Роман "Всегда настороже" - это хроника партизанской борьбы в чешских Бескидах в 1944–1945 годах. В этот горный район с тяжелыми боями прорвалась партизанская бригада имени Яна Жижки, ядро которой составляли советские бойцы и чехословацкие патриоты.
Несмотря на огромные трудности, партизаны смело вступали в бой с врагами, уничтожали немецкие воинские эшелоны, взрывали мосты и склады.
Содержание:
Часть I - Начало 1
Часть II - Лето и осень 1944 года 22
Часть III - Осень и суровая зима 32
Часть IV - Снова весна 59
Примечания 70
Олдржих Шулерж
Всегда настороже
Партизанская хроника
Часть I
Начало
1
Вершина Вартовна, как пастух над стадом, возвышается над другими горами, которые с одной стороны спускаются к Визовице, а с другой - к Всетину. Она не так уж и высока, но сильно выделяется среди остальных гор, и поэтому с нее далеко видно все вокруг. На одном из склонов Вартовны, где проходит дорога на Матушов хутор и Дорняково, приютилась усадьба Янека Горнянчина.
Это добротный дом, срубленный из тяжелых бревен. Глина, которой промазаны щели между бревнами, заросла мхом. Янеку Горнянчину дом достался в наследство. В нем тепло и уютно. Когда на дворе беснуется метель и в окна стучит снег, когда где-то в углу трещит сверчок, Янек кладет в печь толстые поленья и открывает дверцу, чтобы в комнате было светло. Дочь и сынишка уже спят, жена занимается уборкой, а Янек сидит и что-то строгает из сухого пенька.
Янек любил вырезать из дерева. Он находил в лесу сучья диковинной формы, а зимой, вечерами, вырезал из них фигурки животных или какие-нибудь сказочные существа. Людям они нравились, и Янеку это было приятно.
В сенях кто-то затопал, стряхивая снег, и в горницу вошел Мика Сурын, крестьянин из Папрадни по прозвищу Сребреник. Не успев закрыть за собой дверь, он заныл:
- Янко, ты должен помочь мне! Спаси меня!
- Что случилось, Мика? - удивился Горнянчин. - Не успел поздороваться и сразу запричитал.
- Да, ты бы, Янек, тоже запричитал на моем месте. Ввалились ко мне в дом какие-то люди и стали требовать, чтобы я провел их в Словакию.
- Ну и провел бы, - смеясь, проговорил Янек.
Сурына все знали как труса.
- Да что ты… Я бы с удовольствием, но разве ты не знаешь, как охраняется граница? Где искать тропки, по которым ее переходят?
- Ты так и сказал им?
- Само собой, но они не поверили. Еще и побили, - снова заныл Сурын и в подтверждение своих слов снял баранью шапку. На правой щеке его краснела ссадина.
- Одичали они совсем, чуть что - сразу драться! Хозяйка плачет, ребенок плачет, а они: "Наши матери тоже плакали. Мы умираем за вас, а вы не хотите помочь!" Вот и весь разговор.
- И они правы. Согласись, Сребреник, тебе просто не хотелось рисковать?
- Да, Янко. Я был голодный, усталый. А идти все-таки пришлось. Выведу их, думаю, аж на Вартовну - конец порядочный, а там покажу, в какую сторону идти. Пошли. Чуть поверну я в сторону или оглянусь, как ко мне сразу же подскакивает один и давай мутузить. Предатель, кричит, повесить надо. Я их Христом богом молю: мы с женой только три года как поженились, ребеночек маленький, а они знай твердят одно: повесить, и все тут. Не верят, что я дороги не знаю. Еле упросил их подождать, пока найду проводника получше. Хотели тут же на месте разделаться со мной.
- Да ведь и их-то жизнь, как ты знаешь, на волоске, - заметил Янек.
- Сколько ж народа перешло на словацкую сторону! - вмешалась в разговор жена Янека Светлана. - Как началась война, все так и бегут отсюда! А мы вот сидим на месте и не знаем, что нас ждет.
- Выходит, мне одеваться надо, - сказал Горнянчин, отложив нож. - Ты за этим пришел?
- Да, Янко, за этим.
Янек влез в шубу, обулся, нахлобучил шапку и подержал в руках, как бы взвешивая, длинный красноватый посох из тиса, служивший ему с давних времен.
- Послушай, Мика, я ведь тоже не смогу провести их. Есть один человек, который знает такие тропы, где только серна пробраться может… Он их и проведет.
- Ах, Янко, не знаю, как тебя и благодарить. Они б меня прикончили!
- Не прикончили бы. А если всыпали бы маленько, так тебе это только на пользу.
- Ну что ты говоришь, - начал было Сурын, но сразу же смолк, радуясь, что все обошлось.
Сурын - зажиточный хуторянин, круглый, как шарик, недавно женился, взял за женой изрядное приданое в Папрадне, и ему, конечно, не хотелось прощаться с жизнью.
- Сколько их?
- Знаешь, не скажу. Со страху я их даже не сосчитал. Человек восемь - десять, наверно… Они тут, у тебя на дворе. Совещаются.
Выйдя из дому, Горнянчин увидел под навесом у колодца людей. Один из них стремительно подошел к нему и грубо сказал, что прикончит его на месте, если он не проведет их или попытается выдать немцам.
Горнянчин остановился, смерил незнакомца взглядом и резко ответил:
- Заткнись, слышь! Если б я не захотел, ты б меня не заставил!
И он зашагал по снегу, высокий, быстрый.
- Пошли! Идти след в след, один за другим! И молчать!
Сурын только этого и ждал. Он быстро зашел за дом и, как заяц, помчался вниз по склону.
А ведомая Янеком цепочка двинулась в путь.
Луна еще не взошла, но звезды уже сияли. Они словно примерзли к стеклянному небу. Заснеженные склоны отливали голубизной.
Горнянчин вел незнакомцев наискось по склону, обходя стороной хутора. Обогнул и деревню Сенинку. Перейдя по обледеневшей доске речку Сеницу, они снова стали подниматься в гору.
Вошли в лес. На деревьях - снежные подушки. С веток елей свисают сосульки - днем их пригрело солнышко. Тишина. Лес как заколдованный… Но вот дунет ветерок - и снег посыплется с ветвей серебристой завесой.
На противоположном склоне остановились. Повалились под деревья, сраженные усталостью. Вытаскивать ноги из снега, хотя они и ступали по следу Горнянчина, было нелегко. Достали хлеб, сало. Янеку тоже отрезали изрядный ломоть. Жевали и с восхищением смотрели на него: ведь он шел по глубокому снегу первым, опираясь на свой посох, а они с трудом поспевали за ним.
Янек поднялся и снова зашагал вперед. Все послушно двинулись за ним. Янек вел их по лесу, а сам думал о зверье и птицах, которые уже спали. Он знал, где их гнезда и норы, и тревожился, как они перенесут такой большой мороз. Он вел ночных гостей разбойничьими тропками, а мысли его были далеко-далеко.
Янек не спрашивал этих людей, кто они, куда идут и зачем. Не спрашивал ни о чем, молча привел их к дому Уймискаров.
Когда Янек постучал в окно, залился лаем пес.
Незнакомцы едва держались на ногах - глубокий снег доконал их. Они привалились к стене дома, а их главный подошел к Янеку и, показав на дом, спросил:
- На этого можно положиться?
Янек только сверкнул глазами.
- Старый или молодой?
- Старый-престарый, - ответил Янек с насмешкой. - Сам увидишь. Весь сморщенный, как печеное яблоко. Он уж и сам не знает, сколько лет живет на свете.
Дверь открылась.
- Ну что, Уймискар, впустишь нас? Это я, Горнянчин.
- Янек! Что ты тут потерял? Ну входи!
Это был молодой Уймискар. Высокий, широкоплечий, лет пятидесяти.
- Да нас тут много.
В ответ из сеней послышался голос старого Уймискара:
- Мы пускаем переночевать каждого. Не прогонять же путников с порога.
Узнав, зачем они пришли, старый Уймискар решил:
- Ну что ж, переспите, иначе вам не дойти. Завтра до вечера побудете у нас, а ночью парень мой вас переведет.
- Через Макиту не пройти, - размышлял молодой Уймискар. - Снегу много. Скорее, через Папайскую седловину.
- Можно и через Папайскую, - поддержал старик.
Незваных гостей уложили спать на сеновале. А их главный, прежде чем залезть туда, немного смущенно сказал Горнянчину.
- Хочу поблагодарить вас. Вы помогли доброму делу.
- Не один ты такой, - ответил Янек. - А на будущее запомни: бей только тогда, когда нужно. Береги силу для врагов.
Его спутники уснули, а Янек уселся с хозяевами за стол.
- Где сейчас рубите? - поинтересовался Янек.
- Рубили в Темной пади, - ответил молодой Уймискар, - и, знаешь, скажу тебе, правильно ее называют, там и днем темно, словно ночью.
- Вы и за нее принялись? - удивился Янек, который знал, какое гиблое место эта Темная падь.
Впрочем, чему же удивляться - они ведь и каменную пустошь у своего дома расчистили и приспособили под посев. Ведь уже вошло в поговорку, что если и есть места, где одни только камни растут, так это Уймискарова пустошь. А они теперь хлеб растят на ней. Старый Уймискар - вдовец, а сын - холостяк. Так они и живут вдвоем, крепкие как камни.
- Видишь, оживают наши горы, поднимаются люди, как в прежние времена, - промолвил старый Уймискар, возвращаясь к начатому разговору. - Попомните, что говорит вам старый валах : соберется народ с силами и покажет себя. Дождутся паны - сорвет он с себя ярмо.
- Да уже сорвал, - подхватил младший Уймискар. - Погодите, вот как почуют люди, что ружьишко у них в руках, - прощай тогда страх перед господами! Кто живет в горах, тот не поддастся.
Старый Уймискар поднял седую голову.
- Я тоже когда-то бродил по лесам, - начал он вспоминать, и в его запавших глазах вспыхнули огоньки. - Но это было давно, в те лихие и славные времена! Ох, давно!
На закопченной стене висят картинки. На них изображены разбойники. Немало их тут, этих названных братьев - и конных и пеших, - у каждого в поднятой руке обушок или пистолет; карабины позолочены; фляжки, пояса, темляки - из тисненой кожи; топорики украшены насечкой, рубахи вышитые, на боку сумки, в глазах огонь… А впереди на коне их атаман…
Род Уймискаров - старинный род грамотеев, и картинки эти остались им от дедов, а тем оставил их прадед, который пришел в Валахию из Венгрии; у него, как говорили, не счесть было золота и серебра из тех мешочков, в которых возили тогда выкуп за рекрутов…
Старый Уймискар часто рассказывал о разбойниках, о тех добрых разбойниках, которые заступались за жителей горных хуторов, помогали им. Молодой Уймискар и Янек слушали эти рассказы, и в жилы их словно вливалась новая кровь, а душа рвалась к подвигам.
Наконец Янек Горнянчин поднялся и, попрощавшись, отправился в обратный путь. На Паделках ненадолго остановился передохнуть. В висках у него стучало, но он был доволен. Подняв голову, оглядел небо. Рассветало. Начинался новый день.
* * *
Мика Сурын по-своему отблагодарил Янека Горнянчина. В тот же вечер он спустился в деревню и от старосты позвонил на липтальский жандармский пост. Прежде чем он дозвонился, староста вытянул из него все, что он хотел сообщить жандармам.
- Микша, не делай этого! - принялся отговаривать его староста. - Ну скажи, кому ты этим поможешь?
- А если их схватят на границе? Кто будет в ответе? Сурын!
- Да не поймают их, не бойся.
- Ну а если не поймают, так тем лучше, - изворачивался Сребреник. - Никому ничего не станется, а я буду чист.
Староста и дальше продолжал бы убеждать его, но жандармский пост был уже на проводе. Сурын схватил трубку.
- У аппарата вахмистр Павлиштик. В чем дело?
Мика Сурын, заикаясь, рассказал о группе, которая направилась к границе, и о том, что эти пришлые избили его, принуждая вести их туда.
- Много их было? - спросил Павлиштик.
- Много, очень много, - преувеличивал со страху Сребреник.
- Вооруженные?
- С головы до ног.
- И куда вы отвели их, пан Сурын?
- Правду сказать, - забормотал Сурын, - я… отвел их к Янеку Горнянчину… У меня не было другого выхода, пан вахмистр… Но там я от них все же избавился!
- Так заруби себе на носу, болван! - неожиданно заорал вахмистр. - Морду набью тебе за это!
Отбой. Разговор окончен.
Ошарашенный Мика Сурын постоял у аппарата, а потом, избегая взгляда старосты, поплелся из общинного управления с видом побитой собаки.
Утро. Янек Горнянчин стоит перед своим домом и не узнает окрестностей. Он привык к зиме, и наступающая весна буквально поразила его.
Лиственница в лесу уже сбрасывает снег, а стоит ей зазеленеть - и весна уже тут как тут. Янек словно впервые увидел ивы у ручья и свежие пеньки в дубраве, молодые буки. Все словно помолодело, а мелкая поросль на краю лесосеки будто ожила. Все вокруг пробуждается ото сна, сегодня запоет синичка, ночью случится чудо - и завтра леса буйно зазеленеют.
Горнянчин, потянувшись, коснулся рукой изъеденной червоточиной потолочной балки. В Ланах искрятся на солнце две этернитовые крыши; они всегда так светятся, когда с них стаивает снег. Под лесом на крутом склоне белеют последние островки снега, но это уже похоже на украшение, а высоко в голубом небе звенит, заливается жаворонок.
Когда в сумерки Янек Горнянчин возвращался из леса с топором на плече, он увидел, что внизу на дороге остановился легковой автомобиль. Из него вышли трое и по тропинке стали подниматься вверх по склону Вартовны. Через минуту Янек узнал одного из них. Это был Ягода, владелец фирмы "Ягода, ликеры, вина, вермуты". Ягода хотел, чтобы его называли "пан фабрикант", но в общем-то он был просто хорошим винокуром. Когда немцы отправили в гетто его конкурента - старого Штейна, Ягода стал важной персоной.
В саду Янек давно уже устроил себе нечто вроде мастерской. Здесь он обычно занимался своим любимым делом - вырезал фигурки из дерева, рисовал, пока не наступали холода и ему не приходилось перебираться в избу. Вот сейчас Янек и направился в свою мастерскую.
Приезжие тем временем подошли к самому дому, и Янек слышал, как Светлана говорила с ними. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что мог бы запереться, но он сразу же прогнал ее - от кого ему прятаться?! Он живет честно, и бояться ему некого.
Светлана привела гостей к беседке. Первым вошел Ягода. Потом появилась его жена и еще какой-то пан в шляпе и очках, в руках он держал перчатки из оленьей кожи.
- Здравствуйте, Горнянчин! - весело и громко сказал Ягода, но руки не подал.
Он положил туго набитый портфель на скамью под окном. В портфеле звякнуло стекло, и Горнянчин сразу понял, в чем дело. Ягода опять притащил свою сливовицу, чтобы получить за нее какую-нибудь фигурку или картинку.
Ягода по всему краю собирал изделия валашских умельцев - старался выглядеть меценатом. Возьмет фигурку или рисунок, а за это пришлет бутылку водки или зайца (сам Ягода был заядлым охотником). С Янеком Горнянчиным он познакомился давно. И сразу же стал нахваливать фигурки, которые Янек вырезал из причудливых сучьев и корней. С тех пор Ягода немало вещиц взял у Янека.
Однажды Янеку пришлось даже пообещать Ягоде, что придет разрисовать его подвал. В своей современной вилле в Визовицах "пан фабрикант" хотел устроить нечто вроде винного погребка в словацко-валашском стиле, куда он мог бы приводить важных гостей. И вот Янек спустился в Визовицы и стал рисовать на побеленных стенах разбойников и шалаши овчаров, а другой такой же самозванный художник, откуда-то из-под Брода, рисовал на противоположной стене словацкие национальные костюмы и все время пел песни. Через какое-то время все это им осточертело. Они бросили свое малеванье и так нахлестались разных водок-настоек, что им и море было по колено. Потолок они так и не закончили. Похлопали друг друга по плечу, расцеловались по-братски - и только их и видели! Янек вернулся домой на Вартовну, и тщетно Ягода грозил ему, а потом уговаривал. Но Янек не пошел в Визовицы. Так и остался подвал "фабриканта" Ягоды не расписанным до конца.
Но это было давно. Ягода в конце концов смирился с этим, да и погребок получился недурной. К Янеку Ягода продолжал относиться по-приятельски.
- Привезли вам дорогого гостя, - начала пани Ягодова.
С Горнянчиным у нее были не очень-то теплые отношения. Пани "фабрикантша" видела в нем неотесанного валаха. Она не могла ему простить, что как-то он спросил ее, откуда она родом - не из Прлова ли? Она выставляла себя иностранкой, хотя была урожденной Цедидловой из Прлова. Звали ее Марушкой. Некоторое время она действительно жила в Англии и вернулась оттуда уже не Марушкой, а Мэри, и Ягода, который был немного старше ее, просто с ума сходил по ней.
Хоть у Ягоды голова седая, но он еще мужик что надо… И как эта Марушка Цедидлова смогла его так оседлать!
Вот и сейчас - она и слова ему сказать не дает.
- Пан доктор Мезуланик большой друг Валахии. Он очень любит… как это сказать… фольклор… Вот мы и решили сделать вам приятное. Но учтите, что пан доктор…
Пан доктор, выставив длинную бородку, принялся разглядывать полки и сразу же что-то выловил. Это была фигурка валашского стражника. Как-то летом Янек крутил и вертел целый пенечек, пока не вырезал из него эту фигурку в плаще и высокой широкополой шляпе с обушком в руке.
- Любопытно, - обронил пан доктор, вертя фигурку в прозрачных бескровных пальцах. - Цельнорезная… А эта одежда, спадающая пышными складками… Любопытно. Пан фабрикант, вас можно поздравить с открытием.
Ягода сиял. У Янека по лицу пробежала усмешка.
- Как вы научились этому? - допытывался Мезуланик.
- Да это у нас в роду, - буркнул Горнянчин. - Еще дедушка говорил мне, что дерево надо чувствовать, потому что оно живое… С ним, мол, надо обращаться как с человеком… Ведь даже полено, если по нему как следует ударить, подает голос. Надо уметь на ощупь определять, как оно росло и где у него душа… Тогда оно само поддастся!
- Так вы верите, что у дерева есть душа?
- А как же иначе? Ведь оно же растет, - искренне удивился Горнянчин. - А вы слышали, как поют доски, когда их на лесопилке остругивают? Как орган. То низким, то высоким голосом. - Янек стоял с таким видом, словно в самом деле прислушивался. - Они поют о том, что слышали в горах, когда были деревьями.
Стало смеркаться. Мезуланик подошел к окну, чтобы лучше разглядеть фигурку.
- Что тут особенно для меня интересно, - проговорил он после минутного раздумья, - так это то, как здесь выражено отношение народа ко всему военному. Тут сразу видишь, как глубоко народны корни военного сословия в Валахии. Вот такие стражники были подлинными сынами и героями валашского народа!
- Ну, я бы не сказал, что валахи очень гордятся ими, - заметил Янек Горнянчин. - На первых порах у них, может, и было доброе намерение защищать границы валашского края, но потом они пошли по кривой дорожке. Правда, они были, что называется, один к одному, парни как дубы! Они были или сынками богатеев, или такими головорезами, у которых земля под ногами горела. Они богачей защищали, а не бедняков.
- Откуда вы все это знаете? - язвительно спросил Мезуланик. - Тоже от дедушки?