- Вопросов нет, считайте, что мы были хорошими попутчиками. Всего доброго.
Через минуту по эшелону из начала в конец пронеслась команда: "Разгружайсь!" Кавалеристы, так же, как и в прошлый раз, у станции, выводили по сходням лошадей, деловито осматривали упряжь, надевали на спины коням седла, проверяли подпруги. Меньше чем через пятнадцать минут все были готовы к маршу.
Егорьев стоял и смотрел, как собираются конники, потом, вспомнив, что у него нет карты, спросил у одного из офицеров, где можно ее достать. Тот посоветовал Егорьеву обратиться к подполковнику. Егорьев побежал разыскивать подполковника, который оказался вместе с начальником поезда около паровоза. Лейтенант справился, нет ли у него лишней карты. Подполковник сказал, что карту он Егорьеву не даст, но сообщил, что километрах в пяти к северу отсюда проходит шоссейная дорога, по которой можно добраться до переправы через Дон. Егорьев поблагодарил подполковника, однако отправился к своему вагону отнюдь не обрадованным.
Кутейкин, Золин и Лучинков уже сидели около насыпи в полном снаряжении и при оружии.
- Именно так, - кисло улыбнулся Егорьев, подходя к ним. - Вы все правильно поняли.
И полез в вагон, чтобы забрать свои вещи.
- Лейтенант! - окликнул его Кутейкин, кивком головы показывая на траву позади себя.
Егорьев обернулся, посмотрел в указанном старшиной направлении и, увидев около Кутейкина свой вещмешок и планшетку, спрыгнул обратно на насыпь. Взяв свой нехитрый скарб и сказав старшине "спасибо", стал собираться.
Кавалеристы тем временем, выстроившись поэскадронно, рысью направились по степи на север, туда, где, по указанию подполковника, должна была быть шоссейная дорога. Когда за ними улеглась пыль, Егорьев скомандовал своим людям: "Пошли" - и вместе с ними отправился вслед за кавалеристами, к шоссейной дороге. Через час все вчетвером уже голосовали на магистрали. Поймав грузовик, забрались в кузов и покатили к переправе, по дороге обсуждая план дальнейших действий.
- Ну что, - говорил Кутейкин, восседая на штабелях газет, которые, видимо, в этом грузовике везли на фронт. - Додогонялись, товарищ лейтенант?
- Да, - вторил ему Лучинков, - Теперь нам Полесьева как пить дать не найти. Это уж сверхточно.
Золин, одной рукой держась за задний борт грузовика, а другой поглаживая лежавшую у него на коленях винтовку, молча качал головой.
- Что же делать, братцы? - убитым голосом спросил Егорьев.
- Не знаю, - отвечал Кутейкин. - Надо было направиться вместе с кавалеристами. А теперь что: командировочных у нас нет, продовольствие кончается, куда ехать - неизвестно. При первой же проверке документов нас задержат и сочтут за дезертиров.
- Но мы ведь… - начал Егорьев.
- А что ж вы думали, лейтенант, - таким тоном, будто дело его не касалось вообще, продолжал Кутейкин, - время военное, а со всякими не церемонятся. Расстреляют - и все. Я вам серьезно говорю.
Произнося подобные речи, Кутейкин в душе подсмеивался над лейтенантом, изрядно докучавшим ему в дороге своими лозунгами и постоянно твердившим о скором победоносном завершении войны, о неустойчивости духа немецкого солдата, об исчерпанных военных ресурсах гитлеровского вермахта.
Нельзя сказать, что Кутейкин не хотел скорейшего завершения войны - он, без сомнения, желал этого. Но будучи человеком уже умудренным фронтовым опытом и встречавшимся с врагом лицом к лицу, видел истинное положение вещей и лучше кого-либо знал, что до победного завершения войны еще ох как далеко, гораздо дальше, чем отсюда до Берлина. Поэтому-то старшина и решил несколько поднапустить страху на Егорьева, у которого все было просто: приехали, сразу в атаку, врага разгромили - и по домам. "Посмотрим, каков ты на самом деле", - думал Кутейкин, глядя на лейтенанта. Однако он тут же убедился, что чересчур сгустил краски: Егорьев, побелевший как полотно, смотрел на старшину, будучи не в силах вымолвить ни слова.
- Вы… вы это серьезно? - наконец выдавил из себя лейтенант.
Краем глаза глянув на Лучинкова, старшина еще раз подумал, что хватил через край. Лучинков нервно заерзал на штабелях газет, стараясь унять вдруг охватившую его дрожь. Сглотнув слюну, комом застрявшую у него в горле, он выпучил на Кутейкина глаза и чуть ли не закричал:
- Ты это брось, старшина. Не шути так, слышь… Так не шути, пожалуйста!
Кутейкин удовлетворенно посмотрел на Лучинкова и, решив, что отбил у него охоту впредь рассказывать разные истории, подобные той, что поведал он тогда на станции и где, по мнению старшины, все же содержался намек на него, Кутейкина, почесал рукой шею и успокоительно сказал:
- Но я все-таки думаю, что нас не расстреляют.
- Так что же вы предлагаете? - спросил уже более уравновешенно Егорьев.
- Вы, однако, шутник, старшина, - приходя в себя, стер пот со лба Лучинков.
- Я вот что предлагаю, - будто бы не замечая ни еще не сошедшей с лица Егорьева бледности, ни волнения, от которого несколько секунд назад чуть ли не трясся Лучинков, сказал старшина. - Как только прибудем на переправу, постараемся разыскать там, ну, если не комендатуру, то что-нибудь в этом роде. Явимся туда, скажем, так, мол, и так, отстали от поезда. Не известно ли вам что о такой-то роте. Если известно - попросимся туда, если неизвестно, то пусть пошлют в любую другую часть, но только чтоб на передовую. Никаких загвоздок в нашей истории нет, все правда, от начала до конца, стало быть, как бы ни проверяли - придраться не к чему. Вот только документы…
Старшина в задумчивости поскреб пятерней затылок.
- Да, в документах как раз-то вся и соль, - со вздохом произнес Егорьев.
- Но вы не унывайте, лейтенант. - Кутейкин дружески хлопнул сидевшего напротив него Егорьева по колену. - В конце концов, это единственная причина, по которой нас могут задержать. К тому же если объяснять, то как раз все логично получается: ясное дело, откуда у нас быть документам непросроченным, коли мы четыре дня сами по себе болтаемся.
- Закурим? - предложил Золин, вынимая из кармана кисет.
Лучинков с Кутейкиным протянули ладони.
- Погодите, старшина, - сказал Егорьев, видя, как Кутейкин собирается оторвать клочок от одной из газет, на штабелях которых сидел. - Вот, возьмите.
И протянул Кутейкину пачку папирос.
- Берите и вы, - настаивал лейтенант, заметив, что Золин с Лучинковым сидят в нерешительности.
Те взяли по папиросе и, поблагодарив, закурили.
- Прошу. - Кутейкин щелкнул перед Егорьевым зажигалкой.
- Не, я не курю, - отрицательно замотал головой лейтенант.
- Зачем тогда папиросы берете? - поинтересовался старшина, дунув на зажигалку.
- Да так. - Егорьев пожал плечами.
- Правильно, лейтенант, - одобрительно сказал Золин. - Не пропадать же добру.
Егорьев усмехнулся, положил пачку в нагрудный карман гимнастерки.
- Слышь, старшина, - обратился Лучинков к Кутейкину, собиравшемуся тоже засунуть зажигалку обратно в карман, - покажи вещь.
Кутейкин передал Лучинкову зажигалку.
- Сила! - восхищался Лучинков, вертя в руках зажигалку.
- Ну ладно, давай, - старшина взял из рук Лучинкова "вещь" и упрятал подальше в карман.
- Где достал? - спросил Лучинков старшину.
- Трофейная, - самодовольно ухмыльнулся Кутейкин. - Это еще что.
- А что? - Лучинков посмотрел на старшину.
- Эх, были у меня трофеи! - горестно вздохнул по утраченному Кутейкин. - Под Ельней с эсэсовца такой нож снял! С ножнами, ручка резная, на ней гербы всякие, титулы. Эмблема еще замысловатая какая-то была: лев со щитом, а вокруг него полосы всякие, украшают, в общем. А какая сталь! Как сейчас помню - сало во как резал! - Старшина показал оттопыренный большой палец, выражая тем самым свой восторг по поводу ножа.
- Не говорю уже об автоматах, - продолжал Кутейкин. - Весь взвод с немецкими автоматами, вороненые… Я тогда взводом командовал. Вот так. Правда, несколько маловат он был, взвод-то мой - всего восемь человек, если со мной считать, но все равно тут уж обижаться не приходится - такой достался… Но славно мы тогда под Ельней фрицам прикурить дали.
- Ну и куда ж трофеи делись? - спросил Лучинков.
- В госпитале отняли, - в презрительной улыбке скривил губы старшина. - Спрашиваю их: "На что вам нож?" А они: "Отдавай без разговоров!" Но зажигалочку я припрятал. Со мной теперича на фронт едет…
Машина неслась по дороге. По обочинам мелькали запыленные кусты, за ними тянулась степь. Впереди был Дон.
5
Часа через два дорога привела Егорьева и его спутников в небольшое прибрежное село. Свернув с большака, уходившего дальше на север, машина поехала по единственной сельской улице.
В садах цвели яблони. Их белые лепестки, срываемые налетавшими порывами ветра, разносились по всему селу, и, когда они ложились на дорогу, казалось, что идет снег. Но проходившие вереницей машины тотчас вдавливали колесами в землю этот яблоневый цвет, который, кружась в облаках бензиновой гари и пыли, отлетал к обочинам и ровной белой грядой ложился вдоль заборов.
В конце села машина остановилась. Впереди, склонившись влево, застрял тягач с пушкой на прицепе. Расчет суетился возле орудия, стараясь отцепить пушку и вытащить ее из забитой грязью колеи. Какой-то майор-артиллерист кричал, надрывая горло, чтобы быстрее ехали, угрожая налетом немецкой авиации. Он бегал вокруг солдат, ругая их вместе с водителем, то и дело тыча под нос командиру расчета свой наручные часы, то ли показывая, что они опаздывают, то ли демонстрируя, сколько времени осталось до налета. Его слова заглушались надсадным ревом мотора тщетно пытавшегося вырваться из колеи тягача и гудками сгрудившихся за ним грузовиков.
Егорьев видел, как мимо них прошла машина и, обогнув тягач, выбралась на дорогу перед ним. Лучинков, спрыгнув вниз, вскочил на подножку грузовика и начал кричать шоферу, чтобы тот тоже поезжал. Их машина тронулась с места и стала объезжать увязнувший тягач, но на полпути застряла. Сколько шофер ни жал на газ, колеса лишь вертелись на одном месте, не сдвигая грузовик ни на сантиметр.
- Приехали, - спокойно сказал Золин.
Однако водитель не оставлял своих попыток: вскоре около выхлопной трубы образовалось такое облако от отработанного топлива, что Лучинкова, стоявшего на подножке, не стало видно, а в кузов стали залетать ошметки грязи. Наконец шофер успокоился. Открыв дверцу, он выбрался из кабины и накинулся на Лучинкова. Первыми словами его было: "Проявил инициативу, мать твою, - застряли!…" То, что он произносил в дальнейшем, не поддается описанию, и Егорьев, Кутейкин и Золин от души смеялись, наблюдая за этой сценой сквозь быстро уносимый ветром дым. Лучинков, не ожидавший такой агрессии со стороны шофера, стоял некоторое время вытаращив глаза; потом, будто опомнившись, ответил водителю тем же. Тогда шофер, подойдя к кузову, обратился к там сидящим:
- Чего зубоскалите, вылезайте - толкать будете!
И забрался обратно к себе в кабину. Егорьев, Золин и Кутейкин, сразу перестав смеяться, с недовольным, а старшина более чем с недовольным видом выпрыгнули из кузова на землю и вместе с присоединившимся к ним Лучинковым, идейным руководителем происшедшего, взялись за задний борт полуторки. Взревел мотор, но результатов никаких достигнуто не было, если не считать, что все четверо оказались по уши в грязи. Тем временем солдаты из подошедшего сзади грузовика вытолкали из злосчастной колеи тягач. К нему прицепили обратно пушку, и расчет вместе с охрипшим, наверное, майором направился в сторону переправы. Движение восстановилось. Кутейкин крикнул проходившим мимо солдатам, чтобы пособили. Те облепили борта грузовика, и через минуту машина со страшным гулом вырвалась на дорогу под дружные крики "Э-эх!".
А вскоре все четверо опять тряслись в кузове, грязные, как черти, и сердитые на весь свет. До развилки молчали. За селом, где одна дорога шла прямо, а другая сворачивала вправо, к стоявшим неподалеку нескольким хатам, шофер затормозил. Правая дверца отворилась, и на подножке появился политрук. Перегнувшись через борт и заглядывая в кузов, политрук сказал:
- Мы в политуправление.
Егорьев, помня разговор в дороге и решив придерживаться совета старшины, махнул рукой:
- Давай в политуправление!
Дверца захлопнулась. Машина повернула направо, двинувшись к белевшим впереди хатам. Справа стояло полуразрушенное здание МТС, слева была степь. На подворье бывшей МТС расположилась на отдых какая-то часть. Когда полуторка поравнялась с воротами, Лучинков, сидевший прислонясь спиной к левому борту машины, вдруг вскочил на ноги, и заорал:
- Братцы! Это ж наши!
Кутейкин посмотрел на него, как бы взглядом говоря: "Ну и что, тут кругом пока наши".
Лучинков, глядя на старшину, кричал:
- На-ши! Наша рота!
- Точно! - подтвердил Золин, тоже приподнимаясь. - Эй, братва!
Теперь орали уже все четверо: сомнений не было - перед ними находилась рота Полесьева, их рота. Первым опомнился Кутейкин. Опрокидывая штабеля газет, он ринулся к кабине и изо всех сил забарабанил по ее крыше. Машина остановилась; шофер, выглянув из окна, удивленно спрашивал:
- Что случилось?
- Прощай, друг, - отвечал Кутейкин, спрыгнув на землю. - Мы уже приехали.
Лейтенант, Лучинков и Золин вместе со своим снаряжением также выбрались из машины и побежали в сторону МТС. Кутейкин, идя чуть поодаль, говорил, что теперь уж спешить некуда, однако, видя радостную улыбку на лицах своих спутников, закинул вещмешок за спину и побежал вслед за ними. Догнав лейтенанта и остальных, старшина вместе перешел на шаг, глубоко дыша после быстрого бега.
- А вон взводный наш! - говорил Лучинков, указывая пальцем в сторону МТС.
- Где? - спрашивал его Золин.
- Да вот, около молотилки, - отвечал Лучинков и продолжал: - А вот и Полесьев сам.
- Не вижу что-то. - Золин щурился, напрягая глаза.
- Вот, кулаком нам машет! - радостно сообщал Лучинков.
- Сейчас тебе будет взводный, - оборвал восторженного Лучинкова старшина.
Лучинков посмотрел на Кутейкина и, сделав, видимо, вывод, что тот прав, сразу переменился в лице, приняв удрученный вид.
- Да ты не переживай, - постарался успокоить его Золин. - Вали все на меня: мол, подвернул себе ногу, старый хрыч, пришлось его до станции тащить. Я уж отсижу на губе сколько надо.
- Ну, это вы бросьте, - вмешался Егорьев. - Причина вполне уважительная, так что наказанию вас подвергать не за что.
Кутейкин усмехнулся, но промолчал.
Тем временем они подошли к зданию МТС и предстали прямо пред ясны очи старшего лейтенанта Полесьева. Егорьев хотел было доложить о прибытии, но старшина ткнул его локтем в бок и впялил глаза в ротного. Полесьев прохаживался перед строем незадачливых путешественников, оглядывая их с ног до головы, тоже не говоря ни слова. Потом ухмыльнулся и спросил не отрывавшего от него взора старшину:
- Ну что вы вылупились на меня, Кутейкин? Я вам не картина в Третьяковской галерее, а ваш ротный командир.
Старшина сделал шаг вперед, щелкнул каблуками и, приложив руку к пилотке, отчеканил:
- Товарищ старший лейтенант, докладываю: задание выполнено - рядовые Лучинков и Золин доставлены. Группой командовал лейтенант Егорьев!
- Какое задание? - удивился Полесьев. - Вы что, спятили?
- Никак нет, - не отрывая руки от виска, отвечал Кутейкин. - Все исполнено в соответствии с вашими указаниями!
- Указания?! - У Полесьева от удивления расширились глаза. - Что вы болтаете?… Я не давал вам никаких указаний. Я просил вас поторопить этих трех… - Старший лейтенант кашлянул и поспешил поправиться. - Этих двух, - сказал он, указывая рукой на Лучинкова с Золиным, - и лейтенанта Егорьева.
- Как? - изобразил удивление на своем лице старшина. - Разве вы не просили товарища капитана из комендатуры посадить нас на поезд?
- Не стройте из себя идиота, - отвечал Полесьев. - Я понимаю, вам очень хочется выгородить нерасторопность лейтенанта Егорьева и собственную медлительность, но повторяю: не надо строить идиота. Из себя и из меня тоже. Ясно?
- Так точно, - произнес старшина, вздыхая с горестным видом, в то время как в глазах его затаилась лукавая усмешка: дескать, не прошло, ну и не надо.
- Впредь, лейтенант, - обратился Полесьев к Егорьеву, - мои приказания попрошу выполнять поживее. А вы, - ротный повернулся к бронебойщикам, - гроза танков всех фронтов, на будущее учтите - еще раз такое повторится, будет для вас очень много неприятностей. И если не умеете ходить, учитесь летать!
При этих словах Золин горько усмехнулся и опустил голову.
- Все свободны, - поспешил закончить Полесьев, успевший заметить немой укор Золина и уже в душе раскаивающийся за то, что зря обидел старого солдата.
- А… - начал было Кутейкин, но ротный прервал его:
- А с довольствия вас никто не снимал.
- Вот это другое дело, - довольно заулыбался старшина. - Пошли на кухню, ребята.
Когда Кутейкин с бронебойщиками ушел, Полесьев посмотрел на Егорьева и сказал:
- Вот так-то, лейтенант. И сегодня же на фронт.
6
Вскоре прибыли грузовики. Личный состав роты разместился в машинах. Их было всего пять, так что в каждый грузовик набилось человек по тридцать. Через Дон колонна переправилась по наведенному саперами понтонному мосту. Сразу после переправы двинулись по дороге, идущей на северо-запад. До конца дня рота тряслась в кузовах подпрыгивавших на ухабах полуторок. Солдаты укрывались кто чем мог от забивавшей рот и глаза пыли. Вечером прибыли в какое-то село, где и остановились на ночлег. Утром, заправившись горючим, снова отправились в путь.
Егорьев, сидя в кабине грузовика, созерцал открывшуюся его взору картину. Степь сменялась иногда небольшими участками леса, и, когда дорога проходила через них, деревья бросали на машины свои тени; казалось, что не так жарко, и будто бы легче становилось дышать. К середине следующего дня машины остановились на опушке одного из таких лесных массивов. Солдаты покинули кузова грузовиков, и, построившись повзводно, рота маршевым шагом направилась вперед. Егорьев, ступая рядом с ротным, осматривал окрестности. За лесом открылось обширное поле: справа, будто прячась за небольшую возвышенность, стояло несколько белых мазанок. На другом конце виднелись траншеи, блиндажи, дзоты. Как оказалось впоследствии, это и была линия обороны. Левым флангом она упиралась в опушку леса, правым - в возвышенность, перед которой стояли хаты. Слева, в огибающем поле перелеске, располагались артиллерийские позиции, за ними еще какие-то части. Все это успел приметить Егорьев, глядя по сторонам.
Минут через двадцать рота подошла к тем самым белым хатам и остановилась. Это оказалось небольшое село, одной частью сожженное, другой частью разбитое бомбами и снарядами. В уцелевших хатах расположился какой-то штаб.
Полесьев скомандовал "стой", приказал всем находиться около этого штаба, а сам направился в хату, крикнув часовому, стоявшему на крыльце, чтобы тот доложил о его прибытии своему командиру. Через минуту часовой вернулся, приглашая Полесьева войти.