Додон и оба телохранителя следили за малейшим движением Селима. Его поведение возмутило их еще сильнее, чем самого Надир-шаха. Человека обменяли на таджикского богача, то есть потеряли деньги. В ногах должен валяться, благодарить шефа, а он голос повышает. Однако Надир-шах спокойно сказал, что готов его выслушать.
Свою речь Селим начал не умоляющим тоном, как можно было ожидать, а требовательным:
- Надир-шах, ты великий человек, у тебя великие цели. Никто не остановит тебя, ты пойдешь до конца. И с тобой должны быть люди, которые тоже пойдут до конца. Не за страх, не за деньги…
- Не за деньги, говоришь? Тогда за что же?
- А зачем волк идет по кровавому следу? Тебе нужны волки, а не бараны. - Он бросил быстрый взгляд на телохранителей - не прирежут ли они его за такие слова. Те с радостью сделали бы это, да сейчас нет разрешения. Приходится слушать наглеца. - Мой старший брат Хаким был мудрым человеком и верным тебе. Но он был слаб. А все из-за того, что слишком долго прожил на Западе. В том, что случилось с ним, виноват только он, да упокоит Аллах его душу!
Надир-шах слушал спасенного с нескрываемым восхищением. Он не ожидал, что полуграмотный дикарь способен так складно говорить. А тот продолжал:
- Моя семья должна тебе много денег. Я не прошу снисхождения, хотя ты справедлив и милосерден. Я афганец, я вырос на маковом поле. Мне было десять лет, когда я первый раз переплыл с героином на тот берег. Я давно созрел для больших дел, каких угодно трудных, самых безумных! Дай мне шанс, господин. Поставь меня на место Хакима, и ты выиграешь больше, чем потерял!
Выступив с такой неистовой страстью, Селим произвел ошеломительное впечатление, и Надир-шах отдал должное дерзости моджахеда:
- Хорошо. Ты очень хорошо изложил то, что на душе накипело. У меня есть для тебя дело. Такое же безумное, как и ты сам.
Политик одобрительно засмеялся. Пять минут назад он был готов уничтожить последнего из трех братьев Сангин, а сейчас нашел человека, который ему необходим. Поняв причину смеха Надир-шаха, Селим засмеялся в ответ, и добродушное настроение на мгновение сблизило их. Продолжая посмеиваться, Надир-шах добавил:
- Только учти - если ты еще раз попытаешься разговаривать со мной таким тоном, я отрежу тебе язык.
Моджахед резко прервал свой смех, зато теперь едва сдерживали улыбки телохранители.
В принципе у Надир-шаха было желание уже сегодня поговорить с Селимом подробней, посвятить его в тонкости задуманной операции. Однако он ждал почетного гостя из Саудовской Аравии и должен был подготовиться к приему. Вдобавок, поскольку тот человек тоже имеет отношение к задуманному, возможно, он даже внесет в план некоторые коррективы.
Этот человек по имени Хабиб совершал деловую поездку по Афганистану, встреча с Надир-шахом была одним из основных пунктов программы его афганского путешествия.
После раннего ужина они продолжили беседу в саду, прогуливаясь среди пышных цветов.
- Я устал уговаривать шейхов, - сказал Хабиб. - Они - слепцы. Сидят на своей нефти и думают, что это навечно. Еще пятьдесят лет, и нефть кончится.
- Зато мак будет расти всегда.
- Вот именно. Они этого не понимают. Изучают жизнь по Корану, и у них на глазах шоры. Я говорил, что мы жестоко караем мусульман, принимающих наркотики. Я объяснял, что белый порошок взорвет больше небоскребов, чем бомбы и самолеты. Героин - наше ядерное оружие. Тут никакая Россия не устоит.
Хозяин знал, что с недавних пор у Хабиба появилась особая причина для ненависти к России. Как и все восточные мужчины, он мечтал иметь в своем гареме хотя бы одну блондинку славянского происхождения. На сайте знакомств в Интернете он увидел фотографию белокурой девушки, которая привела его в восторг. О такой красавице можно только мечтать. Он тут же попросил избранницу приехать к нему. Та ответила, что с радостью это сделала бы, но у нее нет денег на дорогу. Он перевел милой четыре тысячи долларов, и на этом их любовь кончилась. Оказалось, что в Интернете действовали какие-то мошенники, манипулировавшие фотографиями женщин, которых сами даже не знали.
Случись такое где-нибудь в Западной Европе, обманутый мужчина мигом подключил бы к расследованию спецслужбы. Однако восточные мужчины отличаются тем, что быть обманутыми для них - огромный позор. Они приложат максимум усилий, лишь бы об этом узнало как можно меньше людей. Было бы совсем идеально, если бы об этом вообще никто не узнал, но на это рассчитывать трудно. Какие-то сведения все равно просочатся. Вот и до Надир-шаха дошло об афере, жертвой которой стал Хабиб. Но, конечно, хозяин никогда не покажет гостю, что ему известно о его позоре.
- Значит, помощи нам не будет, - сказал Надир-шах. - Жаль. Мы должны доказать, что джихад нам важнее, чем бизнес. Думаю, тогда мой план им понравится.
- Я тоже надеюсь. Только не будем называть ваш план "Империя героина", хорошо? Пусть такое название будет нашей тайной, для внутреннего пользования. И еще я хотел узнать, почему вас так беспокоит пограничная застава. Ведь русские все равно уходят оттуда.
- Они забрали мой товар. Убили моих людей. И наконец, их начальник отверг мою дружбу.
- Вы хотели договориться с ним?
- Разумеется. Насилие для меня - это крайняя мера. Мне не жалко потерянного товара, мне даже не жалко этих пуштунов, однако я обязан показать врагам, кто хозяин границы.
Хабибу нравился ход мыслей политика, на которого его хозяева сделали ставку. Он одобрительно кивнул.
- Да, неверные должны уйти побежденными.
- Иначе мы потеряем лицо. Русские и нерусские должны знать, что это наша Азия. - Последние два слова Надир-шах особенно подчеркнул. - Между мусульманами никогда не будет границ.
Звучные и емкие формулировки хозяина были по душе гостю. Он похвалил его:
- Красиво говорите. Я запомню ваши слова. Одно лишь волнует меня, дорогой Надир. Мы так долго представляли вас как новую политическую фигуру - и вдруг оказывается, что вы всего-навсего боевик, пусть даже и высокопоставленный.
- Все продумано, дорогой Хабиб. Я сделал так, что получил приглашение на конференцию в Ташкент. Поэтому официально я не буду иметь отношения к этой акции устрашения. Для всех я политик новой формации. Мы все спишем на радикалов, талибов, на черта с дьяволом. Больше того - я выступлю как миротворец, как истинный либерал. Обвиню обе стороны в несдержанности, проведу переговоры с боевиками, освобожу заложников и таким образом улажу конфликт.
Хабиб развел руки в стороны.
- Надир, вы просто восхищаете меня.
- Повторите это, когда все будет сделано, - скромно ответил тот и улыбнулся появившейся на балконе Ситоре. Она держала в руках крошечную чашечку кофе. По мимолетной улыбке мужа поняла, что разговор для него складывается благоприятно.
Между тем Хабиб, словно случайно припомнив одну вещь, сказал:
- Меня, правда, смущает ваше прошлое, дорогой Надир. Вы едете в страну, где действует офис Интерпола. Вам могут предъявить обвинение.
- За что? К ним прибыл Надир-шах - афганский политик нового типа, демократичный, лояльный. А террорист Джарах Аль Шукри пропал в Европе семнадцать лет назад.
- Да, это был плохой мальчик, - с ухмылкой подтвердил Хабиб.
- Не осталось ни следов, ни свидетелей. Они умерли - все.
- Вы так уверены, дорогой Надир? Однако следы, увы, всегда остаются. И, кроме того, что искали шпионы у вас дома? Я имею в виду тех самых журналистов.
Гость задал вопрос с самым невинным видом. Однако Надир-шах не сразу нашел ответ. Несколько секунд он сидел с удивленным видом и лишь потом сказал:
- Я бы с удовольствием спросил у них, но, боюсь, они тоже мертвы.
Бесконечный горный ландшафт по-прежнему расстилался перед Стольниковым. Только теперь он почти не видел его. Покрытый испариной, Андрей лежал на спине и потрескавшимися губами шептал: "Ночь без воды… и все…" У него не было сил укрыться от солнца, он просто старался не смотреть на него. И вдруг почувствовал тень. Неужели облако? Может, и дождь начнется?.. Стольников разлепил глаза и увидел над собой силуэт с острыми ушами. Собака прерывисто дышала. Затем она, повернув голову в сторону, громко залаяла. Замолчав, принялась вылизывать лицо Андрея влажным языком. Сейчас ему было приятно чувствовать прикосновение собаки, хотя в обычное время он не очень любил животных. Ему даже захотелось поговорить с ней:
- Ты кто? Кушать хочешь, друг человека?
Только тут до его замутненного от голода и жары сознания дошло, что рядом с "другом" должен быть и сам человек. Он приподнялся, опершись на локоть, и увидел, что к нему приближаются три силуэта. Солнце светило им в спины и делало их похожими на святую Троицу в сияющих ореолах. По мере приближения на силуэтах стали проявляться детали: камуфляж, оружие и фуражки пограничников. Стольников хотел было встать на ноги, но сил не нашлось. Радуясь неожиданному спасению, Андрей просипел:
- Свои… Братцы!.. Православные…
Первый силуэт наклонился над ним, почти закрыв солнце, и послышался добродушный голос с легким акцентом:
- Не православные, но свои. Рустам, дай ему попить.
Кто-то приложил к губам журналиста горлышко фляги, наполненной водой. Андрей с наслаждением пил, пока пограничники не отобрали флягу. Сказали, что сразу так много ему вредно.
- Ты альпинист, что ли? Или турист?
- Нет, я журналист.
- Вот те раз! А сюда каким ветром занесло? Ты куда шел?
Закрывая глаза, Стольников блаженно улыбнулся.
- Домой.
С того места, где его нашли находившиеся в дозоре пограничники, до заставы было сравнительно недалеко, около двух километров. Однако Андрею и такое расстояние сейчас было не одолеть - беспорядочное путешествие отняло слишком много сил. Раимджанов по рации объяснил, что к чему, вызвал "уазик", приехавший через пятнадцать минут, и вскоре фельдшерица Татьяна приводила его в чувство. Потом Стольникова накормили, опять же следя за тем, чтобы он не переел - нельзя, после длительного голодания желудок ослаб, затем отвели в кабинет Аскерова. Кроме Мансура, там присутствовал и Клейменов.
Журналист выглядел уже значительно бодрее, однако движения его по-прежнему были заторможенными, к тому же в присутствии офицеров он чувствовал себя скованно.
Уже после первых, ничего не значащих вопросов - как поел да как себя чувствует - капитаны поняли, что с журналистом не все в порядке. Тот отвечал односложно, явно многое недоговаривая. Мансур списал это на жару и обезвоженность организма. Он сказал Андрею, что тот сейчас поедет в отряд.
- Там разведка с вами поговорить хочет, особый отдел. Ну и капитальную помощь окажут, отправят домой.
При этом известии Стольников оживился.
- Значит, ваш оператор погиб? - спросил Клейменов.
- К несчастью, да. До того его жалко, что сил нет. Он мне не то что завещал, - вспомнил журналист и выудил из кармана полиэтиленовый пакет с золотой ручкой Надир-шаха, - а дал понять, что эту вещь важно передать в компетентные органы.
Аскеров без комментариев положил ручку в ящик стола и продолжил допрос:
- Повезло вам, очень повезло, что выбрались из такого капкана. Нешуточное дело там оказаться. Вам кто помог-то?
- Никто, - ответил журналист, чуть-чуть помешкав.
Клейменов улыбнулся и по-свойски подмигнул ему, как бы говоря, ну, уж нас-то вы напрасно за детей держите.
- Неужели и карту сами нашли, и одежду, и бинокль?
- Сам. Видимо, я нарвался на какую-то их заброшенную базу. Или временно оставленную. А что тут особенного?
- Да ничего. Голь, как говорится, на выдумки хитра.
Клейменов понимающе переглянулся с командиром. А тот придвинул к журналисту карту.
- Вы хотя бы можете примерно показать, где видели этих двух вооруженных людей? Вот здесь вас нашли. Вы когда их увидели, солнце где было?
- Кажется, в спину светило. Когда в глаза било, я мучался без темных очков. А когда шел - сзади было.
- Ага, и куда вы от них уходили - влево, вправо?
Машинально подняв правую руку, Андрей припоминал:
- Кажется, вправо. Сколько прошел, затрудняюсь сказать. Все уже в голове перепуталось, шел то вверх, то вниз.
- А по времени, сколько шли?
- Примерно час с четвертью, где-то так. Они же двигались от меня в этом направлении. - Он показал на карте. - То есть от меня на северо-восток. А прямо передо мной, далеко очень, вершина высоченная снежная. И внизу, чуть левее, небольшое озеро. Я когда увидел столько воды, чуть с ума не сошел от счастья. Побежал бы туда, если бы не они…
Мансур показал Клейменову на карте место, и тот согласно кивнул.
- Давай, Константин Васильевич, собирай две поисковые группы.
- Есть, собирать группы, - ответил тот, вставая.
- И еще знаете, они не такие, как эти их… моджахеды. Они больше похожи на…
Стольников затруднился с точным определением и задумался, подбирая нужные слова.
- На спецназ? - подсказал Мансур.
- Да, именно так.
Вскоре из поселка за Стольниковым приехала машина, и капитан с легким сердцем отправил его в погранотряд. Пусть с необычным нарушителем разбираются особисты, это их дело.
Мансуру показалось, что между Жердевым и новым, недавно прибывшим из Москвы лейтенантом с первых дней возникла взаимная антипатия. Такое случается, и лишь опытному психологу под силу предотвратить конфликт. Ясно, что им нужно общаться пореже. Однако у капитана не было другого выбора, и потому он послал вдогонку за предполагаемыми диверсантами, желающими спасти свой героин, две группы, одной из которых командовал Жердев, другой - Ратников. До нужного места они летели на одном вертолете и в дальнейшем должны были находиться на связи, чтобы взаимодействовать согласованно.
Когда пограничники высадились из вертолета на каменистой площадке и сержанты выстраивали обе группы, Жердев и Ратников в сторонке изучали карту на планшете Никиты. Как человек, давно находящийся в этих местах и хорошо здесь ориентирующийся, он показывал Владимиру.
- Вот смотри: спецназ перекрывает "духам" выход к дороге. И где-то здесь их накроет. Наша задача - блокировать им отход к границе. Перекрыть кислород и изрубить их в лапшу.
- А если они направились не к дороге?
Жердев презрительно прищурился и все же растолковал, по возможности, терпеливо:
- По описанию журналиста они, скорее всего, подрывники. Это во-первых. Во-вторых, тут больше некуда идти - только к дороге. Ясно?
- Ясно. А здесь они не могут к дороге выйти? - Ратников показал на карте более короткий путь.
- Не могут. Гладко было на бумаге. На самом деле там сплошняком скалы, и на дорогу можно только плюнуть сверху или башкой вниз прыгнуть.
Владимиру хотелось уточнить еще некоторые детали, но, почувствовав, что Жердев теряет терпение, он решил не допекать его вопросами. Сказал, что ему все понятно. Так-то оно проще будет.
- А раз понятно, тогда веди своих по тропе. Рахимов все знает. Я иду параллельно. Мы находимся в зоне видимости, поэтому зря эфир не сотрясай. Все, потопали.
И обе группы пошли по соседним грядам, находящимся примерно метрах в двухстах одна от другой.
Стольникова пригласили в штаб погранотряда, в кабинет майора Адамова. Здесь же находился еще один мужчина, в штатском. Это был Ропшин из разведывательного управления. Несмотря на молодой возраст, его редкие волосы были сильно тронуты сединой. Голос у него тоже был не соответствующий внешности: казалось, такой богатырь непременно должен говорить басом. Между тем у него был высокий, почти женский голос.
- Вы уж извините, Андрей Павлович, что напрягаем вас. Вам отдохнуть бы надо. Но все же дело государственной важности.
- Понимаю, понимаю, - кивал журналист, разглядывая несколько показанных ему фотографий. Здесь можно было увидеть Ситору и самого Надир-шаха, Селима и Хабиба. Снимки были сделаны с большого расстояния, скрытой камерой, все фигуранты застигнуты во время разговоров друг с другом, с неопределенными личностями, в движении, в кишлаках, на дороге, у ворот дома. Ситора была даже запечатлена в облике европейской женщины на улице города.
Стольников отобрал три снимка.
- Вот этих узнаю. Остальных я не видел или не узнаю. Но если вспомню, скажу. Наверняка это не последняя наша встреча.
- В Москве с вами тоже поговорят. Еще не один раз придется все рассказывать.
- Представляю, что там начнется, когда приеду. Меня уже похоронили, наверное?
- Почти, - сказал Борис Борисович. - Но не до конца.
- Биографический фильм про вас показали по первому каналу, - добавил разведчик. - Там коллеги про вас рассказывают, очень душевно.
- Да, - подтвердил Адамов, - очень трогательно, и жена у вас симпатичная. Не каждому удается получить такие памятники при жизни.
- Да, привалило мне счастье. Кстати, можно как-нибудь домой позвонить, поговорить с женой?
Ропшин сказал, что это придется сделать немного позже. Подобный ответ удивил Стольникова. Он ожидал каких-то сюрпризов, связанных с проверкой его возвращения, но не до такой степени, чтобы нельзя было позвонить в Москву.
- Я не понимаю, чего вы опасаетесь?!
- Не то что опасаемся. Просто существует определенная тактика, которой хотелось бы придерживаться, - сказал Ропшин. - Поэтому большая к вам просьба: вы уж потерпите. Еще месяц никто не должен знать о вашем спасении.
- Ого! - вырвалось у журналиста. - Месяц. Я, конечно, готов на всякие уступки. Но почему так долго - месяц! У меня жена, мать. Они же там с ума сойдут.
- Насчет этого можете не беспокоиться. С ними поговорят наши люди, объяснят ситуацию, успокоят. Они будут в курсе дела. Но для всех остальных вы будете по-прежнему без вести пропавшим. Поживете тут недалеко, в санатории. В закрытом. Отдохнете, наберетесь силенок.
- Наверняка у вас накопился интересный журналистский материал, - сказал майор. - Вы сможете его оформить, систематизировать. Вернетесь в Москву с готовым материалом - и сразу в эфир.
Напоминание об эфире сделало Андрея более сговорчивым. Действительно, материала у него накопилось выше крыши.
- Ладно, санаторий так санаторий. Но потом-то мне объяснят все тонкости дела?
- Ну разумеется. Разве что какие-либо подробности, составляющие государственную тайну, нельзя будет упоминать по телевидению. Мы потом это с вами детально обсудим. Но такого мало. В основном обо всем можно будет и писать, и рассказывать.
- Даже так. Хорошо, а про моего товарища оператора Гарояна…
- Вот это самое первое условие, - встрепенулся Ропшин. - С вами не было никакого товарища.
- То есть - как не было? Телекорреспондент - и вдруг приехал один, без оператора. Кто же этому поверит?!
- Да не волнуйтесь вы, Андрей Павлович, - ласково произнес Адамов. - Мы обсудим вполне правдоподобную версию. Придумать хорошую легенду гораздо проще, чем вам кажется.
Стольников принял и это условие, хотя чувство протеста в нем постепенно усиливалось. Ему хотелось добиться от собеседников, чтобы те хоть в чем-то проявили человеческое понимание.