделения, уничтожили вражеское гнездо вместе с боевым расчетом и станковым пулеметом… Не раз попадал в окружение врагов, но с честью выводил своих солдат из кольца… Беспартийный большевик, преданный делу Ленина, Сталина, оправдал высокое звание воина РККА…"
На гражданке Андрей Тарасович работал бухгалтером. Но будучи офицером запаса, на общественных началах готовил будущих воинов к службе в Советской Армии. После работы ежедневно отправлялся в военкомат передавать свои знания молодым людям, надеясь, что его опыт поможет молодежи воевать и выжить в войне с фашистским захватчиком. Эти занятия закончилась на второй день войны. Андрей Тарасович ушел добровольцем на фронт.
Лидия Андреевна держит в руках солдатский треугольник с номером полевой почты. Это уже из сорок третьего года: "За письмо искренне благодарен тебе, Лида. Шлю тебе пламенный привет и горячий поцелуй. Узнал из твоего письма, что померла дочь Нина Андреевна… Даже слезы выступили на глазах, такая маленькая девочка и вдруг померла. Из дому сообщали, что Нина лежит в больнице… больше писем не получал. Ну что делать, приходится мириться и с этим положением. Правда и тяжело. Но перенесем. Немного о себе. Жив, здоров. Все продолжаем воевать… Представлен к награде - ордену Красного Знамени, но пока еще не получил, имею только значок гвардейский… Фотографию надо на партийный билет, как будет, и вам вышлю… Мы будем все дальше и дальше на запад гнать немца и уничтожать, а вы отлично заканчивайте школу… С горячим приветом к вам, Лида, ваш папа…"
Молча подержала в руках Лидия Андреевна следующую бумагу, руки, словно почувствовав исходящий от нее холод, чуть дрогнули: "Гвардии младший командир Ваганов Андрей Тарасович был ранен под Сталинградом и умер от ран в Николаевской области, покоится в станице Залесье, вторые братские могилы".
Память у каждого своя…
Я не хочу судьбу иную…
Люди старшего поколения, ветераны мотоциклетного завода хорошо знают Маргариту Васильевну Постникову - небольшого роста, с тихим голосом, худенькую, как девушка-подросток, и на первый взгляд незаметную женщину. Действительно, только на первый взгляд: десять лет подряд, как только вышла на заслуженный отдых, избирают ее ветераны в свой совет, в партбюро жилищно-коммунального отдела.
И так было всегда, всю ее сознательную жизнь. Люди доверяли ей и верили в нее. Она относится к той когорте людей, для которых главное - быть полезными.
Она поступила на завод в марте 1942 года чертежницей, а уже в октябре перешла на сборку моторов. Сборочный конвейер тех лет не сравнишь с нынешним, хотя и этот далек от совершенства. Готовые двигатели приходилось снимать вручную - брали вдвоем за цилиндры и ставили на пол. А главная рабочая сила - семнадцатилетние девчонки, такие как Гутя Зырянова (Перцева), Раиса Дубских и сама Маргарита. Рабочий день 12–16 часов - до тех пор, пока не сделаешь дневное задание. Холод в цехе, голодные обмороки, выходной день - один раз в месяц, отпусков не было, последние дни месяца - на казарменном положении: пока нет деталей на конвейере, можно поспать в техчасти на столе или сидя у железной печки, появятся детали - мастер разбудит.
А чаще во время вынужденных простоев - другая работа: впрягались в сани по 5–6 человек и "ехали" на гавань, грузили бревна и везли через весь город.
Девчонкам-сборщицам осенью дали задание: каждой принести по 120 килограммов опилок для утепления сарая во дворе, где была испытательная станция. Принесешь больше 130 - дадут талон на кашу и на кусок хлеба. Когда у Маргариты скапливалось несколько таких талонов, она относила их детдомовским девчонкам, хотя сама мало чем от них отличалась, лишь годков чуть-чуть больше, да дом свой есть, где родной человек - старшая сестра, которая была для нее мамой и папой: родителей-то давно уже не было, отца с трех лет, а матери с двенадцати.
Не перестаю удивляться, откуда в Маргарите, в ее маленьких руках брались силы, чтобы таскать мотоциклетные двигатели, бревна, мешки с опилками, петь песни, печь лепешки из картофельных очистков и бегать в театр в единственном ситцевом платьице, а чуть позднее - учиться по вечерам в техникуме?!
Слышал ли кто-нибудь от нее хоть один раз жалобу и тогда, и сейчас?!
Почему, вступив в КПСС в 1945 году, в трудное для страны время, не вышла из ее рядов в нынешнее, тоже не очень простое время, как, к сожалению, это сделали многие, очень многие…
В 1945 году перевели Маргариту Васильевну технологом, за плечами всего десять классов и один курс техникума. Работа сложнейшая - начался переезд в новый моторный корпус.
После окончания техникума в 1952 году связала свою судьбу с энергетической службой завода. Как оказалось, навсегда. Первая конструкторская работа Маргариты Васильевны - автоматическая углеподача в котельной, а несколько позднее - приспособление для золоудаления. Есть немалая доля ее труда в монтаже компрессорной и кислородной станций, в решении вопросов сантехники в современном моторном корпусе при его строительстве.
Помните, в фильме "Весна на Заречной улице" звучали слова песни, которые характеризуют внутренний мир человека, преданного своей работе: "…Я не хочу судьбу иную, мне ни на что не променять ту заводскую проходную, что в люди вывела меня…".
Сможем ли мы, нынешние, а потом и наши дети, выйти из трудного времени, сохранив душевную теплоту, доброжелательность, нисколько не ожесточившись от невзгод и неприятностей, как это смогли они, пережившие войну?
Хочется верить, сможем, так как живы еще девчонки и мальчишки военного времени, пример самоотверженности которых - перед нами.
И был общий день рождения…
Слушаю плавную речь Полины Михайловны Лобановой и не могу сдержать слез… В ее рассказе не смею изменить ни одного слова - очень важно сохранить ее ощущения.
"Родилась я в деревне Чувашевой Байкаловского района. Родители были крестьяне, а нас, детей, четверо. В самые голодные тридцатые годы один из малышей умер, и поэтому решили завербоваться на стройку, убежать из деревни. Время-то для всей страны нелегкое. Помыкались-помыкались, но через несколько лет вернулись в родные места. Приехали в Чувашеву, а дом наш уже растащен на дрова, соседей нет, кто от голода умер, кто уехал. Вот тогда семья переехала в Ляпуново, папа сумел найти работу, а я отправилась учиться в Ирбит, поступила в педагогическое училище. После первого курса лучших учеников повезли в Москву. По возвращении все свои эмоции выплеснула в рассказе "Мои впечатления о Москве" и отправила в газету, мама тоже написала, только название было другое: "Спасибо великому Сталину…".
На каникулы приехала в село, иду, а люди все здороваются, кланяются, старики шапки снимают. В чем, думаю, дело? Оказывается, узнали, что я из Москвы приехала. Все спрашивали: "A правда, что в Москве под землей ходят?" Пришлось предложить им собраться всем вместе. Рассказала. То ли я неплохой рассказчицей оказалась, то ли по другой какой причине, подошел завуч школы и пригласил работать учителем биологии. Через два года не оказалось учителя в другой школе, опять не смогла отказаться, а потом в родную позвали… Опять поработала, но все-таки поехала в Ирбит, доучиваться. По окончании педагогического училища в 1942 году получила направление в Верхотурье - работала в районном отделе образования методистом по дошкольному воспитанию.
К нам привезли детей дошкольного возраста из блокадного Ленинграда. Поместили их в санаторный детский сад. Это были живые трупики со впалыми щечками, без всяких эмоций, почти без движения. У некоторых совершенно не было волос. Современному поколению, наверное, покажется сказкой то, о чем я сейчас расскажу. Коллектив детского сада, забыв о собственных семьях, трудился сутками, стараясь спасти малышей. Родители местных ребятишек после работы приходили в садик, чтобы уборку сделать, заменить нянечек, которые сутками не отходили от детских кроваток. Сколотили бригаду добровольцев в поход за ягодами. Старожилы притащили лапти-болотоходы, научили нас их надевать. Нашлись два проводника, знающие ягодные места и умеющие ходить по болотам. Наши детки имели каждый день брусничный и клюквенный сок. Во многих семьях были козочки, у некоторых - коровы. Обделяя своих детей, несли парное молоко в детский сад. Постепенно наши малыши стали оживать. Прижмутся ласково к нянечке и прошепчут: "Мама…".
До сих пор не могу вспоминать без слез, как мы заметили первый румянец на щечках, первую улыбку. Плакали слезами радости. Детские улыбки были высшей наградой для тех, кто провел бессонные ночи около кроваток. По мере выздоровления стали разводить маленьких ленинградцев по возрастным группам. Местные дети видели, как хлопочут взрослые, спасая малышей. С такой же теплотой и радостью они встречали в группах своих новых друзей: усадят рядышком, обнимут, погладят по головке, дадут лучшую игрушку. А на головках спасенных малышей пушок начал отрастать, мы называли их одуванчиками.
После выздоровления всех детей устроили праздник, назвав его общим днем рождения. Тогда мало кто имел представление о кукольном театре. Не помню, как называлась сказка, что-то о кошке с котенком. Дедушка-дворник смастерил ширмочку. Пожилая прачка принесла швейную машинку и единственное в доме махровое полотенце, из него сшила кошечкам костюмчики. Кто-то принес "изумрудные" бусы для глаз, головку сделали из папье-маше. Кошечки, как живые, глазками заблестели. Не помню весь текст сказки, только некоторые слова остались в памяти: "Без кроватки прямо на пол кошка спать легла и котенка мягкой лапой крепко обняла. Без мочалки и без мыла, просто языком кошка котику помыла мордочку потом".
Сколько доброты душевной в этой сценке! Дети хохотали до визга, и глядя на них, мы поняли, что коллектив детского сада, родители и эти малыши - единая семья, вместе трудились, вместе радовались. Так неужели нужна война для того, чтобы люди были дружными, целеустремленными, добрыми?!
Только беспредельная материнская любовь помогла ленинградским детям обрести детство. Вот потому мы и живем долго, что тратили силы и здоровье на добрые дела. Но находятся такие особи в современном поколении, которые воротят нос при виде стариков, как будто мы в чем-то перед ними провинились, так и хочется приголубить их, приласкать, подарить им душевную доброту, которой их кто-то обделил. Этот урок, преподнесенный мне жизнью в начале трудовой деятельности, всегда помогал трудиться с полной отдачей сил, справляясь с любыми трудностями на любом посту.
На отца пришла похоронка, и мне пришлось вернуться в Ирбит, как оказалось, навсегда".
Склоняю голову перед волей и мужеством этой женщины. Работала всю жизнь с детьми, для детей, вырастила своих сыновей, гордится ими, любит внуков и правнуков. В мае ей исполняется 86 лет. Год назад перенесла инсульт, но как борется за жизнь, можно позавидовать. Начала ходить понемногу, пока еще за стенку держится, но главное - на ногах. И пишет.
"Сколько раз переписываю, залью слезами, да снова пишу. Не судите строго. Душа рвется в бой. Хочу быть полезной".
Часть III. НАЧАЛО ВОЙНЫ
Отрывок из художественно-исторического романа "Юность" Марии Панфиловны Сосновских
Июньское утро
В то июньское утро на западе уже вовсю полыхали пожаром сёла и города, лилась кровь… Отдельные пограничные отряды дрались до последнего, сдерживая натиск врага. А у нас в Зауралье - мирное небо, жарко светило солнце, люди веселились. В деревнях шли массовки. Война застала многих врасплох.
Вот так и мы вернулись с увеселительной прогулки из леса и сразу очутились у сборного пункта. У репродуктора люди слушали: "Дело наше правое! Враг, посягнувший на нашу священную землю, будет разбит! Победа будет за нами! Смерть немецким оккупантам!"
На нас никто не обращал внимания, но нам и самим было неудобно стоять с гитарой среди плачущей толпы, и мы незаметно разошлись по домам, ни о чем не договорившись.
По дороге домой встретила соседку Марию Устинову - щупленькую пожилую женщину, которую дети вели под руки. У нее призывались сразу двое - муж и дочь-медсестра, а сын уже служил - в пограничных войсках где-то на западе. Лицо Марии было искажено от горя, ноги заплетались, она непонимающе смотрела по сторонам.
- Скорую-то помощь хоть вызвали? - переговаривались друг с другом взволнованные соседки. - Видишь, баба почернела, как уголь… Сердце у нее больное, вот и схватило!
Я чувствовала себя так, словно вдруг оказалась посреди моря на необитаемом острове. А как известно, в молодые годы, когда человек оказывается в трудном положении, его непременно тянет домой к родителям. Я пошла пешком домой в деревню. День был очень жаркий - самый разгар сенокоса. Но казалось, будто по одному взмаху палочки неведомого дирижера замер весь оркестр - остановился на полуслове концерт полевых работ. Недометанные стога стоят на лугах, тут же конные грабли, брошенные косилки, незагребенные валки сена, брошенные телеги, упряжь, косы, вилы и прочие орудия труда. Зато тракт так и кишел народом. На телегах, на ходках, коробках, парами, враспряжку и даже на тройках везли в город новобранцев. На каждой подводе дикое, необузданное, пьяное веселье вперемежку с воем, воплями и причитаниями. Какое-то всеобщее помешательство умов. Мне то и дело приходилось сворачивать на обочину дороги, опасаясь быть затоптанной пьяными возницами.
Вот ходок, запряженный породистым вороным жеребцом, трясется что есть силы на ухабах. В эту жару разве можно так гнать лошадь?! Конь весь в мыле, кровавая пена хлопьями слетает с удил. Точно мухи падаль, облепили ходок пьяные. С красными озверелыми глазами, с пеной у рта, хрипит на беседке мужик: "Я последний день гуляю! И последнюю темную ночь!.." - и разрывает меха такой же хрипящей гармошки. А вот прогнала на телеге пьяная компания, бабы визгливыми голосами орали: "Ой, что за война, сразу три набора! Взяли брата и отца, взяли ухажера!" А вот едут совсем тихо, шагом, в телеге спит молодой пьяный мужчина. Рядом сидит заплаканная старуха в темном платке, должно быть мать, и гладит его по русым пшеничным волосам. По другую сторону совсем молодая женщина, возможно жена, то и дело подносит к глазам белый кружевной платочек.
Я смотрю и думаю. До чего безобразен, глуп и дик до вандализма человек в пьянстве. Неужели нужно обязательно нажираться этого проклятого зелья перед отправкой из дома, да так, что и забыть в последний день о родных и близких людях. Ведь наверняка многие из них видели своих жен и матерей в последний раз. Мне было жутко и неприятно смотреть на эту картину, я свернула с тракта и от Малой Зверевой пошла проселочными дорогами. В полях было тихо, звенели жаворонки. Можно было забыться на миг. Здесь ничего не напоминало о войне.
Домой я пришла поздно, уставшая, хотя и вышла из города рано.