Но Семен не торопился. Он держал под уздцы беспокойно пофыркивающего жеребчика, в упор смотрел на девушку. И выражение его глаз все время менялось. Сначала они были сердитыми, затем стали удивленными, словно разглядел он в Марьке что-то такое, чего никак не предполагал. Наконец, взгляд сделался оценивающим, беззастенчиво обшаривающим. Под этим взглядом Марька сразу притихла, смех как рукой сняло.
- Давненько я тебя не видывал. Экая ты выладилась!
Семен покрутил усы, подмигнул Марьке, сцепил дрожки с передней осью и уехал, не сказав ничего больше, но заронив в душу девушки какую-то непонятную тревогу.
Через день Семен вновь появился у ворот поскотины. Привез два мешка пшеницы, велел Марьке согнать свиней в загон на подкормку.
Марька удивилась. Летом свиней никогда не подкармливали, они довольствовались травой и разными кореньями на луговине, лишь глубокой осенью ставили их на откорм. И к тому же зерно привез не дед Петрован, а Семка. Да еще не на рабочей лошади, а на выездном жеребчике. И вырядился, будто на ярмарку ехал: рубаха шелковая, пояс с кистями, штаны суконные, сапоги хромовые.
- Хочу пересчитать, сколь голов в стаде, - объяснил Семка, заметив Марькино недоумение.
- А чего пересчитывать? Сколь есть, столько и будет. Ни разу ни одной вашей свиньи не потерялось, - с обидой сказала Марька.
- Ну-ну, губки не поджимай. Не к чему обижаться, деньги счет любят, а свиньи - те же деньги.
- Считай, дело хозяйское. Но свиней только раз подкорми - потом не рад будешь: все время возле загона станут кружить, пастись заленятся.
- Тогда ладно, обойдемся без подкормки. И так пересчитаю. - Семка привязал жеребчика к пряслу. - Пойдем, покажи, где стадо.
В полуденную жару свиньи, как обычно, отлеживались в сырой низинке под тальниковыми кустами. Низинка эта была под косогором невдалеке от землянухи. Семка без труда нашел бы дорогу туда и один. Марьке не хотелось идти с ним, она опасалась, как бы Семка не попытался облапить ее среди кустов. Но и отказаться не решалась - все же хозяин. Да, может, и на уме у него ничего такого нет…
- Я тогда верхом, - сказала Марька. - С коня-то лучше свиней среди кустов видать.
- Вот еще! - возразил Семка. - Ты верхом, так и мне что ли жеребца распрягать? Оставь свою кобылешку, пусть пасется.
Делать было нечего, Марька пошла с Семкой в надежде, что если он и задумал худое, так все же не посмеет кинуться на нее средь бела дня: проезжая дорога рядом.
Но Семка не нахальничал. Он долго считал и пересчитывал свиней, сбивался, начинал снова, сыпал шуточками, подкручивал усики, угощал Марьку леденцами. Нетрудно было догадаться, что свиньи мало интересовали его. Куда больше ему хотелось покрасоваться собой.
Два дня спустя Семка приехал опять. На этот раз привез на телеге осиновые колья. И сам был одет по-будничному.
- Городьбу-то загона ветром шатает, - сказал он Марьке. - Надо укрепить, пока не свалилась.
Он принялся ставить колья, а Марьке велел связывать их тальниковыми переплетами. И опять зубоскалил без устали, пытался заигрывать с ней.
Назавтра ему понадобилось заменить Марькину лошадь.
- Твоя кобыленка только на шкуродерню годится, - объявил он. - Батька послал Гнедка. Этот все же порезвее. Ежели какая проклятущая животина вздумает от стада отбиться, так поскорее догонишь.
Марька, конечно, вполне понимала, что Семка не зря зачастил к землянухе. Но пока он находил заделья, она не посмела указать ему от ворот поворот. Лишь когда Семка заявился с подарком - хотел вручить ей серьги, - она прямо сказала, чтоб он понапрасну не старался. У нее есть жених, на Покров день Иван вернется с приисков, и будет свадьба.
Семка сначала насупился, потом усмехнулся вызывающе.
- А я возьму да раньше Покрова сватов пришлю. Мне на свадьбу подрабатывать незачем. И ты смекни-ка: за голодранцем иль за мужиком с достатком у бабы жизнь вольготнее?
- Мне смекать нечего. Ивана на тебя никогда не променяю, - отрезала Марька.
- Ну, гляди, не пожалей потом!
Семка вскочил в ходок, гикнул на жеребчика и сразу скрылся в дорожной пыли, поднятой копытами резвого жеребца и колесами ходка.
Несколько дней спустя к землянухе пришел Лешка. Переминаясь с ноги на ногу, краснея и отводя глаза, парнишка долго не решался начать разговор. В руке он держал тоненький прутик с нанизанными на него чебаками. И Марька подумала, что Лешка, видимо, шел с рыбалки и, как в детстве пирогом с отцовского стола, захотел по доброте своей поделиться с Марькой добычей. Но детство ушло, и теперь Лешка, долговязый подросток, вдруг обнаружил в Марьке девку-невесту и сразу оробел.
- Рыбкой угостишь? - подбадривая парнишку, сказала Марька. - Давно я щербы не ела.
- Возьми, возьми, - с готовностью протянул ей кукан Лешка. - Я у мельницы корчажку ставил. Только я не поэтому…
- Чего не поэтому?
- Я не поэтому пришел. Упредить тебя хотел, чтоб ты остерегалась…
- Кого остерегалась?
- Братки, Семена нашего…
- А чего его остерегаться? - напряженно спросила Марька, видя, что Лешка от стыда совсем взмок и язык никак не подчиняется ему.
- Ну, это… Семен который день понурый бродит и походя на всех огрызается… А нынче подслушал я случаем - Фроська его подучала…
Лешка опять замолк. Марька смотрела на него в тревоге: стерва Фроська, ясно, подбивала Семку не на доброе дело.
- Ты говори, чему она подучала.
Лешка опустил голову, словно он сам был виноват во всем, и, запинаясь на каждом слове, сказал:
- Ну… это… Незачем, говорит, из-за девки-батрачки переживать… Подкарауль да обабь - сразу сделается послушной…
Круто повернувшись, Лешка бросился наутек.
Ошеломленная и разгневанная, Марька швырнула вслед парнишке кукан с чебаками, словно это он затеял подлость.
После она весь день держалась крайне настороженно, не слазила с коня и стадо отгоняла подальше от кустов. Вооружилась даже берданкой, чтоб не подпустить Семку, если он покажется вблизи. А под вечер загнала свиней в загон спозаранку и ночевать в землянухе не осталась, засветло еще уехала в Сарбинку.
Назавтра, в воскресенье, с приисков пришел Иван. Он сразу заметил необычную настороженность Марьки. И она со слезами поведала, какую тревожную весть принес Лешка.
- Подла же эта Фроська! - скрипнул зубами Иван. - Да и Семка тоже, ежели слушал такие наставления.
- Боюсь я теперь пасти.
- Ну и брось этих свиней к чертовой матери.
- А брошу раньше приморозков, так Матвей ни гроша не заплатит.
- И леший с ним, все равно не пропадем. А с Семкой я нынче же потолкую.
- Ой, не надо! - перепугалась Марька, увидев, как напряглось лицо Ивана, какие крутые желваки заходили у него на скулах.
- А что, тебе его жалко? - сузил глаза Иван.
- Не его, а тебя жалко.
- Ну, со мной он едва ли совладает, а я его в дугу согну.
- Все одно - тебя тогда засудят, - прижалась Марька к груди Ивана. - Не надо, не затевай драку, Ваня!
- Ладно, до суда не стану доводить, - обнял, успокаивающе погладил Марьку по спине Иван. - Но потолковать с Семкой надо, а то и в Сарбинке не будет тебе покою.
Иван не стал ожидать случайной встречи. В тот же день он пришел на хутор, принялся греметь кольцом калитки.
В ограде бесновался осатаневший кобель.
На стук вышел сам Матвей. Спросил не без удивления, зачем припожаловал парень.
- Семен дома? Потолковать надо.
- О чем это?
- О чем - он тебе сам скажет, ежели понадобится ему, - ответил Иван.
- Так… Может, в избу зайдешь? Я кобеля прицеплю к амбару.
- Нет, дело такое, лучше один на один потолковать. Так-то больше резону будет.
Матвей прощупал парня хмурым взглядом. Ничего не сказал, ушел в дом. Но Семена к калитке все же выслал.
Семка сразу сообразил, что разговор будет о Марьке. Ясно, девка рассказала своему миленку, как он, Семен, пытался отбить ее. Ничего зазорного Семка в этом не видел и не робея вышел за калитку. Приготовился с ухмылкой выслушать, как Иван потребует, чтобы он не вставал ему поперек дороги.
Ухмылка, однако, мгновенно исчезла, когда Иван сурово сказал:
- Ты не скалься! Я пришел не лясы точить. Знай, коли посмеешь силком Марьку одолеть - худо будет!
- Откуда ты взял… это самое?.. - бледнея, пролепетал Семка.
- Откуда - не твое дело. Но пусть тогда родня твоя загодя поминки готовит.
Если бы Иван кричал, выходил из себя, Семка не так бы оробел. Скорей всего, тоже вскипел бы, вступил в перепалку. Но суровое спокойствие, с каким держался Иван, заставило Борщова молча попятиться к калитке. Он всей шкурой почувствовал, что это не пустяшная угроза, брошенная сгоряча.
Какой был у Семки разговор с отцом - неизвестно. Но, надо полагать, отец поинтересовался, заставил сына выложить, зачем вызывал его Иван. Ибо в тот же день Матвей приехал к Марьке. Хмуро объявил:
- До приморозков Петрован с Лешкой стадо допасут, а ты убирайся от греха в Сарбинку. Не желаю, чтоб Семену моему голову из-за тебя проломили. Шибко дорогая голова, чтоб на кон, как бабку, ставить. Получай расчет сполна и уматывай!
Так Марька навсегда покинула землянуху у ворот поскотины.
5
Артели, в которой работал Иван, пофартило. Старатели нашли крупный самородок. Контора приняла его, но когда подошло время расчета, приемщик объявил: случилась промашка, проба показала - не золото это, а пустая порода.
Часто надували на приисках старателей. Но делалось это всегда ловчее, чем на этот раз. Набирали, например, в одну из артелей таких деревенских здоровяков, как Иван, которые могли без устали орудовать кайлой, таскать тачки и мало понимали в золоте. Во главе артели ставили "башлыка" - тертого, жуликоватого старателя, всегда готового вступить в сговор с приемщиком. (В татарских улусах башлыком звали волостного старшину, а старшины умели заниматься поборами, и рабочие по этой, видимо, аналогии, окрестили так и своего "старшого"). Артели во главе с "башлыком" выделяли самые богатые участки, и она добывала золота больше других, чаще находила самородки. "Башлык" вместе с приемщиком утаивал львиную долю добычи. Иван попал в артель, где собралось много бывалых старателей. Тут "башлыку" делать было нечего. И приемщику следовало остеречься. Однако жадность одолела его, и он решился на самый наглый прием - подменил самородок сходным камнем.
Старатели кинулись к управляющему. Тот и слушать не захотел. Проба, мол, есть проба. Показала не золото - значит не золото. А что приемщик вначале ошибся, так был он "под мухой".
Поняли старатели - сговор. А в этот же злосчастный день произошел обвал на другой копи, погибло пятеро рабочих из-за того, что контора поскупилась на рудную стойку. И взорвало рабочих. Вспомнили все прежние обиды, обманы, обсчеты… Остервенели, разнесли контору, приемщика порешили, а управляющий еле очухался после смертного боя. Выручили его стражники, вызванные загодя, но припоздавшие. Бунтовщиков разогнали, выловили зачинщиков.
Во время бунта на приисках оказался и Семка Борщов. Он приехал дотолковаться с управляющим об очередном сбыте свинины. Семка видел, как Иван кулаком опрокинул стражника, безжалостно избивавшего прикладом пожилого чахоточного старателя.
"А, влопался! Теперь поминки не по мне, а по тебе будут заказывать!" - мелькнула у Семки мысль.
По доносу Семки Ивана увезли в Томскую губернскую тюрьму. Потом прошел слух: смутьянов осудили: иных на каторгу, иных к ссылке в ледяную Якутию. Иван, по словам волостного пристава, получил каторгу.
Неизбывно было горе Марьки. Жила она теперь будто в полузабытьи. Что-то делала по дому, о чем-то говорила с отцом, с матерью, но ничто не касалось ее, как бы заживо оказалась погребенной в своем горе.
В эту-то тяжелую пору и явился опять к Безгубиным Матвей Борщов. Было теперь ему уже под шестьдесят, однако сила еще не покинула его, да и седина только слегка тронула виски. Выглядел в общем так, как иной мужик и в сорок не выглядит.
- А я опять за Марькой, - поясно поклонился он. - Прошу сызнова: отдайте ее нам. Только теперь уж не в няньки, а поставим в одну упряжку с Семеном моим.
- Сватом, что ли, пришел? - растерялся отец Марьки.
- Сватов зашлю погодя, чин-чинарем. Покамест потолковать хочу, чтоб в закрытые ворота потом не ломиться.
- Так Марька Семену твоему вроде не пара, - глянул отец на мать.
- Отчего не пара? Девка ладная, парню моему шибко поглянулась, сам послал.
- Приданого-то за ней нету…
- Семену моему женино приданое ни к чему. Он сам сумеет богатство нажить. А ежели я ему еще долю выделю, так не с Марькой приданое возьмем, а за Марьку, как киргизы, выкуп дадим. Пару вороных не жалко.
Знал Матвей, куда метит. У Безгубиных по осени пала от старости верная Рыжуха, а меринок, выращенный ей на смену, утонул в Чарусе. Безлошадный крестьянин уже не хозяин. А тут надвинулась пора дочь замуж выдавать, сына женить. Как, с чем их выделить? В семье старались это не обсуждать, но перед отцом с матерью стояла неразрешимая задача. Неожиданное сватовство Борщова рождало надежду.
Конечно, Марька любила Ивана. Но раз сгинул - не век же ей горевать, не в девках вековать. Семка - парень ладный, не говоря уже о достатках борщовской семьи.
А Матвей Борщов расщедрился.
- Напридачу еще корову да десяток овец дадим. Потому, знаем Марьку - стоит она такого выкупа. Да и родней будем. А нашей родне бедовать не положено.
Польстила отцу с матерью эта похвала. Пообещали они, как было заведено, малость подумать. Но ушел Матвей с твердой уверенностью, что дело, сделано. Погодя можно засылать сватов.
В Марькином согласии родители не нуждались. Мог отец выдать ее и одной своей волей, по старому обычаю. Но понимал: оскорбится Марька, тогда трудно будет согнуть ее, скорей можно сломить. И пожалел отец дочку, не стал принуждать. Вечером, когда Марька вернулась с поденки, сказал, зачем был Борщов, с какими посулами. А приметив, как потемнела девка, добавил с тяжким вздохом:
- Гляди сама. Неволить не станем. Только нужда-то больно злая…
Мать сказала слезно:
- Не в петлю же толкаем. Семка не урод какой, поживете - слюбитесь…
Марька разрыдалась, но не возразила. Жизнь свою она теперь считала все равно пропащей.
И был назначен, сговор, a потом и свадьба.
6
Снег покрыл землю уже больше недели назад. Ездили на санях, но мороз еще не окреп и не хватало у него силы сковать льдом Сарбинку. Это огорчало парней и девок. Не терпелось им покататься на лотках.
Васька Дудкин, дружок Ивана, не дожидаясь ледостава, все же подготовил лоток. Он был мастаком. Хотя и не хитрое сооружение лоток, а делать его надо с толком. Если на дворе примораживает слабо, много раз приходится поливать обмазку. Зато она становится надежнее, не отлетает при встряске на ухабах.
Васька как раз полировал у сарая ледяное зеркало лотка ладонями, когда услышал:
- Здорово, дружок!
Васька повернул голову и заморгал от удивления: у прясла стоял Иван. Кинулись друг к другу, обнялись.
- Ты… убег, что ли? - спросил Васька почему-то шепотом, хотя около них не было ни души.
- Нет. На суде меня приисковые заслонили, всю вину на себя взяли.
- Стало быть, отпустили? Ну, тогда опять вместе будем кататься! Я, вишь, лоток подготовил. Поутру глядел - реку уже корочкой чуток схватило. Только бы ночью мороз ударил покрепче…
- Не до катания мне пока. Свадьбу готовить буду.
- Свадьбу? А Марька… - Васька осекся.
- Что Марька? Что с ней случилось? - вдруг насторожился Иван.
- Ничего не случилось, но… А ты разве не знаешь?.. - замялся Васька.
- Что и от кого я могу знать, если первого тебя встретил.
- А-а, коли так…
- Да говори ты, что ты мнешься! - осерчал Иван.
- Ну, это… Сватает Марьку Семен Борщов…
- Эка новость!.. - облегченно рассмеялся Иван. - Он еще летом к ней подсыпался, без толку.
- Так тогда она за тебя собиралась. А раз тебя на каторгу… Уломали, в общем, Марьку родители. За Семку отдают.
- Когда свадьба? - спросил Иван после тяжелого молчания.
- Сегодня, сказывали люди, под венец. Скоро, поди, прикатят Борщовы.
Иван рванулся к дому Марьки.
Убитая горем Марька в это время вышла во двор. Понуро брела, зябко кутаясь в цветастую шаль, сбереженную матерью еще со своей свадьбы. Но ёжилась она не столько от первозимнего холодка, сколько от злой доли своей. Остановившись у плетенного из тальника пригона, Марька невольно поглядела на осиновую с отшелушившейся корой слегу, лежащую на краю навеса. Некогда, видимо, было отцу ошкурить, положил на время да так и оставил необработанной… Накинуть на эту слежку тот вон обрывок веревки, что висит на покоробленных тесинах воротец, и всему конец. Подумала так и в то же мгновение встрепенулась, попятилась назад.
Из-за пригона вышел Иван. Был он худ и бледен, глаза провалились, нос обострился, взгляд тяжелый - будто не Иван, а привидение перед ней. Марька слабо вскрикнула, а Иван шагнул к ней, обнял за плечи. И тогда она поморгала-поморгала налитыми слезой глазами и неудержимо расплакалась.
- Ну чего ты? Я же возвернулся. Совсем возвернулся!
- Ой, пораньше бы чуток! - как в беспамятстве ухватилась Марька за полушубок Ивана, словно земля под ней расступилась.
Кто-то хлопнул дверью, и Мария сразу пришла в себя. В доме у них уже собралась вся родня Безгубиных, ждали, когда подкатит со своими родными жених, чтоб отправиться в церковь, а потом прямо к Борщовым. По заведенному обычаю свадьбу гуляли первый день у жениха, второй - у невесты.
- Ох, малость опоздал ты, Ванюша! - прошептала Мария, вся сразу ослабнув.
Иван увлек ее за пригон. Сказал приглушенно и зло:
- Он что, одолел тебя?
- Нет, нет! Но в церковь уж собрались.
- Это знаю. Васька сказал. Ты что, сама за Семку согласная?
- Не хочу я за него! Руки собиралась на себя наложить…
- Тогда уволоку тебя - и вся недолга! Останется гад с одними усами под носом! Ведь это он меня в тюрьму упек.
- Семка?! - ахнула Мария. - Как он это…
- Некогда, потом! Надо бежать немедля…
- Пешком-то недалеко убежишь - догонят.
- Не догонят, я все обдумал, когда летел сюда. Ты постой здесь, а нельзя, так выйди из дому чуток погодя. Я пригоню рысака порезвее борщовского!
- Марья, а Марья! - раздался у крыльца голос.
- Здесь я, господи, на двор сходить не дадут! - отозвалась Марька.
- А-а… - послышался хохоток. - Тогда извиняй.
Снова стукнула дверь сеней.
- Жди смотри! А не дождешься тут - из церкви украду, так и знай! - Иван перепрыгнул через плетень, исчез в переулке.
Марька сходила домой, надела праздничный полусак, сказала матери:
- На крыльце пока постою. Голова что-то раскалывается.