- Отец, пусть это будет твоя дочка, хорошо? И ты будешь счастлив. А я пойду.
Бросив журнал на пол, она стремительно встала и вышла из дома. Помешкав, Назар выбежал за ней следом. Он надеялся, что застанет Лейлу во дворе, однако ее там не было. Заметив приоткрытую калитку, понял, что дочь убежала. Назар пришел в отчаяние: как бы Лейла не натворила глупостей. Обойдя на всякий случай вокруг дома и убедившись, что дочки здесь нет, Шарипов направился к калитке и вдруг с изумлением увидел, что во двор входит толстяк Аюб-хан. За его спиной топтался телохранитель. На лице первейшего богача поселка играла приторная улыбочка, которая стала еще приторней, когда он увидел, что при его появлении хозяин оробел и застыл в неподвижной позе.
- Салам, дорогой Назар, - сказал он певучим голосом. - А что твоя лань быстроногая так быстро пробежала мимо меня? Только сладкий аромат от нее остался. Как сказал поэт: "И летит она, как роза, и роняет лепестки…" Красиво. Знаешь, кто это написал?
- Рудаки, - хмуро наугад ответил Назар, чем совсем привел Аюб-хана в радостное настроение.
- Ты слегка ошибся - это я написал. Стихи моего изготовления. Честное слово. Красиво получилось?
- Очень.
- Вот видишь. Тоже на что-то способны.
Жестом отправив телохранителя на улицу, Аюб-хан прошел во двор, по-хозяйски оглядывая его. Потом взглянул на напряженного хозяина:
- Ты, кажется, собирался бежать за ней? Так беги, я тебя не задерживаю.
- Нет, у молодых свои дела, а у меня своих хватает. Я тут по хозяйству вожусь.
- Ну и хорошо, что не бежишь. Тем более что я зашел передать тебе просьбу одного человека, чтобы ты никуда не бежал. - Аюб-хан кивнул на загруженный "каблучок" и хитро засмеялся, грозя пальцем.
- От какого еще человека?
- От Селима. Помнишь такого?
Обмирая от страха, Назар молча кивнул.
- Селим просил передать, чтобы ты ничего не боялся и жил спокойно.
- Спасибо ему большое.
- Пожалуйста. А дочка убежала случайно не потому, что ты Аскерову отказал?
- Да нет, говорю же…
- Нехорошо, Назар, - не слушая его, продолжал богач. - Такой человек, так много тебе помогал, а ты с ним так наплевательски обошелся! Помнишь, как Аллах сказал неблагодарному? "Сгинь, человек!" Это уже не я, это Он сказал. Но тоже красиво.
Группа Ратникова медленно двигалась по едва заметной каменистой тропе. Рахимов шел впереди, метрах в тридцати. Убедившись, что на видимом отрезке пути никого нет, он подавал знак остальным. Наконец они приблизились к спуску. Тропа уходила вниз, в лощину, хорошо просматривалась, и было видно, что на сотни метров вперед нет ни одной души. Куда же делись загадочные нарушители? В том, что это нарушители, уже не было никаких сомнений.
Пограничники в недоумении озирали тропу, когда Гуламжонов показал вниз. Там, почти под ними, пробирался моджахед, тот, что с автоматом.
Рахимов придержал лейтенанта, чтобы не сильно высовывался. Было ясно, что моджахед заходит к ним в тыл. Второй же вполне мог устроиться в засаде и наблюдать либо за ними, либо за жердевской группой. Если это снайпер, тогда пограничникам несдобровать.
Рахимов показал на то место в лощине, куда, по его расчетам, должен был выйти по своей тропе Жердев.
- Сделаем так, - решил Ратников. - Я с Гуламжоновым перехвачу этого хмыря, а вы двое держите на прицеле тропу. Вдруг второй вылезет.
Опытный Рахимов согласился с этим предложением лейтенанта. Ратников и Гуламжонов стали пробираться в обратную сторону.
Они осторожно, продумывая каждый шаг, спускались по достаточно крутому склону. Ни один камешек не выскочил из-под их ног. Наконец добрались до пологого места, и Ратников посмотрел вниз. Он сразу увидел чуть впереди, совсем близко, спину уходящего моджахеда. Тот двигался короткими перебежками, иногда приседая и оглядываясь наверх, но совсем не туда, откуда наблюдали за ним пограничники.
Ободряюще кивнув рядовому, Владимир спросил:
- Ну что, Гуламжонов, живым будем брать?
- Такой задачи нет, - заявил тот с неожиданной твердостью.
- Вот тебе и раз! - Ратников с удивлением посмотрел на убежденного в своей правоте бойца, на лице которого не было ни сомнения, ни страха. - Значит, предлагаешь тушить его сразу - отсюда?
- Да, - категорично кивнул Гуламжонов, крепко сжимая автомат. Очевидно, ему приходилось бывать в таких переделках.
- Ну, ты суров, Гуламжонов. Он же пока в нас не стрелял, - произнес Ратников и уже приказным тоном сказал: - Живым будем брать. Пошли.
Скептически скривив рот, Гуламжонов без энтузиазма пошел за лейтенантом. Они спустились в лощину и медленно двинулись вслед за моджахедом. Тот приближался к относительно пологому склону, по которому можно подняться на верхнюю тропу. Оттуда до перевала рукой подать, и неизвестно, какой сюрприз ожидает пограничников по ту сторону.
Моджахед начал старательно карабкаться вверх. Высунувшись из-за груды камней, Ратников и Гуламжонов взяли противника на прицел.
- Стой! Руки вверх! - громко крикнул лейтенант.
И тут в стороне, метрах в двадцати, словно из-под земли выросли две фигуры и открыли автоматный огонь. Рядовой, вскрикнув, упал после первого же выстрела. Несколько пуль ударили по камням под ногами Ратникова, однако не задели его, и лейтенант, отпрыгнув в сторону, спрятался за большим камнем. Когда стрельба прекратилась, он осторожно выглянул и увидел, что трое моджахедов, выставив стволы, осторожно приближаются с разных сторон к раненому Гуламжонову, а рядовой корчился от боли, зажимая руками кровоточащий бок.
Ратников снял с плеча автомат и передернул затвор. При этом он на какое-то мгновение выпустил противников из поля зрения, а когда повернулся, чтобы прицелиться, услышал резкий гортанный окрик. Те же самые три моджахеда, окружив лейтенанта, теперь держали его под прицелом.
Ратникову ничего не оставалось делать, как встать. Он было поднялся, когда подбежавший сзади моджахед ударил лейтенанта прикладом в спину, да так сильно, что Владимир, охнув, упал лицом вниз.
- Вставай! Руки поднимай! - закричал один из моджахедов по-русски и почти без акцента.
Лейтенант медленно поднялся. Его лицо выражало не испуг, а удивление. Казалось, он сам не верил тому, что делает: встает, поднимает руки вверх. Неужели это случилось с ним, с российским офицером, с потомственным военным?
Между тем окружившие Ратникова моджахеды загалдели на своем языке. Было понятно, что они переругались, да и о причине можно догадаться: убить или взять в плен. Тот, который знал русский, прицелился во Владимира из автомата.
- Сколько вас? Кого ищете? Отвечай, не то убью, как собаку!
Другому моджахеду показалось, что его соратник слишком либеральничает с пограничником. Поэтому он подбежал и без лишних слов ударил Ратникова ногой в живот. Лейтенант упал, хотел подняться, но к его виску прижался ствол "Калашникова". Его держал тот, что умел говорить по-русски. Он и сейчас продемонстрировал свое знание языка, прорычав:
- Убью тебя, бараний сын! Убью, молись Аллаху!
Все-таки один, самый здравомыслящий из них, судя по всему, хотел решить дело мирным путем. Он в чем-то убеждал своих товарищей, но те сердито отбрехивались от него, давая понять, что не собираются тащить с собой офицера. Лучше убить его здесь. Здравомыслящий намекал, что потом офицера можно выгодно продать, но два других петушились и отмахивались от его увещеваний. Единственное, чего он добился, так это что переключил их внимание на стонущего Гуламжонова. Подойдя к Шавгату, самый агрессивный из моджахедов сильно пнул его ногой, приводя в чувство, после чего спросил его на фарси, кого искали пограничники.
- Мы не вас искали, других двоих. Отпустите, иначе случайно найдут вас. Сегодня наших тут много, - рыдая от боли и страха, скороговоркой ответил рядовой.
- Говори правду! Говори правду, ишак!
- Это правда! Не убивайте нас. Мы ничего вам не сделали!..
Держа руки над головой, Ратников с тоской покосился на свой автомат: далеко, не достать. А моджахеды, как ни странно, пришли к общему знаменателю - стало ясно, что они решили убить пограничников. Агрессивный что-то сказал, двое других согласно кивнули. Потом один довольно расхохотался и плотоядно потер руки, предвкушая кровавое развлечение. Другой направил автомат на Ратникова и закричал:
- На колени встал! На колени, собачий сын!
Ратников медлил, понимая, что каждое мгновение решает его судьбу и, для того чтобы выкрутиться, остались считаные секунды. Потом будет поздно. В это время моджахед ударил его ногой по коленям, и Владимир упал. А его обидчик, посмеиваясь, извлек из ножен огромный кинжал.
Гуламжонов молился, закрыв ладонями лицо.
Если бы лейтенант и рядовой знали, что все это время бойцы жердевской группы наблюдали за ними, им было бы легче. Тогда они могли бы на что-то надеяться. Они этого даже не подозревали. А те следили и выжидали удобный момент для нападения.
Они насторожились, как только заслышали первые выстрелы, и сразу повернули в ту сторону. Шли через густые заросли, не разбирая дороги, лишь бы быстрей. И в какой-то момент через оптический прицел Никита заметил, как два моджахеда приближаются к раненому Гуламжонову, а тот корчится от боли, зажимая руками бок. Стрелять с этой дистанции было бесполезно, слишком далеко. Лейтенанта не было видно. Неужели он убит?
Пограничники прибавили шагу. Матеря про себя разгильдяя Ратникова, Никита не знал, что тут лучше предпринять для спасения товарищей. Стрелять издали нельзя - моджахеды убьют пленников при первом же выстреле. То же будет, если пустить овчарку. Трое вооруженных людей с ней справятся. Оставалось подойти к тому месту как можно ближе, что они и делали.
Наконец моджахеды оказались в зоне досягаемости. Жердев опустился на одно колено и, подняв ствол "винтореза", прицелился. "Нельзя мазать, нельзя", - нервно шептал он. От волнения кровь стучала в висках. Нельзя мазать, нельзя спешить, нельзя опоздать.
От моджахедов Никиту отделяли метров сто. Если кто-то из них приглядится, его можно заметить, правда, им сейчас не до него. Прерывисто дыша, Жердев прижался глазом к окуляру оптического прицела. Рука слегка дрожала после пробежки, подрагивал и ствол винтовки. Сердце колотилось в бешеном ритме. Через оптический прицел он наконец увидел лежащего Ратникова. Рядом с ним стоял моджахед, на чью голову Никита навел перекрестье прицела. Он сделал несколько быстрых вдохов, чем восстановил дыхание. Опять навел перекрестье прицела на нужную точку.
Когда моджахед в синей куртке схватил Ратникова за голову и поднес, примеряясь, к его шее нож, ствол "винтореза", перестав дрожать, замер на месте. Никита нажал на спуск.
Было видно, как моджахед в синей куртке сделал шаг назад и выронил из руки нож. Один из товарищей обратился к нему с каким-то вопросом, но ответа не дождался - тот приложил руку к животу и упал. Тогда оба спутника испуганно бросились к нему.
Жердев выдохнул, вдохнул и снова нажал на курок. Стоявший спиной к нему моджахед, затылок которого оказался в перекрестье прицела, вздрогнув, упал лицом вниз. Оставшийся живым третий моджахед начал тревожно озираться по сторонам. Он не понял, откуда стреляли. А пограничники бежали, уже не таясь. Но быстрей них мчалась овчарка Шериф, выпущенная Раимджановым.
Моджахед в страхе запаниковал. Кинулся бежать в одну сторону, потом в другую. Из-за этого неожиданного маневра Никита промахнулся. Тогда моджахед вскинул автомат и прицелился в его сторону. Однако тут он заметил несущуюся на него овчарку, перевел ствол на нее. Этой короткой паузы Жердеву хватило, чтобы сделать прицельный выстрел, который пришелся точно в глаз моджахеда, и тот замертво рухнул.
Лежащий Ратников ошалело оглядывался, плохо понимая, откуда снизошел неслышный и незримый спаситель. Но гадать ему пришлось недолго - сначала подбежала овчарка и уселась рядом с раненым Гуламжоновым, затем появились все бойцы жердевской группы. И в довершение ко всему как победный апофеоз послышалось стрекотание вертолетного двигателя.
Бойцы из обеих групп расположились на месте недавнего короткого боя. Трое обихаживали стонущего, уже перебинтованного Гуламжонова.
- Раненого готовьте. И этих жмуриков тоже, - приказал Жердев непривычно слабым голосом. Сам он уселся на землю рядом с Ратниковым. Оба еще не отошли от нервного стресса. Через минуту Никита встал, стараясь не показывать, с каким трудом дается ему каждое движение. Владимир, еще не зная зачем, пошел за ним. Жердев подошел к Гуламжонову, пожал тому бессильно лежащую руку.
- Держись, Шавгат. Рана ерундовая. Через месяц, а то и раньше, в отпуск поедешь.
Владимир заметил необычность в лице Жердева и не сразу понял, в чем дело. А потом догадался: он впервые увидел, как тот улыбается. Раньше не видел улыбки на лице Никиты. Оказывается, она у лейтенанта такая располагающая: открываются белоснежные зубы, появляются ямочки на щеках. Почаще ему нужно улыбаться.
Гуламжонов тоже признательно кивнул Жердеву. Превозмогая боль, он даже попытался сказать ему, что понял, о чем говорили между собой моджахеды:
- Один говорил: двое только что прошли… только что…
Уже совсем близко от них приземлялся вертолет, все отвернулись от сильного ветра. Жердев, стремясь перекричать рев лопастей, кричал:
- Понял тебя. Ты молодец, Шавгат. Счастливо.
Ратников на прощание погладил раненого по щеке, и только они оба поняли, что лейтенант таким образом просит прощения за свою беспечность.
Вертолетный двигатель умолк. Вокруг воцарилась невероятная тишина. Пилот принес носилки, бойцы подняли Гуламжонова и осторожно понесли его к вертолету.
Лейтенанты остановились перед сложенными рядком трупами моджахедов. Никита беззлобно сказал Ратникову:
- Предупреждал же тебя: не сближайся. Они двадцать пять лет воюют. А наши пацаны вчера в школу ходили. Не сразу же опыт приобретается.
- Буду знать. Ты наших бойцов всех по именам знаешь?
- Конечно. Но обращаюсь редко. В исключительных случаях.
Владимир с тревогой заметил, как побледнел Жердев, как скованны его движения. Он спросил:
- С тобой все нормально? Ты, случаем, не ранен?
Никита повернулся к нему, хотел ответить и вдруг замер. Он боялся пошевелиться, ему казалось, что при любом движении изнутри сильно колет. Испытав необычное для себя ощущение, натужно выдохнул: "Какие-то неполадки в пробирной палатке" и начал оседать прямо на землю. Владимир суетливо поддерживал его под локоть, помогая сесть.
- Рука левая… Шевельнуться не могу, - объяснил Никита.
Ратников присел рядом на корточки. Непривычно, когда Жердев улыбается, но еще непривычней, когда он растерян, с беспомощным выражением лица. Владимир предположил, что у Никиты болит сердце, и тот подтвердил это, сказав, что носит при себе нитроглицерин. Ратников даже удивился, что у Жердева при себе такое сильное лекарство. Видимо, сердце часто побаливает. Никита достал из нагрудного кармана рубахи таблетки, проглотил одну. Через силу улыбнулся.
- Сейчас отпустит. А ты слышал Шавгата: только что те двое прошли. Учти - только что.
И Ратников с горечью понял, что ему передана эстафета. Не ответственность его пугала. Страшно было сознавать, что здесь, в этих незнакомых горах, где он едва не погиб по собственной глупости, рядом не будет Жердева, злого и неприятного типа, который всегда вовремя приходит на помощь.
Аскерова вызвали в штаб погранотряда, чтобы он доложил обстановку. Обычно невозмутимый полковник Гонецкий в этот день был не похож на самого себя: выглядел взъерошенным, беспокойным. Он рассеянно слушал Мансура, подошедшего к висевшей на стене карте района.
- Отсюда после боестолкновения обе группы продолжают поиск в направлении север - северо-восток, в режиме радиомолчания. Предположительно, через час они встретятся с поисковой группой спецназа.
Гонецкий озабоченно поглядывал то на карту, то на самого Мансура. Он слушал капитана вполуха, внутренне готовясь к совершенно другому разговору с ним. Порой во взгляде начальника штаба отряда проскальзывало выражение виноватости.
- А что произошло с командиром группы? - спросил Алексей Григорьевич.
- Только что врачи доложили, что у лейтенанта Жердева обширный инфаркт.
- Ничего себе. - Полковник едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. - Жердев - он же… как его наш особист называл?..
- "Железный дровосек", - напомнил капитан.
- Вот-вот, и вдруг - на тебе! Ну, кто бы мог подумать. Оказывается, и у него есть сердце. Порой забываем о подобных вещах.
В их беседе наступила короткая пауза. Видимо, оба подумали об одном и том же: до чего же плохо мы знаем своих соратников, в частности лейтенанта Жердева тоже плохо знали. Живем бок о бок, постоянно общаемся, а на здоровье обращаем внимание только тогда, когда тому плохо.
- Как думаешь, Ратников справится? - прервал молчание полковник.
- Думаю, да. К тому же с ним находится опытный сержант.
- Хорошо. Беспокоят меня эти двое приблудившихся. Уж больно на подрывников похожи. Как ты считаешь?
- Похожи. Только к коммуникациям или в населенный пункт можно добраться гораздо проще. Зачем так трудно идти - через горы?
- Тоже верно. Каков же вывод следует отсюда?
- Не знаю, трудно сказать. Может, что-то готовится.
Мансур вопросительно посмотрел на начальника штаба. Тот согласно кивнул - правильно, мол, угадал. По напряженному взгляду полковника можно было почувствовать, что сейчас его главные заботы связаны не столько с подозрительными нарушителями, сколько с самим Аскеровым.
- Готовится, - подтвердил Гонецкий. - Не знаю, правда, как это связано. Короче, разведка докладывает, что "духи" собираются провести акцию возмездия - сжечь одиннадцатую заставу. Опять действует банда этого Сафар-Чулука.
- Одиннадцатую? - удивился капитан.
- Да. Поэтому ты можешь пока спать спокойно.
- Не уверен, товарищ полковник.
- Ты всегда не уверен. Сведения достоверные, поступили из независимых источников.
Мансур справился со своим волнением. Он как будто услышал то, что давно с напряжением ждал. То самое известие, от которого начинается особый отсчет времени.
- И что они сделали Сафар-Чулуку, товарищ полковник?
- У соседей твоих своя проблема. Ты здесь ни при чем.
- Уверяю вас, что на одиннадцатую они не сунутся. Ко мне придут.
- С чего ты взял?
- Там десять БМП, а у меня одна, да и та на ремонте.
- Это все твои доводы?
- Самый основной, пожалуй, тот, что Надир-шах не простит тонну героина.
Алексей Григорьевич нахмурился.
- Мы наверняка не знаем, Надир это или нет. Ты мне про эту тонну лучше не напоминай! Я тебе ее не прощу! Опять умней всех хочешь быть! - Он запнулся и уже более мягким тоном спросил: - Аскеров, ты что, испугался, что ли?
Полковник ожидал, что смутит Мансура язвительным вопросом, однако тот совершенно спокойно признался:
- Да, испугался - что буду не готов. Можете не сомневаться, боюсь только этого и ничего больше.